Елена Ильина
Четвертая высота. Это моя школа
Молодые граждане
Таню никто не посылал спать, хотя часы уже отсчитали одиннадцать, а потом, в полной тишине заснувшего дома, звучно отбили половину двенадцатого.
С тех пор как Таня стала студенткой, она сама распоряжалась своим временем и могла спокойно посидеть за письменным столиком над книгами и тетрадями, куда она аккуратно переписывала лекции.
Но на этот раз ей не хотелось ни читать, ни заниматься. Да кстати все у нее было готово к завтрашнему дню.
Однако же и спать ей не хотелось. Слишком много было у нее за последнее время нового, интересного: первые лекции в институте, студенческая, еще непривычная жизнь, да вдобавок ко всему это неожиданное, не семейное, а только ее, Тани, собственное знакомство со взрослым человеком, да еще с каким – Героем Советского Союза, строителем университета!
Таня мысленно перенеслась опять в школьный зал и, вспомнив «речи» маленьких первоклассниц, невольно засмеялась. И опять, уже не в первый раз за сегодняшний день, она раскрыла красную коробочку, достала из шелкового гнездышка свою медаль и полюбовалась на маленькие выпуклые буковки: «За отличные успехи и примерное поведение», венцом окаймляющие раскрытую книгу и лавровую ветку.
«Вот удастся ли так же учиться в институте? – подумала она с тревогой. – В школе тебя точно за руку вели. А здесь сама идешь. Попробуй-ка пойми, хорошо ли ты знаешь что-нибудь или плохо. До первого доклада на семинаре, до первого зачета ничего не известно… В институтском коридоре чувствуешь себя самой младшей, ну прямо точно первоклассницей, – а ведь вчера в школе мы были среди девочек самые старшие. Взрослые. «Старушки»… А все-таки жалко школу!»
Таня вытащила из бокового ящика стола большой конверт с фотографиями. Вот 10-й класс, 9-й, 8-й, 7-й, 6-й, 5-й… Чем старше были школьницы, тем новее, свежее были фотографии.
«Можно подумать, что это не я, а Катя, – думала Таня, всматриваясь в фотографию 5-го класса, – только у Катюши волосы светлее».
На этой карточке Таня сидела у ног сидящей в первом ряду учительницы, на ковре. Ее форменное платье было выше колен, белый передник с крылышками, на ногах – носки…
«Да, да, совсем точно Катя… Ах, Катюшка, как хорошо она вчера сказала! «Я знаю, как ты умеешь учиться. А вот я еще так не умею…» А ведь Катя способнее меня. Только вот усидчивости у меня больше…»
Таня разложила карточки на столе. Вот и самая последняя, снятая в день выпускного бала, 25 июня. Эту карточку Таня рассматривала особенно долго. В первом ряду сидели, как всегда, учителя, а девушки, уже не в темных платьях, а в белых, тесно прижавшись друг к другу, стояли полукругом за стульями.
Таня всматривалась в лица подруг и учителей – знакомые до мельчайших черточек. Еще так недавно казалось, что эта привычная жизнь никогда не кончится, что школьная семья, со всеми учителями и нянечками, никогда не распадется – так же как и родная семья, домашняя. Но вот школьная жизнь уже стала отходить в прошлое… Тане вспомнилась последняя ночь, когда девушки после выпускного бала вышли из школы на улицу. Каждая захватила с собой немного цветов – кто веточку сирени, кто пион, кто пучок красных гвоздик.
Было уже три часа ночи. Начинало светать. Но разве можно разойтись по домам в такую летнюю ночь, когда цветут липы и так сладко пахнет медом, когда так легко дышится и трепещут при легком ветерке белые платья, когда хочется и смеяться, и плакать, и петь, и танцевать – и все сразу!
– Идемте гулять по Москве! До утра! – предложил кто-то.
– Да ведь уже утро! – отозвалось сразу несколько голосов.
– Ну так до солнца! Идемте на Красную площадь!
И большая, нарядная, говорливая толпа двинулась по улице.
Ах, милая, родная улочка, ведущая в школу и из школы! Сколько школьниц видела ты и видишь каждый день! Видишь ты и веселые лица и озабоченные. Как недавно еще Таня и Лида ходили взад и вперед по этой улочке, повторяя вслух историю, литературу, геометрию. Кажется даже, что камни этой мостовой запомнили навсегда всех французских Людовиков и все геометрические теоремы. Сколько было в те дни тревог, волнений! Но в эту летнюю ночь, после выпускного бала, представляется, что все школьные дни были такими же счастливыми и беззаботными, как самый последний день.
И все-таки всем почему-то чуть-чуть грустно. Чувствуется, что вместе со школьными днями ушло из жизни что-то очень большое, очень дорогое. Конечно, на смену придет новое, еще большее, впереди – целая жизнь. Но что прошло, то прошло.
Таня обернулась назад. Во всех окнах притихшего школьного дома уже погас свет… И тогда-то они с Лидой и решили побывать первого сентября в школе, чтобы еще раз, уже издали, поглядеть, как проходит этот милый праздник – новый год школы.
Но вот уже короткая, знакомая до каждого камня улочка осталась позади. Веселая толпа бывших школьниц вышла на открытую, широкую улицу. Светало, но фонари еще горели легким, прозрачным, уже не нужным светом. Откуда-то снизу, с бульвара, донеслись голоса, смех, и навстречу хлынула еще целая толпа девушек в белых платьях. Такие же выпускницы, как они, и тоже, видно, решили бродить по Москве до солнца. Обе школы встретились, перемешались, и, знакомясь на ходу, двинулись дальше. Пошли, обнявшись, широкими шеренгами по аллее бульвара.
Вот и памятник Пушкину.
Таня осторожно положила к подножию памятника букетик красных гвоздик. И сейчас же со всех сторон посыпались к ногам поэта гроздья лиловой и белой сирени, пунцовые и розовые пионы, и еще много живых цветов…
И вдруг – что это? По улице Горького, такой пустынной в этот час, медленно движется еще новая толпа. Можно подумать, что это идут демонстранты. Но разве бывают демонстрации в пятом часу утра? Да это же опять школа, только не женская школа, а мужская. У них, верно, тоже только что кончился школьный вечер. Им тоже, должно быть, не хочется расставаться друг с другом.
– Какая школа? – крикнул кто-то из юношей.
– Имени Крупской! – звонким хором откликнулась Танина школа.
И далеко вокруг разносятся шумные приветствия и поздравления.
Скоро все перезнакомились друг с другом, и начался разговор – полусерьезный, полушутливый – о том, кто куда собирается поступить.
– Это у нас будущий астроном, – сказал высокий, худощавый парень, похлопывая по плечу молчаливого, застенчивого товарища. – Про него не скажешь, что он звезд с неба не хватает. Хватает!
– И много уже нахватал? – спросила Танина подруга Лида.
– Да, немало.
– А вы сами кем будете?
– Я? – переспросил высокий юноша. – Ясно кем – строителем.
– Еще бы не ясно! – подхватил какой-то широкоплечий круглолицый паренек. – Он вместо крана стоять будет. Видите, какой вымахал – на добрых два метра. И все ему мало – растет и растет!
Высокий укоризненно покачал головой:
– Помалкивай ты, пищевая промышленность! Другие о звездах думают, а ты о чем? О сосисках да макаронах.
Но круглолицего не так-то легко было смутить. Он слегка прищурился и ответил уверенно:
– Ну, одними звездами сыт не будешь. Нужны не только астрономы, но и гастрономы.
Все еще дружней засмеялись, и кто-то даже захлопал в ладоши.
Но вот, откуда ни возьмись, – милиционер. Он в белом свежем кителе, словно тоже нарядился по случаю школьного праздника.
– Молодые граждане, – говорит он, поднося руку в белой перчатке к козырьку фуражки, – что ж это вы нарушаете порядок? Все люди спят, а вы…
Но «молодые граждане» не дают ему договорить.
– Товарищ милиционер, поймите – ведь такая ночь бывает только один раз в жизни!
– И ведь уже не ночь, а почти утро!
– Оно конечно, – задумчиво говорит милиционер, – для кого еще ночь, а для кого уже утро. Утро жизни, как говорится…
– Да он философ! Поэт! – восклицает будущий строитель. – Товарищ милиционер, разрешите пожать вашу руку!
Милиционер торжественно пожимает руки вчерашним школьникам и отходит в сторону. Должно быть, он понял, что такая ночь и на самом деле бывает у человека только один раз в жизни.
Без Людмилы Федоровны
Катя пошла в школу раньше, чем всегда. Ей очень хотелось поскорей, еще до начала уроков, рассказать Наташе, Настеньке и другим девочкам о Танином школьном вечере, об Артемове, о Сереже…
«Девочки, наверно, тоже захотят разыскивать Сережу, – думала Катя. – Вот мы вместе и придумаем, с чего начать. Пусть Артемов ищет Сережу, и мы искать будем».
Но когда она вошла в класс, все эти мысли сразу вылетели у нее из головы. Ее удивило и встревожило, что Людмилы Федоровны в классе не оказалось. Обычно она приходила раньше всех своих учениц и ждала их в коридоре у дверей класса. А сегодня все уже собрались, расселись по партам; кто-то успел нарисовать на доске домик с трубой и дымом и положить мел на место, а Людмилы Федоровны все не было.
Прошло еще пять минут. Дежурная Валя Ёлкина сбегала в учительскую, принесла глобус, указку и стерла с доски домик с трубой. Людмила Федоровна все еще не показывалась.
«Странно, – думала Катя, – и на школьный вечер она не пришла, и сейчас ее нет…»
Наконец дверь открылась. Все разом встали. Но, к общему удивлению, в класс вошла не Людмила Федоровна, а старшая вожатая Надежда Ивановна.
– Здравствуйте, девочки, – сказала она своим спокойным, звучным голосом. – Садитесь.
Девочки смотрели на нее с недоумением. Почему она пришла в такой неурочный час? Ведь во время уроков не устраиваются сборы отряда.
– Какой у вас первый урок? География? – спросила Надежда Ивановна, взглянув на глобус.
– География, – ответили ей.
– Хорошо. На чем вы остановились в прошлый раз?
Маленькая кудрявая Валя Ёлкина подняла руку.
– Мы дошли до китов, – сказала она.
Надежда Ивановна чуть-чуть улыбнулась.
– А где же Людмила Федоровна? – не вытерпев, спросила Катя. – Разве ее сегодня не будет?
– Не будет. Она нездорова.
Настенька всплеснула руками:
– А что с ней?
– Что с ней?.. Что с ней?.. – подхватили во всех углах.
– Тише, тише, девочки. – Надежда Ивановна подняла руку. – Не тревожьтесь. Ничего опасного нет, но все-таки Людмила Федоровна больна довольно серьезно. Разве вы сами не заметили, как трудно было ей в последнее время говорить? Должно быть, Людмиле Федоровне придется сделать горловую операцию.
– Ой, горло резать! – сказала Валя Ёлкина тихонько. – Я бы ни за что не дала…
– Перестань глупости говорить, – остановила ее Настенька. – Если надо, так надо!
– Совершенно верно, – сказала Надежда Ивановна. – Если надо, так надо. Людмиле Федоровне сделают операцию, и она поправится. Только ей придется недели две молчать. Даже шепотом нельзя будет говорить.
Девочки так и ахнули:
– Ой, две недели молчать!
Надежда Ивановна улыбнулась, и от улыбки лицо ее, как всегда, словно осветилось.
– Я знаю, – сказала она, – вам и пять минут бывает трудно помолчать, не то что две недели. – И добавила очень серьезно: – Может быть, Людмиле Федоровне уже до самого конца года не придется работать в школе, чтобы не утомлять горло.
– Мы ее не будем утомлять!.. Ни за что не будем! – заговорили девочки наперебой. – Мы будем сидеть тихо-тихо – как будто нас и нет… Пускай она хоть шепотом говорит или совсем не говорит, а пишет на доске. Передайте ей…
– Хорошо, хорошо, девочки, – сказала Надежда Ивановна и села за учительский стол. – Обязательно передам. Ну а сейчас мы с вами почитаем дальше по учебнику. Потом, если останется время, я расскажу вам, как ездила прошлым летом на север и видела, как там охотятся на морских животных.
– На китов? – спросила Валя Ёлкина.
– Нет, на моржей и тюленей. Ну, найдите-ка ваших китов.
Все в классе сразу оживились. Девочки раскрыли свои учебники и скоро нашли страницу, где была напечатана картинка, изображающая плывущего среди бурного моря кита.
Надежда Ивановна подошла и села рядом с Кузьминской – на пустовавшее место Ани Лебедевой. Заглянув в раскрытый учебник Стеллы, она сказала:
– Начнем с того места, на котором вы остановились. Читай, Валя. Можешь сидя.
Валя встряхнула своими кудряшками и звонко начала:
– «В летнее время в северных морях появляется много разной рыбы и мелких животных. Изредка встречаются самые большие в мире животные – киты…»
Но не успела Валя перевернуть страницу, как дверь опять приоткрылась, и в класс заглянула нянечка, тетя Ариша.
– Сидите, доченьки, – сказала она и обратилась к старшей вожатой: – Надечка, вас директорша зайти просит. Говорит, по срочному делу.
Надежда Ивановна сразу же встала:
– Сейчас иду. Спасибо, тетя Ариша.
Все разочарованно посмотрели на старшую вожатую. Значит, не придется читать дальше?
– Опять дошли только до китов, – сказала, вздохнув, Валя Ёлкина.
– Что ж поделаешь, девочки, – проговорила Надежда Ивановна, озабоченно оглядывая класс. – Я постараюсь скоро вернуться, и тогда мы и почитаем и поговорим. А что, Зои Алиевой, старосты, нет сегодня в классе?
– Нет, Надежда Ивановна, Алиева второй день не приходит – простудилась.
– Тогда вот что. Стелла Кузьминская, поручаю следить за порядком тебе. Ты – председатель совета отряда, и я на тебя надеюсь. Смотри, чтобы в классе был порядок и чтобы все были заняты делом.
Надежда Ивановна торопливо вышла из класса. Девочки остались одни.
– Ну, что мы будем делать? – послышались голоса.
Кто принялся доставать из сумок и портфелей книжки, кто – переговариваться друг с другом.
Стелла подошла к учительскому столу и громко сказала:
– Девочки! Вы очень шумите, а Надежда Ивановна велела мне следить за порядком. Хотите, я буду вас спрашивать по географии?
На минутку в классе стало тише, потом из разных концов класса донеслись голоса:
– Все равно порядка не будет.
– Почему ты думаешь, что будет порядок, если спрашивать?
– Очень просто, почему, – ответила Стелла. – Нельзя же шуметь, когда в классе урок.
– А какой же у нас урок? – спросила с места рыженькая Ира Ладыгина, та самая девочка, которая принесла однажды в класс живых жуков. – Нет же у нас урока!
– Будет, – спокойно проговорила Стелла. – Сейчас я начну вас вызывать и спрашивать.
– А мы не будем отвечать, – донеслось из глубины класса.
– А тому, кто не будет отвечать, – сказала Стелла, – я поставлю двойку.
В классе задвигались, зашумели.
– Не имеешь права ставить отметки в журнал! Ты не учительница.
– А я и не буду ставить в журнал, – так же уверенно ответила Стелла. – Я буду записывать в тетрадку. Там у меня как раз полный список фамилий всех девочек нашего отряда.
– И ставь, пожалуйста! – крикнула опять Ира Ладыгина. – Себе в тетрадку можешь ставить что хочешь. Хоть единицу с пятью минусами, хоть четырнадцать с плюсом.
Все засмеялись.
– Нет, я буду ставить самые обыкновенные отметки, – сказала Стелла. – А потом скажу Надежде Ивановне, как вы отвечали: кто на двойку, кто на пятерку.
Девочки переглянулись, и в классе стало тише. Но вот раздались голоса:
– Надежда Ивановна собиралась сегодня рассказывать, а не спрашивать.
Но Стелла не обратила внимания на то, что говорили в классе.
Подойдя к своей парте, она, не торопясь, достала тетрадку, карандаш, а потом преспокойно уселась за стол Людмилы Федоровны.
Стелла держалась серьезно и важно. Прищурившись, она медленно вела карандашом по тетрадке сверху вниз, словно не зная, на ком остановиться.
– Только смотри, Кузьминская, – раздался предостерегающий голос Настеньки, – не придирайся и не сбивай!
– Ну конечно, – согласилась Стелла, чуть улыбнувшись одним уголком рта, – само собой разумеется…
– Ишь как разговаривает! – прошептала Настя. – Будто она десять лет в десятом классе преподавала.
Стелла все еще вела карандашом по тетрадке:
– Сейчас будет отвечать… будет отвечать… Киселева.
Клава Киселева только качнула своими пышными бантами, торчавшими над ушами, и осталась сидеть за партой.
– Киселева! – еще громче повторила Стелла. – Возьми указку и иди отвечать.
– Сама себе отвечай, – насмешливо ответила Клава. – А я тебе отметки ставить буду. Тоже в свою тетрадку.
– Нет, девочки! – рассердилась Стелла, вставая с места. – Это никуда не годится. Надежда Ивановна велела мне с вами заниматься, а вы не слушаетесь.
– Ну, иди, Клава, так и быть, – предложила Настя, оборачиваясь к ней. – Чего ты боишься?
– Иди, иди, – подхватили и другие девочки.
Всем уже захотелось посмотреть, что выйдет из Стеллиной затеи.
Клава нехотя встала и враскачку пошла к столу, дергая девочек по дороге – кого за косу, кого за лямку передника.
– Покажи мне, пожалуйста, – начала Стелла медленно, словно наслаждаясь своей властью, – Уральские горы, Алтайские и Кавказские.
– Зачем же все горы сразу? – заговорили в классе.
– Так надо.
Клава подумала немножко и решительно ткнула указкой в Алтайские.
– Это какие? Уральские? – спросила Стелла.
– Вот ты и сбиваешь! – крикнула Настя.
Но Стелла даже не обернулась к ней.
– Ага, не знаешь? – протянула она, с усмешкой глядя на Клаву. – А какие реки текут в Черное море?
– Мало ли какие! – ответила Клава. – Тоже еще учительница выискалась! Не буду отвечать – и все!
– И этого не знаешь! – торжествующе сказала Стелла и, подбежав к столу, поставила в тетради такую большую, жирную двойку, что даже близорукая Лена Ипполитова увидела ее со своей парты. – Очень плохо. Два!
– Пусть хоть двадцать два, – сказала Клава и пошла на место, нарочно громко топая.
Пока Стелла спрашивала Клаву, Катя то и дело поглядывала на свою соседку – Наташу, хмурилась и покусывала губы. Ей уже давно хотелось сказать Стелле, что не надо вызывать и спрашивать, что гораздо интереснее было бы что-нибудь читать или рассказывать. Она молчала только потому, что не хотела мешать Стелле следить за порядком. Но внутри у нее все так и кипело.
«Рада влепить двойку! – думала Катя. – Да еще не какую-нибудь, а побольше, пожирней. Людмила Федоровна подумала бы раньше, сколько вопросов задала бы наводящих, а уж потом только вздохнула бы и поставила маленькую двоечку, а эта воображала рада поиздеваться».
Должно быть, Наташа понимала Катины мысли – она сочувственно кивала ей головой и бросала в сторону Стеллы неодобрительные, осуждающие взгляды.
А между тем Стелла уже вызвала другую ученицу, Тоню Зайцеву – тихую, робкую девочку, соседку Иры Ладыгиной по парте.
– О чем мы говорили на прошлом уроке? – спросила Стелла.
– О Северном Ледовитом океане, – чуть слышно ответила Тоня, испуганно глядя на Стеллу своими круглыми глазами.
– А на позапрошлом?
– О Великом Тихом океане, – еще тише сказала Тоня.
– А на позапозапрошлом?
– Тоже об океане, только о каком – не помню. Забыла.
– Почему забыла?
– У меня память плохая.
– Это неуважительная причина, – заметила Стелла.
– Как это – «неуважительная»? – спросила Настя. – Почему?
– Потому что неуважительная.
Тут уж Катя не выдержала. Она вскочила с места.
– Уж если спрашиваешь, – сказала она, задыхаясь от возмущения, – спрашивай справедливо! Людмила Федоровна напомнила бы, о чем говорилось даже на прошлом уроке, а тебе еще зачем-то понадобилось вспомнить позапрошлые…
– Тише, Снегирева! – остановила ее Стелла. – Я тебя не вызывала.
– Ну так вызови!
– В другой раз.
– Другого раза не будет, – сказала Катя, села на свое место и решительно отвернулась к окну.
– Нарочно слабых учениц вызывает, – сказала она вполголоса. – Хороших труднее сбить.
Еще одна двойка появилась в Стеллиной тетрадке – против фамилии «Зайцева». Но Стелле и этого показалось мало. В скобках она приписала: «По неуважительной причине».
Видно, ей приятно было разыгрывать из себя учительницу, да еще такую строгую.
Играть в школу Катя и сама любила. Но сейчас ей было не до игры. Кому охота играть, когда на душе так грустно! Еще и Аня не выздоровела, а уже заболела Людмила Федоровна, да так опасно! Шутка ли – горло резать… Нет, играть не хотелось. Да это и не была игра. Не игра и не урок.
Только сейчас поняли девочки, как интересно было на уроках у Людмилы Федоровны. Каждый день в последнее время, даже каждый час, каждая минута приносили что-нибудь новое.
Кате и в голову не приходило раньше, что самая большая гора на земном шаре – это все равно что пылинка на мяче, а самая глубокая впадина – все равно что царапина на арбузе, и что на Южном полюсе вовсе не жарко, а очень холодно…
И вот теперь Людмилы Федоровны нет. Во всех классах по-прежнему идут уроки, а у них, в четвертом «А», все словно остановилось.
Так бывает, когда в пути, на маленьком полустанке, внезапно остановится скорый поезд. Мимо деловито проносятся другие поезда, а этот стоит, и неизвестно, когда двинется дальше…
Уже и Стелла не знала, что ей делать теперь – кого вызывать и что спрашивать.
Но тут, к счастью, вернулась Надежда Ивановна.
– Простите, девочки, – сказала она, – мне пришлось задержаться. Вера Александровна вызвала меня по очень важному делу. Оно касается вас…
– Нас?.. – Все так и впились глазами в Надежду Ивановну.
– Да, девочки. Вы же сами понимаете – Людмила Федоровна вернется не скоро, а вам нельзя долго оставаться без учительницы.
– Кто же у нас будет?
– Новая учительница, тоже очень хорошая.
– А может быть, Людмила Федоровна еще поправится?
– Конечно, она поправится. Но чем дольше она будет отдыхать, тем лучше для нее.
– И хуже для нас, – сказал кто-то.
Надежда Ивановна слегка нахмурилась:
– Ну а что вы без меня делали? Успели что-нибудь?
– Нет, – ответили девочки. – Ничего не успели.
– А надо было хоть что-нибудь успеть. Взяли бы да почитали какую-нибудь книжку. Или порисовали.
– Я спрашивала их, – немного смущенно сказала Стелла.
– Что спрашивала?
– То, что уже прошли…
Надежда Ивановна посмотрела вокруг и увидела по лицам девочек, что они не очень довольны Стеллиным уроком.
– Спрашивать – это не такое простое дело, – сказала она. – Иной раз потрудней, чем отвечать.
Стелла опустила глаза и слегка покраснела. Но Надежда Ивановна этого как будто не заметила.
– Ну, ничего! – сказала она успокоительно. – Сейчас у вас будет рукоделие, потом английский. Все пойдет своим порядком.
– А завтра приходить?
– Конечно, приходите. Обязательно. Завтра у вас – пение, физкультура.
– А уроки кто нам задаст? Вы, Надежда Ивановна?
– Да, я. Леночка, дай-ка мне сюда твои книжки.
Надежда Ивановна села за стол и, перебирая страницы учебников, стала говорить девочкам, что им прочесть, что переписать и какую решить задачу.