Е. Гитман
Победа в лабораторных условиях
Часть первая
Глава первая, в которой Генрих находит неприятности и видит чудо
Работа на фабрике заканчивалась с первым вечерним ударом колокола. Нужна была определённая сноровка, чтобы точно в это время сложить инструменты, снять фартук и выскочить за двери до того, как перед ними соберётся длинная очередь.
Генрих был, во-первых, шустрым, а во-вторых, опытным – он успел вылететь на улицу до того, как образовался затор, глотнул воздуха и закашлялся.
В Нижнем Шеане вторую неделю стояла удушающая жара. Город насквозь провонял тухлой рыбой. Про себя Генрих думал, что от этого запаха уже не избавиться – как ни мойся, всё равно останется. А пыль въелась в волосы, кожу и одежду – тоже, кажется, навсегда.
Мимо по широкой улице прошёл Жёлтый патруль. Генрих проводил отряд взглядом – под светящимся магическим куполом наверняка было прохладно и свежо. Белые костюмы и жёлтые солнечные плащи патрульных ничуть не испачкались.
Отвернувшись, Генрих сплюнул на брусчатку, растёр ботинком плевок и протянул: «Подумаешь!»
Не станет он им завидовать, вот ещё. И нарочно свернул в проулок вместо того, чтобы короткой дорогой пойти по улице следом за патрулём.
Из-за жары город казался опустевшим. Все, кто уже закончил работать, попрятались по домам, половина лавок из-за опущенных ставней казались закрытыми, хотя двери то и дело отворялись. Проходя мимо булочной, Генрих принялся свистеть себе под нос матерную песенку, которую сегодня подслушал у красильщиков в цеху – это отвлекало от мысли о том, каково сейчас было бы съесть кусок свежего хлеба. Или не очень свежего. Даже сухарь, пожалуй, был бы неплох.
Генрих сегодня остался без обеда – на последнем уроке он увлёкся решением задач с новой формулой и совершенно забыл о времени, так что ему не досталось даже сомнительного фабричного супа. Вместо него – затрещина от мастера за опоздание. А от завтрака остались только воспоминания.
В карманах было полно всякой всячины, но только не денег – не то чтобы он надеялся их там отыскать. Зато там валялись моток проволоки, отвёртка, складной нож, пара почти разрядившихся кристаллов и прочая мелочёвка. Потерев пальцем бок кристалла, Генрих принялся оглядываться по сторонам. Он не сомневался, что ему что-нибудь подвернётся. Он рассматривал старые серые дома, и тут ему на глаза попалось открытое окно.
Он подошёл ближе и осторожно заглянул.
В мясной лавке сломался ветряк, и толстяк-хозяин изнывал от жары. Он обмахивался грязным серым фартуком, но, похоже, помогало это мало. Стараясь не попасться на глаза, Генрих присмотрелся к ветряку – он слабо подёргивал серо-коричневыми от пыли лопастями, но не двигался и не давал никакой прохлады. С ветряками за это лето Генрих имел дело неоднократно, но вот так с ходу определить, что случилось с этим старичком, конечно, не мог. Хорошо, если просто перегорел кристалл или стёрлись шестерёнки. А если что-то треснуло в моторе?
Мясо на магическом леднике выглядело ещё привлекательнее, чем булки. Сразу представилось, как мама обрадуется, если он принесёт домой цыплёнка или несколько бычьих хвостов.
Мясник перестал обмахиваться фартуком и им же вытер пот со лба и из-под длинных мокрых усов. Покряхтел.
Генрих прикусил губу – и решился. Пригладив волосы, он открыл дверь в лавку и вошёл. Мясник дёрнулся было, заулыбался – и тут же скис, увидев его.
– Нету для тебя ничего, – рявкнул он, – пшёл вон! Близко не подходи к моей лавке, пока твоя мамка-шлюха не вернёт деньги!
По позвоночнику прошёл холодок, в желудке стало тяжело, на языке – горько. Но Генрих удержал резкий ответ и заискивающе наклонил голову:
– Не ругайтесь, сударь Рейдж. Я на следующей неделе на фабрике получу деньги, сразу вам принесу, всё до медяка. Триста кредитов.
– Триста, – проворчал мясник, – полторы тыщи не хочешь принести?
Генрих сомневался, что мясник получит и триста, – в конце концов, они с мамой не ему одному должны. Но ответил:
– Заработаю, сударь Рейдж, и верну.
– Скорее в Верхнем городе снег пойдёт, – махнул рукой мясник. – Так чего надо? В долг не проси.
– А если не в долг, а за услугу? – Генрих наклонил голову к плечу и хитро прищурился. – Как это вы без ветряка в такую погоду, сударь Рейдж? Жарко же!
Маленькие глазки мясника превратились в щёлочки.
– А тебе до этого что?
– Я вам его починю. Пока вы вызовете мастера, пока к вам кто-то придёт. Жару ещё на две недели обещают.
Вздохнув и снова помахав на лицо фартуком, мясник сел на табурет и решил:
– Валяй. Сломаешь – вызову патруль и скажу, что ты меня обокрасть хотел. Ясно? – И, смягчившись, добавил: – Вон стремянка.
Дважды повторять Генриху было не нужно. Он метнулся за лестницей, установил её посреди лавки, быстро скрутил ветряк, осыпав себя пылью, и расположился в углу. Кристалл и правда перегорел – Генрих заменил его на один из своих, хоть немного рабочих. Подтянул пружину, нашёл, где слетела шестерёнка, и быстро закрепил её на месте проволочным креплением. Смазав весь механизм маслом, он прикинул время и наморщил лоб. Вся починка заняла у него минут пять, но он знал – хозяева не любят платить, если видят, что работник не устал. Так что он то и дело вытаскивал из кармана инструменты, крутил лопасти и даже прикусил кончик языка от натуги.
– Что, трудновата работёнка вышла? – ехидно поинтересовался мясник.
– Я его одолею, сударь Рейдж, – заверил его Генрих.
Было жарко как в печке. Интересно, а мясник не пытался лежать на леднике, под энергетическим щитом? Генрих на его месте обязательно попробовал бы. Он представил, как жирный сударь Рейдж устраивает свои бока на прилавке, и с трудом сдержал смех, замаскировав его натужным мычанием.
Ещё через пятнадцать минут Генрих промямлил:
– Ну, кажется, получилось, сударь Рейдж.
И, не дожидаясь ответа, он влез на стремянку и прикрутил ветряк на место, нажал на центр, активируя кристалл, и подставил лицо прохладным потокам пыльного воздуха. Ветряк заработал.
Генрих слез, убрал лестницу, а мясник, подойдя в центр лавки, встал под ветряк и зажмурился от удовольствия.
– Работает, сударь Рейдж.
– Вижу, что работает, – неохотно согласился мясник. – Не думай, что заслужил тут деликатесов каких.
Но всё же подошёл к прилавку, осмотрел ассортимент, морща нос, и наконец выбрал говяжью кость с мясом. Сунул в бумажный свёрток и кинул Генриху.
– Хватит с тебя.
После паузы Генрих ответил:
– Спасибо, сударь Рейдж, – и вышел из лавки.
Мастеру за работу мясник заплатил бы пятьсот-семьсот кредитов, никак не меньше. На эти деньги можно купить два килограмма хорошего мяса. Но увы, Генрих не мастер и очень долго ещё им не станет.
***
Генрих Мортон жил с матерью в трущобах Нижнего Шеана, там же, где и вся прочая беднота столицы. Это был худой, невысокий для своих десяти лет красивый мальчик. Тёмные, почти чёрные волосы у него были подстрижены так, что закрывали уши, но лежали аккуратно – не лезли в лицо. Синие глаза смотрели внимательно, двигались быстро, подмечая детали. Улыбка оживляла всё его лицо – оно делалось невероятно обаятельным. Генрих отлично знал об этом и не стеснялся пользоваться, особенно когда нужно было что-то выпросить, выторговать или, не дай Всевышний, убедить патруль, что ничего не натворил. Работа на деревообрабатывающей фабрике, куда Генриха взяли год назад, испортила его руки: некогда слишком изящные для бедняка, они огрубели, покрылись цыпками, ссадинами и занозами. Те немногие соседи, кто замечал его, умилялись – какой умный и симпатичный мальчик растёт. Но, в основном, людям было плевать на него – он рос вместе с толпой неприкаянных детей, у которых родители слишком заняты, чтобы уделять им время.
Среди одноклассников Генриха были те, кто уже состоял в мелких бандах, кто пристрастился к курению, кто воровал. Были и другие – они играли в великих магов, мечтали пробиться в Верхний город и часами сидели над обрывками бумаги, рисуя идеальные цветы и надеясь, что вот-вот сумеют ощутить в себе силу и эти цветы оживить. Что до Генриха, то его не интересовало курево, воровство и золотые горы, которые обещали в бандах. Не привлекала его и глупая детская мечта стать магом – он точно знал, что всё равно не выйдет, с этим надо родиться. Зато Генрих мечтал стать изобретателем. И на его вкус, это было куда лучше.
Он обожал представлять, как вырастет, станет богатым и знаменитым и как въедет в Шеан на самоходном экипаже собственной конструкции. И будет жить в доме на центральной улице. И на столе у него будет стоять прибор из красного дерева с зелёной бархатной отделкой и со стеклянной чернильницей – как у директора школы. Или ещё лучше.
Эта фантазия достаточно захватила Генриха, чтобы он не заметил, как добрался до дома. На узкой лестнице, ведущей на чердак, он остановился, отмахнулся от радужных видений счастливого будущего и прислушался. Вроде бы было тихо.
Сделав ещё несколько шагов, он вышел в узкий деревянный коридор, где с трудом могли бы разойтись два человека, прошёл мимо квартиры сударыни Зави, чернокожей ворчливой старухи, мимо квартиры семейства Ливов, которые постоянно колотили друг друга, и, наконец, остановился возле собственной двери и прижался к ней ухом. Но нет, кажется, посторонних там не было – он осторожно толкнул дверь.
– Генрих, дорогой! – тут же воскликнула мама, откладывая шитьё и поднимаясь навстречу. – Ты поздно!
Быстро поцеловав маму в щёку, Генрих сунул ей в руки бумажный, слегка подтекающий куль, пояснив:
– На ужин нам, – и юркнул за ширму, мыться. С водой было туго, но всё же он сумел отмыть от пыли лицо, обмыть подмышки и ноги и почистить ногти.
Вообще-то, в доме был водопровод. Но он сломался полгода назад, и никто не рвался заняться починкой. Генрих на крыше установил резервуар для воды – когда шли дожди, он наполнялся до краёв. От резервуара в дом он протянул металлическую коленчатую трубку, в каждое колено которой заложил фильтр – уголь и песок. На конце трубки, над ведром, располагался кран. Сейчас из-за жары вода собиралась только с выпадением росы, и её едва-едва хватало. Генрих всю голову уже сломал, как создавать росу самостоятельно, но пока ничего не придумал и в школьной библиотеке не нашёл.
Квартира, где жили Генрих с матерью, была небольшой. На пространстве размером с половину деревенского домика, разделённом несколькими ширмами, помещались две кровати, одна большая и с красным шёлковым покрывалом, а другая узкая, но с тёплым одеялом, маленький столик, служивший и обеденным, и рабочим, закуток с водопроводными кранами и тазом для мытья и газовый очаг.
Переодевшись в чистую рубаху, Генрих вышел из-за ширмы и пристроился в углу стола. Мама уже суетилась возле очага. Прикинув, сколько ждать обед, Генрих заглянул в корзину на окне и достал сухарик, сунул в рот и сел за домашнее задание. Он предпочёл бы, чтобы им задавали решать математические задачи, но увы – ему предстояло учить главу «Слова Всевышнего».
Суп варился. Заветы Всевышнего со скрипом оседали в голове. Мама время от времени задавала вопросы о школе и работе, наконец спросила:
– Если я смогу зарабатывать больше, ты бросишь фабрику?
Генрих поднял голову от книги, запомнив строчку, на которой остановился, и подозрительно посмотрел на неё:
– Как это ты сможешь?
Мама отвернулась к очагу и ответила тихо:
– Смогу, и всё тут. Будем есть мясо два раза в неделю.
– Мам?
Повисла долгая пауза, наконец мама ответила ещё тише:
– Добрый человек мне встретился, хороший. Пообещал платья привозить в починку, шторы на пошив.
С трудом Генрих сдержал раздражённое: «Я не маленький, хватит рассказывать мне эти сказки!»
Мама всегда так говорила, когда находила нового мужика из числа тех, гостей. Чушь! Как будто хоть кто-то отдаст дорогие платья в ручную починку.
– Я говорил с мастером цеха, – вместо ответа сказал Генрих, – ещё год, и мне станут поручать работу со станком. Там оплата выше. Ты только подожди немного.
Он не видел маминого лица, но не сомневался, что оно красное. Закрыв книгу, Генрих продолжил спокойно:
– Прогуляюсь немного до ужина.
Прихватив по дороге лёгкую деревянную дощечку, он вышел из квартиры. Просьбу возвращаться не слишком поздно пропустил мимо ушей.
Ещё год, он не соврал, и он сможет встать за станок. Пусть только на полдня, но всё же – оплата будет кредитов девятьсот в неделю. Он сможет сам платить за их с мамой квартиру, и ещё останется на еду. Мама будет только шить, пусть за это и платят мало. Им как раз хватит. И никаких гостей больше. Никаких опасений – можно ли зайти домой. Никаких синяков у мамы на лице.
Генрих сжал руки в кулаки. Хотел бы он быть старше!
Иногда он думал, что, будь у мамы не такие длинные блестящие медные волосы, на которые торговки париками то и дело заглядывались, будь у неё грубее кожа и больше морщин, им было бы спокойнее. И гостей к ней ходило бы куда как меньше.
На улице повисли длинные сумерки. Ещё было достаточно светло, фонари не зажглись, но дневная жара сошла, как будто даже ветром повеяло. Генрих, легко ориентируясь в переплетении узких улочек шеанских трущоб, выбрался к пересохшему фонтану перед школой, сел на бортик и свесил ноги.
Людей вокруг, считай, не было. Мимо прошли женщины из приличных, с корзинами. Пробежала оборванная грязная девчонка в коротком платье, со сбитыми коленками. Пара пьянчуг торчала у питейного заведения, ждали открытия. Генрих прикинул в уме: как далеко отлетит на пыльную дорогу правый, если не успеет отойти от двери. Добавил в задачу необходимые условия: силу торговца, мужика рослого и крепкого, скорость открытия двери, вес пьянчуги, полученное им ускорение, инерцию… И решил, что приземлится тот аккурат в кучу навоза. Негромко засмеялся. Ему захотелось теперь, чтобы дверь открылась побыстрее – проверить, правильно ли он посчитал.
От скуки он достал из кармана ножик и начал резать из дощечки игрушку: туловище с головой отдельно, руки и ноги – отдельно, чтобы потом закрепить болтами и соорудить простенький механизм. Выйдет как надо – мелким Ливам отдаст, пусть играют. Дерущиеся зайцы, которых Генрих им вырезал месяц назад, у них до сих пор в порядке – берегут.
Закончив работу, Генрих сунул детальки обратно в карман и посмотрел на фонтан. Он был, наверное, раньше красивый. В центре каменной чаши стояла девушка в длинном платье и со смешной причёской. Она подняла руки, словно собралась танцевать. Или летать. Вообще-то, из кончиков её пальцев должны были бить струи воды, но Генрих этого уже не застал – всё время, что он посещал школу, фонтан не работал. Подписи отсутствовали, но считалось, что это Благодетельная Магарет, чьим именем и была названа школа. Правда, парадный портрет изображал сухую старушку с поджатыми губами, но почему-то все ученики всех поколений утверждали, что в фонтане – она же, но молодая. Выпускники с ней целовались, как говорили, на удачу. Генрих поднял голову, разглядывая грязное, побитое, загаженное голубями лицо Магарет с отколотым кончиком носа, и решил, что целоваться с ней не станет ни за что. Страшная.
Опасность Генрих почувствовал спиной, как собака. Дёрнулся, заозирался, но спрятаться не успел – из тёмного переулка вышла компания его одноклассников. Именно те, с кем Генрих предпочёл бы не встречаться как можно дольше. Только не сегодня. Только не после того, как подделал почерк Рика и исписал доску всякой похабщиной. Рика, к удовольствию многих, в том числе и самого Генриха, наказали – отхлестали прутом при всём классе.
Надо сказать, Рик заслужил – на прошлой неделе он дважды уничтожал домашнюю работу Генриха, один раз запер его в туалете, так что тот едва не опоздал на работу, и выдал немало затрещин. Десяток ударов по белым жирным ляжкам – скромная расплата. Но Генрих сомневался, что Рик способен понять концепцию справедливого возмездия, – поэтому присел за бортик фонтана и отчаянно понадеялся, что Рик и вся компания пройдут мимо.
Напрасно.
Голоса приближались, и вот уже Генрих начал разбирать в общем гуле отдельные слова: «усы», «сиськи», «уписается», «жопа» и ещё парочку междометий. Выделить из этого хоть какой-то смысл не удавалось до тех пор, пока самый щуплый из подпевал Рика не полез в фонтан и не достал баночку краски. Тогда Генрих догадался: компания решила подрисовать Добродетельной Магарет усы и ещё пару деталей, а потом понаблюдать за реакцией руководства школы на утреннем построении. Генрих ещё ниже пригнул голову, предпочитая не видеть художеств, но зато остаться необнаруженным.
Сначала всё шло отлично. Компания гоготала, пахло краской. Уродование статуи – всё, что их занимало. Но потом Рик сказал:
– Сиськи поярче обведи! – и пошёл по кругу, чтобы насладиться результатом.
Генрих быстро прикинул. Останется на месте – его зажмут и побьют с гарантией. Побежит – и, может, оторвётся. Или же его всё равно побьют, но он хотя бы попытается.
В этот момент дверь питейного заведения распахнулась, мужик отлетел и приземлился точно в кучу навоза. Рик и компания отвлеклись, заржали, и Генрих решился – резко вскочил на ноги и, не оглядываясь, рванул в сторону центра. Домой этих придурков он вести не собирался.
– Мортон! Да это Мортон! – крикнул Рик. – Лови гадёныша!
Генрих нёсся, не оглядываясь назад. Он знал трущобы как свои пять пальцев, без труда срезал путь, перепрыгивал через бочки, обходил кругом вонючие свалки, но всё равно слышал за спиной ругань, топот и грохот. Сам Рик, мелькнуло у Генриха в голове, далеко уж точно не убежит, с поротым задом. К сожалению, остальные члены банды были здоровы и бодры.
– Иди слева, загони его в яму! – послышался крик.
Дыхание уже начинало срывать, но соображал Генрих по-прежнему хорошо. Они разделились. Слева и правда можно зайти – будет плохо. Пригонят к городской выгребной яме – он в жизни не отмоется.
– К яме! – повторил кто-то радостно. – К яме его!
И тогда Генрих принял волевое решение. Не позволит он загнать себя в яму. Пусть так бьют. И он, словно не услышав криков, побежал налево, точно навстречу половине преследователей. С длинным жилистым Лином он столкнулся на перекрёстке, Лин выбросил вперёд узловатый кулак, Генрих увернулся, сделал подножку. Лин рухнул, но потащил его за собой, и они оба покатились в пыли. Генрих ещё нанёс Лину пару болезненных ударов, но потом налетели остальные, и он скорчился, защищая голову и живот.
Даже Рик дохромал – Генрих слышал его низкое противное гоготание.
Сначала сверху и с боков сыпались удары. Потом полетели плевки. Генрих сжимал зубы, закрывал глаза и просто ждал. Ему было больно – но он знал, что это закончится. Закончится – если не сопротивляться.
– Ща я его обоссу, – объявил Рик, когда остальные устали пинать Генриха.
Компания захохотала.
«Обоссыт», – с уверенностью понял Генрих. И потом ещё всем в школе расскажет.
– А ему не привыкать, – пискнул Джилл, тощий, мелкий и злой, как крыса, – шлюхин сын, мамкины мужики с ним и не такое творят. Да, Генрих?
Генрих зажмурился ещё крепче и пообещал себе, что Джилл за эти слова ответит. Обязательно ответит. А Рик и остальные – за…
Ничего не происходило.
Никто больше не кричал, вонючая горячая струя не полилась сверху.
Всё замерло.
А ещё, сквозь пыль и кровь, Генрих почувствовал запах грозы, такой знакомый, такой забытый, такой близкий.
– Всевышний! – раздался сверху высокий девчоночий голос. – Отвратительно! Мальчик, ты жив? Мальчик?
Прохладная ладонь коснулась его головы.
С трудом сглатывая, Генрих чуть разогнулся, приподнял голову, повернул её, ощущая боль в шее, и вдруг увидел чудо.
У чуда были большие светлые глаза, кожа в веснушках, светлые с рыжиной волосы. Чудо кусало бледную губу, хмурило брови.
– Мальчик?
С трудом сообразив, что это зовут его, Генрих заторможенно ответил:
– Со мной всё хорошо.
– Тебя побили! Чудовищно! Папа говорил, что на улицах Нижнего города творится дикость, но такое! Я думала… – Чудо осеклось и добавило тише: – Прости. Тебе, наверное, больно?
Нет, Генриху не было больно. Ему было хорошо. Он лежал в пыли, у него был разбит нос, спина превратилась в один синяк, но ему было очень хорошо – потому что рядом было его чудо.
– Всё хорошо, – повторил он и улыбнулся.
– У тебя кровь, – чудо улыбнулось. – Я остановлю.
Сильнее запахло грозой, по всему телу Генриха прошла волна прохлады и свежести.
– Лучше?
Генрих помотал головой. Поднял руку к носу, потрогал – крови не было. И сам он чувствовал себя как будто… чистым.
Встав на ноги, Генрих ещё раз помотал головой – и понял, что чудо чуть ниже его ростом. Это была девочка его лет или немного младше. На ней было голубое длинное платье, её светло-рыжие волосы были заплетены в толстую короткую косу.
– Ты красивая, – ляпнул Генрих, тут же пожалев о своих словах.
Девочка покраснела так сильно, что стало видно в свете тусклого фонаря. Чтобы как-то отвлечь её от этих слов, он добавил:
– Я Генрих. А ты?
– Марика Д… – она прикусила язык. – Просто Марика.
– Ты меня спасла. Спасибо!
– Я рада, что оказалась здесь, – улыбнулась Марика, и только тогда Генрих сумел оглядеться вокруг.
До этого он мог видеть только Марику, но теперь заметил, что вся компания Рика стояла рядом без движения, даже не моргала. Рик частично расстегнул штаны.
Поймав его взгляд, Марика сказала сурово:
– Пусть стоят так! Чары сами рассеются через час, к этому времени у них всё затечёт! Будут знать…
Генрих, который размышлял, не нарисовать ли ему на Рике что-нибудь интересное, пока тот неподвижен, при этих словах великодушно махнул рукой и сказал:
– Пусть стоят! Пойдём от них лучше? Как ты здесь оказалась, ты же ведьма?
Марика хихикнула:
– Я сбежала! Меня, конечно, найдут, но это когда…
– Сбежала из Верхнего города? – охнул Генрих. – Тогда тебе, наверное, нужна экскурсия!
Марика рассмеялась, а Генрих, почувствовав огромный прилив сил, протянул ей руку:
– Пойдём, покажу тебе здесь всё!
Он чуть не умер от счастья, когда Марика схватилась за его ладонь, и они вместе направились к центру города.