Елена Геннадьевна Кутузова
Кукушкины дети
Глава 3
Мама позвонила, когда Белка подошла к дому.
– Привет, как ты там? В школу не опоздала? Ты обедала? Надеюсь, не пиццей и чипсами?
Она засыпала вопросами, так что Белка едва сумела ответить:
– Мам, я только из школы. Сейчас приду и что-нибудь приготовлю.
– Там котлетки в морозилке. Пожарь, чтобы и на ужин хватило.
Белка остановилась посреди тротуара: в голосе мамы было что-то странное. Она словно виноватилась, или не говорила всю правду.
– Мам, у тебя все в порядке?
– Да-да, все хорошо. Врачи дают неплохой прогноз, – зачастила та, но чем больше она старалась успокоить дочь, тем сильнее та пугалась.
– Так, я уже не маленькая. Что случилось?
В трубке повисло молчание. Слышалось только дыхание, а потом мама виновато сообщила:
– Оль, мы тут с папой подумали… Мы Светочку к нам заберем. Она совсем одна осталась, бабушка не сможет и за больными ухаживать, и за ней приглядывать. А Светочке тоже нужна реабилитация у психолога.
Белка поджала губы: «Светочка». Как только заходил разговор о дочери сестры, использовались исключительно ласкательно-уменьшительные имена. Прямо «сын маминой подруги» женского пола.
Племянницу мама просто обожала, хотя, по мнению Белки, Светка была еще той врединой. Капризной самовлюбленной эгоисткой. Но умной – этого никто не мог отрицать.
– Оля? Что ты об этом думаешь?
Белка уже набрала в грудь побольше воздуха, чтобы высказать свое мнение, но осеклась: а чем тогда она от Светки отличается? В конце концов, у сестры горе, она в любой момент может остаться сиротой. А ведь они родственники, кто еще поможет?
– Да забирайте, – выдохнула в трубку.
– Вот и хорошо. Оля, тогда папа со Светочкой первыми приедут, а я пока задержусь. Справишься?
– Да куда я денусь? – нарочито – жизнерадостно отозвалась Белка, не хватало, чтобы мама еще и из-за неё переживала. – Все, я дома.
– Хорошо, тогда поешь, как следует. Я тебя люблю, – из трубки послышался звук поцелуя и мама отключилась.
Белка какое-то время смотрела на погасший экран. На глаза навернулись слезы: она так соскучилась! И так много хотела рассказать! А мама даже не догадалась сделать видеозвонок. Ну ничего, вечером она сама ей наберет. Через мессенджер. Наговорятся всласть!
Входная дверь не поддавалась. Её словно кто-то держал изнутри. Белка налегла всем телом и почти ввалилась в квартиру. Дверь захлопнулась с оглушительным грохотом, и сквозняк погнал по полу клубки пыли.
– Опять, что ли, окно? – спросила Белка вслух, но голос сорвался на тоненький писк.
Разозлившись на себя, она, не разуваясь, промчалась по коридору и распахнула дверь в свою комнату.
Книги лежали на полу, а под открытой створкой застыла лужица подтаявшего, а потом превратившегося в лед снега.
– Да сколько можно-то? – Белка с грохотом закрыла окно и пошла на кухню. Там, под мойкой, она выпотрошила неиссякаемый пакет с пакетами, а в коридоре достала из папиной ремонтной коробки скотч. И, не раздеваясь, стала склеивать целлофановые квадраты между собой. А потом потащила все это к себе в комнату.
Там, скинув пуховик и ботинки, вскарабкалась на узкий подоконник и принялась крепить к раме импровизированный утеплитель.
– Вот так. Главное, продержаться до приезда папы. Он все починит.
С этими совами Белка спрыгнула на пол. А потом оглядела комнату.
Книги на полу – понятно, фрамугой сбило. А почему покосилась фотография на стене? Та, на которой хохочущая Белка обнимает разом и маму и папу. Её сделал уличный фотограф, они тогда, вместо того, чтобы чинно позировать, дурачились изо всех сил.
Белка попыталась повесить снимок ровно. Но что-то мешало. Она сняла фото со стены и перевернула, чтобы узнать причину.
На пол спланировало пестрое перо.
Такое же, как и до этого.
И как оно сюда попало? Может быть, в комнату в поисках тепла и еды залетела птица? Тогда понятно, почему фотография сбилась – птаха испугалась и заметалась по комнате, стараясь вырваться на свободу.
– Бедолажка… Кормушку бы тебе… Но из чего её сделать?
На кухне нашлась большая пластиковая бутылка. Белка прорезала в ней отверстия и насыпала внутрь семечек. Хотела уже повесить кормушку, но остановилась, уткнувшись взглядом в затянутое полиэтиленом окно.
– Приехали…
Но ведь можно приладить её на кухне. Белка пару секунд полюбовалась творением своих рук и полезла в холодильник: о птичках позаботилась, теперь можно было и самой перекусить.
Готовить что-то серьезное не хотелось и она быстренько сварила пельмени, после чего, пользуясь свободой, умяла их, сидя перед компьютером.
И все-таки что-то было не так.
Белка несколько раз поймала себя на том, что прислушивается, а потом поняла, что ждет, когда мама начнет ругаться за беспорядок.
Но тишину в квартире тревожили только компьютерные звуки.
К горлу подкатил ком. Белка достала смартфон, но мама была не в сети. А на обычный звонок пустой голос равнодушно сообщил, что «абонент недоступен».
Папа тоже не отозвался. Как и бабушка.
Белка отбросила смартфон и заметалась по комнате. В голове завертелись нехорошие мысли, и когда эта карусель стала совсем уж неуправляемой, она резко остановилась и как учила психолог, обняла себя за плечи:
– Спокойно. Все хорошо. Там просто очень плохая связь. Или в реанимации запрещено пользоваться телефонами…
– Забвение – это как агония. Тебя не помнят, а ты есть, но доказать не можешь, – донеслось из динамиков: молодежную комедию прервала реклама какого-то триллера.
Белка застонала и, не заботясь о «мозгах» компьютера, выдернула провод из розетки. И, крутанувшись на пятках, кинулась в родительскую спальню.
Там все было, как прежде. Даже брошенный на спинку стула мамин халат еще хранил её тепло.
Белка свернулась клубочком на кровати и всхлипнула, прижав к лицу мягкую ткань. Она впитывала слезы, но их было так много, что вскоре понадобился еще и платок. Белка приподнялась на кровати и схватилась за грудь, потому что дышать стало нечем.
В комнате шел снег. Он падал на лицо и тут же таял, стекая по щекам холодными струйками.
По спине пробежал липкий ручеек страха.
Чтобы очнуться, Белка ущипнула себя за руку. Сильно, до синяка.
Боль вернула способность думать.
Где она? Не во сне, это точно, во сне не бывает больно.
Белка огляделась.
Она сидела в сугробе. Мамин халат растаял, вместо него пальцы сжимали ворох прошлогодней травы, мокрой от растаявшего снега.
Он был всюду, куда ни посмотри. И только вдалеке виднелась серая полоса деревьев.
Сидеть на месте не было никакого смысла. Так и замерзнуть можно!
Белка встала, подышала на озябшие ладони и быстро, чтобы согреться, пошла к лесу – деревья укроют от ветра, а, может, получится развести костер. Как именно она не задумывалась, сейчас главным было выжить.
Снег сбивался в сугробы, ноги увязали в них почти по колено. Зато движение согревало, правда, отнимало много сил, и белка все чаще останавливалась, чтобы проверить, туда ли она идет.
Деревья не приближались.
– Что за чертовщина? – пробормотала Белка. – Что вообще происходит?
Губы онемели и не слушались. Вместо слов послышалось невнятное мычание, и Белка вздрогнула. А потом закашляла, хрипло, с надрывом.
Хриплые звуки разбили пространство. Оно взорвалось миллиардами льдинок, и Белка оказалась среди деревьев.
Здесь было гораздо теплее. Сгнившие прошлогодние листья скрадывали звуки, но при каждом шаге слышалось отчетливое хлюпанье – это лесная подстилка отдавала скопившуюся в ней воду.
Снега здесь почти не было, он сохранился только в ямках и возле стволов и был очень белым, почти светился. Слишком ярко – так не бывает. Весной снег ноздреватый, тяжелый и серый, а не мягкий и пушистый, как здесь.
Деревья стояли голые, их ветви переплетались, образуя на фоне затянутого облаками неба жутковатого вида решетку. Белка поежилась и обхватила себя за плечи руками, поискав тропинку взглядом. Ничего. Только бурая опавшая листва, ветки да ошметки снега.
На одном из них что-то алело.
Белка подошла ближе.
По белому бугорку раскатились ярко-красные бусины. Но стоило взять одну в руки, как она растаяла крашеной ледышкой и скатилась с ладони, оставив в снегу бурую дыру.
В запах талой воды вплелся другой – душный, густой, железистый. Белка перевела взгляда на ладонь. От бусины остался липкий бурый след.
Она попробовала стереть его снегом. Он обжег холодом кожу, расцарапал крошечными льдинками и рассыпался мелкой крупкой. Рука покраснела и горела так, словно её держали в огне. Но пятно не исчезло.
Снег под деревом закончился, Белка оглянулась в поисках следующего и застыла, уловив тихий, на грани слышимости звук. Показалось, эхо донесло чей-то зов, но его заглушил хруст быстрых шагов по снегу. Кто-то положил на плечо руку прежде, чем Белка успела оглянуться.
Холод – хотя, казалось, куда уж холоднее – пронзил тысячами морозных иголок. Они впивались в кожу и мышцы, сковывая их ледяными оковами. Легкие превратились в стекло, осколки которого хрустели при каждом вдохе и вскоре добрались до самого сердца. Белка захрипела и потеряла сознание.
Но от холода это не спасло. Он морозил лицо, обнимал за плечи, и тело тряслось так, что ортопедический матрас скрипел, словно все пружины в нем разом заржавели.
Матрас?
Белка открыла глаза и вскочила.
Родительская спальня была на места, а в приоткрытую дверь тянуло холодом – по квартире снова гулял сквозняк.
Укутавшись в покрывало, Белка пошла на разведку, почти готовая увидеть, что целлофан на окне порван.
Но он оказался цел. И стопка книг все так же лежала на подоконнике, не сдвинувшись даже на сантиметр.
В большой комнате тоже не было ничего необычного. А вот кухонное окно оказалось распахнуто настежь. Белка быстро его закрыла, оборвав поток сквозняка – похоже, она не до упора повернула ручку, когда вешала кормушку.
Под ногами захлюпало, потом стало мокро. Белка посмотрела вниз.
На полу быстро таял иней. На нем виднелись четкие следы: её и… птичьи?
Их Белка рассмотреть не успела: иней превратился в тонкий туманный дымок, который осел на окне влажной испариной. Белка стерла её ладонью. Вода была ледяная и показалось, холод вернулся и впитался в позвоночник. А за спиной, в коридоре, послышался какой-то шорох.
Белка громко сглотнула, прогоняя тошноту. Досчитала до десяти. Потом до двадцати, словно это могло её спасти. А потом подумала, что стоять вот так, спиной к опасности очень глупо. И медленно повернулась, борясь с желанием зажмуриться и прокричать, как в детстве: «Я в домике!». Тогда это срабатывало.
Но она уже не была трехлетним ребенком.
Сквозь открытую кухонную дверь виднелся залитый светом электрических ламп коридор.
Белка вслушивалась, пока не зазвенело в ушах, но шорох не повторился. В квартире не было вообще никаких звуков, кроме прорывающегося снаружи завывания метели. Ветер сбивал снежинки в пухлые комки и кидал в окна. Они прилеплялись к стеклам и сползали, оседая на отливе сугробом.
Услышав очередной «плюх» Белка отмерла и выбежала из кухни. Шлепки повторялись, и вскоре стало казаться, что по коридору хромает кто-то большой, неуклюжий, но очень упрямый.
Залетев в свою комнату, Белка закрыла дверь и привалилась к ней спиной, словно эта преграда могла спасти от опасности.
Очередной снежок показал, что это не так. А от шороха целлофана по спине пробежал холодок.
Белка сползла по двери на пол. Сжалась в комок и заскулила от ужаса. А потом выдохнув, как перед погружением в воду, резким рывком добралась до стола, на котором лежал смартфон.
Руки дрожали, и правильно начертить графический код не получалось. Наконец, уже почти теряя сознание от ужаса, ничего не видя и не слыша, Белка судорожно провела кривую линию, и на экране засияла солнечно-желтая заставка.
Размазывая по лицу слезы, Белка искала нужный контакт, а потом резко ударила пальцем по зеленому кружочку с трубкой. Послышались гудки.
Длинные, тягучие, они заполнили пространство и даже заглушили вой ветра. И шуршание целлофана тоже заглушили. Белка сосредоточилась на них, и ужас немного стих. Настолько, что она осмелилась подойти к окну и задернуть шторы.
Гудки прервались.
«Вызываемый абонент не отвечает» – холодно произнес женский голос.
Белка растерянно посмотрела на зажатый в руке смартфон. Часы на экране показывали двадцать минут первого. Наверное, мама очень занята. Или заснула, вымотанная больничным дежурством.
Звонить папе Белка не стала. Вместо этого она взяла с полки спрессованную из трав пирамидку и подожгла её. Вершина покрылась алым бисером крохотных угольков, которые почти тут же погасли, сменившись полупрозрачным ручейком ароматного дыма. Вскоре в комнате запахло травами.
Белка опустилась на пол и обняла себя за плечи руками. Вдох, длинный выдох, снова вдох… Она делала дыхательную гимнастику, и вскоре страх почти испарился. Не весь, но теперь можно было мыслить более-менее внятно.
Объяснения происходящему нашлись без труда.
Метель? МЧС еще утром прислала сообщение о непогоде. Кормушка? Белка была не уверена, что хорошо затянула узелок, вот ветер и сорвал бутылку. Открытое окно? Так она в последнее время словно разучилась их закрывать, уже в который раз забывает проконтролировать, повернула ли ручку до упора. Иней? Хорошо, не сугробы, при открытой-то фрамуге.
А птичьи следы – всего лишь отголосок сна. Померещилось. Так бывает.
Белка изо всех сил гнала от себя даже малейшие подозрения о том, что потустороннее – рядом. Оно могло быть в Речном, где-то далеко, в старой деревне, но не здесь, не дома…
Когда пирамидка дотлела до половины, Белка поняла, что успокоилась.
И вспомнила про уроки.
Делать их уже смысла не было. Прикинув, у кого можно на перемене скатать домашку, Белка достала школьную сумку, чтобы собрать её на завтра.
В нос ударил запах крови.
Одна из тетрадей была испачкана бурым. Белка отогнала от себя воспоминания про трепыхающуюся птицу и, взяв тетрадь двумя пальцами, понесла на кухню, в мусорное ведро. После чего завязала пакет и потащила его к мусоропроводу.
Простые бытовые заботы успокаивали, и остальные тетрадки Белка небрежно кинула на стол. Они соскользнули, распластав страницы, и из одной выпал рекламный флаер. С помятого бумажного глянца на Белку смотрела кукла с грязными пятнами на месте лица.
Глава 4
Белка смяла его в кулаке. Острый край царапнул палец, оставив небольшой порез. На коже выступило несколько капель крови, которые тут же засохли, превратившись в крохотные коричневые крупицы.
Белка не обратила на это внимания. Она нашла подставку для благовоний, но та оказалась слишком маленькой. Пришлось идти на кухню, за большой чугунной сковородкой.
Плотная бумага долго не загоралась, но Белка упрямо жгла спичку за спичкой. Наконец, робкий огонек зацепился за торчащий уголок и расплылся по острому краю. Флаер сморщился и зашевелился в пламени, отбрасывая на стену бесформенную тень, но все же распался белым пеплом. Недолго думая, Белка смыла его в канализацию.
Вместе с рекламкой исчезли остатки страха.
Начисто вымыв сковородку и собрав сумку, Белка улеглась в кровать. Правда, свет она оставила включенным. Просто так. На всякий случай.
Комната тут же наполнилась звуками. Кто-то вздыхал, шептал, возился. Но стоило открыть глаза, как все утихало. Белке с трудом убедила себя, что все это – обычные домашние звуки: шорох целлофана, бульканье воды в трубах, свист ветра за окном…
Но заснуть все равно не получилось. Подушка казалась то раскаленной, то слишком жесткой, а стоило найти удобное положение, как матрац тут же вздувался буграми. Белка даже подумала, что надо было идти ночевать к тете Наташе. Мама же договорилась!
Проворочавшись всю ночь, Белка обрадовалась звонку будильника и быстро встала, даже не повалявшись, как обычно, лишние пять минут.
Голова гудела и казалась заполненной пылью. Тело болело, мышцы ныли так, словно Белка всю ночь сдавала зачет по физкультуре. Мелькнула трусливая мыслишка прогулять школу, а заодно и поход в музей, но это было чревато неудом за четверть – Ирина Стефановна могла сдержать слово, ведь дело касалось её любимой этники.
Мама позвонила, когда Белка пыталась впихнуть в себя горячий бутерброд с сыром.
– У тебя все хорошо?
– Вроде да, – Белка не собиралась волновать её, рассказывая о своих страхах. Но все-таки попросила: – Мам, а ты не можешь договориться с Викторией Ивановной о приеме?
– Опять задыхаешься? – посочувствовала мама. – До моего приезда дотерпишь?
– Конечно, – вздохнула Белка. Мама после сеанса обязательно разговаривала с психологом, чтобы знать, что поменялась и как вести себя с дочерью. – Не беспокойся, я так, на всякий случай попросила. А ты скоро приедешь?
– Соскучилась? Прости, Оля, придется еще потерпеть. Ты пока там возьми шефство над Светланой, ей сейчас тяжело…
В разговор ворвался третий голос. Белка не сразу поняла, что это Света, так исказила его связь.
Сестра звала тетю и требовала что-то сделать, четко послышалось: «Вы же обещали!».
– Ну все, Оля, мне пора. Созвонимся! – мама чмокнула воздух и отключилась.
Белка поджала губы. К Светочке побежала. Как всегда, стоило той сделать несчастное лицо, как все взрослые кидались на её защиту. Всегда. Даже когда они таскали яблоки из соседского сада. И попались.
О том, что зачинщицей была именно Света, Белка никому не сказала. Терпеть не могла ябедничать. И надеялась, что у сестры совесть взыграет.
Зря надеялась. И потом долго отмачивала в речке покрытые пузырями ноги за то, что потащила «на дело» пай-девочку. Уж чего-чего, а крапивы бабушка никогда не жалела.
Но сейчас именно Свете было труднее всего. Белка даже представлять боялась, чтобы сделала на её месте. Поэтому отругала себя за подленькие мыслишки и выглянула в окно посмотреть, не утихомирилась ли метель. Если нет, то появлялся отличный шанс прогулять хотя бы музей. Заносы, пурга, все такое…
Но в синем небе ослепительно сияло солнце. И даже немного грело – Белка почувствовала на лице тепло.
Сугробы за утро осели, а протоптанные в снегу тропинки превратились в покрытый водяной пленкой каток. Белка с трудом удержалась на ногах, когда перебиралась через оставленный трактором грязно-бурый отвал.
В школе ничего не проходило, о вчерашнем никто не вспомнил. Единственное, что уроки пролетели неожиданно быстро.
К последнему Белка умудрилась забыть о предстоящей экскурсии, и вставшая у двери после звонка Людка оказалась неприятным сюрпризом.
– Куда собрались? – осведомилась она у ринувшихся на выход одноклассников. – У нас мероприятие!
– Вот сама и иди! – огрызнулся Илья, на что Люда помахала у него перед носом зеленой тетрадкой:
– Я-то пойду. А вот тех, кого в этом списке не окажется, ждут бо-о-ольшие неприятности! Ирина Стефановна велела отметить всех прогульщиков! Рискнешь, Ремизов?
Илья, у которого были особые, на грани ненависти, отношения с историей, не рискнул. Остальные тоже не решились.
И все терпеливо выслушали мини-лекцию, которую по дороге в музей прочитала учительница.
– Сегодня же первое марта? Новый год по Старославянскому календарю, – сообщила она. – Кстати, после принятия христианства этот праздник не исчез, просто трансформировался в день Авдотьи Весновки. Её еще звали Авдотьей Свистуньей. Кто знает, какое славянское божество она заменила?
Белка старательно приподняла брови и преданно посмотрела на учительницу, молясь про себя, чтобы не спросила. Судя по живому интересу на лицах одноклассников, они тоже не рвались отвечать.
Зато Людка была готова. Она презрительно скривилась и отчеканила:
– Бога ветров Позвизда.
– Верно, – улыбка Ирины Стефановны была искренней. А еще Авдотью называли Плющихой, потому что в этот день солнце снег плющит. Осмотрите, какой ноздреватый! – она показала на осевший сугроб. – Считалось, что эта святая заведует весной и хранит ключи от вешних вод…
– Как вы интересно рассказываете! – вклинилась в разговор спешащая мимо женщина. – Я прямо заслушалась.
На лице Ирины Стефановны расцвела улыбка:
– Добрый день. Ребята, знакомьтесь, это Любовь Владимировна Куковица, этнограф и знаток обрядовой куклы. Поблагодарите её за приглашение.
– Спасибо, – послышалось вразнобой.
Белка тут же вспомнила флаер. Значит, вот эта по-домашнему уютная женщина – организатор выставки?
Любовь Владимировна улыбнулась всем разом и никому в отдельности и смущенно махнула рукой:
– Ну что вы. Всегда приятно, когда кто-то разделяет твои увлечения. А уж ожидать от нынешней молодежи, чтобы они заинтересовались куклами… Кстати, а кто знает, кого еще славяне считали хранительницей весенних ключей? Кроме Авдотьи Весновки?
Белка вздохнула: угораздило нарваться на еще одну фанатку древних обрядов. Ей самой выше крыши хватило прошлогоднего задабривания Водяного.
К счастью, Любовь Владимировна не ждала ответа лично от Белки. Её взгляд мягко скользил по лицам, а потом задержался на отозвавшейся Людке:
– Древние славяне считали, что ключи от Ирия хранятся у кукушки. Она отпирает небесные ворота, и вместе с перелетными птицами на землю приходит весна.
Взгляд Любови Владимировны стал заинтересованным:
– Правильно. Еще что-нибудь о кукушке знаешь?
– Ну, она считалась вестницей между миром живых и миром мертвых. Потому её называли вещуньей и вообще, колдовской птицей.
– Ну надо же! – развеселилась Любовь Владимировна. – Тебе нравится этнография?
– Мне нравятся древние обряды. Есть в них что-то… – Людка пощелкала пальцами, подбирая нужное слово, – криптовое.
Любовь Владимировна растерянно оглянулась на ребят.
– Криптовое? Те охотно пояснили: – Ну, жуткое, страшное, вская хтонь, короче. – Думаю, в таком случае тебе понравится сегодняшняя экскурсия. Ну что, пойдем?
Любовь Владимировна обратилась ко всем разом, но Белке показалось, что зовет за собой она одну Людку.
– И здесь подмазалась, – тихо хмыкнул Илья. – Вот ведь… Лизоблюдка.
– Да ладно тебе, – отмахнулась Белка. – Ей на самом деле все это нравится. Так что ни к кому она не подлизывалась… В кои-то веки.
И, оставив удивленного неожиданным заступничеством Илью позади, Белка устремилась за успевшими уйти вперед одноклассниками. Сбежать сейчас было легче легкого, никто бы и не заметил, но было в этой женщине… нечто необъяснимое. Какой-то флер… Она явно знала больше, чем обычно рассказывают на всяких выставках. Возможно, получится выяснить хоть что-то полезное. Например, как отогнать морок. При всей нелюбви к обрядам Белка была готова их использовать, лишь бы избавиться от своих фобий. И, главное, от запаха стоячей воды.
***
У входа в музей Ирина Стефановна быстро пересчитала учеников и, велев ждать, скрылась внутри.
Двое парней тут же забежали за дом.
– Смертники, – хмыкнула Белка и, отступив на пару шагов, от скуки стала разглядывать больше похожие на ворота двери. Над ними застыли кованые буквы и массивные панно со стилизованными древнерусскими ладьями в кипящих речных волнах.
Ирина Стефановна вернулась очень быстро. Люда тут же доложила:
– Петров и Васечкин сбежали.
– Темную бы ей устроить, – услышала Белка недовольный шепоток.
К счастью для говорившего, Ирина Стефановна не обратила на них внимания, она как раз благодарила Люду за помощь. А потом повернулась к остальным:
– Напоминаю: в музее ведем себя тихо, не толкаемся, Любовь Владимировну не перебиваем, слушаем внимательно. Глупых вопросов тоже не задаем. Ремизов, это в первую очередь тебя касается!
– А чего сразу Ремизов? – возмутился Илья и пошел за учительницей, недовольно бормоча о всеобщей несправедливости.
Любовь Владимировна ждала их в коридоре. Почему-то на улице Белке показалось, что под пуховиком у неё цветастая, стилизованная под русский народный костюм одежда. Она бы очень подошла этой сдобной женщине с длинными, уложенными в высокую прическу косами.
Оказалось, любовь Владимировна предпочитает классику: строгая белая блузка и черная юбка. Белка не сразу заметила, что по ткани вился вышитый крестиком орнамент. Темное на темном, тон в тон. Но красиво.
Люда тоже увидела вышивку. И застыла, не в силах отвести взгляд. Даже рот приоткрыла.
– Эй, Лизоблюдка, сейчас ворону проглотишь! – хохотнул Ремизов и тут же сжался под строгим взглядом учительницы.
– Илья, о твоем поведении мы поговорим после. Возможно, вместе с родителями.
Наступившую напряженность развеяла Любовь Владимировна. Она провела ладонью по голове Люды, и Белке вдруг стало так уютно. И жалко, что погладили кого-то другого.
– Ну что, насмешники, пойдемте? – экскурсовод оглядела притихших ребят и пошла – нет, прошествовала в сторону выставочного зала.
Вдоль стен поблескивали витрины. За стеклом видели, стояли и лежали десятки кукол: мотанки, закрутки, просто лоскутные, а еще из веточек и соломы. И все это многократно отражалось в висящих на стенах зеркалах – больших, закованных в массивные деревянные рамы, явно старинных.
– Куклы делились на игровые, ритуальные и обережные. С первыми, думаю, понятно: они служили для развлечений, и лет с пяти каждая девочка могла сделать себе забаву из кусочков ткани.
А вот с ритуальными и обережными не все так просто. Дело в том, что практически всех кукол использовали для каких-то обрядов.
Обережные, как явственно из названия, служили для того, чтобы защищать. От болезни, от сглаза, от злых духов… Отголоски этих верований дошли и до нас в виде примет. Вот какие вы знаете современные приметы?
– Мусор на ночь не выносить, а то денег не будет, – хохотнул Илья, тут же забыв просьбы учителя.
– Раз не вынес, два забил, в третий можно не выносить, в доме уже помойка, – заметила Людка и заслужила взгляд, который обещал много… нехорошего.
– Популярная примета, – серьезно кивнула Любовь Владимировна, не обратив внимания на ремарку, – только не работает. Это производное от другой приметы, но её сейчас разбирать не будем. У нас все-таки кукольная выставка. Тебя что-то заинтересовало? – Любовь Владимировна проследила за Людой, которая не стала слушать её объяснения, а пошла вдоль полок, внимательно всматриваясь в витрины. Она словно что-то искала.
– Я читала, что обрядовые куклы делали из старой одежды, причем её обязательно рвали. А здесь, – Люда кивнула в сторону стеллажей, – И ткань новая, и срезы ровные, от ножниц.
Белка даже застыла, забыв, что старалась прошмыгнуть в какой-нибудь уголок, подальше от всей этой мистической хтони.
Как же она раньше не сообразила?
Новодел! Та кукла под лобовым стеклом тоже была новоделом!
А она уже напридумывала!
Расплывшаяся в улыбке Любовь Владимировна озвучила её мысли:
– Ты заметила? – Просто сделанных по всем правилам кукол очень мало, сейчас редко кто владеет полными знаниями. Уже в конце девятнадцатого века даже в деревнях стали забывать, как оно должно быть на самом деле. А на мастер-классах не всегда соблюдают канон, следуя внешнему, но не внутреннему. Ребята, вы не представляете, как я рада, что молодежь интересуется наследием родной страны. Тебя как зовут?
– Люда…
– Эй, Лизоблюдка! – вклинился в разговор Илья, – А ты знаешь, почему здесь все куклы без лиц?
– Чтобы она тебя ночью не сожрала! Захочет – а рта нет! – отрезала Людка.
Терпению Ирины Стефановны пришел конец. Она встала между спорщиками и грозно отчеканила:
– Ремизов! Завтра в школу с родителями! Соломатина! Держи себя в руках.
Любовь Владимировна мягко оттеснила учительницу и улыбнулась, обращаясь к Ремизову:
– Тебя же Илья зовут? Знаешь, Люда правильно сказала. В древности считали, что через глаза и рот может вселиться злой дух. Или кукла отнимет душу кого-нибудь из хозяев. Поэтому и не рисковали. Еще остались вопросы?
Ремизов спрятал руки в карманы и отступил, стараясь затеряться среди одноклассников. А экскурсовод улыбнулась:
– Ну что, пойдем дальше?
Белка бездумно смотрела на полки. Зря только боялась. Но вот это ощущение взгляда в спину… Когда он стал слишком сильным, Белка резко оглянулась. В зеркале отразились куклы и Людка. И, где-то дальше – другое зеркало, и в нем – опять Людка, куклы и… сама Белка.
Она поспешно отвернулась: неприятное зрелище, этот зеркальный коридор.
А Любовь Владимировна продолжала:
– Были и одноразовые куклы, сделанные специально для определенного ритуала. Например, для похорон кукушки. – она указала на сплетенный в виде птицы пучок сухой травы. – Обряд был своего рода инициацией, после него девочка считалась уже девушкой, невестой. А еще во время ритуала гадали. Если трава для куклы рвалась легко, задуманное должно было исполниться. Если нет, то простите, ждите следующего года. А через определенное время после похорон кукушку выкапывали и смотрели, что случилось с одеждой и украшениями. Чей лоскуток сгнил или чьи бусы рассыпались, того ждут беды. А если кукла осталась чистой, красивой, то и год будет удачным. Кстати, парни к этому гаданию не допускались. Поэтому они старательно выслеживали, где девушки спрячут куклу и разоряли схрон. – Борьба матриархата с патриархатом? – хохотнул Илья.
– Возможно, – кивнула Любовь Владимировна. – Вообще, в ритуалах частенько прослеживаются отголоски строя и его изменений. Нужно только знать, на что смотреть. Но пойдемте дальше, а то время не резиновое, а я о каждой кукле могу часами рассказывать. Вот об этой парочке, например… – она сняла с крючка связанных между собой куколок. – Это Мартинички. Белая – символ уходящей зимы, красная означала весну. Ну и как вы поняли по названию, мастерили их в марте. Вот их мы сегодня и будем делать.
С этими словами она повела учеников к столам, где были разложены клубки белых и красных ниток.
– Мы что, малыши, с куколками играться? – скривился Илья. – Девчонки вон пусть мотают.
– Ремизов, еще одно слово, и я снижу оценку за четверть! Не делаешь сам, так хоть другим не мешай! Гарина, а тебе отдельное приглашение нужно? Помнится, ты мне разными обрядами все уши прожужжала, а теперь что, весь интерес пропал?
Белке захотелось огрызнуться. Вот прямо очень. Словно кто-то подзуживал ответить обидно и резко. Но она сдержалась: зря, что ли, экскурсию терпела? Получить тройку из-за пререканий было бы обидно. И она потянулась за нитками и картонкой.
– Наматываем аккуратно, виток к витку, – учила Любовь Владимировна. – Сделали? Снимайте. Осторожно, чтобы не запутать петли. Потом берете нитку и перетягиваете то, что намотали, вот здесь. Видите, получилась голова. Теперь нужно сделать руки.
Белка сначала старательно следовала указаниям, но когда дошло до завязывания, остановилась. Первый узел всегда делался на поясе, символизируя пуповину, а Любовь Владимировна сначала сформировала голову.
Хотя резон в её действиях был: кто знает, что случиться, если сделать все по правилам?
Порадовавшись, что Любовь Владимировна предусмотрел даже это, Белка продолжила работу. А потом заметила, что Люда старательно завязывает первую нить там, где у куклы должна быть талия.
