Егор Букин
Надежда и отчаяние
Глава шестая
Я шел по огромному лесу. Вокруг лишь сотни деревьев, из-за тумана казавшиеся мрачными и мертвыми. Я шел по этому лесу, а вокруг возникали чудовищные образы, не имевшие четкой формы, но нагонявшие страх, до того сильный, что даже перед глазами все плыло. Под грузом отчаяния, завладевшего моим сознанием, слабели ноги; я упал на колени. Тело могло лишь слегка поворачивать головой и смотреть вокруг. Я видел порой людей, которые бродили по этому лесу из стороны в сторону, точно потерянные. Но я видел и далекий-далекий свет – не знаю что это, но оно непреодолимо звало меня в дорогу, манило к себе. С дрожащими ногами я поднялся и, опираясь о деревья, продолжил идти.
Сознание вернулось ко мне в подъезде, где я лежал под разбитыми почтовыми ящиками. Когда я окончательно пришел в себя, отправился вверх по лестнице, домой. По приходе я сразу рухнул на кровать.
Очередной бестолковый день из трехсот шестидесяти пяти таких же бестолковых дней в году, из которых состоит моя бестолковая жизнь. С тоски я думал было удавиться, но потом не нашел в себе сил даже подняться с кровати. Лишь через несколько минут я-таки смог встать, заварить чай и подойти к окну. Небо своим черным беззвездным куполом накрыло город.
Я прошел на кухню, зажег свет. Часовая стрелка стояла на пятерке, минутная на двенадцати. Холодильник встретил меня пустыми металлическими полками и тусклым желтоватым сиянием маленькой лампочки. Беру упаковку с яйцами, материал которой так и останется для меня чем-то неизвестным, с легким скрипом открываю крышку, достаю три яйца. Легкий треск зажигающейся спички. Щелчок ручки, вспышка синеватого пламени. На сковороде недовольно зашипело масло. Пара секунд и вот уже на ней шкварчат и исходят приятным ароматом похожие на ромашку яйца. Сплошной белый лепесток вокруг и желтая пыльца посередине. В голове такая куча мыслей, что я все делал очень медленно. Медленно ел, съедая одну ложку в пять минут; медленно мыл посуду, натирая ее губкой минут десять; медленно мылся, стоя под душем, точно безжизненное дерево под дождем.
Через некоторое время сон более-менее начал отходить в сторону – наверное, чай и душ слегка взбодрили меня. Для окончания моего ритуала просыпания, который я практиковал вот уже порядка четырех лет, оставалось лишь выйти на улицу. Холодный воздух очень хорошо прогоняет сон. Сначала поднялся на один этаж, потому что на моем нет мусоропровода, а затем спустился по лестнице, потому что лифт сломался. День был печальный и грустный. Солнца не было вовсе. Облака пеленой застилали хмурое дождливое небо. Дождь дробил в город своими грязными каплями. Погода в этом году просто ужасная. И вновь сплин сковал своими цепями мое сердце и укутал своим покрывалом мой мозг. Зачем жить на свете? – возник в моей голове вопрос. Зачем же я живу на свете? – возник второй вопрос.
Я вдруг вспомнил день, который, как мне казалось, должен был стать коренным переломом в моей жизни…
…Я сидел у подъезда и курил, смотря на осеннюю кашу впереди себя: мокрая грязь, опавшие листья, бычки, бумажки, пивные банки. Я повернул голову и увидел человека, шедшего мне навстречу с блокнотом в руках. Когда он подошел поближе, я смог его рассмотреть: голубоглазый мужчина лет тридцати с небольшой бородой, одетый в черное пальто. Казалось бы, ничего необычного, но он был единственным человеком, которого я увидел на улице (кто в здравом уме будет гулять в шесть утра?).
– Что грустишь? – спросил он неожиданно. Я выпустил клуб дыма и отвернулся от него. От незнакомца разило алкоголем.
– Да я не грущу.
– Я же вижу.
– А есть повод радоваться?
– Каждый новый день – это повод радоваться.
– Может быть, только для вас. Для меня каждый новый день – это повод отчаиваться.
– Да с такими рассуждениями и до могилы недалеко.
– А я и не против.
Он замолк; долго и пытливо смотрел на меня. Я прятал глаза. Затем он повернулся, встал рядом со мной и предложил пойти вперед; я молча кивнул. Некоторое время спустя мы добрались до скамейки, удобно стоявшей прямо под фонарем. Он посадил меня, а сам встал напротив. Не знаю почему, но незнакомец внушал непередаваемое доверие. С любым другим человеком я бы наверняка никуда не пошел, но здесь было что-то из ряда вон выходящее. Хотя вполне возможно, что мне было плевать. Даже если бы он меня убил.
– Можешь звать меня Андрей, – чуть улыбнулся он и протянул мне руку.
– Макс, – сухо ответил я и протянул свою руку в ответ.
– Дай угадаю, тебе очень плохо из-за чего-то?
– Да. Из-за жизни.
Он усмехнулся и открыл блокнот.
– Наверное не из-за жизни, а из-за ее кажущейся бессмысленности?
– Почему же «кажущейся»? – поднял я на него глаза, до этого смотревшие на лужицу, покрытую тонкой-тонкой корочкой льда.
– Потому что у тебя наверняка есть великая цель. Ты ведь не просто так родился.
– Мне кажется, что я родился для того, чтобы страдать.
– Пока ты продолжаешь так думать, так и будет. Твои мысли определяют твое существование. Все, о чем ты думаешь, воплотится в жизнь. Это лишь вопрос времени, веры и упорства. Главное, найди то, чем хочешь заниматься и измени этот мир.
– Легко сказать, Андрей. Я много думал о том для чего и ради чего живу, искал себя, пробовал то одно, то другое, но мне все быстро надоедало, и ни черта не получалось. Как тут можно не опустить руки?
– То есть ты давно думаешь о смысле жизни?
– Лет с пятнадцати. Это что-то меняет?
– Это меняет все, брат. Я заметил одну простую истину: если человек рано начинает думать о смысле жизни, значит он был создан для чего-то великого. Вспомни: хоть кто-то из твоих знакомых, друзей или родственников задумывался о смысле своего бытия? Именно, нет. А значит они не были созданы для высокой цели, значит они были созданы для чего-то другого. Но ты, – он указал на меня пальцем, – ты исключение. Тебе лишь нужно понять, как бы ты хотел послужить человечеству, как бы ты хотел изменить мир. Ты ведь хочешь этого, да? – сказал он с улыбкой.
Я равнодушно посмотрел на него. Во мне ничего не шелохнулось. Однако я точно знал ответ на его вопрос.
– Можешь не отвечать. Я и так все вижу. Девяносто процентов людей не имеют такого желания; они лишь гонятся за деньгами и развлечениями. Да, они могут разбогатеть, могут даже обрести славу, но изменят ли они этим мир, останутся ли они в истории? – Андрей сам медленно покачал головой, будто он разговаривал с глупым ребенком, которому надо было все объяснять. – Верно. И вот скажи мне, что бы ты выбрал: прожить спокойную долгую жизнь, быть может заработав хорошие деньги и обретя какую-то известность, или прожить лет двадцать-тридцать, но стать легендой, поменять человечество, навсегда остаться в истории как великий человек?
– Я бы выбрал второе.
– Красавец! Так если ты действительно хочешь этого не из одного лишь честолюбия и меркантильности, то начни делать то, что тебе нравится, становись в этом деле лучше других и наконец достигни такого уровня в этом деле, чтобы ты остался в веках.
– Но как я могу достигнуть высокого уровня в чем-то, если другим во всех делах банально больше везет? Да взять хотя бы одного моего друга: ему фортуна помогает просто во всем – я не преувеличиваю – во всем!
– Брат, запомни одну простую истину: везение временно. А путь к мечте, к великой цели твоего существования должен прокладываться не при помощи фортуны и случайностей, а при помощи работы и упорства.
– А что толку трудиться, если в меня все равно никто не верит? – Я швырнул окурок в покореженную металлическую урну, стоявшую рядом.
– Есть одно очень хорошее словосочетание: на зло. Трудись на зло другим, трудись тогда, когда в тебя никто не верит, даже родная мать, трудись тогда, когда от тебя все отвернулись, трудись, чтобы доказать всем этим людям, что ты чего-то стоишь. В этом деле главное иметь огонь в глазах и быть мотивированным. А если мотивация пропадает (такое часто бывает), вспоминай кого-нибудь, кто когда-то вложил ее в тебя. Поверь, в меня тоже никто не верил, все мои слова об изменении мира воспринимали лишь как басни глупого мечтателя, но я наплевал на них и продолжил идти вперед и, самое главное, не боялся мечтать, ведь если ты можешь представить что-то в своем мозгу, то ты можешь воплотить это в жизнь.
– А…
– Поставь точку в прошлом и начни сражаться за будущее.
Не знаю почему, но после услышанного я ощутил душевный подъем. Да, Андрей говорил простейшие вещи, но говорил он их с таким огнем в глазах, с таким запалом, что слова эти придавали каких-то сил, побуждали к действию, даже вызывали мурашки. Я вдруг осознал, что если так и продолжу вести меланхоличную жизнь, продолжу плыть по течению, если не начну превозмогать и менять себя, то проживу ту самую спокойную и никчемную жизнь, как тот Щеголев и сотни тысяч ему подобных. Я уверен, что был создан для великого, и теперь нужно работать, и действительно достигнуть великого.
Я поплелся домой с невероятным душевным подъемом, бубня себе под нос, что все будет прекрасно, что пора начинать менять свою жизнь, что скоро все узнают обо мне, что скоро я изменю этот мир и человечество. Правда, я понятия не имел, как именно я буду все это делать… но смена образа мыслей тоже неплохое начало. С часа три я бродил по улицам, ощущая действительно настоящую радость. Вновь я поймал себя на мысли о странности и двойственности своего характера, ибо всего три часа назад я хотел прыгнуть с крыши, а теперь уже хочу жить полной жизнью.
…Картина перед глазами рассеялась. Теперь эти воспоминания не вызывали ничего кроме смеха. Какая же глупость, Боже ты мой! Мне потребовалось несколько лет, чтобы понять одну простую истину: чем меньше ты думаешь о смысле жизни, тем счастливее ты живешь.
***
Сизая дымка легким туманом расползалась по кухне. Тихо-тихо жужжал кулер в ноутбуке. Белый свет от пустого листа в «Word» ужасно больно бил в глаза. В голове слишком много мыслей и они, подобно машинам на автомагистрали, носятся с огромной скоростью; их невозможно собрать, структурировать и записать; они возникают, стремительно проносятся и исчезают, заменяясь другими. Я плюнул и закрыл программу. Открыл браузер и зашел в «VK». Новых сообщений нет. Зашел в диалоги. Взгляд сразу устремился на нашу с ней переписку. Я уже третий день подряд захожу в нее, обновляю несколько раз страницу и снова выхожу. Я закрыл вкладку, как вдруг услышал какой-то звук. «Неужели сообщение?» – с быстротой света пронеслось в голове. Я быстро кликнул на «VK». Ничего… Просто показалось…
Я ввинтил сигарету в консервную банку из-под бычков в томате, откинулся на спинку стула и задумался. Боже, мыслимо ли, чтобы человек занимал в голове столько места всего на четвертый – четвертый мать его! – день знакомства. Я чувствовал, что очень хочу, чтобы она написала, чувствовал, что хочу зайти и проверить этот чертов мессенджер, чувствовал, что хочу написать сам.
Не-е-ет… Я же знаю, чем для меня, как для самого неудачливого человека в мире, может закончиться моя привязанность. Проходили уже… Может, и Даша всего лишь хочет подшутить надо мной, а затем прилюдно опозорить? От людей можно ожидать чего угодно, и я привык ожидать от них только плохого. Все эти ожидания часто сбываются. Ну ведь не может такая красота никому не принадлежать. Впрочем, даже если она еще никому не принадлежит, то она все равно не может быть моей. Это было бы слишком хорошо.
Я должен задушить эти чувства, беспощадно раздавить их, как зарождающиеся цветы, которые мы топчем ногами на земле.
Однажды моя двоюродная сестра рассказала мне историю, как она насильно давила в себе чувство влюбленности к одному человеку, который встречался с ее лучшей подругой. Удивительно, но это сработало. Но – кто бы мог подумать – со мной это не работало вовсе. Я не брал в руки телефон, ходил по улицам туда-сюда, стараясь себя вымотать, чтобы подавить в себе все чувства. Странно, раньше я так делал, чтобы не думать об отказе, теперь я так делаю, чтобы не думать о возможном согласии.
Я запрокинул назад голову и уставился в белый, с мелкими трещинами, потолок. А может пора перестать врать самому себе? Я же снова хочу всего этого. Снова ищу случая напороться на те же грабли, чтобы они были точно такими же, с точно такой же ручкой! Я не хочу… Черт, но здесь мое желание бессильно, ведь мое сердце всю жизнь было сильнее головы. И снова кричать, и бегать от радости, от переполняющего восторга, а потом выть и рвать на себе волосы от отчаяния.
«Бз-з», – дернулся на столе телефон. Я перевел взгляд на экран. «VK. Сейчас». Спустил взгляд чуть ниже. В белой рамочке точно спасительный свет: «Дарья Светлова», еще чуть ниже: «Привет, как дела?». Я растер лицо руками. Что ж, боль стоит всех этих радостей. Что ж, значит я все-таки создан, чтобы страдать.
Часть вторая
Глава первая
Рассеянный грязно-оранжевый свет выхватывал из тьмы вечера остановку – скамейка в окружении разбитого стекла. Я стоял подле урны и стряхивал в нее пепел, созерцая противоположную сторону дороги: люди аккуратно двигаются по бордюру или выходят на проезжую часть, чтобы обойти перекопанный из-за постоянного прорыва трубопровода участок дороги. В том же месте, отражая еле доносившийся до нее свет, находилась огромная грязная лужа.
А вот и мой троллейбус. Зашел. Жёлтый свет, рваные кожаные сиденья, обшарпанные металлические поручни. В троллейбусе сидят разные люди: от школьников, играющих на телефонах в «Brawl Stars», до бабушек с ручными L-образными тележками и кучей пакетов (преимущественно тканевых в клеточку). Видно и людей, которые с усталым видом или закрытыми глазами едут с ненавистной им работы, прислушиваясь только к голосу, который объявляет остановки из хрипящего динамика. Эти люди всегда навевали мне странное, настолько же необъяснимое, насколько плохое чувство. Неужели большинство детей тоже будут такими через сколько-то лет? Неужели и я, так и не добившись успеха, так и не сделав ничего великого, так и не оставив ничего после себя в истории, пойду на работу, которая будет бесить меня с каждым днём всё больше и больше, а потом буду опустошенным ехать домой на автобусе, поскольку ничтожной зарплаты в двадцать пять – тридцать тысяч просто не будет хватать, чтобы купить машину? Неужели я буду вынужден брать кредиты, ипотеку? От этого мне стало плохо. Я достал наушники, зашёл в «VK» и включил музыку. «Кукушка» группы Кино. И правда, в городе мне жить? И что самое главное: гореть ли мне звездой? Звездой…
Вопросы, которые я задаю себе очень и очень часто… В телефоне я бесцельно обновлял новостную ленту – ждал сообщений хоть от кого-то, но прекрасно понимал, что сейчас все чем-то заняты. Они всегда чем-то заняты… Протер запотевшее стекло, чтобы не пропустить свою остановку. Как вовремя я это сделал. Автобус плавно остановился. Я вышел и сразу надел капюшон. Слабо моросящий дождь бил в мою куртку. Я всегда любил именно такой ночной дождик. Он освежает и тело, и дух. На улице уже стемнело, но до разбитого асфальта доносился белый и жёлтый свет горбатых фонарей, редко расставленных вдоль дороги. Где-то во дворах лаяли собаки; приглушенно гудели далекие машины; между домов гуляли порывы ветра, всякий раз врезаясь в меня с явным намерением сбить с ног, затем подхватить, поднять высоко вверх и унести как можно дальше. Рядом прошла шумная толпа из пяти школьников лет пятнадцати: подвороты, колонка с матерной музыкой, от который кровоточат уши… Боже, нас разделяли всего три года, но насколько же далеко я ушел от современного мира… В такие моменты нередко возникает ощущение того, что я лишний.
По пути встретил свою любимую «Пятерочку», логотип которой заливал красным неоном мокрую дорогу. Рядом со входом как обычно кто-то курил. Видимо, охранник или какой-то другой работник. Я решил зайти.
Двигаясь по узким коридорчикам среди полок с товарами, ищу нужные мне продукты. Естественно вспомнил, что холодильник абсолютно пуст, но все равно взял только одну слойку с сырной начинкой и пачку недорогого зелёного чая. На кассе как обычно спросили о наличии бонусной карты и предложили товар по акции, а именно печенье и шоколад. Я по классике отрицательно покачал головой, но попросил открыть стеллаж с сигаретами и взял одну пачку. Паспорт с меня не спросили.
Расплатившись, я вышел и двинулся домой.
Уже поднося ключ к домофону, я в очередной раз задержался взглядом на объявлениях. Снова хотят снять квартиру в моем районе, снова кто-то может починить мой компьютер или поставить новые окна, снова кто-то может помочь с тараканами, алкоголизмом и наркозависимостью, снова кто-то готов платить мне кучу денег за простейшую работу.
Усмехнувшись, я открыл дверь.
Подниматься пришлось по темной лестнице. Какой-то урод снова выкрутил лампочку. Какие-то уроды снова отключили лифт. Открыл дверь, кинул чай и булку на небольшой столик в прихожей; по приземлении они недовольно прошуршали своими упаковками; затем туда же отправились и ключи, отвечая мне злобным металлическим грохотом. Единственная грушевидная лампочка в прихожей, свисавшая с потолка на проводе, периодически моргала. Снова забыл купить новую… Взял покупки, пошел на кухню, выключив свет позади себя, чтобы лампочка могла продержаться ещё денёк-другой. Налил воду; щелкнул чайник. Сам же взял сигарету, зажигалку и пошел на балкон. Проходя через зал, я включил телевизор. Пусть тихо бубнит. Я не могу находиться в тишине даже во время чтения книг.
Наконец я на балконе. Смотрю кругом – город скоро погрузится в сон. В домах рядом горит оранжевый кухонный свет, чьи-то островки тепла и уюта, где мелькают парные силуэты. В моей ж комнате сплошная темнота. Что ж, наверное, среди миллионов этих серых девятиэтажек, среди тысяч этих стеклянных квадратиков, среди сотен этих панельных сот найдется хотя бы один человек с такими же проблемами как у меня. Но если честно, я не особо в это верю. По улицам ещё бродят люди, проносятся машины. «И куда они только идут в такое время?» – первое, что приходит в голову. Наконец я поднес зажигалку к сигарете, выдал искру и затянулся, на несколько минут отогнав все пагубные мысли о своей никчемной жизни.
Потушив сигарету о металлические перила балкона, я зашел обратно в квартиру. Чайник как раз вскипел. Кинул пакетик в кружку, залил кипятком и подошел к окну. За ним послышался отдаленный радостный смех. Глаза уперлись в эти темные силуэты, двигавшиеся в ночи. В такие моменты как никогда сильно ощущаешь, что находишься в клетке. В клетке ума. День ото дня я стараюсь найти из нее выход, стараюсь преодолеть то, что давит на меня неимоверно сильно, то, что тормозит меня, но день ото дня у меня ничего не получается. «Нет тюрьмы страшнее чем в голове», – сказал величайший музыкант.3 Но очень жаль, что он не сказал, как из нее выбраться.
Из раздумий меня вывел звук пришедшего сообщения. Я обернулся, отошел от своих фиолетовых занавесок, и подошел к ноутбуку, который одиноко, точно светлячок в пропасти, светился на столе. Сердце дрогнуло. Это написала она.
«Привет. Как ты?»
Я смотрел на этот набор букв и не мог поверить своим глазам. Я открыл переписку и много раз обновил страницу, чтобы убедиться, что это не какой-нибудь баг браузера или чего-нибудь еще (моего мозга, например). Затем поднес вспотевшие пальцы к клавиатуре и начал набирать, выстукивая характерный звук.
«Приве-е-ет! Я нормально, а ты как?»
«Отлично, я тоже! Что делаешь?»
И так постепенно завязался легкий живой разговор, растянувшийся на три часа. Три прекрасных часа, сопровождаемые перестуком клавиатуры и чаем. В кое-то веки клавиши клацали не уныло… Мы разговаривали обо всем: о любимых авторах и книгах, актерах и фильмах, музыкантах и песнях, о технических и гуманитарных профессиях, об алкоголе и коктейлях, которые она иногда любит сделать с подругой (я навсегда запомнил: яблочный сок, «sprite» и водка), о том, что порой нужно себя баловать какими-нибудь покупками (я пообещал ей, что когда-нибудь накоплю и попробую этот чертов «Pringles»). Мы говорили обо всем. Любая тема, даже самая незначительная и ничтожная, становилась захватывающей. Любая тема что-то рассказывала о ней. Я шутил, даже позволял себе шутки на грани («может тогда ты побалуешь меня» – «ха-ха-ха, я подумаю))»), делал комплименты, после которых она записывала голосовые сообщения, в которых умилялась им. Я позволял себе то, на что в жизни бы даже не решился, сгорев от чрезмерного волнения. В интернете-то я не обязан быть таким, каким в жизни. Я прокрутил в голове последний год своего существования и задался вполне резонным вопросом: а есть ли я в жизни? В интернете-то я точно есть… Да, я позволял себе то, чего в обычной жизни давно не делал: я улыбался, глядя в монитор, глядя на эти маленькие буквы, сложенные в столь приятные предложения, глядя на эту аватарку в строке чата.
«Слушай, Даш, – быстро набрал я и резко замер над клавиатурой, точно хирург, обдумывающий дальнейший разрез. Лишь спустя две минуты я решился и продолжил: –может быть, мы сходим как-нибудь погулять?»
Я, дрожавший мелкой дрожью с ног до головы, закрыл вкладку и отпрянул от ноутбука, как будто он сейчас взорвется. Прислонившись спиной к стеклу, я присел на подоконник. Посмотрел на часы, висевшие над дверным проемом – они показывали ровно полночь. Я измерял комнату шагами порядка пяти минут, потирая при этом влажные руки. Что со мной происходит? Со мной ведь уже было все это, я уже все это переживал, так почему мне снова так сложно? Так, мне ведь плевать, верно? Ну скажет «нет» и что с того? Ой, да кого ты пытаешься обмануть… Врать самому себе вообще очень глупое занятие.
Наконец я сел за пышущий горячим воздухом ноутбук, открыл вкладку и чуть ли не с закрытыми глазами навел курсор на наш диалог.
«Давай! Я и сама хотела предложить», – погладило меня по лицу сообщение.
«На следующей неделе, на выходных?» – напечатал я.
«Давай лучше через неделю. На следующей неделе я встречаюсь с лучшей подругой».
«Но мы ведь будем с тобой общаться здесь?»
«Конечно, что за вопросы».
Губы непроизвольно растянулись в улыбке. Я почувствовал, что хочу с кем-то поделиться этим, но в то же время ощутил, как будто не должен этого делать. Мне казалось, что это что-то личное и сокровенное. Я подивился сам себе: я уже считаю ее чуть ли не своей. «Какой же ты дурак…» – думал я. Навел курсор на кнопку «переслать». «Выберите кому». «Иван Щеголев».
«А-а-а-а, Ван-е-е-е-к, смотри)))», – написал я ему, распираемый радостью.
«Был в сети в 23:34»
Как обычно: когда не надо, он с «VK» даже не выходит, а как только он понадобился, так сразу не в сети. Я не хотел спать, будучи слишком возбужденным, но так как Даша ничего не писала (что меня расстроило честно говоря), я решил пожелать ей спокойной ночи. Она ответила через пять минут и поблагодарила за хороший разговор. Тут же ответил и Щеголев:
«Опа, опа, ну все, вот и девушка», – написал он. Я вновь улыбнулся улыбкой надежды в экран и ответил:
«Ну, будем посмотреть».
«Слушай, а где ты ее вообще нашел?»
Я рассказал ему.
«Ого, не думал, что такие бывают».
После этого сообщения мне и самому начало казаться, что наша с ней встреча какая-то слишком фантастическая, а сама Даша – слишком хорошая. Я перевел взгляд на баночку с фольгой, стоявшую в углу стола, и неожиданно задался вопросом: «А что, если она всего лишь сон?»
***
– Такая красивая ночь… – вдруг сказала она каким-то робким голосом, посмотрев в небо.
– Да… – ответил я, с трудом оторвав глаза от нее и подняв их вверх, туда, где в темном-темном небе мерцали немногочисленные звезды, которые смогли пробиться сквозь городской смог и свет. – Почему ночью все становится красочней? Почему именно ночью все кажется таким легким и выполнимым? – Я перевел взгляд на Дашу.
– А ты тоже любишь ночи? – удивилась она.
– Ну да, а что такое?
– Любишь ночи, но ложишься спать в девять вечера? – кольнула она.
– Вот такой вот я человек, – развел я руками с улыбкой. – Так ты тоже любишь ночь?
– Да-а, – мечтательно протянула она. – Атмосфера как на свидании.
Я оживился.
– Да вроде нет, какое тут свидание. Не похоже же, – говорил я спокойно, в то время как сердце бешено стучало, а в голове была лишь одна надежда на то, что она говорит это не просто так.
«Зачем она это сказала? Не просто же так…»
– Да нет, конечно.
Признаюсь, меня этот ответ очень огорчил.
– А у тебя уже были свидания?
– А вот это уже военная тайна!
Мы рассмеялись (но на самом деле мне не было смешно).
– Но если серьезно, то да, я была пару раз в отношениях, но и те, и другие продлились не более недели.
– Поня-я-ятно.
Мы шли молча секунд тридцать. Вдруг навстречу вышел какой-то парень нашего возраста. Ростом он вышел чуть побольше чем я, носил черное пальто нараспашку и очки. Бывают такие люди, которых ты совершенно не знаешь и даже видишь в первый раз, но которые сразу тебе не нравятся. Этот парень был из таких. При виде него во мне сразу поднялась легкая злость.
– О, да это же Кирилл! Приве-е-ет! – она подошла к нему, и они обнялись в знак приветствия.
Со мной она не обнималась. Мой кулак непроизвольно сжался.
– Мой одногруппник, – пояснила Даша. Я пожал ему руку, протянутую очень странным образом, и мы двинулись далее уже втроем.
– А ты куда идешь? – спросила она.
– Домой… – он говорил что-то еще, но я уже не слушал.
Сердце наполнилось ужасным необъяснимым чувством, томила тоска, мысли всего в одно мгновение превратились в мрак, а воображение им только помогало – я не мог совладать с образами, смотря на то, как прекрасно они разговаривают. Я молча шел минут пятнадцать, в то время как Даша и Кирилл переговаривались и смеялись, совсем меня не замечая. Абсолютно. Я стал пустым местом, испарился, исчез, напоминая о своем существовании лишь улыбками через силу на тупые остроты Кирилла. Остаток прогулки я шел как убитый, смотря на ее улыбку и веселый смех… На кой черт я вообще нужен Даше? Правильно, я ей не нужен… Да пошло все это куда подальше! Я же знал, что так и будет! Знал, вашу мать! Так зачем я пошел на это?! Почему не раздавил в себе чувство еще на стадии зародыша?!
В итоге я сказал, что у меня неожиданно появились дела, ни с кем не попрощался и ушел. Я слушал не самую веселую музыку и бежал, потому что просто не мог спокойно идти. Перед глазами ничего не было – только белый шум, сквозь который мир медленно утрачивал оставшиеся краски.
«Какая наивность! Какая глупость, Боже мой!»
– Снова, снова и снова на те же грабли! Раз за разом! – разговаривал я сам с собой.
– Ты снова обрисовал ее образ в голове, веря, что он наконец вернет краски в мир. Но все бессмысленно. Каждый раз я буду падать в одну и ту же пропасть, потому что я неудачник! Потому что нет любви! Нет ее! – кричал я на ходу.
Хотелось заплакать, завыть или сразу застрелиться. Мимо проносились машины. Поднял голову вверх, а там пролетал самолет, габариты которого можно было понять только по красным мигающим огонькам среди ночного неба. И так тоскливо мне стало при просмотре на них, что я еще больше ускорил шаг. Захотелось в одночасье все бросить, прыгнуть в этот самолет и улететь как можно дальше.
Просто хочется взять и уехать,
Туда, где останусь один навсегда,
Где никто меня больше не просит,
Где не будет идей и не будет стыда.
Я со всего маха шарахнул по фонарному столбу. Но душевная боль была сильнее физической.
Я не хотел возвращаться в квартиру, в эти четыре стены, к этим чертовым фиолетовым занавескам! Просто не хотел. Потому я сел на скамейке и задумался. Голова разрывалась. Господи, как бы я хотел, чтобы хоть кто-нибудь знал какой ужас у меня творится там, под черепной коробкой. Мне было очень плохо, плохо до такой степени, что хотелось напиться. И я не сдержался. Снова не смог. Порой наследственность и гены в совокупности с тяжелой грустью берут верх над человеком. Это был как раз тот случай.
Квадратная красно-белая вывеска над дверью. Полки, снизу доверху заставленные стеклом. Взял темно-коричневую бутылку с белой крышкой. «Картой или наличными», – раздался уставший голос. Паспорт как обычно не спросили. «Платеж прошел успешно», – черные буквы на сером экране терминала.
Последняя лампочка в кухонной люстре перегорела, так что все мое освещение – белый экран ноутбука, резавший глаза. Передо мной лишь рюмка и эта бутылка. Так странно ревновать человека, который тебе по сути никем не является.
Могу ли я ревновать ее, зная, что я для нее всего лишь пустое место? Непонятно. Я по привычке открыл «VK».
«Ты как?» – сообщение от нее. Я не открыл диалог. Просто закрыл вкладку и включил музыку через колонки. Я ненавидел тех, кто игнорирует или очень долго отвечает на сообщения, но сейчас мне было настолько плевать на это, что я сам стал таким же.
Ви́ски обожгло горло, отчего в уголках глаз даже проступили слезы, но спустя всего пару секунд по телу пошло легкое приятное тепло. Казалось, что в голове пусто. Мне было тяжело думать, о чем бы то ни было. Просто хотелось забыться, потом проснуться и начать все, абсолютно все, с чистого листа.
Я открыл ту же вкладку через два часа.
«Игнор – это не очень круто», – виднелось в строке диалога.
– Да иди ты знаешь куда?! – выкрикнул я на всю квартиру. Но написал холодно-равнодушное:
«Так получилось».
«[Ответ на сообщение] Я прекрасно».
«А вот я так не думаю», – ответила она через минуту.
«А я думаю».
Мне почему-то безумно хотелось задеть ее или обидеть. Хотелось, чтобы она катилась ко всем чертям.
Меня бесило ее сочувствие и желание узнать о моих проблемах. И в то же время я стал ненавистен самому себе, потому что мечтал, чтобы со мной кто-то поговорил. Мне тяжело измениться, ведь так было всю мою жизнь. Я хочу рассказать людям о проблемах, но в то же время, когда мне плохо, я ужасно ненавижу всех людей, хочу остаться в совершенном одиночестве, лишь бы меня никто не тревожил. Да и разве могу я рассказать ей о том, что меня тревожит именно сейчас?
Ответа от нее не последовало. И лишь спустя десять минут:
«Я же видела, какой ты уходил. Нет, даже не уходил, а убегал. Что тебя разозлило?»
Я психанул и шарахнул кулаком по столу.
Я снова был меж двух огней: с одной стороны, мне было глубоко плевать на нее и хотелось, чтобы она отстала, в то время как с другой стороны я мучительно хотел, чтобы она меня пожалела.
«Меня ничего не злило. Мне просто стало немного грустно. Не бери в голову и иди спать, уже поздно».
«Почему тебе стало грустно?»
«Не знаю. Беда с головой».
Первая сторона победила. Я закрыл вкладку. Затем снова ее открыл.
«Знаешь, я правда хочу тебе помочь. Я всегда помогаю тем, кому плохо, поэтому скажи, что у тебя случилось. Я всем стараюсь помочь, пусть это и странно».
