Екатерина Леонидовна Кирасирова
Возьми карандаши
Задумчивость
Вот ты молчишь. И мысль, и взгляд, и брови
Сосредоточены на чём–то недоступном.
И я внимаю, покорясь без боя,
Не требуя у тишины уступок.
Не разрушаю целостность сознания
Осколками бессмысленными слов.
Задумчивость – такое состояние,
Она слегка похожа на любовь.
Ожидание
Природа замирает…
В солнце, в звуках
не чувствуется прежней глубины,
Как в музыке отсутствие струны
Необходимой и привычной слуху.
Ещё играет света ликованье,
Но птичьи трели спрашивают утро
О времени.
В тоске неясной, смутной.
И всё вокруг застыло ожиданьем.
Снег грянет вдруг. И робко, и внезапно,
Себя предвосхитив собраньем туч
К земле сошедших с поднебесных круч.
А птицы всё же вопрошают: "завтра?"
Дотла!
Выгрести из долгосрочной памяти
Полками в коробки, не читая
(Увязав желание "оставить их")
Дни, недели, шорохи, трамваи.
Стеклотару из-под встреч (её осколки),
Стенгазеты громких обещаний,
Все обрезки мыслей-недомолвок
Без началов и без окончаний.
Все коробки горьких сожалений,
Подпиравших двери мёртвым грузом:
Провести в сознаньи обнуленье,
Чтоб сознанье не было обузой.
Чтоб прийти в себя, а не в могильник,
Понукая тело шаг за шагом
Под привычные стенанья "помоги мне".
Может это называют адом?
Всё долой! В картон! И скотчем! Скотчем!
И под хруст небитого стекла
(Ведь стекло – материал не прочный)
Новым днём прошедшее! Дотла!
Город. Рассвет
Гремит рассвет.
Встаёт уставший город,
Разбрызгивая свет на площадях.
Как много лет
назад
вставал посёлок,
а после городок.
В очередях
Толкался люд;
скрипели тонко спицы
Толкаемых и тянутых телег.
Гоня уют,
Трещали половицы
И с домом вместе запускались в бег.
Шли сонные,
Покачивались хмуро.
Натужно ставили рабочий шаг.
И головы
Седые+
Прямо, мудро
Приветствовали солнце.
Просто так.
Путешествие на Парнас
Опять я без седла… (зачем оно поэту?)
Ведь не сидеть же в нём, взбираясь на Парнас!
Чтоб после, с высоты его, давать обеты
Словами. Клятвенно. Сбиваясь в сотый раз.
…А склоны хороши мифического взгорья!
А табуны коней, сиянием крылатых!
Без полчищ лежебок в бренчащих латах,
Мерцаньем славы ветреной рогатых:
Сатиры! (И просители преторий):
…"Замолви слово, светлый генерал!
Я тут с женой, детьми, дырявой лодкой
Лишь пару раз на совесть наплевал,
Ну пожалей несчастного сиротку!
Полчуточки куснуть от вдохновения
Позволь, родимый!.."
Мнётся кредитор:
И вроде можется занять до воскресения –
Не хочется потом ответствовать за вздор,
За сор, хулу и посрамленье музы
(Поодаль коники напугано храпят):
– Ты знаешь, человек, коням не до обузы.
Поймёшь меня, как станешь сам крылат
И сена пожуёшь на бездорожье
По буеракам ноги отобьёшь.
Я лишь тогда приставлю к тебе лошадь,
Когда ты сам, скиталец, не возьмёшь!
Когда в каретке кончится бумага
Исчерканная вдоль и поперек.
Когда.... А в прочем посмотри – вот фляга
Творенья муки – выпей-ка глоток.
Верни мне смысл
Верни мне смысл! О, верни мне смысл!
Верни мечтам и крылья, и полет!
Дай мыслям взлёт, дай воздух этим мыслям,
Что жизнь когда-то знали наперёд.
Как знали суть и радости печальной
И опьяненья духа высотой,
А красоте безмолвной, пасторальной,
Предпочитали грозы и прибой.
Верни, верни мне смысл, Боже!
Я не боюсь ни плахи, ни меча.
Как можно быть поэту осторожным,
Когда оставлен за кормой причал?..
Здесь штиль. И зной. И зноем поражённый
Молю о смысле – чуде из чудес.
И к небесам несутся воспалённо
Мой взор, мой дух, мой ангел и мой бес.
Предрассветное
Так одиноко в предрассветной мгле.
Свободно, тихо пусть, но одиноко.
И время застывает в рукаве –
И все мгновенья тянутся так долго,
Как будто забывают подгонять
Легчайший пластик у секундной стрелки
Сожмётся сердце. Неужели вспять?
Но, может быть, устала батарейка?
Приложишь к уху холодок стекла –
Живёт сверчок, да верится едва ли.
И лишь на миг ослабевает мгла –
На краткий миг… звенящий… изначальный.
Долгое бездождье
Над выжженной солнцем травою
Хрустальное небо звенит.
И люди проходят конвоем
И каждый куда-то спешит.
И хмарь от распаренных улиц,
Политых поутру водой,
Себя поднимает и, щурясь,
Уводит, уносит с собой.
Лунный луч
Луч, как-то, перекочевал из лужи
По капелькам на выступах в стене
К карнизу. И по струйкам на стекле
Пробрался в комнату – на полотно из кружев.
И там – среди воздушной красоты,
Среди поляны из цветов вискозы
Мир больше не был нестерпимо грозным
В нем суетливой не носилось маеты.
И тюль перебирала словно жемчуг
Блестящий луч воланами и розой.
Луна светила. И светили звезды.
А луч смеялся. И смеялась вечность.
Пёрышко
На восходящих ветра перекатах
Взлетело пёрышко в синеющую высь.
Я протянула руку за крылатым
И вдруг оно – возьми и опустись:
Так осторожно, не коснувшись пальцев
Легло на парапет передо мной…
…И свет, сквозь тучи, с золотистых пяльцев,
Меня и пёрышко заплёл канвой.
Нагроможденье форм
Витиеватое переплетенье форм
Нагроможденьем, собственно, себя
Изображая идеальный шторм
Сверкало гранями, всю простоту губя.
Безмолвные прямые, будто в трансе
В немыслимые гнулись повороты,
Роняя в водопадах декаданса
Так чисто прежде бившееся ноты.
Дробясь, блистая, простирая небу
Ладони яростной агонии дождя
Терялись в «шторме ради шторма» перлы
…И забывалась ясность погодя.
Не прячься под зонтом
Ты ведь просила дождь – не прячься под зонтом,
Не стой, дрожа вся, под случайной крышей.
Там, в луже, отражается потоп,
Что не с земли, а с неба к тебе вышел.
Побудь травинкой маленькой на миг,
Одной, в доступном глазу мирозданьи.
Побудь листком, который не поник,
Но радуется грозному созданью.
Побудь грозой.
И погляди на мир,
Откуда раньше с роду не глядела…
Пусть дождь идёт,
Как ты того хотела.
Возьми его руками,
обними.
Рождение Венеры
Сперва была холодная вода.
Но вот, всё нагреваясь постепенно
Не прилагая к этому труда
Поверхностью своей явила пену.
Из пены скромно показался пальчик –
И улыбнулось сотворение игриво
И пяткой солнечный пустило зайчик
(Впоследствии преображённый в Лиру).
С протянутой сверкающей ладони
Сорвались золотые нити брызг –
Их звук повис
И стал земным законом.
…И мир упал перед Венерой ниц.
Ко мне приходит вдохновенье с умыслом
Ко мне приходит вдохновенье с умыслом
Благим и творческим, и чистым – как всегда
А я, бессовестная, маюсь дуростью
И получается, как странно(!), ерунда.
Но это чувство терпеливо, неотвязно
Присутствует вокруг меня во всём…
Быть может вдохновение заразно?
… А может быть… Нет, как-нибудь потом…
Когда…
Когда я ухожу в себя,
Меня вытаскивать обратно
Не то чтобы совсем нельзя,
Но может статься, что накладно.
Порыв упущенный, внутри
Душою примется елозить
И вместо строгой красоты
И гордости – проснутся грозы.
Сверкая молнией во всё:
В ковёр и шкаф, и антресоли,
Зайдётся в танце пылесос,
Стол засверкает полиролью…
Играя в эту чехарду
И с комнатой, и с коридором –
Я не споткнусь, не упаду.
Лишь где–то там, с немым укором
Внутри, обрушившись сперва,
Затем смирившись с неизбежным,
Взбрыкнув издерганно, слова
Осыпятся покровом снежным –
Горою пепла. На ковёр.
Уйдут устало и смирившись.
…Блестит помытый коридор…
И жалость кажется излишней…
***
Я говорить хочу стихами –
Их голубыми огоньками,
А может вечности руками
Я разрисую этот мир!
Метель, кольцо – всё-всё на строчку.
Осенний лист? Берём уж точно!
Жучка, чернеющего точкой:
Ведь он же, право, очень мил.
Я расскажу о жизни – Жизни
Виденья превращая в письма,
В слова преображая мысли
Строкой, синеющей, чернил.
Мазком зайчонка наколдую,
Морковку рядом с ним большую,
И солнцем в щёки расцелую
Стихов волшебный эликсир.
***
Я для кого–то напишу
Без счёта самых разных писем
И в них подробно изложу,
Всё, что в сердечном коромысле
Несла, вплетая в стройный ряд –
Слова, и помыслы, и числа…
Что часто было наугад
В дальнейшем много больше смысла
Себе снискало.
И срослось.
И проросло на почве дикой,
Где всё плохое не сбылось,
А после признано ошибкой.
Где всё хорошее потом –
Блестящей капелькою влаги –
На лбу.
Заслужено трудом
И вторит жизни на бумаге.
Я вот об этом напишу.
Холодный туманный рассвет
Не видно здесь, как где-то наверху
В пушистые бока вонзаясь, солнце
Молекулами путаясь в пуху
Намеренно насквозь их не проходит.
Намеренно не разгоняет белизну
Серебряного утреннего пара.
И морось каплями сливается в одну
Большую лужу посреди бульвара,
Запутывая улицами мглу.
Чего же я хочу?
Чего я всё-таки хочу
Уже давно не представляю.
Визит назначить к палачу?
К врачу? На проходную рая?
Но столько слабостей внутри…
Нет, исключаем проходную!
Палач не будет говорить,
Врачу не интересно. Всуе.
Исток минуя каждый раз
И ежедневно с ним встречаясь
Я тру уставший красный глаз,
Топчась на краешке начала.
Чего я всё-таки хочу?
На сколько мыслей опоздала?
Треть жизни, а я всё шучу…
Вот тем себя и доконала:
«Чего я всё-таки хочу?»
Не дождёшься
Не дождёшься больше ни улыбки,
Ни простого, в общем, "как дела" –
Крюк дала фортуна по ошибке,
Но потом ошибку поняла.
Извинилась, как она умеет –
Светлой каплей на щеке моей.
Тёплым лучиком толкнула в шею:
Этот нам не нужен. Дуралей.
Как хорошо…
Как хорошо смотреть в окно.
Смотреть и не о чём не думать.
Когда на улице темно,
А в голове так много шума.
Когда пустая канитель
Вас лбом прикладывает к полу,
Так хорошо в вечерней тьме
Смотреть, как засыпает город.
Автомобили правят газ,
Переходя почти на шёпот.
Весь говор жизни не таясь
Сейчас им кажется дешёвым.
Не видно звёзд – ночная высь
Подсвечена строкой неона.
По краю тучи разбрелись
И космос видится бездонным.
Таинственная полумгла
Под пологом скрывает город.
Как хорошо, забыв дела
Увидеть в прорези балконной
Как бесконечен был бы день
Без глубины ночного рая
Как был беспечен чародей,
Ночь безделушкой отдавая.
Маршрут
Авто с рекламой «переезд»
Так доконали – невозможно!
Им что маршрут построить сложно,
Который от окна в объезд?!
Гудят клаксонами: «поможем!
Перевезём и переложим!
В разобранном и целом виде
(А вы нам пени заплатите)!»
Я и сама немного «можу»,
Ребята. Вы маршрут постройте
Туда, где есть на вас вельможи,
Чтобы покрикивать : «не троньте»…
Короче: будет очень мило,
Когда грузовичок унылый
С прекрасным слоганом «Для вас!»
Не прогудит в тридцатый раз
Сломя кабину мимо окон…
Мечтаю может… а что толку?..
Поэтический штиль
Куда-то делась вся моя уверенность
Еще – всего полмесяца назад –
Слова сплетались сами, без намеренья,
И на листе случался листопад.
Звенели птицы в ветках над оврагами
Вилась полями золотая рожь
Над теми (очень старыми) бумагами
Стихов волшебный проливался дождь.
Теперь, увы, остались лишь сомнения
Должно быть это осень слишком ранняя
Мои, задумчиво листая, сочинения
Своим поспешным совершенством ранена.
Должно быть холод взял и призадумался
Над красотой ушедшей летней свежести
И в мареве подлунном поднатужился
Напиться с горя, как и прежде, нежности.
Но всё кругом перемешалось вдруг:
Внутри тепло – снаружи зябко, суетно
И ручка падает сама из рук…
…Да и в календаре всё кажется запутанным.
Печальный лист
Лихие кони облаков угрюмых
Уносят высь всё дальше на восток.
Печальный лист забился в водосток,
Припоминая свежесть красок юных.
Когда ещё он только показался,
Из почки-домика, расправив свой покров
И мог поклясться в том, что был готов
Обнять весь мир. Он в этом мог поклясться.
Теперь прозрачный остов рвётся вдаль
Из узкого холодного потока
Что завершиться краем водостока,
Где паутинкой стелется хрусталь.
Голубиные письма
Кто письма отправляет голубям?
Кто доставляет? И какие письма?
В них что-нибудь про наш "шерше ля фам5":
Я о другом писать не вижу много смысла.
Ну а потом, при свете фонарей,
Как накрывает ночью спящий город,
Читают парочки влюблённых голубей
Признания друг другу по фронтонам.
Вокруг чтецов становится толпа,
Шумящая крылом от нетерпенья
Галдят, толкаются… И вот звучит строка
Заученного ими сочиненья…
Секунды тишины…
Свет фонарей на сцене…
Чтецы склоняют голову.
Антракт.
(Вы птичьи слышали стихотворенья?
Поправьте, если где-нибудь не так).
…Прогрохотал единственный трамвай.
Людей не видно. К лучшему, ей-богу.
Ведь сколько писем им не прочитай –
Пожмут плечами, строя недотрогу.
Проходит
Боль проходит. Боль всегда проходит,
Надо подождать ещё чуть-чуть.
И когда все силы на исходе –
Золотом вдруг обратится ртуть.
И зажжётся свет, пока неясный,
Силу набирающий пока,
И забытые найдутся краски
В самом дальнем ящике стола.
Надо ждать. Ещё чуть-чуть, немного.
Всматриваясь в точку вдалеке,
Осязая пальцами дорогу
И прохладный ветер на щеке.
Утро августа
Прохлада. Утро. Августа конец.
Сижу на стуле, рядом подоконник.
Вчера я начала считать овец.
Не перечла. Пусть явятся во вторник.
Лохматый голубь зыркает в окно.
«Сейчас, мой друг…» хоть гречка в дефиците –
Они с подругой там сидят давно;
Всё утро мне кивают: «накормите».
«Ну так и быть, на донышке ещё
Осталась пара зёрен треугольных…»
Я улыбаюсь.
Он и Она
Поговорили. Разошлись, расставшись.
Она не оглянулась на него,
Спеша скорей попасть на распродажу
И прикупить ещё нибудь-чего.
А он – в такси и прямо на работу,
Ни замедляя ни секунды шаг.
Обычный день, обычные заботы,
И думать некогда о лишнем и не так.
Среда, суббота… Понедельник хмурый.
Она не оглянулась на него.
Он ждал такси, осточертя аллюром
И кутаясь в промозглое пальто.
Золото осени
В открытое окно струится свежесть,
Луч солнца прикорнул на парапете.
Осенний день так ласков, так небрежен.
Листва – внизу. Не грезится о лете.
Любуешься. И тишина кругом.
Звенящей, ею, переулок сдавлен
И водопадом золотым расплавлен
Под окнами раскинувшийся клён.
Всё золотом пропитанное вскользь:
Авто, деревья, тучи, тротуары.
И воздух весь пронизанный насквозь
Осенним этим вездесущим жаром.
И в бархат превращается бетон.
Нежная осень
О, как прекрасен этот зимний запах
Вдыхаешь – и не хочется курить.
Глаза прикроешь – вкруг на мягких лапах
Метель идёт. Вдруг хочется творить.
И кажется: ни капелька – снежинка
Скользнула к пальцам от свинцовых туч.
И луч плеснёт по луже яркой льдинкой
Так воздух свеж! Так сладостно певуч!
Вьюга
Тебя не застаю. Как не приду.
Мы на секунды где-то разминулись,
Как трещины на первом тонком льду
Друг друга даже краем не коснулись.
Вся жизнь как снег – то вьюга, то сугробы,
То не пройти, то прямо кувырком;
И заунывный ветер у порога.
– Мы встретимся?..
«Потом, потом, потом…»
Жалобы лентяя
Паря в потоке мысленных побед
И спор ведя за душу с проведеньем
Уже почти… Не важно… Много лет
Ищу у Господа ответ
Молю Творца об исцеленьи.
Полсотни умных книжек прочитал:
О чём просить, в какое время суток;
И вот, мне чудится! Господь меня узнал!
И именем моим назвал…
Какой-то длинный промежуток?..
За что?! Меня! Оставь же одного!
Работать!? А ведь я тебе молился!..
Как много книг! Не стоят ничего!
Да я теперь! Да я сейчас его!..
Смотрите-ка! С советами явился!..
После полуночи
Темно. Еще не встали,
не зажгли торшер,
Откинув ткань портьер перед рассветом.
И в полумраке я сижу. Во власти полумер.
В таинственном разокружении предметов.
Пространство
раскрывается в иных обличьях.
Изменчиво.
И всякий следующий образ,
Забыв про все присущие ему приличья
Преображается.
Захватывает волость
Доселе неподвластных,
непонятных
И просто чуждых
каждому предмету обращений…
Так удивительно.
И свет полночной лампы,
Лишь распаляет эти ощущенья.
Две тени
Две длинные тени собой зацепились за стену,
Вдвоём разбирают кирпичную кладку по камню;
Шурша по цементу, выводят неслышные трели
И солнце под ними на крошечный миг замирает.
Две тонкие тени склоняются снова друг к другу,
Сжимая любимого в лёгких невидимых пальцах
А солнце проходит над ними, как раньше по кругу
И дарит лишь миг, отдохнуть друг у друга в объятьях.
А после, неслышная, льётся над пропастью песня…
О нежности, важности, нужности этих разлук
Так, с трепетным чувством, и век их течёт интересней,
До тех пор, пока не сомкнёт их объятия круг.
Гранатовое колечко
Тепло и свет, укрытые поверхностью скользящей –
Душе совет, как оставаться чистой, настоящей.
Здесь солнца луч волною изнутри проходит грани
Как он текуч! Как этим измененьем постоянен!
И алый шёлк в серебряном неловком окаймленьи
Свой свет нашёл, и светом возвестил об исцеленьи.
Тепло души своей прохладою смотрящим открывает:
Легко дыши. Легко, как этот дивный камень.
Утренние часы
Там, за окном, танцует жёлтым охра,
И начинается ещё один рассвет.
А я стою бездвижимо, без вздоха
И мимо проплывают сотни лет…
Секунд, конечно же, мне просто показалось,
Что я уж сед, и дряхл, и беззуб:
Мгновеньями мгновенье умножалось,
Когда так близко пил рассвет столетний дуб.
Краски октября
Трава, напившись влагой сентября –
Всей глубиной стареющего лета –
Одела в изумрудный шёлк поля
И стала осени апологетом6.
Ей далека синеющая высь,
Так часто полыхавшая пожаром…
Стой, человек! Замри и приглядись
К неясным струйкам утреннего пара:
Он рвётся ввысь из разогретой тверди,
Растрачиваясь порами земли
На ярко-изумрудный шёлк травы,
На осени волшебные соцветья.
Звезда
Дня через два ноябрь. Иногда
Нам кажется, что время замирает
Когда в ночи летящая звезда
Всё движется, но будто бы не тает.
И никогда (так кажется теперь)
Не догорит тот свет великолепный
И не случится больше ни потерь,
Ни острых слов, ни завываний ветра.
Гори звезда! Пронзая вышину
Алмазной крошкой будущих событий!..
И в этот миг, предчувствуя луну
Нет, невозможно на балкон не выйти.
…Дня через два ноябрь. Не сейчас.
И кажется, что время замирает,
И свет звезды, как душу, отражает
Сиянье восхищенных светом глаз.
***
Себе пристанище подутренний туман
Нашёл в ложбинке меж листком и веткой
И несмотря на то, что листик был так мал,
Да и ещё с собой имел соседку –
Уютно себя чувствовал туман.
Улёгшись, он блистал своей красою
В таинственной прозрачной полумгле –
Прощалось тихо солнце с горизонтом
И тени расходились по земле,
И, вместе с веткой, лист сиял росою.
Что нужно женщине
Что женщине надо? Глоток восхищенья,
Признанье, улыбку, а также печенье
В красивой коробке. Атласные бантики,
Веселье, обновки, и море романтики.
Что женщине нужно? Мечтать и смеяться.
Как маленькой женщине – взрослой казаться,
Так женщине взрослой – малышкою сделаться
Хотя бы на миг, перед маленьким зеркальцем
Чтоб локоны чуть щекотали ресницы,
Чтоб верилось в то, что всё может случиться.
Хотя бы на миг, перед розовым зеркальцем
Нам, женщинам, нужно на что–то надеяться.
Большой и малышке, и старой, и юной,
Ведь вера – сама воплощение чуда.
Мудрец
Мудрец насвистывал, налаживая транспорт:
Педали, цепь, руль, раму и седло.
– Привет, мой мир. Знакомимся? Ну, здравствуй!
Тебе принёс на пробу ремесло:
Смотри, смотри, я быстрый, будто птица!
Вчера я ветер в беге обогнал.
С горы без ног я должен был спустится.
Я с ветром спорил. Ветер проиграл!
Я лишь рассвет не обогнал ни разу,
Но дело тут совсем и не во мне,
Ведь он спешит, упрямая зараза,
А я плетусь на двухколёсном пне…
Каков, скажи!..
Мир рассмеялся звонко
И мудреца по-дружески обнял.
"Езжай, мудрец! Но только потихоньку.
Рассвет ещё никто не обогнал".
Комната и рука
Рука приникла к изголовью кресла…
Нет, не приникла – рухнула навзрыд
И в комнате тот час же стало тесно
От маленькой фарфоровой руки.
К тоске её склонились ближе стены
Не подпуская тёмный небосвод,
Не допуская страшной перемены,
Что, может быть, всю силу заберёт.
Рука рыдала в изголовье стула,
Боясь, пошевелившись, рухнуть в пол,
И стать едва заметным полулунным
Пятном оконным, втоптанным в ковёр.
А стул молчал, упёршись в подоконник
А что он мог? Ведь он же просто стул.
Склонялись стены. Птица, как церковник,
Считала такты прожитых минут.
А в остальном всё было тихо.
