Екатерина Кузнецова
Рожденные сердцем. Честная история приемного родительства
Тучи расходятся
Проходя мимо детской площадки, она привычно ускорила шаг.
Ее раздражало вообще все: и нелепое нагромождение цветных конструкций, и беспорядочная гора игрушек в песочнице, и крикливые шумные посетители. И – особенно – мамашки, как куры на жердочке мостящиеся на лавочках неподалеку. Куры, точно. Ко-ко-ко, пейте дети молоко.
Девушка презрительно фыркнула. Они повсюду! В магазинах, в кафе, в автобусах. В самолетах! Дети пачкаются, кричат, ноют, валяются на полу. Мешают. Бесят. Мамашки окрикивают, уговаривают, увещевают. Все подруги – черт их дери! – сидят дома со своими чадами, не вытащишь их никуда. Прекрасно, что у нее нет детей. Она очень, очень рада, слышите все?
Она будет строить карьеру! Создаст свой бизнес. Будет путешествовать налегке по миру! Кататься на горных лыжах в Альпах! А еще в ее идеальной квартире всегда будет идеальный порядок, и новые – оооочень классные и дорогие – кресла навсегда останутся такими же бежевыми, как сегодня!
Она вошла домой, сбросила туфли и, не снимая идеально отглаженного костюма, бросилась на кровать. Сейчас она ненавидела свою жизнь каждой клеточкой. Отчаянье навалилось серой, тяжелой горой, хотелось плакать в голос, но слез не было.
Вдруг в голове как будто грянул взрыв – так долго запрещала себе возвращаться к этому, но оно ворвалось само. Она всем телом ощутила пустоту внутри. Вспомнила звенящую тишину. Вспомнила тот день, когда потеряла ребенка.
Слезы горячим потоком, наконец, хлынули из глаз. Невозможно было дышать, потом понемногу стало легче. Слезы все бежали, тело наполнялось легкостью, в голове – кажется, впервые за последние годы, – прояснялось. С нежностью она вспомнила свой восторг на первом УЗИ, когда видела маленькую пульсирующую точку, сердце малыша…
Что со мной, что происходит? Неужели?.. Повинуясь внезапному порыву, открыла дверцу антресоли, достала пыльную коробку с – будь они трижды прокляты – тестами на беременность, и достала один. Чертыхнулась, швырнула обратно. Она совершенно точно не готова была увидеть одну полоску еще раз.
Пройдет еще почти неделя, прежде чем она решится, и, наконец, увидит две.
Глава 5
Тропинка к усыновлению
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Первые мысли об усыновлении пришли, когда мне было около 20 лет. Но что такое робкие мысли по сравнению с мощью стереотипов общества…
На тот момент я встречала единственную семью с приемным ребенком. Помню, что знала: мальчик наших соседей усыновлен. И моя мама знала. И другие люди. Об этом знали все, кроме самого мальчика. Правда, как это часто бывает, открылась внезапно. Когда парнишка вступил в подростковый возраст и начал бедокурить, его мама однажды не выдержала и сказала:
– Ты пошел по стопам своих кровных родителей! Я тебя усыновила, выращивала как своего сына, а ты… Неблагодарный!
Дальше события развивались как в «усыновительских» страшилках: мальчик покатился по наклонной, связался с дурной компанией, начал сбегать из дома с криками «ты мне больше не мать», стал частым гостем в детской комнате милиции. Увы, я не знаю финала этой истории: в какой-то момент соседи переехали в другой город, решив «начинать все с нуля». Помню, моя мама тогда говорила, что «от осинки не родятся апельсинки, гены оказались сильнее воспитания». И я верила, хотя ни я, ни мама ничего не знали о кровных родителях мальчика. Я еще вернусь к теме кровных родителей более подробно в своем повествовании – так ли они ужасны, как нам с вами кажется? Но сейчас не об этом.
Моя жизнь сложилась как нельзя лучше для того, чтобы я узнала больше о «страшных генах». Сначала узнавала с научной стороны, получая высшее образование по специальности «генетика» в НГУ. Потом узнала больше о проживании отказными малышами травмы утраты – в Школе Приемных Родителей «День аиста». И теперь я совсем иначе смотрю на ту ситуацию. Обязательно вернемся к этому позже, а пока лишь напомню: стереотипы в отношении сирот в мои 20 лет были еще очень сильны. Поэтому мысли об усыновлении относились к разряду «может быть, когда-нибудь». Сейчас я понимаю, что просто ждала человека, который возьмет меня за руку и выведет на нужную тропинку. Для многих сейчас такой становлюсь я с моей честной историей, а для меня этим человеком стал мой муж. Но обо всем по порядку.
Прежде чем всерьез задуматься об усыновлении, нужно было полностью принять и пережить свое бесплодие. Нельзя затыкать приемными детьми дыры в собственной душе. Не знаю, как так вышло, но я, незнакомая еще с психотерапией, интуитивно выбирала для себя занятия, так или иначе ведущие к проработке травмы. Обо всех сейчас и не вспомнить. Это были практики любви к своему телу: занятия классическими танцами, акробатикой на полотнах и пилоне, стрип-дэнсом, йогой, танцами с огнем. Так я искала путь к потерянной женственности. Я танцевала напротив зеркала и буквально заново училась замечать и любить себя и свое тело, быть яркой, живой, привлекательной. Я училась снова верить, что я – женщина, а не пустая матрешка.
Дальше я перебирала разные виды рукоделия: лепила из пластилина и глины, рисовала, вязала, валяла изделия из шерсти, делала украшения своими руками, даже из серебра. Мастерила, строила, пилила. Раз за разом из ничего с моей помощью рождалось новое «что-то». Мне нравилось держать в руках то, что я создала, это давало ощущение плодовитости вместо бесплодия.
Даже иппотерапия была в моей жизни. Много лет я занималась конным спортом, учась заботиться о ком-то другом, взаимодействовать бережно из любви.
А потом пришла пора растений.
Я выращивала (и до сих пор выращиваю!) их повсюду – сначала дома, в бесчисленных горшках, потом в саду, потом на дачных грядках.
Помню, все началось с полудохлых орхидей. Я не могла себе позволить дорогие растения, поэтому покупала на распродаже больные скрюченные листики в горшочках за бесценок. И это стало моей терапией. Я приносила этих калек домой и заботой, любовью, созданием подходящих условий превращала их в цветущих красавиц. Снова и снова, раз за разом. Коллекция орхидей ширилась, а моя душа – скрюченная, травмированная, уродливая – постепенно расправлялась и начинала цвести. Спустя время мне стало этого мало, ведь орхидеи не дают плодов. В тот момент я поняла, что внутренне переросла свое бесплодие. Оставила его позади.
Именно тогда и случилось наше знакомство с будущим мужем. Это был огонь! В прямом смысле: в тот день я выступала с огненными танцами на набережной Новосибирска. На мне был золотой лиф и такие же золотые шаровары, в руках – два тяжелых металлических веера с горящими фитилями на концах. Я была дерзкая, женственная, яркая. Я была влюблена в себя в тот момент. И в мою воронку буквально затянуло Лешу, который пришел посмотреть выступление своей знакомой и, по совместительству, моей подруги в огненных танцах. Когда мы, насквозь пропахшие керосином и пьяные от адреналина, ехали домой, Леша спросил, можно ли научиться так же владеть огнем. В тот теплый майский день начались наши отношения, которые спустя три с половиной года приведут нас к дочке.
Я сказала, что именно Леша показал мне тропинку к усыновлению, и это не вымысел. Всякий раз, когда отношения с мужчиной перешагивали из легкого флирта в серьезное партнерство, я рассказывала о своем «изъяне», о том, что никогда не смогу родить ребенка. Кстати, для многих это будет откровением, но ни одного из моих спутников такая информация не отпугнула, ни с кем не пришлось расстаться по этой причине. Леша не стал исключением. Он без раздумий и просто ответил: тогда мы усыновим малыша. Я запомнила его слова навсегда: «Не важно, кто родил ребенка, важно, кто воспитывает его. Именно так и становятся родителями». Оказалось, бывшая жена Леши имела непосредственное отношение к теме усыновления, и он знал об этом очень много, гораздо больше меня. То, как он говорил со мной на волнующую тему – смело, жизнерадостно, легко – вселяло уверенность, что этот путь вовсе не так страшен, как казалось раньше. Будто густые заросли, таящие опасность, расступились, и я увидела уходящую в лес тропинку. Шагнуть на нее вдвоем было совсем не страшно.
Эти отношения стали первыми, в которых я ощутила, что моя мечта может исполниться, и у меня совершенно точно будут дети. Тогда я несмело стала делиться этими мыслями с мамой и подругами, и в большинстве случаев – вот сюрприз! – слышала слова одобрения и поддержки. Конечно, тема была новая, ни у кого из моих близких не было личного усыновительского опыта. Но неожиданно то тут, то там начали находиться примеры успешного усыновления. Как будто глаза открылись, и то, что виделось большой редкостью, стало встречаться буквально на каждом шагу. В том числе – в книгах и фильмах. Замечали, что Гарри Поттер был под опекой у родственников? А черепашек-ниндзя вырастил их учитель? А Человек-паук? А Супермен? Видели сериал «Это мы»? А фильм «Джуно»? Так устроено наше подсознание: когда заинтересуемся какой-то темой, она начинает проявляться повсюду.
Когда мы с Лешей поженились, почти сразу подали документы в Школу приемных родителей и записались в ближайшую группу. В сентябре 2012 года, когда мы отправились рука об руку на первое занятие, мы понятия не имели, что наша маленькая дочка уже родилась и ждет встречи. Но об этом в следующих главах.
За мыслью об усыновлении стоят совершенно разные истории. Одни люди идут к нему через сопереживание одиноким деткам. Другие – через принятие собственного бесплодия. Кто-то действует из жалости, кто-то – от избытка любви. Но чаще всего в основе желания усыновить лежит большая внутренняя боль. Думаю, что «правильного» мотива в этом вопросе нет. Но есть верный путь.
Мне очень повезло на этом пути, если так вообще можно говорить о врачебной ошибке, которая лишила меня возможности иметь детей. Почему я говорю «повезло», ведь на первый взгляд какое уж там везение? Думаю, мне повезло в том, что до решения стать приемной мамой у меня было много времени, чтобы научиться с этим жить. Вы уже прочитали мой путь от полного отрицания до принятия бесплодия, но я еще раз его повторю вкратце. Сначала я выскочила из этой страшной черной ямы (это не про меня, этого не произошло!), потом закидала ее всяким мусором и накрыла досками (оп, и ямы как будто нет, не буду об этом думать вообще!), попыталась ходить другими дорожками и не видеть эту кучу мусора (под которой, черт, я помню – яма). Потом однажды я остановилась у самого края и приняла ее существование (на это ушло лет 6, не меньше). Да, я никогда не смогу родить ребенка. Это факт. Затем – медленно, планомерно – я стала разгребать весь мусор, который успел скопиться, вымела сор и хорошенько поплакала на дне, в голос, с проклятиями и причитаниями. Я прожила свою боль и позволила ей быть. И только потом я прорубила в стенах ступеньки (вдруг опять придется выбираться), окружила яму заборчиком (чтобы не навернуться ненароком), построила крепкий мостик, посадила по краям цветочки для красоты и стала жить дальше.
Да, дыра. Да, на дне – боль. Да, последствий безрадостных – куча, и особенно красивой она от цветочков не стала. Но к 25 годам я уже отлично знала, куда идти дальше и как стать счастливой.
К сожалению, многим приходится встретиться с бесплодием – со своей дырой – когда на «часах» натикало уже 39 лет, за спиной только минное поле из неудачных беременностей и ЭКО, и прямо под ногами – только что разверзнувшаяся зияющая пропасть. Я помню свое первое занятие в Школе усыновителей, когда слушала других женщин, которые пришли учиться вместе со мной, и плакала вместе с ними, чувствовала их отчаяние, видела их огромные, совсем еще свежие, ямы.
Вместо надежного мостика усыновление виделось им воздушным шариком, который должен (обязан!) перенести через яму на противоположный берег – счастливый берег материнства. А шарик, увы, часто не выдерживает столь долгого полета, и вот ты уже сидишь в луже на самом дне, да еще с ребенком на руках.
Не надо так.
Если мысль усыновить малыша – это пластырь, которым хочется поскорее залепить свежую рану, лучше остановиться. Непрожитая боль – плохой фундамент для материнства.
Нужно подождать, пока заживет. Дуть, лечить. Беречь корочку на ране – ее так легко сорвать. И только когда останется шрам – смело шагать вперед.
Случайность?
Настена спала, надежно упрятав свой крохотный палец в рот.
Она еще не знала, что ее будут звать Анастасией, не знала ничего и о своем незавидном будущем. Она спала в теплом мамином животе под мерный стук ее сердца и была совершенно уверена, что так будет всегда.
Пока однажды мир не перевернулся. Все вокруг всколыхнулось, задвигалось. Стало очень тесно, трудно дышать. Настя извивалась всем телом, чтобы спастись, но испытанию, казалось, нет конца и края. А потом все внезапно изменилось. Стало очень светло, холодно и пусто. Чья-то рука шлепнула по попе, и Настя от ужаса и обиды заревела.
– Девочка. Три килограмма шестьсот двадцать граммов.
Настя вдруг почувствовала сладкий, дурманящий запах мамы и затихла, причмокивая губами. Уже знакомый мужской голос спросил:
– Посмóтрите хоть на дочку?
Ему ответил тихий, но такой знакомый женский:
– Нет. Не нужно, не хочу, унесите ее…
Так Настя осталась одна. Она ничего не знала про свою маму – молоденькую и симпатичную Сашу. А про папу и сама Саша не знала – хоть бы имя вспомнить, черты лица восстановить. Ночь, шумная толпа, музыка, танцы, алкоголь… Слишком поздно поняла Саша, что беременна. Слишком боялась она вернуться к родителям в покосившуюся сельскую избушку. И вот теперь, только отойдя после изматывающих родов, она быстро накинула на плечи кофту и вышла из роддома. А Настя осталась.
В этот же день из другого роддома тоже одна вышла Оля. Ее долгожданная беременность остановилась на сроке 29 недель. На очередном УЗИ врач побледнела и сказала, что сердце ребенка не бьется. Кажется, с того самого дня сердце девушки тоже остановилось навсегда…
Когда малышке – еще безымянной – исполнилось 5 дней, ее перевели в больницу на обследование. Там заботливые медсестрички проверили, что в день ее рождения были именины Анастасии, так и назвали. Настя была очень хорошенькой: большие глаза с опахалом темных ресниц, такой же темный пушок на макушке, круглые щечки, губки бантиком. Она быстро стала любимицей в отделении. Медсестры нет-нет, да смахивали слезинки: как сложится жизнь у отказной крошки?
Одна из женщин дольше других простаивала возле палаты, где лежала Настя, задумчиво глядя на девочку. В какой-то момент, словно перешагнув невидимый барьер, она порывисто достала телефон и позвонила:
– Оль? Привет, слушай… У нас в отделении девочка лежит, Настя. Ей двух месяцев еще нет. Отказная. Одна совсем. Подожди, Оль, подожди! Она родилась… – девушка замялась. – Родилась в тот самый день. Я подумала… Оля, ну, дослушай. Вдруг это не случайность? Оля? Оль?..
Девушка озадаченно посмотрела на экран, вздохнула и убрала трубку в карман халата. Подошла к девочке, наклонилась и тихонько сказала:
– Эх, Настя-Настя. Такая была бы у тебя мама мировая!
В это время Оля, уткнувшись лицом в подушку, выла, как раненый зверь. Это был первый раз, когда она наконец смогла заплакать с того самого дня, как умер ее нерожденный сынишка. Слезы лились непрерывным потоком, подушка, кажется, промокла насквозь. Зато в груди снова чувствовалось биение сердца.
Пройдет еще час, и последняя слезинка скатится у Оли по щеке.
Пройдет еще день, и она решится поговорить о телефонном звонке с мужем.
Пройдет еще месяц, и Оля возьмет маленькую Настю на руки. И шепотом скажет:
– Досталось нам с тобой, да? Давай вместе выбираться.
