Елена Евгеньевна Тимохина
Сын героя
У подъезда Вику ждали товарищи. Когда он выразил желание, не пойти ли им куда-нибудь помянуть усопшего, его встретило гробовое молчание.
Капитан речфлота Иван Иваныч молчал, отвернувшись, он смахнул слезу золотым позументом на кителе.
– Выпустили тебя, парень?
– Признался, что ты убил? – не выдержала нетерпеливая и глупая Милка. – А почему выпустили?
– У них там перерыв на обед, пока отпустили на поруки, – коротко ответил Вика.
– Лет десять дадут, – сказал всезнающий Сорокин. – Если не найдут смягчающих обстоятельств. А их не найдут, это я вам гарантирую. Пойдем лучше выпьем. Заводи мотор.
Вика очень хотел выпить, но чувствовал, что не время. Ну конечно, Сорокин не обманет и поставит – но пить на его деньги последнее дело, его пиво, словно желчь.
– А Кости здесь нет? – спросил Вика.
– О чем ему с убийцей толковать? Ты нам расскажи, Виктор, про то, как колобродил спьяну и непременно в деталях, – ржал у него над ухом бывший участковый Сорокин, выгнанный с работы за взятки и за пьянство.
А незнакомый парень был и вовсе готов лопнуть от смеха.
Один только Полковник был серьезен – и можете себе представить, как трудно ему было сохранять пристойность при таких странных обстоятельствах. Он мечтал умереть на поле боя, но никто этого не знал, зато каждая в округе собака знала, что его убили по пьяному делу в туалете.
Вика подошел к своей машине и пнул по колесу. Что-то было не так. Шина ответила ему пружинистым отскоком, но колпак с колеса выпал и, звеня, покатился по асфальту. Все смотрели на него с ожиданием: а что дальше? Вика побежал за колпаком.
Раздался взрыв, и Вика осел на землю. В руках он сжимал ненужный теперь колпак, который спас ему жизнь.
– Мимо, – выдохнул он.
– Ты в порядке? – прозвучал голос Иван Иваныча.
Вика тряс головой и поводил плечами, судя по движению губ, он что-то говорил, но что он хотел сказать, осталось неизвестным.
Стоило посмотреть, как весело горела машина: сама собой открылась дверь, из которой никто не вышел. Казалось, вот-вот что-то произойдет.
– Неужели взорвали? – спросил Сорокин. – А я собирался на ней ехать.
– Террористы, товарищи, – сказал Вика.
– Ладно, – ответил Сорокин.
В террористов он поверить еще мог.
Вика сидел на железной оградке, идущей по периметру газона, который мог стать кладбищем, и держал в руках банку с пивом.
– Да я и сам не знаю, как это вышло, – говорил он. – Обидно до слез. Не потому что машины жалко, которую я любил, и вчера ей поставил запасное колесо, за которое еще не расплатился. Чепуха, конечно, мне оно почти даром досталось от Сорокина. Обидно вот что: никто не знает, за что меня хотели убить, и, боюсь, теперь никогда не узнает. Не знаем же мы вот до сих пор: кто убил Полковника?
– Или же кого он хотел убить, – уточнил Прокопьич.
– А это не ты часом его на небеса отправил? Только честно.
– Ворошиловские стрелки не лгут, – ответил старик с вызовом.
– Стрелки все одинаковые, – возразил парень.
– Ворошиловский – это бренд, – возразил Вика. – Каждый идет под номером, как оружие.
Они смотрели, как приехала пожарная машина, из брандспойта тушили пожар. День выдался не слишком удачный. Из-под струи пены появлялись предметы, о назначении которых теперь догадаться было лишь приблизительно.
– Да ты не мучься, повезет в любви, – сказал незнакомый парень.
– В любви, – меланхолично повторил Вика и посмотрел на отвалившийся колпак.
– В любви, говоришь? – усмехнулся Сорокин.
Вика не шевелился. Мучительные вопросы не отпускали его.
– Жив? – осведомился Иван Иваныч, подавая ему руку.
– Как всегда, – Вика встал и пошел, шатаясь, словно был пьян в дымину.
– Мафия? – спросил Иван Иваныч. – Или сам машину ремонтировал?
– Мафия, – был ответ. – И насчет ремонта тоже не исключено.
– Вот еще одной головной болью меньше, – сказал Сорокин, вернувшись с колпаком от колеса.
Вика взял у него колпак.
– Застрахован? – сочувственно спросил Иван Иваныч.
– Нет, не успел. Костю дождемся и пойдемте на речвокзал, – сказал Вика.
– Ну, я пошел, у меня еще дела в прокуратуре, – сказал Сорокин. – С деньгами не тороплю, все понимаю.
– Иди, иди.
– Я вас нагоню.
– Можешь не торопиться…
Не в пример прокуратуре, а на речвокзале его не жаловали.
Как раз в это время участковый Костя трудился в кабинете у следователя над ходатайством, в котором описывал жизненный путь Виктора Серова. Дело было заведено, но версий не имелось, а в свидетельских показаниях сам черт сломит. Нынешний участковый Костя был целиком на стороне Вики, а бывший, пьяница и вымогатель Сорокин – железно стоял против.
Взрыв потряс стены и потолок кабинета, мелко дребезжали трубками лампы дневного света.
Костя замер у окна:
– Если я правильно понял, то это драндулет Серова взорвался, – опознал он. – Доездился, студент. Говорил я, надо масло было менять.
– Тут дело посерьезней, – возразил следователь. – Терроризм или диверсия.
– Масло надо было менять, а не колесо, – стоял на своем Костя.
Следователь закрыл глаза на некоторые особенности поведения Серова, не получившие истолкования в материалах уголовного дела. Благодаря заступничеству Кости его оставили на свободе, но надолго ли?
…– Конечно, лучше бы раскрыть убийство по горячим следам, – качал головой Костя и с надеждой смотрел на Вику, словно это он был следователем.
– Не сомневайтесь, товарищ младший лейтенант, мы это дело раскроем, – уверял его тот.
Если его оставили в покое, то потому, что начальство не подъехало, а Костя взять грех на душу не торопился. Сорокин – тот был готов сажать каждого, но право у него не было, потому что из органов его уволили. Да и серьезных улик против Вики было маловато, кот наплакал у них улик, это надо понимать. Поэтому Костя отвел сержантов и стал шептаться с ними, это он растолковывал, что за человек Вика. Как будто можно осудить человека только на основании его ответов на вопросы. Да что они дают, эти вопросы?
Вот Полковник на вопросы давно не отвечал, даже когда был жив. Он искренне считал, что не следует обращаться к людям с вопросами, хотя именно через вопросы и ответы осуществляется общение людей. Ведь шансы получить в ответ что-либо существенное такие ничтожны.
– Как же в таком случае мы станем общаться? – удивлялся ему Вика.
Ответа, разумеется, он не получил. Полковнику было трудно ворочать языком, он был хорош в тот день. Да и на следующий день он был хорош и на вопросы тоже не отвечал, даже на вопрос буфетчицы, что будете заказывать. Вика ждал, что он скажет, но никто растолковывать ему эту мысль не потрудился. Дошел он до разгадки сам. В тех случаях, однако, когда ответственность единоличного решения представляла для Полковника затруднение, он предпочитал адресоваться к своему внутреннему голосу.
Как же можно услышать свой внутренний голос, спросил он себя. Ответа опять пришлось ждать. В пивной как-то объявился племянник, чей неважно, и он рассказывал, что в городе Ханты-Мансийске пятнадцать лет как существует счетчик внутреннего голоса. Идея этого изобретения проста до гениальности: изобретателю понадобились лишь две микросхемы, которые регистрировали колебания в организме. На основании "движения души" индикатор и высвечивает положительный либо отрицательный результат.
Полковник это знал и раньше – откуда, никто не имел понятия. Кажется, это был его племянник, хотя все знали, что никакой семьи у него нет. Прибора у него тоже не было, он Полковнику был ни к чему. Общение с внутренним голосом происходило достаточно просто и обладало ни с чем не сравнимой притягательностью.
Что-что, а голову на плечах Полковник имел, не чета этим пустоголовым, которые всерьез считали, что так имеют право задавать вопросы.
Вика строго сказал:
– Ты собиралась на работу, Милка, так иди, куда шла.
–???
– Твой интурист ждет, совсем заждался.
– А пусть интурист идет куда подальше, а я тут останусь, за вами присмотрю.
– Тебя я вижу семь дней в неделю, – серьезно ответил Вика. – Более чем достаточно.
– Меня от тебя тошнит. А пошел ты…
– Я бы и сам пошел, да только Костя меня не пустит, – серьезно ответил Вика.
– Почему же не пустит, чума ты сибирская? – вмешался Прокопьич.
«Ни в коем случае не отвечать!» – распорядился тот момент мертвый Полковник.
С Милкой таким образом Вика расстался самым дружественным образом, выудив у нее сотню рублей на текущие расходы. Она направлялась на стройку, там ей деньги явно были ни к чему. Англичанин проявлял интерес промышленным объектам, одолжил у монтажников каску и снимал панораму города с площадки строящегося дома.
– Да и на что тебе, чуме, бабий клиент? – не унимался кроткий Прокопьич.
– Если б не знал тебя, Прокопьич, обиделся бы, – доброжелательно усмехнулся Вика.
– Конечно, – рассудил тут Иван Иваныч. – Если вы хотите, чтобы люди вас уважали, тогда, пожалуйста, соответствуйте. Где тут чума, по-вашему? Правда, Виктор?
– Помилуйте, – сказал тот. – К чему церемонии? Для своих друзей я просто Вика.
Кто, как не Полковник, приучил его к этому имени? «Выпьем, Вика», – говорил он, когда буфетчица спрашивала: «Ну, кто тут будет пару пива?» Прошло время, прежде чем Вика понял, что читать фразу надо: «Выпьем, сэр Виктор», что оттеняет его благородство невиданным блеском. И вот уже перед его глазами горели огненными буквами «Виктор», правда и выпили они в тот день особенно много. От этой почести он чуть окончательно не спятил, а потом решил, что так и до белой горячки недалеко, а потому решительно отбросил сэр Виктор, ему и Вики за глаза хватало.
Тут Костя задумчиво произнес:
– Что будем делать, товарищи?
Вопрос он задал в просительной форме, словно младенец, в поезде подъезжая к столице: «Это Москва, да?»
Вика размышлял, кто из его знакомых мог положить взрывчатку в машину. Знакомых у него было много. Полковник, например, мог бы это сделать, но у него было алиби, он умер. Был еще Ворошиловский стрелок Прокопьич, который стрелял в тире в детском парке, выбивая одно очко из десяти, у него алиби не было, не было взрывчатки и мотива убийства тоже. У других алиби тоже не было. Как частный детектив он не справлялся со своей задачей.
Что делать, решили быстро. Всем было интересно взглянуть, где жил Полковник. Знали, что он имел отдельную квартиру в двухэтажном доме напротив известной пивной, а пытливые могли без труда вычислить даже и номер квартиры, но не более. Гостей к себе Полковник не водил, не имел такой слабости.
– Надо поговорить с соседями, – предложил Вика. – На тот случай, если они чего видели.
Терпеливый Костя вызвался опросить свидетелей. Вика вызвался открывать дверь.
– Я и так у вас вроде как подозреваемый, – сказал он. – Мне хуже не будет.
– Не будет, – согласился Костя. – Только ты полегче с дверью, не шуми.
Вика остановился у порога комнаты, поддел ногою полуотворенную дверь – раздался протяжный скрип. Замок был выдран с мясом. Свет был какой-то линялый. Вика подошел к окну и осмотрел отверстие величиной с голубиное окно, от которого паутиной расходились трещины.
– Вика, ты где? Алло, – кричал участковый Костя.
А тот на некоторое время выпал из реальности.
Через пустую комнату шел золотой луч, и в его свете порхала моль. На стене были заметны светлые прямоугольники от фотографий и паутина с дохлыми насекомыми. Вся обстановка из комнаты была вынесена, но Вика без труда определил место, где некогда располагалась кровать, светлый прямоугольник линолеума. Вот здесь было изголовье. Следа от пули не было, самой пули тоже – ее вымели вместе со старым хламом. Зачем он пришел? Посмотреть на старые портреты? Во всей квартире не осталось обитаемого уголка, трудно было представить, что здесь жил человек. Что ему теперь понадобится? Вика отложил белую рубашку от горы пестрого тряпья. Вещи всего лишь вещи, и вид их не вызывал в нем энтузиазма. Откуда-то они берутся, целые и невредимые, убеждая, что жизнь не закончена.
– Ты чего делал?
– Корректировал траекторию полета пули, – ответил тот.
– Куда смотрел, на крышу?
– Проще стрелять с гаража, там обзор нормальный.
– Выходит, было покушение?
– Ничего-ничего, издержки профессии. Нашего Полковника голыми руками не возьмешь. Счастливо отделался.
Присев на корточки, участковый Костя терпеливо обозревал картину разгрома вещей.
Затворив за собой дверь, они очутились в темноте коридора, сменившейся затем ярким дневным светом улицы, по которой еще недавно ходил Полковник, вечно прищурившись – день или ночь ему было все равно.
– Обзор, как на ладони. Если у него и был дом, то не здесь, – промолвил Вика.
– Соседи сказали, что накануне он продал квартиру вместе с обстановкой, и новый хозяин вывез все добро на помойку.
– В общем, никаких следов, – подытожил Вика.
– Пойдем на речвокзал, да? – сказал Костя.
Они шли по горячим следам.
Буфет, в котором останавливался Полковник по дороге к реке, мало чем отличался от остальных посещаемых им забегаловок, разве только из окна его открывался чудесный вид на набережную: беседка, березовая аллея и серебряная гладь воды, по которой ходили лодки и катера.
– Что у нас есть интересного в ассортименте? – поинтересовался Вика у буфетчика.
– Ничего спиртного, – получил ответ.
– И пива нет?
– И пива тоже.
На витрине выставленный чайный прибор – чашка, блюдце и ложка – были изготовлены из мохнатой фактуры. Натюрморт зарастал пылью и жил своей жизнью. Буфетчик уважал жизнь мертвых людей и вещей.
Он встряхнул полотенце и стер незримую пыль.
– Так вы, товарищи, из санэпидемстанции? – спросил он. – Или просто так заглянули?
Посетители переглянулись.
– Будем допрашивать буфетчика, – прошептал Прокопьич, подавая инициативу.
– С чего это ты? Не имеешь такого права, – возразил ему подлый Сорокин, присоединившийся к компании
– Сегодня – имею, – пророкотал Прокопьич.
– Что будете заказывать? – настаивал буфетчик.
Вика подошел к столику и отодвинул стул. Обивка из дерматина была изрезана ножом. Уверенная рука вырезала букву, похожую на «М», потом повела вкруговую.
– Фанаты? – спросил он у Кости.
– Вряд ли. Те пишут фломастерами в автобусах. Может, на любовной почве кто старался.
– Если по-французски, то похоже на «Merde», а по-английски напоминает «Marocco», – сказал Вика.
– Здорово ты иностранные языки знаешь, – восхитился Костя.
– Мне об этом с 1990-го года все говорят, – улыбнулся тот.
– Мы зашли узнать про Полковника, – обратился к буфетчику Костя. – Не видал тут, случаем, наемного убийцу?
Буфетчик попятился, такой сильный дух шел от них: несло перегаром, селедкой, и еще чем-то невообразимым, вроде помойных отбросов. Он бы и разговаривать с ними не стал, но участковый Костя был при исполнении.
– Позвольте, позвольте, ведь это какой-то Серов его убил.
– Ничего не понимаю, – развел руками Вика. – Милиция и прокуратура с ног сбились, и я уже не говорю о добровольной народной дружине. Все они оставили свои занятия, чтобы найти убийцу. А тут, словно обухом по голове, «Серов», – при этих словах Вика прямо-таки застонал. – С чего это вы, уважаемый, решили, что какой-то Серов убил?
– Вот так просто и взял. Мне позвонили по телефону и сказали, что Серов. Это, кажется, вы и есть Серов, – кивнул он Вике. – Вас и в прокуратуре допрашивали, верно?
– До приговора суда распускать слухи вы не имеете права. Я бы мог сказать вам, что вам будет, если вы и дальше будете утверждать эту чушь.
– Душа чужая – потемки, – согласился буфетчик. – А только люди просто так говорить не станут.
– А почему это у вас стул весь изрезан? – задал вопрос Вика.
– Дался вам этот стул. Что, других не найдется? Можно было подумать, это ваш стул.
– Что вы там говорили про санэпидемстанцию? – напомнил Костя.
Буфетчик понял намек и пошел на мировую. На вопрос Кости он ответил, что посетитель, которого зовут Полковником, ему хорошо известен, хотя он и сомневался, что тот действительно имел звание: на вид он был просто неопрятный старик. Буфетчик так и сказал: "Прицепился, старый хрен. И что этому старику от меня надо?" Зеркало, висевшее у стойки, было иного мнения: морщины Полковника, всегда держали образцовый строй: вертикаль на подбородке неизменно соотносилась с глубокой линией между бровей. Такая деталь наводила на глубокие размышления.
– Да, это был настоящий человек и Полковник от Бога, – сказал буфетчику Вика.
– Это что, такое его новое звание? – усмехнулся тот.
Взгляд Виктора был устремлен в стену, вслед за солнечным лучом выявлял он следы насилия: какое-то раздавленное насекомое. Доносились голоса людей, с которыми Полковник обычно пил пиво. Он вспомнил, как встречался здесь с Полковником, чтобы перекинуться парой слов.
– Приветствую победителя, – произносил Полковник сиплым голосом, обращаясь к Виктору.
– Смеешься…
– Меня отец тоже Виктором хотел назвать,– уточнил Полковник.– Победителем
– О чем речь, – смеялся Виктор, и они выпивали за победу над Германией.
Одно время здесь торговали воблой, которая на пробу оказывалась сушеной селедкой. Народ не обижался и брал селедку, поэтому буфетчик вешал связки рыбы на стене возле стола. Полковник садился на стул поблизости, запах селедки напоминал ему аромат моря. Так он мог просиживать часами, уставившись на пустой стакан из-под кефира, оставшийся после чьего-то обеда.
– Ну, конечно, он ходил сюда пить молочное, – уточнил Вика.
Нужно было пристально смотреть в одну точку, не смаргивая: тогда пятна черного и белого начинали двигаться и устремлялись непрерывным потоком, как будто бы мимо следовало молочное стадо.
– Вот только подумайте, куда только смотрит эта санэпидемстанция, – жаловался буфетчик участковому Косте, указывая на облепившую витрину мошкару, более многочисленную, нежели обыкновенно, – разве эта напасть не должна была появиться именно здесь, чтобы внушать роду человеческому омерзение перед существованием?
Костя возразил, что это неумышленно и тому найдется объяснение, например, изменение состояния атмосферы.
– Примерно так многие и рассуждают, – печально говорил Вика, – чтобы ни о чем не беспокоиться. Мошки или люди – им все равно. Ничто не отобьет у них жажду удовольствия, которое они намерены сегодня получить. Вот Полковник так не мог, его не утешило бы, что мошки здесь из-за состояния атмосферы.
–Уж Полковник своей выгоды не упустил бы, – подхватил буфетчик, комментируя тот факт, что Полковник всегда занимал лучшее место, с которого открывалась прекрасная панорама на море.
Лучший вид открывался с того места, где стоял изрезанный стул. Стол стоял у окна, окна здесь распахивали нараспашку. Вика оглядел стену: она оказалась щербатой во многих местах и могла хранить следы не одного десятка пуль. Он осмотрел поверхность и не нашел ни одной.
– Чего это ты уставился?– поинтересовался Костя.
Зазвонил мобильный телефон, и ему пришлось отвлечься на служебный разговор.
– А вот и опять,– и буфетчик ржанием отметил приближение катера.– Подсуетился к празднику Иван Иваныч, с утра до вечера рыскает взад-вперед.
По случаю выходного дня возле пристани собралась толпа, и в ней крутились цыгане.
– Да кто он такой, скажите на милость!– возмущался буфетчик.– Ноль на палочке, а поди же, деньги гребет лопатой.
В это время катер неторопливо двигался вдоль пристани, Иван Иванович – в белом костюме с золотым позументом – стоял на капитанском мостике, а Вика из открытого окна приветствовал его козыряя. Мог убийца стрелять с катера? Определенно мог.
– Козырять можно только военному лицу при наличии соответствующего головного убора, – остановил его Костя.
– Тоже мне фирма, ох, не могу,– покатывался со смеху буфетчик.
На катере были навешаны пестрые флажки – для привлечения пассажиров. Окна кают были занавешены, красивые пейзажи пассажиров не интересовали.
– Наш капитан – прекрасный человек,– изрек Вика,– чистая душа. Это не какой-нибудь проходимец. Иван Иваныч – настоящая фирма!
Катер прошел и остановился неподалеку, матрос перекинул мостки для пассажиров и замер бронзовым изваянием. Трудно было устоять перед искушением отправиться на речную прогулку. Вика устремился вперед, за ним и остальные. Возле киоска притормозили, все взяли по бутылке пива, и вот почему: Сорокин клятвенно утверждал, что именно здесь Полковник брал свой запас. Даже Костя согласился, что надо взять – для полноты картины.
На речном воздухе хорошо дышалось, а вот на борт катера с пивом не пускали ни под каким предлогом, слышать не хотели про следственный эксперимент. «Тут у нас свой буфет, хороший, посетители довольны», – возражал матрос.
– Ничего, ничего, нам много не надо, только бы только от ветра прикрыться, – уговаривал его Вика. – Все равно куда, Саш.
Ему уже было понятно – и понятней некуда, куда ни пойти, всюду наткнешься на Полковника, на его бессмертную душу, кружившей белой птахой. Полковник был с ними, ни на миг не выпуская их из виду. Он замер в ожидании чудесного в то время, как душа его бессмертная парила на просторе.
– Ничего страшного, чайка накакала, – сказал Прокопьич.
Иван Иваныч спустился сверху, как ангел с небес. Там, со своего мостика он видел все. Видел и молчал – господь бог и тот мог быть разговорчивее. Как свидетель он был просто наказание, каждое слово приходилось вытаскивать клещами.
– Послушай-ка, а ведь Полковник у тебя был,– наседал на него Вика.
