Егор Нервозный
Текст в большом городе
Я знаю – мое дерево не проживет и недели, Я знаю – мое дерево в этом городе обречено…
Кино, «Дерево»
Я очнулся, когда ночь уже дошла до своего пика и начала скатываться в предрассветный туман. Безумие, отрешенность от мира, бред, помешательство или, – как его принято называть, – вдохновение медленно покидало мой воспаленный мозг, отдавая бразды правления опустошению.
Я отошел от компьютера и подошел к зеркалу. Долго вглядывался в глубокие тени под глазами, пытаясь ответить на неожиданно возникший вопрос: кто этот человек? После медленного, но непрерывного истекания кровью перед компьютером (которое другие люди или другие писатели называют простым сочинительством) перед глазами был только текст. Мозг, казалось, обратился в комок ваты и никак не мог принять, что вот эти чужие, немигающие глаза, эта легкая щетина, растущая черт знает как, эти жирные волосы принадлежат именно мне. Но спустя несколько минут облик человека в зеркале потеплел, ожил и снова стал таким знакомым, что даже и представить нельзя было, как это мимолетное чувство чуждости вообще могло возникнуть.
Я прошел на свою маленькую кухню. Сквозь окно пробивался желтый свет, лучи солнца пыльными снопами падали на стол. Я включил радио и полез в холодильник. Сквозь помехи слышалось:
И так идут за годом год, Так и жизнь пройдет. И в сотый раз маслом вниз Упадет бутерброд…
Я сел на стул и принялся медленно пережевывать соленые от копченой колбасы бутерброды, запивая их крепким черным чаем. Вовсе не потому, что хотел есть. А лишь потому, что так надо делать перед работой. Я уставился в одну точку и перестал воспринимать действительность. Исчезли звуки, запахи, чувства. Из-за недосыпа внутри меня образовалась пустота. Голова казалась стеклянной и вообще перестала соображать.
Я очнулся от забытья, только когда радио начало мучиться в агонии своей неисправности, выплевывая нескончаемые потоки помех и шипения. Оказалось, что я уже давно поел, совершенно не заметив, каким образом это произошло.
Я вышел на улицу. Голубое небо, легкие, как пух, облака, невероятный запах сотен цветов, еще прохладный утренний ветерок, щебетание пробуждающихся птиц, широкие янтарные полосы света на серых панельных домах… К чему все это? Это не имеет смысла. Внутри меня все по-прежнему какое-то мертвое или по крайней мере спящее.
Двигаясь по тротуару, я услышал отдаленные звуки гитары, голоса людей, гул машин. Но стоило обернуться – и казалось, что никого и ничего нет. Все это не имело никакого смысла. Единственное, что сейчас важно, – остановка и подъезжающий к ней с недовольными звуками пазик. Я с болью смотрел в заднее стекло на то, как за поворотом в летнем воздухе постепенно начинают расплываться очертания моего дома. А потом с болью смотрел вперед на то, как вдали начинают вырисовываться очертания офиса, представляя его темные коридоры, голые стены моего кабинета, бессмысленный стук клавиатуры, тусклый экран компьютера.
Я сидел на потертом сиденье автобуса, слушая рычание мотора и глядя на ссутулившийся в темном беззвездном небе месяц, надеясь, что сегодня получится что-нибудь изменить. Все эти чертовы действия – душ, завтрак, работа, обед, опять работа, ужин, сон – уже не имеют никакого смысла. Это разве жизнь? Скорее какое-то существование. Эти вещи давно потеряли смысл. Я не могу больше так жить. Не могу больше жаловаться на это самому себе.
Автобус со скрипом остановился. Никого не видя и ничего не слыша, я поплелся домой. Это очень странное ощущение. Я не мог совладать с собой. Каждое действие – будь то поход в магазин или просиживание штанов на работе – вызывало во мне отвращение. Каждое живое существо – от муравья до успешного человека – возбуждало ненависть.
Я вошел в квартиру и с тяжелым вздохом опустился на диван, даже не раздевшись. Лишь дома и исключительно вечером мозг начинал не только гнобить меня проблемами и лишними переживаниями, но и активизировать отделы, отвечающие за творчество. Появлялось страстное желание творить, делиться чувствами с единственным понимающим предметом – чистым листом; но почти каждый раз я разрывался между письмом и каким-нибудь другим делом. Всем существом хотел писать, но совершенно не знал о чем. В голове мелькало столько мыслей, что их невозможно было собрать и структурировать, невозможно записать. Наверное, я просто перегорел, когда в мое пламя желаний плеснули ведро уничтожительных, бескомпромиссных обстоятельств.
Он не знал, что с ним случилось, но все его тело трясло, а в груди при каждом вздохе вспыхивало пламя. Кровь как будто кипятком бежала по венам.
«Соберись, соберись, у тебя есть еще один шанс на уход из этого ада», – вторили мысли.
Но он не мог, он просто не мог собраться. Схватившись за пылающую болью грудь, он сидел у компьютера и задыхался от отчаяния. Как, как он мог собраться, если это лето уничтожило его мечту, растоптало его цель, к которой он шел с самого ноября?! Как он мог собраться, если это лето размозжило ему голову?!
«У тебя есть еще один шанс», – блекло, само в это не веря, твердило сознание.
Шанс этот был мал и – более того – приводил совершенно к другому результату. И что же теперь делать?
Что теперь делать…
Я ехал в поезде. Тутух-тутух, тутух-тутух – стучали колеса. Я смотрел в окно на голубое зимнее небо, на бесконечные белые поля, на яркий глазок солнца, не отстающий от моего вагона. Вскоре я уже стоял на перроне и ждал автобус. Голова казалась такой легкой и чистой, будто все печали и заботы исчезли из нее, растворились в свежем зимнем воздухе. Сидя в автобусе, я улыбался – даже несмотря на то, что с меня ручьем лился пот. Из динамиков послышался неразборчивый шипящий голос. Я кинул взгляд в окно и понял, что это моя рабочая остановка. Но автобус не остановился. Напротив, он ускорился и пролетел нужное место почти мгновенно. «Бз-з», – прожужжал телефон. С каждой секундой он все громче и громче оповещал о новых проблемах. Я посмотрел на экран, но он оказался совершенно размытым. Телефон тут же устремился в окно. Следом полетел пустой кошелек. Я поднялся и подошел к двери. Вдали я видел лишь ночь, высокую звезду и чистую ото всего дорогу.
Резкий стеклянный звон будильника заставил меня вскочить и сесть на кровати. Сердце испуганно колотилось в груди. Первое время я даже не понимал, что произошло.
