Екатерина Константиновна Гликен
Морок
Оба искали способ узнать наверняка, что более ценно: девчонка или то, что она знает.
В разбитое окно корчмы заглянул служивый.
– А что, братцы, не видели ли вы тут девушку со светлыми волосами и в синем платье с желтым передником? Хотя, конечно, платье, это так, наверняка, на ней что-то другое, возможно, дорожный плащ… Но волосы у нее точно светлые, а глаза серые, на вид, лет так восемнадцать…
Корчмарь и его приятель переглянулась. Удача сама шла в руки.
– Нет! – выкрикнула Лея. – Не видели такую!
Мужчины согласно закивали головой, а корчмарь откинул засов с двери, приглашая гостя пройти, отведать с дороги что-нибудь да рассказать последние новости из дворца.
Гвардеец охотно согласился:
– Да неплохо было бы, всю ночь идем, ноги в пыль стерли. Подай лимонной воды мне!
Корчмарь удалился за стойку.
– А зачем вы ее ищете, мил человек? – спросил Казимир
– А этого я сказать не могу, это, мил человек, тайна государственная, – передразнил его пришедший.
Лея вжалась в стену, замерев от страха. Она судорожно размышляла, кого ей больше стоило бояться: королевской стражи, которую, скорее всего, за ней послала правительница, чтобы наказать за грубость, или этого седого человека, который, казалось, знал о ней больше, чем она о себе рассказывала.
Ум Леи скакал, как заяц, от военных к странным приятелям. У нее было всего несколько мгновений, чтобы выбрать, к кому она примкнет.
– Наверное, она сделала что-то плохое королеве? И теперь королева хочет ее наказать? – еще раз попробовала узнать Лея.
– Ну, милая, тебе же сказали, что это – тайна. Некрасиво пытаться выведать ее, – поставил стакан прохладной лимонной воды перед военным корчмарь.
Служивый жадно схватился за напиток и сделал несколько глотков.
– Ну, одно я могу вам точно сказать, это то, что я думаю, а я думаю, что королева не хочет ничего плохого бедной девушке, иначе нам бы позволили привести ее живой или мертвой. Но указ один: вернуть живой и здоровой.
– Это! Это я! – выкрикнула Лея, решившись принять сторону военного и согласная уйти из корчмы с королевской стражей.
В ту же минуту она испытала облегчение, будучи уверена, что приняла верное решение.
Гвардеец встал и протянул ей руку, предлагая последовать за ним:
– Я очень рад, что судьба свела нас так быстро, – выпалил он.
– Идемте же! – вскочила со своего места Лея, радостно улыбаясь.
Военный побледнел:
– Сейчас-сейчас, – проговорил он, наклоняясь вниз, как будто что-то стараясь поднять с пола.
Последовавший за этим глухой стук по-разному подействовал на компанию. Лею напугал, а двух приятелей, скорее, насмешил.
В полной тишине, не дав девушке оправиться, Казимир схватил армейца за ноги и потащил куда-то вниз, а Георгий широко уверенно шагнул в сторону Леи.
– Вот надо же как бывает, – хищно улыбался он. – Дважды судьба пыталась тебя спасти, и дважды ты избегала спасения.
Лея тоже уже поняла свою промашку, но просто так сдаваться не хотелось:
– Отведите меня к королеве, я поговорю с ней, вас щедро наградят, – нарочито громко сказала она.
Корчмарь от души расхохотался и сделал к ней еще один шаг.
Чтобы выбраться из окружения Лее понадобился бы прыжок неимоверной высоты и силы. Корчмарь улыбался, понимая, что такой прыжок под силу только дикому коту.
– Дяденька, отпустите меня, пожалуйста, я никому не скажу, что вы гвардейца убили, отпустите меня, я к маме хочу, – внезапно зарыдала девушка.
– Давай-давай, милая, продолжай, – похвалил ее Георгий. – Так оно приятней, когда жалуются, понятно, что не с бревном работаю. Давай, хорошая, поплачь, я люблю, когда так плачут-то.
И Лея послушно зарыдала громче, причитая и всхлипывая.
От удовольствия корчмарь даже закатил глаза. И девушка тут же воспользовалась тем, что внимание его ослабло и что было силы рванулась в дверь, улепетывая подальше от страшного места. Как можно быстрее к королеве!
***
На пороге стоял долговязый деревенский парень. Он несколько виновато улыбался, заглядывая внутрь комнат.
– Здравствуйте, – преувеличенно вежливо протянул он, не решаясь подняться по ступенькам.
– Заходи, садись.
Иннокентий не решался, кто его знает, что это за собрание. Вдруг, людоеды. Мысль о том, что в пустом лесу живет семья людоедов, вдалеке от своей добычи, какой-нибудь большой деревни, рассмешила его и он двинулся навстречу жильцам.
Мужчины не сговариваясь, но согласно, как по команде, сдвинулись на шаг назад.
Первым нашелся Борис. Он вышел из-за спин товарищей и начал деловитый разговор.
– Привет, незнакомец. Вот уж не знаю, как ты нас нашел, но это, надеюсь, мы сейчас узнаем. Прежде чем мы пустим тебя пройти дальше, ты должен рассказать нам о себе гораздо больше, чем просто назвать имя.
– А как вы так сделали, что дом сначала был заброшен, а потом все стало таким красивым?
– Нет-нет-нет. Сначала ты расскажешь о себе. Расскажешь все без утайки. А потом я, может быть, отвечу на твои вопросы.
– А, может, и нет? – передразнил его Иннокентий.
– Все верно, – подтвердил Борис, сделав вид, что не заметил лицедейства гостя.
Матильда и Ярослав уже некоторое время шептались о чем-то. Борис резко глянул на них:
– О чем вы шепчетесь?
– Борис, если он это увидел, значит он тоже?
– Нет, это ничего не значит, – отрезал Борис. – Итак, мы слушаем…
Иннокентий тем временем двигался к двери на выход, решив, что в этой компании ему совсем не хочется оставаться, тем более теперь, когда он знал, что ему надо, опасаясь разных охотников до магов, двигаться как можно быстрее к королеве.
Миролюб засмеялся, не сдержавшись от вида крадущегося долговязого блондина, подошел и взял его за руку:
– Не бойся, я знаю, ты наш. Не бойся, – заговорил он, закатывая глаза.
За спиной у них раздался шепот:
– Слушайте, слушайте, Миролюба настигло. Он что-то говорит.
А Миролюб тем временем быстро проговаривал откуда-то возникающие в его голове слова:
– День шестой, был смраден воздух, огнь пожрал весь край и небо, баба сына родила, отдала его в надежде на спасенье магов, было это в день расправы над Святою Светозарой, пела мгла, хохотали совы, весь день кузнечики рокотали в небо песни, гром будили, и скачками грозной лани затряслась земля под нами. Был рожден …
Борис дернул Миролюба за рукав.
На глазах у всех застыло изумление.
– Зачем? Зачем ты это сделал? – не сдержался Вениамин.
Миролюб просто застыл без движения, открывая рот, словно рыба, и не произнося ни звука. Его затрясло изнутри, будто внезапно напала лихорадка, и про Иннокентия на какое-то время все забыли, забегав по дому и стараясь определить своего товарища-оракула в более удобное место, чтобы он смог легче пережить удар, вызванный резким прекращением магического действа, исходившего из него.
Откуда-то из соседней стены доносились приглушенные спорящие голоса:
– Пусть он уйдет!
– Как он уйдет? Нужно сначала узнать, кто он такой?
– Как кто? Мы же только что говорили, что седьмой – это убийца. Он и есть тот самый седьмой!
– Откуда ты это знаешь? Во-первых, если бы он был убийцей, он не был бы магом, все знают, что бывает, если маг убьет мага. Во-вторых, у Миролюба было что-то насчет него, что-то пошло из него. Зачем ты его остановил?
– Очень интересно, как ты ему сразу поверил. А тебя не смущает, что видение было не только у Миролюба? До того, как он постучал – его появление предсказала Книга. Она нас буквально за мгновение о нем предупредила. Ты что? Кому ты больше веришь? Книге или Миролюбу? И потом, посмотри на Миролюба, он же первая жертва новенького. Вот, пожалуйста, один уже убит почти!
– Но ведь это ты виноват, что он почти убит. Ты же дернул его, остановил в тот момент, когда мир говорил через него! Не надо сюда приплетать новенького! Почему ты его остановил?
Там же раздался хрип и кряхтенье.
– Миролюб приходит в себя, – облегченно выдохнул Ярослав, придерживая пытавшегося удрать Иннокентия за локоть. – Нет, хороший мой, пойдем и все расскажем друг другу.
Ярослав усадил Иннокентия подле себя. Богдан тем временем, воспользовавшись суматохой и тем, что все заняты были оракулом, подвинул к юноше чугунок с дымящейся картошкой:
– На вот, ешь пока. А потом уже разберемся, друг ты нам или враг.
Долго уговаривать Иннокентия не пришлось. Через несколько мгновений Богдан улыбался, глядя, как малец чавкает, уплетая ароматное варево.
Тем временем Миролюбу действительно полегчало. Из соседней комнаты вернулись Вениамин и Борис. Все потихоньку стали возвращаться на свои места. Богдан тайком убрал посуду за юношей и, переглянувшись с Ярославом, похлопал мальца по плечу:
– Не бойся ничего.
– Итак, мы слушаем, – произнес Борис, когда все уселись и замолчали.
– Меня зовут Иннокентий. И, судя по всему, я маг из очень старинного рода. Меня, кажется, пытались убить за это. А еще я должен найти книгу и отправиться к королеве.
Борис нервно хихикнул:
– Вот так, да? Ну что же. Раз мы все знаем, предлагаю голосовать: оставляем мы юношу или он оставляет нас.
– Может быть, рано голосовать, – возразил Вениамин. – Пока еще не совсем понятно, за что именно голосовать. И для начала я бы послушал Миролюба. Возможно он скажет то, что недоговорил, потому что ты прервал его?
Миролюб молча замотал головой.
– Ну что ж, значит обойдемся без пророчества Миролюба, очень жаль, – продолжил Вениамин.
– А мне кажется, что тут все понятно, мы узнали, что седьмой – убийца, и вот он седьмой, – продолжила Матильда.
– А ты уверена в этом? – ехидно заметил Богдан. – В пророчестве не сказано ни слова, что сейчас вот войдет седьмой. Книга указала, что седьмой – убийца. А кто именно седьмой, пока не понятно. Например, нас шестеро мужчин и одна женщина. Ну, что скажешь? Может, это ты тот седьмой?
– Да как ты смеешь? Я? – Матильда расплакалась.
– Нет-нет, плакать – это вовсе не дело, – утешал ее Ярослав. – Плакать – это запрещенный прием, деточка. Но, согласись, в чем-то Богдан прав. Мы не знаем, кто именно из нас седьмой и по какому признаку.
– А, по-моему, все тут ясно! – выкрикнул Борис. – Нас было шестеро, и мы довольно долго жили бок о бок. Никто никого не трогал. И вот, появился седьмой, и появились первые жертвы, пожалуйста, посмотрите на Миролюба.
– А не надо, пожалуйста, Миролюба приплетать сюда, – потребовал Оракул. – Меня прервал ты, и ты и есть причина моего плохого самочувствия. А вот что касается седьмого, так кто поручится, что это не ты. Может, ты знал о пророчестве в книге заранее и задумал истребить последних магов края, и именно для этого собрал здесь всех нас? Ты же был первым, кто был здесь. Ты скрывал от нас пророчество Книги. Мы узнали его совершенно случайно. Может, если бы ты скрыл от нас это пророчество, мы бы доверяли тебе, а ты бы дождался прихода седьмого мага и всех нас убил. А?
– Ну, уж это совсем из ряда вон, – задохнулся Борис.
Слово взял Вениамин:
– Подождите. Давайте пока попробуем подобрать какой-то признак, по которому мы сможем определить лишнего. Например, один признак у нас есть: это признак мужественности и женственности. Прости уж, Матильда, тебя пока никто не обвиняет. Но этот признак нельзя не брать в расчет. Давайте подберем еще несколько других, у кого наберется больше совпадений, о том мы и сможем говорить, как о лишнем. Какие признаки нашей общности мы можем назвать. Пожалуй, я могу предложить вот что. Наше искусство. Судя по всему, у нас должно быть разное искусство. И оно не должно повторяться.
– Морок, пророчество, стихия, материализация, усмирение, книжник и…. – все уставились на Иннокентия. – Какое у тебя искусство?
– Я не знаю, – честно ответил Иннокентий. – Я даже не уверен, что я маг. Дело в том, что я совершенно недавно и совершенно случайно узнал об этом.
– Ну, может быть, с тобой что-то странное происходило, ты не замечал? – участливо подсказал Богдан.
– Да нет, ничего такого. Ну кроме только одного. Я не знаю, как я оказался на болотах. В общем, меня хотели убить, и если верить Рогнеде…
– Кому? – удивился Миролюб.
– Рогнеде, такая старушка…
– Да знаю я, кто такая Рогнеда! – перебил его Оракул. – Где ж ты ее видел? И когда?
– Так вот только что, на болотах. Прежде чем к вам постучал.
Миролюб и Борис кинулись к дверям.
– Да погодите, умерла она!
– Как умерла? Ты ее похоронил?
– Нет, конечно, как я ее похороню.
Борис даже завыл:
– Как похороню? Ты что даже этого не умеешь? Погоди, а когда она умерла?
– Ну вот со мной поговорила и померла…
– Убийца, седьмой – убийца, – зашептались вокруг.
Вениамин попытался сдержать панику за столом:
– Иннокентий, расскажи, где лежит тело Рогнеды?
– Да в том-то и дело, что нигде не лежит. Она ко мне приходила не сама, а… как же она это называла… Сейчас-сейчас. А! Последнее напутствие. Ну как живая. Только потом растаяла.
***
– Дела-а-а, – прошептал старик, вернувшись из подвала и выслушав рассказ корчмаря о беглянке. – Ну и что нам теперь делать с гвардейцем.
– А что делать, – оскалился Георгий. – Чик по горлу – и в колодец.
За общими шутками и разговорами приятели избавились от холодного тела, предварительно раздев его, чтобы форма в колодце не привлекала ничье внимание.
– Вот, что мне в голову пришло, – задумчиво проговорил старый пес. – Что это за дела такие творятся, как бы разузнать. Чую я, в мире что-то делается, может, последние дни ему приходят…
Корчмарь взглянул на товарища. Тот смотрел на аккуратно сложенную форму королевского сержанта.
– А что, и то дело! – засмеялся он. – Стекла только вставим, да отлежишься ты, а то головой ведь тряханулся.
– Ты и сам-то красавец, в собственном доме и не знаешь, кто тебя привязал в углу.
– Да! – вскрикнул корчмарь и со всей хлопнул Казимира по плечу. – А ведь я вспомнил! Все вспомнил, забыл сказать только тебе!
– Так, а что ж ты молчишь?
– Да тут девка эта, гвардия, закрутился. Сейчас все расскажу!
Приятели уселись за стол:
– Аксинья! Водки нам! – скомандовал Георгий. – Ну так вот, – продолжил он, обращаясь к товарищу. – Захожу я в подвал, а столько во мне злости было, ну знаешь, прям убить кого-нибудь хотелось. Ты мне как раз только-только стекла побил. Ну и пошел я к себе. Дай, думаю, мальца пощиплю. Злой я был, дубину взял, захожу в подвал, а там малой шарится. Я и влепил ему. Да так влепил, что парнишка сознание потерял. И тут такое началось…
Аксинья уже несколько времени назад поставила перед ними запотевший штоф, расписную плошку солёных грибов, горячий слипающийся каравай и стояла, открыв рот, заслушавшись рассказом хозяина.
– Вижу я вдруг, что я это и не я. И мое тело и не мое. Только стою я на поляне, а вокруг такая благодать во всем, птицы поют. Я еще подумал, а с чего бы у меня в подвале птицы-то вдруг запели. Удивился, конечно, но виду не подаю. Как бы для меня это все привычно, вдруг кто дурачит. Стою и стою. И вижу малец со мной рядом стоит. И ты стоишь. И все вы вроде как статуи или картины какие нарисованы.
– А! – раздался рядом женский всхлип.
– Тю, дура, напугала меня. Иди отсюда, – выругался Казимир на бабу. – Так что там дальше-то?
– А вот дальше я не мастак объяснить. Понял я только одно, что ты это малец, а малец – это ты. Но только ты это ты, а он это он. Это я тебе не сумею рассказать. Я тебе кричу этак, вроде как зову тебя по имени, а ты от меня удираешь. Быстро так бежишь. Не догнать. В лес прямехонько. Я – к мальцу, мол, догони родной, а тот хохочет славно так, и так на душе мне стало хорошо, что я с ним смеюсь. А потом я в себя как будто пришел. Башка трещит, как будто по ней со всего размаху дубиной дали. И ты рядом скачешь дурачком. Тут я тебя оприходовал. А пока суть да дело, тебя в колодец, про себя решил, что в погреб больше ни ногой. Только все равно интерес взял свое. Спустился. Стою. К темноте привыкаю. И как мне снова захорошело. И снова я в благодати стою, и парень тот на поляне. И улыбается по-доброму так. Я ну рыдать, говорю, мол, прости меня, паря. Тот улыбается. А я прошу, прости меня, говорю, за все, не дай мне зла сотворить. Мальчишка засмеялся, хорошо, мол, говорит, тогда я тебя свяжу. А потом все и растаяло. Тут ты пришел.
– С бабой надо чаще, – хохотал Казимир. – Вместо того, чтоб Аксинью обрюхатить, ты в подвал за благодатью повадился. Стареешь, черт.
Оба приятеля еще немного выпили и разошлись.
Ранним утром Казимир оделся в гвардейский мундир и выехал из корчмы.
***
Все посмотрели на Вениамина.
– А что это вы на меня уставились?
– Ну ты же у нас книжник! – язвительно заметил Борис. – Вот и отвечай, как так могла растаять старушка.
– Я точно сказать не могу, но такие случаи бывали. Это похоже на последний выдох. Все вы знаете выражение «испустил дух». Так оно и есть. Умирающий последним всегда делает выдох, что и называется испустить дух. Однако магам свойственно продлить себе жизнь в этом самом последнем выдохе. Хотя, признаться, жизнью это не назовешь, потому что действительно воздух формирует некое привидение, видимость живого человека, а, как мы все знаем, ветер может носить воздух куда угодно и как угодно быстро. Так что, я вынужден заключить, что рассказанное Иннокентием вполне возможно. Выходит, Рогнеда перед смертью в предсмертный выдох вложила последнее напутствие, которое, путешествуя с ветром, настигло нашего гостя на болотах, недалеко от нашей избы.
– То есть Рогнеда действительно умерла? – отчего-то тонким голосом проговорил Иннокентий.
– Да, судя по всему, так и есть. Но вопрос: когда именно она умерла, все еще не закрыт. Как долго летал по ветру ее наказ, никто не знает. Мне не приходилось с таким сталкиваться, а что, правда, она выглядела как живая?
– Один в один! – всхлипнул Иннокентий. – А еще она сказала, что она моя бабушка! Представляете, ведь у меня никогда не было бабушки. Вот у всех-всех в деревне была, а у меня не было. Была только мама. А их всех бабки гоняли и ругали-и-и, – завыл он совсем.
– Фу, – фыркнула Матильда. – Ну и мужики пошли.
– Какой он убийца? – засмеялся Ярослав. – Посмотрите на него. Матильда, дай ему сисю, успокой ребенка.
Щеки Матильды немедленно вспыхнули алой краской.
– Да хватит тебе, девка! Ишь какая! Все не по ней! – замахал на нее Ярослав.
– А что должно быть по мне? Вы меня сначала объявили убийцей. А потом я вас должна грудью кормить?
– Тьфу ты, вздорная ты баба! – отозвался Богдан.
– Да! Вздорная! Я вздорная! А ты! А ты, что ты прятал недавно под крыльцом? А? Богдан? Нет, ты скажи, что ты там прятал?
– Ничего я там не прятал, – переменился в лице Богдан. – Что это ты взяла?.. А тебе я, Матильда, вот что скажу, бывает последний выдох, а бывает у мертвяка после смерти отрыжка. Так вот ты на выдох не особо надейся, из тебя по смерти одна только твоя злоба и выйдет.
– А раз ничего, тогда кто ж туда болиголов положил? Да ладно бы еще болиголов был просто. Нет, сушеный болиголов. Такой в суп добавь в общий котел, и все, со святыми упокой. Шесть трупов в избе! А? Что скажешь? Я, может, и вздорная баба, да только не убийца!
– Да это от мышей, глупая девка! От мышей! – закричал Богдан.
– Ах от мышей?! – продолжала шипеть Матильда. – Как это так от мышей?
– А так и от мышей, – парировал Богдан, делая странные движения руками и головой, как бы выступая на сцене. – У Вени спроси, он мне и рассказал.
– Что это я тебе рассказал? – возмутился Вениамин.
– А то и рассказал, что болиголов пахнет мышами, когда цветет, они на его запах приходят и дохнут.
– Так это когда цветет! – не удержалась Матильда. – А ты что положил? Ты на первом году болиголов положил, когда он вылитая петрушка. Его в суп положишь или в картошку и выноси вперед ногами.
– Откуда ж я знал, какой год этому болиголову… – промямлил испуганно Богдан.
– Ой, вот только ну не надо про какой год. Разве это первый раз? Или мне напомнить, как ты уже однажды нас всех чуть на тот свет не отправил. Что скажешь? Не было такого? Не было?
– Ну ладно, успокойтесь, – вмешался Вениамин. – Действительно я посоветовал использовать болиголов. Видимо, Богдан его в яви сотворил, а разницы не понял, поэтому сотворил на первом году.
– А почему ты его защищаешь? – взвизгнула вновь Матильда. – А, может, ты и не его вовсе защищаешь? А себя? Очень интересно выходит!
– А кто по-твоему вас вылечил, когда он вас в первый раз отравил? – выпалил Вениамин ей в ответ.
– Ага-а! Известно кто, ты и вылечил. Только интересная такая картина выходит. А кто ему в первый раз про приправы рассказал? Так ты и рассказал!
– Да-а, – повернулся Богдан в сторону Вениамина. – А ведь точно. Ты мне и в прошлый раз про приправы рассказывал. И меня и подставил, выходит? Я вроде как всех отравил, а ты вроде как всех спас… Значит, выходит, что тебе теперь все доверяют, как благодетелю и спасителю? Хитро-о… А я, вроде бы, и поганец, который всех травит, значит, если что вдруг, так на меня подумают, а не на тебя! Вон оно что!
Богдан двинулся в сторону Вениамина с кулаками.
– А ну-ка перестань! – взвизгнул перепугавшийся было Вениамин.
– Погоди, Богдан, – преградил ему путь Ярослав. – Ты свое слово сказал, пускай и Вениамин выскажется.
– А что тут говорить? – побледнел Вениамин. – Мне тут и сказать нечего, ничего такого я не говорил. Разве я его учил, да и зачем мне было его такому учить? Да если б я учил, я б его научил сразу как отравить, а не так, чтобы под крыльцо закапывать. Зачем мне это нужно-то, я б сразу б научил. Да и в прошлый раз, ну разве я его научил делать приправы? Да он сам! Разве он спросил меня, как?
– Ну ладно-ладно. Тихо всем! – скомандовал Ярослав. – Действительно, если бы Вениамину надо было, он бы что-нибудь попроще выдумал, на то и книжник.
– Ну, а кто тогда? – вскрикнула Матильда.
Напуганный не на шутку Вениамин сел на свой стул и сидел там, вцепившись в волосы и раскачиваясь вперед и назад.
Иннокентий во все глаза смотрел на этих дивных, чудных людей, которые устроили заварушку и умели так ненавидеть друг друга. Ему горько было, что все так худо вышло. Он был рад этим людям, рад, что нашел их посреди леса. Он при первой встрече сумел влюбиться по-детски в каждого из них. В каждом видел удивительные черты в лице и одежде, полагая, что нашел то, что давным-давно искал, то, чего не было в повседневной жизни. Люди в его деревне ссорились и ругались друг с другом из-за каждого пустяка, делали друг другу подлянки, подкладывали тухлые яйца, воровали кур, да мало ли других мелких пакостей совершали они. И так хороши были рассказы, нездешние побасенки про старых мудрых магов, благочестивых и величественных. Как он в минуты горя или уныния любовно перебирал в памяти такие мамины сказки и мечтал, что вот однажды встретит их и тогда все наконец-то будет хорошо. И вот они. Живые, прямо перед ним. И разве о таком он мечтал?
– Да пошли вы ко всем чертям, – вздохнул Иннокентий, взял книгу, которая лежала на столе, украшенная и сверкающая камнями и никому не нужная, и потихоньку незаметно выбрался из избы.
***
Лея бежала, размазывая руками нахлынувшие слезы, мешавшие ей видеть дорогу. Она рыдала от того, что счастливо освободилась из лап двух убийц и от жалости к себе, попавшей в такую передрягу простой деревенской девушке, от страха того, что будет впереди, и от радости, что как только она доберется до королевы, то вот всем обидчикам своим покажет!
Путаясь в собственных слезах и дорожной пыли, она все-таки разглядела впереди отряд гвардейцев, разбивших лагерь недалеко от тракта, и ринулась к ним с радостными криками:
– Это я! Вы меня ищете! Это я! Я здесь!
Вояки встретили ее дружным смехом. Таких хорошеньких девчонок в отряде им было не положено иметь, и они очень и очень соскучились по девичьей розовой нежной коже, по девчачьей тонкой шее, по всем этим милым бугорками и извилинкам женского тела…
Мужские крепкие загорелые руки приветствовали ее, передавая от одного солдата к другому, крепко подхватывая за талию, под колени, и не давая упасть. Влажные красные молодые губы улыбались ей, красные языки отчего-то облизывались. И она, она тоже улыбалась им, застенчиво, втайне восхищенная и уже не втайне напуганная таким мужским вниманием.
Поначалу она чувствовала себя наконец-то защищенной после всех этих долгих дней, наполненных беготней и опасностями, наконец-то, казалось, все ее страхи закончились. Но мало-помалу женское чутье подсказало, что столько внимания не только нехорошо, но и опасно. Еще не понимая, почему, но Лея четко осознала необходимость бегства. Она дернулась, пытаясь вызволить правую руку, но тут же почувствовала, что локоть, как тисками, сжали чьи-то шершавые грубые пальцы.
– Пустите, пожалуйста, меня ждет королева, – плаксиво пискнула она.
Но в ответ на просьбу, она услышала только дружный и какой-то, как ей показалось, злобный смех. Она дернула другую руку и уже сильнее. Однако, гвардейцы держали ее так крепко, что вскоре она не могла пошевелить даже пальцами на ноге. Лея чувствовала, что ее куда-то несут. Девушка смотрела наверх, в голубое яркое веселое небо с игравшими на нем в догонялки белыми воздушными облачками, на зеленые верхушки деревьев, на молодые ветки, приветственно машущие друг другу… «Если есть там, наверху, хоть кто-то, если все это здесь, что я вижу, думает и чувствует, как я, если все это не бессмысленная глупая кукла, спасите, спасите меня!»
– А что, ребятушки, не слыхали вы, что первым старшой должен каши-то отведать? – прозвучал рядом веселый хриплый голос.
Остальные звуки на мгновение затихли. И после небольшой паузы тот же хор, который совсем недавно хохотал и подшучивал над девушкой, дружно, будто бы это был единый организм, выпалил:
– Так точно, сержант!
Лея почувствовала, как те же самые руки, которые недавно сжимали все мягкие места, повернули тело вертикально и отпустили.
Она открыла глаза и увидела перед собой не очень чистые походные военные ботинки. Проследовав взглядом дальше – белые не очень аккуратные гвардейские лосины, запачканные в некоторые местах кровью. «Ах, он герой!» – подумала Лея и прижала руки к груди, к самому своему сердцу, заранее прощая все грехи своему спасителю, и бесконечно влюбленная в него уже сейчас и навечно. Девушка не осмелилась посмотреть на лицо этого великого человека.
– Ах ты, вот же судьба, дочка… – хрипло рассмеялся ее избавитель. – Ну дела-а…
Острая ледяная игла прошла через все тело Леи, пригвоздив ее, как безжизненную тряпичную куклу, к страшной догадке. И в то же время, что-то новое возникло в ее сознании, чего раньше она никогда не испытывала. Ясная и спокойная уверенность в своих силах, в том, что все будет хорошо посетила девушку.
– В общем-то, уже привычная ситуация, не так ли? – холодно ответила она. – Я бегу, ты догоняешь…
Стоявший перед ней спаситель ухватил маленький подбородок девушки двумя пальцами, резко дернув вверх ее голову, нагнулся, чтобы заглянуть прямо в глаза:
– Ну так, беги… – зловеще процедил он сквозь зубы.
– Теперь беги ты…
Казимир привычно осклабился…
– Ваш сержант убит или ранен, лежит в ближайшей корчме, – уверенно объявила Лея остальным служивым. – Это – самозванец!
– Совсем, дочка, видать? Слушай мою команду: разойтись!
Однако никто и не подумал расходиться. Гвардейцы застыли в недоумении. Поверить девчонке и связать сержанта – значит не подчиниться воле начальника, это называлось бунт. Но если начальник и правда самозванец?
Первым нашелся Казимир:
– Она – ведьма!
Солдаты отпрянули от девушки тотчас же.
– Не верите? Пошлите двоих проверить в корчму по этой же дороге. Там есть подвал. А мы пока подождем, – весело и зло проговорила Лея.
Страх пока еще владел разумом собравшихся, легче было довериться старому сержанту, пусть и не настоящему, чем той, которую он назвал ведьмой.
Лея поняла, что проигрывает.
– Ну-ка, а скажите мне, – выкрикнула она. – Зачем ваш отряд отправлен от дворца в эти леса?
Лея знала ответ, и только ждала, чтобы они сами назвали его. И тогда уж она предстанет им во всей красе, потрясая кулаками и близким знакомством с королевой.
– Мы не в праве разглашать цель нашего похода.
Казимир сгреб Лею в объятия и подвинул близко к себе. Вскоре она больше почувствовала даже, чем услышала, влажный шепот возле уха:
– Не все отряды ищут тебя. Некоторые просто возвращаются во дворец с дальних рубежей. Просто. Возвращаются.
***
«Все-таки некрасиво как вышло, – думал Иннокентий, выходя на тракт из болот. – Они ко мне со всем добром, а я вроде как ограбил их. Но если бы они знали, почему я взял у них книгу, они бы сами мне ее отдали. Поэтому нельзя сказать, чтобы я их ограбил. Просто пока бы объяснял, пока они бы поверили, пока проголосовали… Это же уйма времени. А мне надо торопиться…»
Иннокентий совершенно не понимал, где именно находится королевский замок и стоял перед трактом, пытаясь угадать, в каком направлении ему стоит следовать.
– Что ж! Дело мое правое… Значит направо.
Не выходя из кустов, он двигался вдоль тракта. Только сейчас, когда выбрался из болот и избежал шумной компании, находясь близко к людям, он почувствовал, как сильно ноют его истоптанные в кровь ноги. Обувь его истрепалась совершенно, нити, которые скрепляли подошвы, местами врезались в кожу так, что казалось вросли в нее.
– Нет, лучше не смотреть! – подумал Иннокентий и тут же уставился на свои болячки.
«Как удивительно устроен человек, – думал юноша. – Пока я шел и чувствовал боль, я все же шел, но с тех пор, как я увидел все эти гнойники и нарывы, я, кажется, ни шагу больше не пройду. Потому что на том, что я вижу, на таком не ходят!»
Иннокентий упал на спину, положив книгу под голову и, умаявшийся, заснул прямо в придорожных зарослях.
Проснулся под вечер. Невыносимо хотелось пить. Иннокентий огляделся, нет ли где поблизости ручья. Однако насколько хватало глаз стелились непролазные кусты, прерывающиеся желтым трактом. Юноша поежился, вечерний холодок начал забираться за ворот. Надо было идти.
Он встал, но тут же снова сел, едва не завыв от боли. Ноги были изодраны, наступить на них не было никакой возможности. Оставалось одно – ждать подводы, вдруг какой-нибудь мужичок с утра пораньше и поедет по своей крестьянской надобности.
С рассветом стало совсем холодно, появилась роса, Иннокентий дрожал не на шутку. Замерзший, голодный, заслышав стук копыт по дороге, он на четвереньках подполз ближе. Встал у дороги на коленках и замахал руками проезжавшему:
– Дяденька, помоги!
Дяденька, как вскоре выяснилось, был не склонен помогать всяким придорожным просильщикам. Вытянув вожжами по спине старой клячи, тянувшей на себе полную телегу сельскохозяйственного добра, он одарил Иннокентия на прощание широким щелчком кнута через всю спину. От удара и голода Иннокентий, потерял равновесие и рухнул головой о торчавший тут же камень.
