полная версия

Елена Михайловна Аксенова
Лавандовый раф, 80% арабики

Глава 16.

Вообще, совместные празднования с малознакомыми людьми давались мне на редкость плохо. Я и подумать себе не могла, что в моей любимой квартире на Красных Воротах может поместиться такое количество людей.

Роза блистала в слишком (на мой взгляд) откровенном платье, но я сделала комплимент её шелковым туфлям (хотя и находила странным хождение в обуви дома).

Если бы не Артур, я бы, наверное, этого не выдержала. Он сразу понял, что я тут совершенно не к месту, поэтому не отходил от меня и на 5 минут. Его знакомые если и признали бы меня, то точно не рядом с Розой, с которой имели несчастье вырасти в одно время.

– Ну что, – вдруг ворвался к нам в разговор парень в очках, слишком беспардонный для своего образа. – Роза сказала, вы собираетесь в июле делать свадьбу. Поедем в горы или останемся на равнине?

Меня прошибло током от макушки и до самых пальцев ног. Он женится. На этой вульгарной девице. Меньше, чем через полгода. И ничего мне не сказал. Он женится. У меня спёрло всё, что находилось внутри и под их непринуждённую болтовню я пыталась сделать всё, чтобы меня не вырвало. Но это всё-таки случилось чуть позже в туалете. Он ничего мне не сказал. Он женится.

Я вытерпела на этой вечеринке ещё минут 15, но мне казалось, что прошло как минимум 3 вечности. При первом же шансе, я выбежала в коридор и схватила свои вещи.

За мной никто не гнался. Думаю, моего отсутствия никто и не заметил, но это было ужасающее давление – новость об его свадьбе. Когда это случилось? Когда мы стали скрывать что-то друг о друге? Когда он решил связать свою жизнь с этой ненавистной мне женщиной? Почему он выбрал её? Почему никак не мог посмотреть в мою сторону?

Боже! Мы бы были так счастливы вдвоём! Он же это понимает? Он должен чувствовать тоже самое, иначе почему это происходит со мной???

Все эти мысли соединились в моей голове как фрукты в миксере, и я дошла до самых крайних точек своих суждений. Конечно, многие скажут, что невероятная глупость спустя столько прямых выяснений и верных фактов надеяться на счастливый (для себя) конец. Но, уважаемые критики, с чувствами не всё так просто, как нам бы того хотелось. Поверьте, я была уверена, что давно переборола свою пагубную страсть и даже научилась принимать вторую половину несостоявшегося мужа. Я была уверена, что всё, напоминающее мне о почти любви, покрылось пылью и понемногу разлагалось.

Его решение жениться и то, что он скрыл это от меня – пощёчина посреди танго. Я всё себе придумала. Я себя обманула. И это знали все, кроме меня.

Хотела бы я сказать, что прорыдала все выходные, но потоки моих слёз сильно ограничены. Через час у меня начала болеть голова и я поняла, что пришло время остановиться.

В понедельник я накрасилась на работу, что было почти шоком, надела самое лучшее платье и запретила себе быть жижей. И вот, размахивая своими длинными волосами, я ворвалась в офисное пространство и тут же замерла. Из кабинета Георгия Ивановича доносились крики, я чётко расслышала голос Игоря.

– Просто дай мне работу здесь! Брат ты мне или что?

– Прекрати манипулировать мной. Ты не будешь тут работать и точка. И говори тише, вот-вот начнут приходить люди.

Я догадалась откуда такая хорошая слышимость. Новая секретарша Муза не отличалась земной прагматичностью. При этом не имела заинтересованности в сплетнях или дружбе с коллегами. В общем, персонаж необычный, но об этом позже.

Пока я замедлила шаг, чтобы уловить суть разговора. К сожалению, как по взмаху палочки феи крестной, звуки перешли на куда более сдержанные тона. Я не смогла разобрать ни одной фразы, поэтому поковыляла к своему рабочему месту в надежде на отсутствие приключений. Через час меня вызвали к Рождественскому.

Муза, рыжеволосая инопланетянка с совершенно одухотворённым лицом, проводила меня к начальнику и вяло прикрыла дверь.

– Доброе утро, – мягко сказала я, пытаясь быть милой.

– Да уж куда добрее, – он устало потёр виски руками, кажется, ему требовался сон, внутривенно. – Я просмотрел концепцию твоего проекта по отелю на Солянке. Идея требует более точной сметы, но в целом очень хорошо, – я удивилась, что для такой мелочи он вызвал меня к себе. Обычно такое обсуждается с ближайшим начальником. – Я хотел, чтобы ты провела это мероприятие, но планы изменились. Я надеюсь, ты с пониманием отнесёшься к ситуации.

Да конечно! Это была моя концепция! Моя идея! А теперь её реализацию подарят какому-то другому человеку. И он просит у меня понимания. ПОНИМАНИЯ, ЧЁРТ БЫ ЕГО ПОБРАЛ!

– Да, конечно, – холодно отозвалась я, скрестив руки, чтобы не сотворить ему проплешину на макушке. – Это всё?

– Нет, – он, кажется, только сейчас сконцентрировал своё внимание на мне. Его сияющие глаза блеснули чем-то игривым. – Я бы хотел, чтобы ты поехала со мной в Италию для организации нескольких мероприятий русского посольства. Мы пробудим там 2 недели, Флоренция и Рим. Подготовь документы, придётся делать срочную визу. Вряд ли ты часто посещаешь ЕС.

От его снисходительного тона можно было оскорбиться, но Мамма мия! У меня будет первая в жизни командировка, да ещё и в Европу! К тому же организация международного мероприятия красиво ляжет в портфолио и позволит, наконец, выбиться из рядовых в незаменимых. Я была вне себя от восторга и почти прыгала, но внешне старалась не отсвечивать.

– Хорошо. Я могу идти?

– Да.

Я вышла из его кабинета и устроила победные пляски прямо под дверью. Толи мысль о заграничном путешествии меня взбодрила, толи осознание того, что мой босс всё-таки имеет на меня какие-то планы, но такого рабочего подъема я не испытывала давно. Он прислал мне материалы почти сразу после нашей встречи, я тут же села за проработку концепций и совершенно забыла о происходящем в кабинете Рождественского до нашего разговора.

***

Георгий Иванович уехал с работы гораздо раньше запланированного времени. Ему было просто необходимо выпустить пар после утреннего разговора с Игорем. Да что он себе позволяет! Врывается в такой устаканенный быт со своими переживаниями. Влюбился, видите ли! ВЛЮБИЛСЯ! Да что вообще такой человек как он может знать о любви. А эта девушка. Да просто сплошное издевательство! Слишком простая, слишком наивная, слишком неуклюжая. Игорь всегда ценил тех, у кого косточки не толще спицы и ресницы, которыми можно сдуть пару островов в Тихом океане. А тут раз и пассия из коммуналки.

Он ударил руками по рулю и тут же успокоился: загорелся зелёный свет. До последней секунды Рождественский гнал от себя страшное воспоминание, но всё же встал на аварийку у бордюра.

Это было, когда ему ещё только исполнилось 20. Родители Игоря подняли панику, случилось что-то страшное. Рождественский настоял на том, чтобы его мать осталась дома. Он выехал на пустую осеннюю улицу в своей тогда ещё скромной машине. Холодный ветер раскидывал мелкие капли дождя по лобовому стеклу, дворники работали на износ.

В огромный дом ближайших родственников молодой человек въехал через полчаса. Валентина Игнатьевна, мама Игоря, стояла у камина с большим бокалом красного вина. Её била дрожь, кажется, слишком сильная для такой хрупкой женщины. Пётр Васильевич стоял у окна, ровный и печальный, как крошечный солдатик в детстве Георгия.

Два эти человека были так близки Рождественскому, что он едва не задохнулся в их горе.

– Хорошо, что ты приехал.

Валентина Игнатьевна повернулась. На её лице была кромешная пустота и страх, от которого сглотнул бы любой Супермен.

– Что он опять натворил?

– На этот раз… – она вздохнула. – На этот раз это слишком. Ему придётся отвечать за свои поступки, Гоша. Мы с Петром Васильевичем решили вызвать полицию. Ждали тебя, чтобы убедиться в правильности своего решения.

Рождественский вопросительно посмотрел на свою тётю, он ждал подробного описания. Наркотики, драки, пьянство. Чем на этот раз Игорь их всех опозорил? Разбил очередную машину? Подсознание говорило, всё не так просто. То, что случилось, поставило крест на остатках совести Рождественского.

– Он постоянно говорил про Леру, помнишь? Девушка с факультета журналистики, похожая на Эдит Пиаф, – Гоша кивнул. – Она так и не отреагировала на его ухаживания. Сказала, что он слишком ветренный.

– И?

– И он привёз её к нам домой, чтобы уговорить.

– Да опомнись ты, чёрт бы тебя побрал! – закричал Пётр Васильевич, резко повернувшись в своих неуместно пушистых тапочках. – Твой драгоценный сыночек похитил девушку! Похитил, понимаешь? Связал и приволок в свой дом, потому что она не захотела с ним трахаться!

– Замолчи!

Валентина Игнатьевна закрыла лицо рукой, вино в её бокале пятнами отпечаталось на молочной юбке. Конечно, для её такой нежной и благородной натуры выходка сына оказалась слишком. Он и раньше умудрялся отличаться от родителей. Не интересовался семейным делом, не любил культуру, плевал на семейные связи. Именно так и происходит, когда у детей слишком много пряников и слишком мало кнутов. Два духовных и мягких человека, выросшие в строгости и рамках, наивно полагали, что их сын получит то, чего сами они были лишены, что он вырастет счастливым. Но как говорят, пустая голова – мастерская дьявола.

– Я всё улажу, – Гоша аккуратно дотронулся до плеча Валентины Игнатьевны. – Я сам всё улажу. Поезжайте куда-нибудь подальше.

– Я останусь здесь, – приглушённо отозвался Пётр Васильевич. – Я буду сам давать показания против этого подлеца. Ему ничего не сойдёт с рук. Больше не сойдёт. Хватит.

– Я понимаю, – Гоша развернулся к нему. – Но вы же мне доверяете? Нельзя просто так взять и разрушить всё, что у нас есть. Мы ведь семья, а значит поступки одного влияют на других.

– Вот именно. Но ему нет дела.

– А нам есть, – он перемялся с ноги на ногу. – Вы же знаете, что если пресса получит шанс, от нас не отстанут. Его посадят, а ваши конкуренты как стервятники набросятся на упавшие акции. Мне всё ещё нечем вас поддержать финансово. А это значит, что придётся менять привычки и способность прямо смотреть в лицо людям. Кому от этого будет лучше? Игорь вернётся ещё более озлобленным.

– Что ты предлагаешь?

– Дайте мне самому разобраться, а вы просто уезжайте.

А дальше было напуганное лицо девушки в кабинете Петра Васильевича. Она поджимала ноги под себя и бросала беспокойные взгляды на охранника. Рождественский отчётливо помнил синяки на её теле и загнанное чувство, которое всего на секунду передалось ему. Долгий, упорный разговор, полный сочувствующих фраз, предложениях о компенсации и лёгких намёков на отсутствие реальной возможности наказания для Игоря. Она бы согласилась на что угодно, лишь бы её отпустили домой, но Рождественский объявил при ней слежку, чтобы на всякий случай избежать возможных попыток обращения в полицию.

Потом он увидел Игоря. Он сидел с охранником в своей комнате. Одинокий, разломленный с покрасневшими от слёз безумными глазами. В этих четырёх стенах было столько отчаяния, столько боли, что Рождественский автоматически опустился на колени и обнял брата.

– Я здесь. Всё хорошо.

– Брат…

– Я здесь. Всё будет хорошо. Я всё улажу.

– Что же я такое наделал…

– Ничего, мы всё исправим.

– Брат…

Он открыл глаза и посмотрел на заснеженную дорогу. Что ещё он был готов сделать ради честного имени своей семьи? Как ещё мог защитить её? Георгий Иванович завёл мотор и выехал с обочины.

Кровь объединяет людей особенной ниткой, непонятной и необъяснимой. Всему виной ушедшее. Детство, когда вы были ещё чисты и наивны, юность, когда вы становились личностью. Семья – это первое и последнее утешение любого беспокойного сердца. Это приют, где тебя ждут, чтобы принять, каким бы чудовищем ты не был. Рождественский знал это, понимал это. Поэтому он готов был спасать своего брата любыми путями, ненавидеть и любить его, но никогда не разрывать эту кровную нить.

Глава 17.

Я проснулась от волнующего чувства предстоящего путешествия. Сказать по правде, эта ночь была практически бессонной. Первое большое путешествие и сразу Италия! Подумать только.

Сопровождение в виде босса, который был мало того, что свободен, так ещё и хорош собой, навевало на меня романтические посылы. А вдруг? С этой фразы начиналось большинство моих проблем. Но если не пробовать, то зачем вообще жить?

Я упаковала чемодан задолго до нужной даты. Так что утром надела заготовленный образ в стиле casual, чтобы не выглядеть слишком нарядно. В Италии зима обещала быть по-настоящему европейской с лёгким минусом и отсутствием дорогих мне сугробов. Это же всего на 2 недели. Две волшебные недели.

В аэропорт я приехала на Аэроэкспрессе, как и положено рядовому сотруднику. Из-за врождённого чувства пунктуальности до моего рейса ещё было слишком много времени. Я прошлась по ресторанчикам, вспомнив, что не позавтракала. Желудок призывно урчал.

Мак оказался совсем рядом, так что у меня не было сомнений в выборе. Я взяла тост с сыром и ветчиной, шоколадный пончик и капучино, расположилась за небольшим столиком в самом углу и достала заготовленную книжку. И всё складывалось совершенно идеально.

Тайные воды нового романа про ужасающие убийства мне были необходимы для продумывания собственной работы. Так я оправдывала своё бесконечное чтение и отсутствие написанных мною страниц.

Можно ли вообще быть писателем на полставки? Не слишком ли много на себя берёт одна провинциалка в большом городе? Что, если не такая уж я и талантливая?

Если вспоминать историю любого успеха, рано или поздно карты складываются так, что ваша предназначение хватает вас за шкирку и тащить в нужном направлении. Может быть, матерясь, но это не точно. В любом случае, ожидать от себя полного погружения мне не приходилось. Я не могла уйти в творческий запой, потому что никто бы не смог позаботиться о моём быте, и я это знала. Ела ли я? Есть ли на что есть? Оплачена ли аренда? Где взять эту самую оплату? А что там по поводу собственного жилья? О, да. Я могу долго продолжать чудесный список насущных вопрос, который заставляет меня постоянно оборачиваться. И при этом я умудряюсь писать хоть что-то.

Есть люди, которые ждут идеальных обстоятельств. “Заведу детей, когда будет свой загородный дом и доход от 300 тысяч в месяц”, “начну с кем-нибудь встречаться, когда будет возможность ухаживать так, как я этого хочу”, “обновлю гардероб, когда похудению”. А тем временем проходит драгоценное время жизни, которое уже никогда не вернется, и что хуже всего, которое неизвестно, когда закончится. Поймите правильно, я не призываю к схеме “здесь и сейчас”. Но есть та грань, совсем тоненькая, где убедительные доводы перерастают в бесконечные отговорки и мечты об идеальных обстоятельствах, которые могут и не сбыться. Каждый сам выбирает, когда любоваться штилем, а когда браться за вёсла. Я предпочитаю быть писателем на полставки, зато прямо сейчас.

– И снова здравствуйте.

Хрипловатый голос Георгия Ивановича выбил меня из рассуждений. Он застал меня, поедавшей фастфуд. Не лучшее начало романтического путешествия.

Рождественский смерил меня оценивающим взглядом и безразлично отвернулся. Я так и не поняла, что он подумал обо всём этом.

– Бессонная ночь? – под его яркими глазами залегли лёгкие знаки недосыпа. Это добавляло его образу какую-то парижскую романтичность в черно-белом цвете.

– Да, – он глотнул кофе из стакана со знаменитой женщиной. Пристрастия наши отличались существенно. – Ты рано.

– Вы тоже.

– Мы кажется договорились на счёт “вы” вне работы.

Не передать, как я обрадовалась, что он про это помнит.

– Но у нас тут вроде как рабочая командировка.

Мне хотелось продолжить разговор о чём угодно, но его отстранённые глаза бегали по прохожим, поедающим картошку фри на завтрак.

– Никогда не понимал, как люди могут пихать в себя такую еду.

– Это вкусно, – я откусила свой пончик и запила кофе. Это и правда было очень вкусно.

– Это неуважение к собственному телу.

– Я думаю, что не всегда нужно так жёстко очерчивать границы.

– Я вижу, что ты думаешь.

Он кивнул в сторону остатков еды на моём столе. Любому терпению существует предел. В конце концов, нельзя лезть ко мне в душу, а потом сидеть вот, с высока рассуждая о тех, кто не повёрнут на ЗОЖе.

Я поставила на поднос остатки еды, встала и пересела за другой стол. Соблазн посмотреть остался ли он на месте был велик, но гордость велела мне отвернуться. Как только стало возможно, я пошла в зону посадки.

Судя по всему, Рождественский летел бизнес-классом или каким-то другим классом. Я сидела прижатая к окну неприятным дядькой, который всю дорогу сыпал себе на брюхо крошки от чипсов. Не помогли ни наушники, ни прекрасная стюардесса с куда более прекрасным перекусом. Моё настроение всегда падало так же резко, как и поднималось. За один разговор я забыла, что за счёт компании лечу в страну мечты, что буду причастна к нескольким статусным мероприятиям, что всё ещё остаюсь девушкой с волшебной криминальной книжкой в руках.

Как бы не пыталась я уверить себя в несправедливости своей печали, она вцепилась в меня так крепко, что я еле дышала. А по прилёту на выходе в аэропорту Рима наткнулась на начальника, который видимо поджидал меня.

– Сначала мы поедем во Флоренцию, на поезде. Тебе будет удобнее со мной, итальянцы принципиально не говорят на английском. А я знаю итальянский немного.

– Я тоже.

Он удивлённо приподнял брови. Конечно, пара фильмов в оригинале и месячные курсы по углублённому изучению сложно отнести даже к “немного”, тем более это было так давно, что страшно вспомнить. Однако проигрывать ему в совершенстве было ещё хуже. Если он решил испортить мне первую командировку, то пусть горит в аду, я не дам ему такой возможности.

И всё же я последовала за ним. Чужой город, чужой язык. Но Боже мой, какая яркая, какая эмоциональная эта страна! Каждый уголок, каждый человек просто кишел жизнерадостностью и наслаждением. Они будто создана для того, чтобы ценить. Такой контраст с моей суровой державой заставил меня забыть о разговоре в маке, я улыбалась.

– Читаешь всякие кровавые истории? – Георгий Иванович отвлёк меня. Я рассчитывала на молчаливую поездку в поезде.

– Да.

Вот теперь наш разговор затух, и я уткнул в свои страницы, главный следователь как раз разговаривал с патологоанатомом.

– Обиделась на меня из-за правды. Типичное женское поведение. Вы хотите, чтобы с вами были честны, но не до конца. А где эта грань – ищи сам.

Я заложила страницу пальцем и внимательно посмотрела на молодого человека прямо перед собой. Готова поклясться, он чувствовал себя виноватым, даже если слегка, но признаться в этом сил не хватало. Я думала, стоит ли дать шанс его переменчивому настроению и заговорить.

– Правда и грубость – не одно и тоже, – начала я. – Например, я могу сказать вам, что такому эго позавидовал бы сам Наполеон. А ведь сравнивать вас как минимум глупо, – естественно, такой великолепный полководец и обычный делец. – Масштабы разные. А могу сказать, что вам следует иногда ставить себя на место простых смертных, прежде чем делиться своими позициями. Вы ведь не последняя инстанция, правда?

– Дипломатом тебе не быть. И так, и так звучит скверно.

– Не смогла сдержаться, уж извините.

Пожилая пара сбоку от наших кресел захихикала, видимо, приняли нас за влюблённых. Скажу честно, я была совершенно не против итальянского романа.

– У меня развивается аллергия на перемены в вашем настроении.

– К сожалению, – он положил ладонь на ладонь как это делают все английские аристократы в фильмах. – Таков мой характер. Переменчивый. Я стараюсь как могу сдерживать перепады своих настроений и намерений, но не всегда выходит. Это не имеет к тебе никакого отношения. Меня может разозлить прохожий, курящий не смотря по сторонам, наглый ребёнок или валяющийся бомж.

– Какое вам дело до окружающих?

– Тебе.

– Тебе, – я достала из рюкзака бутылку воды и отпила несколько глотков.

– Нам всем есть дело. А если кто-то будет уверять тебя, что это не так, то знай, что его пофигизм – это блок от слишком сильной концентрации на внешнем мире. Мы всегда стараемся маскировать по-настоящему больные места.

– Не все.

– Все.

Поезд остановился на станции, мы переглянулись. Даже не знаю, злила меня его самоуверенность или привлекала. Скорее всего и то, и другое.

– Даже когда кому-то кажется, что он откровенен, – Рождественский опустился чуть ниже, будто собирался рассказать мне самую страшную тайну. – Он лжёт.

– То есть все мы обманщики?

– Естественно, – он откинулся на комфортабельное кресло, отчего его лицо стало выглядеть ещё более симметричным. – Чаще всего жертва этого обмана – ты сам. Не признавая в себе истинную натуру, глубокую суть, мы считаем маску своим настоящим я. Отчего и происходят все проблемы.

– То есть ты сейчас пропагандируешь девиз нашего тысячелетия “будь собой”? Это не оригинально.

– Не совсем, – он блеснул своими яркими глазами и улыбнулся. Какие же театральные паузы. Наверное, он проходил курсы ораторского мастерства. – Нынешнее понимание личности есть “чем чуднее, тем моднее”. Я весь такой необычный, я не такой как другие, я личность. Хотя, по сути, многие из нас схожи и в этом нет ничего плохого. Одно и тоже блюдо по одному и тому же рецепту готовят по-разному. Понимаешь, о чём я?

– Никто не понимает себя настоящего?

– Пока есть такие как я, понимают.

Рождественский приготовил своё пальто и сумку, мы должны были выйти через пару минут. Я в своей смешной шапке рядом с ним выглядела ребёнком, неуместным. Но меня это мало волновало.

Флоренция оказалась такой же прекрасной, как я её представляла. Величественная, старая, культурная. Она смотрела на меня не с высоты своей красоты, но с благородным величием. Люди вокруг улыбались, болтали, спорили. Но всё это было каким-то семейным.

Мы прошли по узкой каменной дорожке минут 5. Рождественский поставил наши чемоданы и вошёл в кафе рядом с подъездом. Хорошо, что я не ношу всех этих шпилек.

– Идём.

Оказывается, во Флоренции нет лифтов. По крайней мере в этом старом доме его не было. Я возмутилась в душе, потому что наша цель была на 4 этаже. Но не русском 4, а настоящем промышленном 4. Я старалась как могла не поддаваться отдышке, потому что Рождественский с 2 чемоданами двигался куда легче, чем я с одной сумкой.

– А вот и она!

Когда мы вошли внутрь, я слегка опешила. Отель – вот, чего я ожидала. Со своим душем, со своим (что не мало важно) туалетом. А он снял квартиру с двумя комнатами, у которых есть общая стена. Вот же жлобяра. Надеюсь, он понимает про себя эту истину.

– Я беру ту комнату.

Схватив свой фиолетовый чемодан, я поползла в сторону заветной двери. Ванная была рядом, что давало мне существенные преимущества как перед сном, так и перед завтраком. Теперь придётся всегда выглядеть прилично. Отстой.

Разбор моего скромного гардероба занял минут 15. Я услышала, как Рождественский вышел из душа и дождалась хлопка двери вдалеке, чтобы самой проделать ту же процедуру.

Одеваться в ванной – это сомнительное удовольствие, но, если ты живёшь с малознакомым мужчиной, такое неизбежно. Но помимо такой весомой причины, была и другая: в Италии забыли про отопление. То есть, конечно, на улице было очень пристойно, но в доме невозможно снять свитер. Я, разнеженная московским ЖКХ, съёжилась после горячего пара ванной и пробежала к себе.

Рождественский уже сидел там на стуле, ожидая.

– Вообще-то, в чужую комнату без стука не заходят, а без хозяина тем более.

– Боишься, что я украду какую-нибудь старомодную юбку? – он улыбнулся, поправляя свой прекрасный костюм.

– Вполне возможно.

Я повесила полотенце на вешалку в надежде, что оно высохнет до вечернего умывания. Через окно едва перебивался свет, я жутко хотела есть.

– Завтра утром у нас деловой завтрак. Поешь дома.

– Логично.

– Не хотелось бы, чтобы ты жевала блинчики. Мне нужна концепция в презентации.

– Тогда я пошла за вдохновением. Если украдёте что-то, я знаю, где вы работаете.

– Ты!

Я взяла сумку и пальто, на улице было достаточно тепло, чтобы оставить шапку и шарф дома. Я была в Италии и не собиралась терять время на колкие разговоры с начальником, пусть даже симпатичном.

Прямо у собора меня накрыла восхитительная волна церковного пения, я была в самом сердце старинного города, месте становления Данте. Пока меня кружило очарование атмосферы, хитрые продавцы умудрились впихнуть мне шаль, перчатки и хот-дог. Сейчас, когда я пишу эту историю по памяти, я не жалею ни об одном приобретении. Но тогда я очнулась где-то на вымощенных улицах с пакетом в руках и заметно облегчёнными карманами. Как узнать, где ты находишься, если язык любви для тебя знаком только из песен Челентано, а английская речь грозит кровавым избиением протухших помидор.

Я осмотрелась. Размеренность окружения пугала, но вот мужчина в годах с шарфиком на манер “я творческая личность, идите к чёрту”, показался мне очень даже располагающим. Надев свою лучшую улыбку, я не дала ему шансов на побег, перегородив дорогу. Он смотрел на меня вальяжно и потерянно, по-доброму. Седоватые кудри, уложенные назад, покачивались от каждого движения. Я попыталась объяснить свою ситуацию по-английски с примесью итальянского, точнее тем, что я считала итальянским.

К моему удивлению, он заботливо кивнул и приобнял меня за плечи. “Маньяк, не иначе,” – подумала я.

Не уверена, что русский человек может привыкнуть к такой открытости, к свободе прикосновений. По крайней мере, не я. Но дяденька проводил меня до самого дома, хорошо, что я отметила нужное место на туристической карте перед тем, как выйти. Мой мобильный интернет ещё никогда не поступал так гадко.

Сказать честно, я стояла на этаже под дверью, чтобы избавиться от чёртовой отдышки. А потом грациозно ворвалась в пустую прихожую, разочарованная собственной наивностью. Как бы там ни было, мне всё ещё казалось, что Георгий Иванович мог бы мной заинтересоваться. Я примерила его фамилию, и она мне очень даже подошла! Я рисовала себя в его шикарной квартире или доме, где мы были на Новый год. Продумывала реакцию на негатив Игоря, лёгкое снисхождение счастливой женщины. Представляла, каким он будет заботливым отцом и нежным мужем. Я распланировала всю нашу жизнь, включая безумные старческие поступки (девочки меня поймут).

Но во всех рюшах своего воздушного замка я забыла про опыт. Да, да, тот самый пресловутый опыт, который показал мне через Артура, что всё может быть совсем иначе, чем мне казалось.

Флорентийская квартира была безлюдна, Рождественский покинул наш маленький мирок, оставив на моей двери записку, что завтра утром нас ждёт деловое совещание. Пресно настолько, что я почти потянулась за солью.

Перед сном я задумалась, что бы было, если бы я никогда не переехала в Москву. Не увидела бы как можно жить широко, располагала бы лишь своими маленькими мечтами. Была бы довольна браком с соседом, чьё фамильное древо известно всей округе. Обустраивала бы квартиру бабушки в панельном доме на козырном втором этаже. Рожала бы детей, пока муж строит дом. Ездила бы на шашлычки под водочку к друзьям в гараж, танцевала бы под песню “Да, я мать, и я умею танцевать”. Сажала бы клубнику на участке под чутким маминым руководством. Ездила бы в областной центр как на праздник. И что, собственно, плохого в простой тихой жизни?

Холод итальянской зимы заставил меня впервые в жизни лечь спать в тёплых носках, по уши в одеяле. Буду ли я собой без выдуманных историй в голове и чудаковатых задумок? Конечно, нет. Писатель я или как? Я вполне могла бы погибнуть под завалами своих воздушных замков когда-нибудь, но смогла ли бы я выжить без них уже сейчас?

***

Рождественский вошёл в грязный отель. Мимо него косо проходили африканцы наглого вида и кроткие китайские рабочие. Комната №4 располагалась в самом конце грубого коридора, но помощник был уверен в информации от службы безопасности.

Он обернул руку салфеткой и аккуратно постучал изгибом пальца. За дверью послышался шорох, свет из-под двери затмил некто. Он повторил действие.

– Who is it?² – послышался нервный смешок.

– Какой же ты всё-таки дебил, – вздохнул Рождественский. – Открой дверь!

Секундная заминка, но Георгий терпеть не мог ждать. Вот и ужасающий скрип, и Игорь с обезумевшими глазами. Как же он ему надоел.

Рождественский вошёл в комнату, но сесть куда-то было пощёчиной его дорогому костюму. Он легко прошёл к чемодану и пнул его ногой. Не велика ноша.

– Мы, кажется, всё уже обсудили. Оставь её в покое.

– Да что ты знаешь, – Игорь двигался быстро, как наркоман в ожидании дозы. – Я её люблю. Я на ней женюсь. Она та самая, честно. Это не тоже самое…

– Игорь! – Рождественский закатил глаза. – Я её трахаю. Часто и жёстко. Так что успокойся и займись чем-то полезным.

– Ты мне врёшь, – он резко сел на кровать и начал заламывать руки. – Ты мне врёшь. Всегда врёшь, как в детстве.

– Ох, братец, – он хотел положить ладонь на его голову, но опомнился. – Ты же знаешь, как мне нравились твои игрушки, – он замолчал, а потом продолжил. – Я буду трахать каждую твою девушку, понятно? Сначала исправь голову, а потом подкатывай к кому-то! Ты позоришь семью!

– Ты мне врёшь…

– Послушай, шутки кончились. Если ты сейчас же не уедешь и не возобновишь терапию, я помещу тебя в психушку. А там ведь совсем не сладко, правда?

– Ты не сможешь…

– Ты прекрасно знаешь, что у меня есть солидные доводы для мед экспертизы. Не надо меня злить, – он пошёл в сторону двери, но всё-таки обернулся. Игорь выглядел жалким, как в худшие свои времена. – Я даю тебе два часа. Если охрана не скажет, что ты выехал из страны, поверь мне, я мешкать не стану.

– Мне тоже есть что рассказать. Ты далёко не идеал.

– Да. Но я никогда не следил.

Рождественский вышел на улицу и вдохнул полной грудью. Злость от того, что брат и правда кое-что знал, переполняла его. Этот дурак считает себя очень наблюдательным, но это лишь желудь, дерево надёжно спрятано.

Чтобы избавиться от стресса, Георгий направился по тёмным кварталам Флоренции со своим портфелем. Buonanotte!³