Александр Дюма
Две Дианы
XX. Коронованные дети
А теперь перенесемся в Блуа, в великолепный королевский замок.
Накануне в замке состоялось многолюдное веселое празднество с играми, танцами и аллегориями.
Вот почему в это утро юный король и его супруга встали позже обычного. По счастью, никаких приемов не предстояло, и на досуге они обменивались впечатлениями о вчерашнем празднике.
– Мне кажется, – говорила Мария Стюарт, – праздник удался на славу.
– Ну конечно, – согласился Франциск II, – особенно хороши были балет и сцены. А вот сонеты и мадригалы показались мне чуточку длинноватыми.
– Ничуть! – воскликнула Мария Стюарт. – Они были так остроумны и изящны!
– Но очень уж льстивые. Невелика радость слушать, как тебя превозносят с утра до ночи. Притом все эти господа начинают свои выступления латынью, в которой я не слишком-то силен. Не то что мой братец Карл!..
– Да, кстати о братце Карле, – перебила его Мария. – Вы обратили внимание, как он вчера исполнил свою роль в аллегории «Защита веры тремя богословскими добродетелями»?
– Если не ошибаюсь, он изображал одну из Рыцарских Добродетелей, так?
– Вот-вот!.. – подхватила Мария. – А вы видели, как он стукнул по голове изображение Ереси!
– Еще бы! Когда Ересь вышла на середину сцены, Карл просто взбесился.
– А вам не показалось, что голова Ереси кого-то напоминает?
– И в самом деле… я сначала думал, что ошибаюсь, но ведь она сильно смахивала на Колиньи!
– Ну конечно! Вылитый Колиньи!
– И его-то дьяволы уволокли!
– А как обрадовался при этом дядюшка кардинал!
– А заметили, как улыбалась матушка?
– Да, улыбка у нее была страшная! – согласилась королева и тут же перескочила на другое: – Но я совсем забыла, что нам нужно заняться одним серьезным делом… его поручил нам дядюшка кардинал.
– Ого! – воскликнул король. – С ним это не часто случается!
– Он нам поручает, – торжественно изрекла Мария, – выбрать расцветку для формы нашей швейцарской гвардии.
– Такое доверие – великая честь для нас! Приступим к обсуждению. Я думаю, что форму оставим прежнюю: широкий камзол с пышными рукавами и три цветных разреза. Верно?
– Так, государь, но на каких цветах мы остановимся?
– Тут есть над чем подумать. Но вы не хотите мне помочь, мой маленький советник? Какой первый цвет?
– Полагаю, белый. Цвет Франции!
– Тогда второй в честь Шотландии – голубой.
– Хорошо! А третий?
– Может быть, желтый?
– Нет, это цвет Испании. Лучше уж зеленый.
– Но это ведь цвет дома Гизов! – сказал король.
– Идея! – воскликнула Мария. – Возьмем красный – это цвет Швейцарии. Пусть он напоминает этим бедным людям об их родине.
Король согласился.
– Вот мы и справились с таким трудным заданием. К счастью, более серьезные дела мне даются гораздо легче, – иронически протянул он. – Ваши милые дядюшки, Мари, по возможности облегчают мне тяготы управления. Это просто очаровательно! Они пишут, а мне остается только подписывать, иной раз даже не прочитав.
– Но разве вы не знаете, государь, – спросила Мария, – что дядюшки мои служат вам и Франции в поте своего лица?
– Как не знать! – усмехнулся король. – Мне об этом так часто напоминают, что забыть просто невозможно. Сегодня как раз день Совета, и мы непременно увидим кардинала Лотарингского с его смиренной речью и преувеличенным почтением. Он будет то и дело кланяться и все приговаривать этаким елейным голоском: «Ваше величество не должны сомневаться в том усердии, которое нас воодушевляет во имя славы вашего царствования и благоденствия народа… Ваше величество, расцвет вашего блага и государства – вот наша конечная цель…» И так далее и тому подобное…
– Как хорошо вы его представляете! – засмеялась Мария, хлопая в ладоши, а потом серьезно добавила: – Все-таки надо быть снисходительным и великодушным. Вы думаете, что я радуюсь, когда ваша матушка читает мне бесконечные нравоучения о моих нарядах, слугах, выездах и прочей чепухе?.. Ведь она то и дело цедит сквозь зубы: «Дочь моя, вы королева! На вашем месте я следила бы за тем, чтобы мои дамы не пропускали обедню, а также и вечерню… На вашем месте я бы не носила этот красноватый бархат, он недостаточно солиден для вас… На вашем месте я бы никогда не танцевала, а только смотрела…»
Король закричал, заливаясь смехом:
– Ну точь-в-точь моя матушка! Но видишь ли, она ведь моя мать, а помимо прочего, я и так обидел ее, отстранив от участия в некоторых государственных делах, которые целиком доверил твоим дядюшкам. Надо ей уступать в чем-нибудь другом и почтительно принимать ее воркотню. Мирюсь же я с приторной опекой кардинала… и все потому, что ты его племянница…
– Спасибо за жертву, государь! – поцеловала его Мария.
– Но, по правде говоря, – продолжал Франциск, – бывают минуты, когда мне хочется отказаться даже от трона.
– Не может быть!
– Я говорю то, что чувствую, Мари. Ах, если бы можно было быть вашим мужем, не будучи королем Франции! Ведь даже последний из моих верноподданных свободнее меня… Знаете, о чем я мечтаю последнее время?
– Нет.
– Я мечтаю убежать, улететь, позабыть хоть на время о троне, о Париже, о Блуа, даже о Франции и уехать… Сам не знаю куда, но подальше отсюда… Чтобы побыть на свободе, как все другие люди!.. Скажи, Мари, разве не хочется тебе попутешествовать?
– О, государь, я была бы в восторге! Особенно рада была бы за вас. Ведь у вас слабое здоровье. Перемена климата, новая обстановка – все это пойдет вам на пользу. Конечно, поедем, поедем! Но позволят ли нам кардинал и ваша матушка?
– Э! Я все-таки король. Они справятся с делами и без меня. Мы уедем, Мари, еще до наступления зимы… Но куда вам хочется? Что, если мы начнем с Шотландии?
– Плыть морем? Окунаться в туманы, которые так опасны для ваших легких? Нет! Но почему бы нам не нанести ответный визит нашей сестрице Елизавете в Испании?
– О Мари, воздух Мадрида не слишком-то полезен для французских королей!
– Тогда остается Италия, – решила Мария. – Там всегда хорошо, всегда ясно. Синее небо, синее море! Апельсины в цвету, вечно музыка, вечно праздник!
– Принимаю Италию! – весело воскликнул король.
В тот момент дверь распахнулась, и кардинал Лотарингский, бледный и задыхающийся, опережая привратника, ворвался в королевские покои. А из передней донесся четкий шаг его брата, герцога де Гиза.
XXI. Неудавшаяся поездка в Италию
– Что случилось, господин кардинал? – возмутился король. – Неужели даже здесь я не могу принадлежать самому себе?
– Государь, – ответил Карл Лотарингский, – простите, что я нарушаю запрет вашего величества, но нас, меня и брата моего, привели к вам неотложные дела.
В ту же минуту в комнату вошел герцог де Гиз, молча поклонился королю и королеве и остановился за спиною кардинала, строгий, молчаливый, неподвижный.
– Тогда говорите, – обратился Франциск к кардиналу.
– Государь, только что обнаружен заговор против вашего величества… Здесь, в Блуа, вам нельзя оставаться… вам нужно его покинуть немедленно!
– Заговор! Покинуть Блуа? Что все это значит?
– Это значит, что злодеи покушаются на жизнь и корону вашего величества.
– Покушаться на меня! За что? Я только что занял трон и никому, по крайней мере сознательно, не причинил никакого зла!.. Кто же эти люди, господин кардинал?
– Кто же еще, как не проклятые еретики – гугеноты!
– Опять еретики! – вскричал король. – А вы не ошибаетесь?
– Увы! На сей раз никаких сомнений.
Король, видимо, был раздосадован – ведь беспощадная действительность оборвала его радостные грезы. Его дурное настроение сразу же отразилось на Марии. Один только герцог де Гиз был совершенно спокоен и невозмутим.
– Но почему меня так возненавидел мой народ? – обиженно проговорил Франциск.
– Я же вам доложил, государь, что мятежники – сплошь гугеноты.
– Но от этого они не перестают быть французами. Господин кардинал, я передал вам в руки власть, чтобы вы сделали ее действительно благословенной, а теперь я вижу вокруг себя только жалобы и недовольство!
– О, государь! – с упреком воскликнула Мария.
– Однако, государь, несправедливо возлагать на нас ответственность за то, в чем повинно наше время, – сухо отозвался кардинал.
– Но я бы хотел, – вспыхнул молодой король, – на время отказаться от вашего содействия, чтобы понять наконец, кого так не любят – вас или меня!
– О, ваше величество! – снова упрекнула его Мария Стюарт.
Король замолчал, поняв, что зашел слишком далеко.
После ледяного молчания опять заговорил Карл Лотарингский, и в тоне его, полном достоинства, прозвучала незаслуженная обида:
– Государь, поскольку наши усилия не признаны, мы, как верноподданные и преданные ваши родичи, считаем необходимым уступить свои посты более достойным и более удачливым лицам.
Смущенный король молчал, а кардинал, выдержав паузу, продолжал:
– Вашему величеству остается только сообщить нам, кому именно нужно сдать наши дела. Что касается меня лично, то заменить меня несложно. Вы можете остановиться на канцлере Оливье, или на кардинале де Турнон, или на господине д’Опиталь…
Мария Стюарт в отчаянии закрыла лицо руками, а Франциск уже готов был раскаяться в своей ребяческой выходке.
– Но должность великого магистра и руководителя военными делами, – не унимался Карл Лотарингский, – требует столь удачного сочетания выдающихся способностей и блестящей известности, что, помимо брата, я могу назвать лишь двух особ, достойных этого поста. Тут возможен господин де Бриссак…
– Бриссак! Он вечно ворчит, вечно недоволен! – заметил король.
– А затем – господин де Монморанси. Он не столь даровит, но все же известен.
– Э, – снова возразил Франциск, – коннетабль слишком стар и слишком пренебрегал мною, когда я был дофином. Но почему, господин кардинал, вы не вспоминаете о моих прочих родных, о принцах крови, в частности о принце Конде?
– Государь, я с горечью должен сообщить, что в списке главарей заговора на первом месте имя Конде!
– Не может быть! – поразился король.
– Государь, так оно и есть!
– Значит, настоящий заговор против государства?
– Государь, это почти мятеж! И ныне, когда вы освобождаете нас от столь тяжелой ответственности, мой долг – просить вас назначить нам преемников как можно скорей, ибо протестанты будут под стенами Блуа через несколько дней.
– Дядя, что вы говорите! – ужаснулась Мария.
– Сущую правду, государыня!
– Много ли их, мятежников? – спросил король.
– По слухам, около двух тысяч… Ну, а теперь мы оба, герцог де Гиз и я…
– Как, – перебил Франциск, – и в такой опасности вы оба хотите меня покинуть?
– Но если я не ошибаюсь, именно такова была воля вашего величества…
– Что же вы хотите? Мне было действительно досадно, что из-за вас… что у меня столько врагов!.. Но, милый дядя, довольно об этом, расскажите мне подробней о дерзком мятеже… Как вы намерены его предотвратить?
– Нет уж, увольте, государь, – все еще с обидой ответил кардинал, – после того, что мне довелось услышать от вашего величества, пусть лучше другие…
– Дорогой дядюшка, я вас прошу забыть о мимолетной вспышке, о которой я сам сожалею, – сказал Франциск II. – Или мне надобно извиниться? Просить прощения?
– О, государь, после того как вы вернули нам свое драгоценное доверие… – начал было кардинал.
Но король, не дав договорить, протянул ему руку:
– Полностью! И от всего сердца!
– Мы только теряем время, – веско произнес герцог де Гиз.
Это были первые слова, сказанные им с начала разговора.
Он выступил вперед, как бы считая все ранее происходившее своего рода скучным прологом, в котором он снисходительно предоставил кардиналу играть ведущую роль. Теперь же, когда с болтовней покончено, он брал инициативу в свои руки.
– Государь, – объявил он королю, – вот каковы обстоятельства: на днях две тысячи мятежников под начальством барона Ла Реноди и при поддержке принца Конде должны ринуться из Пуату, Беарна и прочих провинций к Блуа, дабы завладеть им и похитить ваше величество!
У пораженного Франциска вырвался гневный жест. Мария Стюарт охнула:
– Похитить короля!
– И вас вместе с ним, государыня, – продолжал герцог. – Но не извольте беспокоиться, мы не дремлем.
– Что же вы намерены предпринять? – спросил король.
– Мы получили сведения час назад, – ответил герцог. – Чтобы быть в полной безопасности, вы должны нынче же покинуть беззащитный Блуа и направиться в хорошо укрепленный Амбуаз.
– Куда? В Амбуаз? В эту мрачную крепость? – спросила королева.
– Ребенок! – гневно взглянул герцог на свою племянницу и добавил: – Так нужно, государыня.
Тогда возмутился король:
– Значит, нам бежать от мятежников?
– Государь, – возразил герцог, – нельзя бежать от врага, который даже еще и не объявил войну. Пока мы ничего толком не знаем о преступных замыслах бунтовщиков. Но так или иначе, мы не избегаем сражения, а только меняем его место. И я буду просто счастлив, если мятежники последуют за нами до Амбуаза.
– Но почему? – спросил король.
– Почему? – высокомерно улыбнулся герцог. – Потому, что таким образом мы можем раз и навсегда покончить с еретиками и ересью, потому, что настало время бить уже не на театральных подмостках, потому, что я отдал бы два пальца на руке… на левой руке за то, чтобы довести до конца эту решительную борьбу, которую безумцы затевают против нас.
– И эта борьба, – вздохнул король, – есть не что иное, как междоусобная война.
– Мы примем ее, государь, с тем, чтобы с нею кончить. Вот мой план в двух словах: ваше величество, помните, что мы имеем дело с бунтовщиками, и только. Уезжая из Блуа, мы должны себя вести так, будто ничего не знаем, ничего не ведаем. Когда же бунтовщики подойдут к нам, дабы предательски захватить нас, они попадут в ими же расставленные силки! Итак, никаких волнений, никакой тревоги… это относится в особенности к вам, государыня. Я сам распоряжусь обо всем, но, повторяю, никто не должен догадываться ни о том, что мы готовы, ни о том, что мы что-то знаем.
– На какое время назначен отъезд? – покорно спросил Франциск.
– На три часа дня, государь. Причем к отъезду все готово, я позаботился заранее.
– Как это – заранее?
– Да, государь, заранее. Я заранее знал, что вы, ваше величество, воспользуетесь советами чести и здравого смысла.
– В добрый час, – со слабой улыбкой кивнул король, – к трем часам мы будем готовы.
– Благодарю, государь, за доверие, я его оправдаю. Но извините меня, ваше величество, сейчас дорога каждая минута, и поэтому мы, мой брат и я, вынуждены откланяться.
И, поклонившись королю и королеве, он вышел из королевских покоев вместе с кардиналом.
Удрученные Франциск и Мария молча смотрели друг на друга.
– А как же наша мечта о поездке в Рим? – грустно улыбнулся король.
– Она ограничилась бегством в Амбуаз! – ответила Мария Стюарт и тяжело вздохнула.
XXII. Два приглашения
После рокового турнира Габриэль жил уединенно, уйдя в свои невеселые, тягучие мысли. Человек действия и вдохновенного порыва, жизнь которого насыщена была до той поры бурной деятельностью, оказался вдруг обреченным на бездействие и одиночество.
Он не показывался ни при дворе, ни у друзей и редко выходил из своего особняка; при нем не было никого, кроме его кормилицы Алоизы и пажа Андре, который к нему возвратился после неожиданного отъезда Дианы де Кастро в бенедиктинский монастырь.
Габриэль, в сущности совсем еще молодой человек, чувствовал себя опустошенным, исстрадавшимся стариком. Он помнил все, но ни на что больше не надеялся.
Сколько раз в течение этих долгих месяцев он жалел, что не погиб в бою, сколько раз он спрашивал себя, зачем герцог де Гиз и Мария Стюарт укротили ярость Екатерины Медичи, сохранив тем самым ненужную ему теперь жизнь! Да и в самом деле: что ему делать в этом мире? На что он годен?
Но бывали и такие минуты, когда молодость и энергия брали свое. Тогда он расправлял плечи, поднимал голову, поглядывал на шпагу, смутно ощущая, что еще не все потеряно в жизни, что есть и у него будущее, что жестокая борьба, а может, и победа когда-нибудь решат его судьбу.
Но, оглядываясь на свое прошлое, он видел перед собой лишь два выхода, дающие возможность вновь приобщиться к настоящей трепетной жизни: это либо война, либо борьба за религию.
Если во Франции грянет новая война, то в его душе – он был в этом уверен – возродится былой боевой задор и он с радостью сложит свою голову в бою! Этим он возместит свой невольный долг герцогу де Гизу или юному королю.
Однако думал он и о том, что был бы не прочь пожертвовать своею жизнью ради новых идей, недавно озаривших его душу. Дело Реформации, по его мнению, – это святое дело, в основе которого заложены истоки справедливости и свободы.
Итак, война или религия! Только посвятив себя одной из этих целей, он сможет вырваться из заколдованного круга и разрешить наконец свою судьбу.
6 марта, в дождливое утро, Габриэль угрюмо сидел в кресле перед камином, когда Алоиза ввела к нему гонца. Сапоги со шпорами и весь его костюм были забрызганы дорожной грязью.
Это был нарочный из Амбуаза, прискакавший с большим эскортом. У него было несколько писем от герцога де Гиза. Одно из них предназначалось Габриэлю. Вот что в нем было:
«Дорогой и доблестный соратник! Я пишу вам на ходу, рассказывать более подробно нет ни времени, ни возможности. Вы говорили нам, королю и мне, что явитесь к нам по первому зову. Так вот: сегодня мы вас зовем.
Выезжайте немедленно в Амбуаз, куда только что прибыли король с королевой. Когда приедете, я объясню вам, чем вы можете нам помочь.
При этом, как мы и говорили, вы совершенно свободны в своем выборе и в своих действиях. Ваше усердие мне слишком дорого, чтобы я мог злоупотребить им. Итак, приезжайте как можно скорее. Вы будете, как и всегда, желанным гостем.
Любящий вас
Франциск Лотарингский.Амбуаз. 4 марта 1560 года.
P. S. При сем прилагаю пропуск на тот случай, если на дороге вас остановит королевский дозор».
Прочитав письмо, Габриэль встал и, не раздумывая, обратился к кормилице:
– Алоиза, позови ко мне Андре, и пусть седлают серого, а заодно приготовят и дорожную сумку.
– Вы снова уезжаете?
– Да, Алоиза, через два часа отправляюсь в Амбуаз.
Спорить было излишне, и, погрустнев, Алоиза пошла исполнять приказания Габриэля.
Но едва она занялась сборами, как явился другой гонец и пожелал поговорить с глазу на глаз с графом де Монтгомери.
Этот гонец, не в пример первому, вошел скромно и бесшумно и молча подал Габриэлю запечатанное письмо.
Габриэль вздрогнул: он узнал в гонце того человека, который когда-то принес ему от Ла Реноди приглашение на собрание гугенотов на площади Мобер.
Да, да, это был тот же человек, да и печать на письме была та же.
Вот его содержание:
«Друг и брат,
мне не хотелось покидать Париж, не повидавшись с вами, но для этого у меня не хватило времени. Срочные дела вынуждают меня уехать, не пожавши вам руки.
Но мы уверены, что вы с нами, и я знаю, чтó вы за человек. Таких не нужно ни подготавливать, ни убеждать. Достаточно слова. А слово таково: вы можете нам помочь. Приезжайте. Будьте между 10-м и 12-м сего месяца в Нуазэ близ Амбуаза. Там вы найдете нашего доброго и благородного друга де Кастельно. Он вам расскажет о том, что я не могу доверить бумаге.
Заранее оговариваю, что все это вас ни к чему не обязывает и вы имеете полное право остаться в стороне от событий.
Итак, приезжайте в Нуазэ. Там мы свидимся. И если вы даже не примкнете к нам, ваши советы наверняка пригодятся.
Итак, до скорой встречи. Мы рассчитываем на ваше присутствие.
Л.Р.
Р. S. Если вам встретятся на пути наши дозоры, запомните: наш пароль по-прежнему «Женева», но отзыв «Жизнь и жертва».
– Я выеду через час, – сказал Габриэль молчаливому посланцу.
Тот поклонился и вышел.
«Что же все это значит? – задумался Габриэль. – Что это значит? Два посланца от двух столь противоположных партий назначают мне свидание чуть ли не в одном и том же месте? Но все равно, все равно! Герцог всемогущ, протестанты гонимы, у меня связи и тут и там. Я должен ехать, а там – что будет, то будет. Но как бы то ни было, предателем я не стану никогда!»
И через час Габриэль в сопровождении Андре пустился в путь.
XXIII. Убийственное доверие
В замке Амбуаз, в своих покоях, герцог де Гиз оживленно беседовал с высоким, крепко сбитым и энергичным человеком, одетым в мундир капитана стрелков.
– Маршал де Бриссак меня заверил, что я могу положиться на вас, капитан Ришелье.
– Я готов на все, ваша светлость, – ответил Ришелье.
– Тогда я вам поручаю охрану главных ворот замка. Это не значит, конечно, что господа протестанты начнут приступ именно в этом месте. Однако этот пункт имеет важнейшее значение. А посему вы не должны ни впускать, ни выпускать никого без мандата за моей подписью.
– Будет исполнено, ваша светлость. Кстати, какой-то молодой дворянин, назвавшись графом де Монтгомери, только что явился ко мне. У него нет мандата, но есть пропуск, подписанный вами. Он заявил, что прибыл из Парижа. Проводить ли его к вам, как он того просит?
– Да, и незамедлительно! – оживился герцог. – Но погодите, это еще не все. Сегодня в полдень к вашим воротам должен явиться принц Конде, которого мы пригласили сюда. Вы пропустите лишь его одного, но не тех, кого он приведет с собой. Под видом военных почестей постройте ваших солдат. Пусть они зажгут фитили и держат наготове свои аркебузы.
– Будет исполнено, ваша светлость, – отчеканил Ришелье.
– Затем, – продолжал герцог де Гиз, – когда протестанты рванутся вперед и начнется свалка, зорко следите за принцем и, если он сделает хоть движение или на миг поколеблется обнажить против них шпагу, убейте его!
– Сделать это нетрудно. Вот только нелегко простому капитану быть рядом с принцем.
Герцог задумался, потом сказал:
– Великий приор и герцог Омальский будут не спуская глаз следить за ним, и они вам подадут сигнал – тогда вы повинуйтесь.
– Слушаюсь, ваша светлость.
– Вот и хорошо, капитан. Можете идти. Скажите, чтобы графа де Монтгомери немедленно пропустили ко мне.
Капитан Ришелье низко поклонился и вышел. Через минуту герцогу доложили о Габриэле. Тот предстал перед ним бледный, угрюмый, и даже радушный прием первого министра не рассеял его мрачной сосредоточенности.
Недаром, сопоставив зародившиеся у него подозрения с некоторыми высказываниями, которые вырвались у королевских патрулей, Габриэль был близок к познанию истины.
Король, который его помиловал, и партия, к которой он примыкал, вступили в открытую войну.
– Знаете, Габриэль, – обратился к нему герцог, – зачем я вас вызвал?
– Я могу лишь догадываться, но точно не знаю, ваша светлость.
– Протестанты решились на мятеж. Они намереваются напасть на нас здесь, в Амбуазе!
– Это прискорбная и пагубная крайность!
– Нет, друг мой, вы ошибаетесь. Это же великолепный повод, – возразил ему герцог.
– Что вы хотите этим сказать, ваша светлость? – удивился Габриэль.
– Я хочу сказать, что протестанты собираются застать нас врасплох, а мы-то их уже поджидаем! Я хочу сказать, что их замыслы раскрыты, их планы сорваны. И самое главное – что они первые обнажили шпаги и тем самым выдали себя с головой. Они погибли – вот то, что я хотел вам сказать.
– Не может быть! – воскликнул пораженный граф де Монтгомери.
– Теперь судите сами, – продолжал герцог, – знаем ли мы все подробности этой нелепой затеи. Вот послушайте. Шестнадцатого марта они должны соединиться под городом и начать нападение. В карауле у них были свои люди, теперь весь караул сменен. Их друзья должны были им открыть восточные ворота, теперь эти ворота заколочены. Их отряды должны были тайком пробраться по лесным тропам через леса Шато-Реньо, но королевские солдаты захватят их врасплох, и до Амбуаза не дойдет и половины. Мы превосходно осведомлены и подготовились на славу.
– Н-да… замечательно, – повторил потрясенный Габриэль и, не зная, о чем говорить, спросил: – Но кто же вам так точно все рассказал?
– Вот то-то и оно! – засмеялся герцог. – Двое из их стана раскрыли нам их планы – один за плату, другой со страху. Могу признаться: шпионом был тот, кого, может быть, вы знаете, и зовут его маркиз де…
– Молчите! – вскричал Габриэль. – Не называйте мне его имени… Я не должен был спрашивать, вы и так мне слишком много открыли! А честному человеку очень трудно не изобличить предателя!
Удивившись, герцог де Гиз возразил:
– Но мы же питаем к вам, Габриэль, полное доверие!..
– Но зачем вы меня, собственно, вызвали? Об этом вы мне еще не сказали.
– Зачем? – переспросил герцог. – У короля так мало надежных и преданных слуг. Вы из самых надежнейших. Вы поведете отряд на мятежников.
– На мятежников? Невозможно!
– Невозможно? Почему так? – поразился герцог. – Мне непривычно слышать это слово из ваших уст, Габриэль.
– Ваша светлость, – твердо ответил Габриэль, – я приобщился к их учению.
Герцог де Гиз вскочил с места и посмотрел на графа чуть ли не со страхом.
– Да, это так, – с грустной улыбкой подтвердил Габриэль. – Если вам, монсеньор, будет угодно отправить меня на испанцев или на англичан, я не дрогну, не отступлю ни на шаг и с радостью отдам за вас свою жизнь! Но здесь налицо междоусобная война, религиозная война, война против братьев и соотечественников, и тут я отказываюсь, монсеньор. Я хочу сохранить за собой ту свободу, которую вы когда-то мне обещали!
– Вы гугенот! – наконец вырвалось у герцога.
– И притом убежденный. Я принял новое учение и отдал ему свою душу.
– А заодно и шпагу? – с горечью спросил герцог.
– Нет, монсеньор.
– Полно, – возразил герцог, – не станете же вы меня уверять, что ничего не знали о заговоре против короля, который затеяли ваши так называемые братья!
– Именно так, не знал, – резко ответил граф.
– Тогда вам придется им изменить, ибо вы поставлены перед выбором: или – или!
– О герцог! – с упреком отозвался Габриэль.
Герцог с досадой швырнул свой берет на кресло:
– Но как же вы тогда выпутаетесь?
– Как? – холодно, почти сурово переспросил Габриэль. – Очень просто. Я считаю, что ложное положение требует от человека предельной искренности. Когда я примкнул к протестантам, я открыто объявил их вождям, что мои обязательства перед королем, королевой и герцогом де Гизом не позволяют мне сражаться в рядах протестантов. Они знают, что Реформация для меня – лишь вероучение, но не партия. И я оговорил с ними, так же как и с вами, свое полное право на свободу действий. Вот потому, не склоняясь ни на ту, ни на другую сторону, я надеюсь сохранить собственное достоинство и уважение.
Габриэль высказал все это с гордостью и воодушевлением. Герцог, тем временем успокоившись, не мог не подивиться откровенности и благородству своего давнего боевого товарища.
– Странный вы человек, Габриэль, – задумчиво произнес он.
– Почему странный, ваша светлость? Разве только потому, что мои слова никогда не расходятся с делом? О заговоре гугенотов я не подозревал, в этом клянусь. Но могу признаться, что в Париже я получил письмо от одного из них. В нем, так же как и в вашем, не было никаких объяснений, кроме одного пожелания: «Приезжайте». Я предвидел, что могу оказаться перед жестоким выбором, и все-таки явился, ибо не хотел пренебрегать своими обязательствами. Я приехал, чтобы сказать вам: я не могу сражаться против тех, чью веру я разделяю. Я приехал, чтобы сказать им: я не могу сражаться против тех, кто спас мою жизнь.
Герцог де Гиз порывисто протянул руку Габриэлю:
– Я был не прав. Впрочем, в этом нет ничего удивительного – ведь мне было страшно досадно, что вы, на кого я так рассчитывал, оказались моим противником.
– Противником? Я никогда им не был и никогда им не буду. Я говорил с вами начистоту, но от этого не стал вашим противником. А теперь скажите мне: верите ли вы по-прежнему в мою честность и преданность, хоть я и гугенот?
– Да, Габриэль, несмотря ни на что, я доверяю вам и всегда буду доверять, а в доказательство я даю вам вот это…
Он подошел к столу и подписал какую-то бумагу:
– Вот вам пропуск на выход из Амбуаза в любом направлении. Такого доверия и уважения я бы не оказал, например, принцу Конде.
– Но именно от подобного доверия я, ваша светлость, отказываюсь.
– Но почему? – удивился герцог де Гиз.
– Известно ли вам, ваша светлость, куда я направляюсь после Амбуаза?
– Это ваше личное дело, и я ни о чем вас не спрашиваю.
– Но я-то, я должен вам сказать об этом, – настаивал Габриэль. – Расставшись с вами, монсеньор, я пойду к мятежникам и встречусь с одним из них в Нуазэ…
– В Нуазэ? – прервал его герцог. – Там штаб-квартира Кастельно.
– Да! Вы, монсеньор, прекрасно осведомлены обо всем.
– Но что вы будете делать в Нуазэ, несчастный?
– Ах, вот оно что! Что я буду там делать? Я скажу им: «Вы меня звали – вот я. Но не ждите от меня ничего». Если они меня спросят, что я знаю, что видел в пути, буду молчать; я не смогу даже их предупредить о подстроенной вами ловушке – ваша откровенность лишает меня этого права!.. Поэтому я прошу у вас одной величайшей милости.
– А именно?
– Задержите меня здесь как пленника и спасите меня от страшного тупика. Ведь, выйдя отсюда, я должен буду явиться к обреченным на гибель и в то же время не смогу их спасти…
Герцог де Гиз на мгновение задумался, потом сказал:
– Я не могу вам не доверять. Вот вам пропуск.
Габриэль был совершенно подавлен.
– Тогда окажите мне хоть последнюю милость. Я заклинаю вас всем, что сделал для вашей славы под Мецем, в Италии, в Кале!
– В чем дело? Я сделаю, друг мой, для вас все, что смогу!
– Вы можете это сделать, это ваш долг, монсеньор, потому что вам предстоит биться с французами… Позвольте мне, не разглашая доверенной вами тайны, отговорить их от рокового предприятия…
– Габриэль, остерегитесь! – торжественно сказал герцог де Гиз. – Если вы хоть заикнетесь о наших намерениях и бунтовщики смогут добиться того же результата другим способом, тогда все мы – король, Мария Стюарт и я – погибнем. Учтите это. Можете ли вы честью дворянина поручиться, что ни словом, ни намеком, ни жестом не дадите им знать, что здесь происходит?
– Честью дворянина ручаюсь!
– Тогда идите, – сказал герцог де Гиз. – Уговорите их отказаться от преступного нападения. Я тоже буду счастлив не проливать кровь. Но, если я не ошибаюсь, они слишком слепы и слишком упорны в своей затее, а посему у вас вряд ли что получится. Но пусть так! Идите и сделайте последнюю попытку.
– Благодарю вас, ваша светлость! – поклонившись, ответил Габриэль.
Через четверть часа он уже скакал в Нуазэ.
