До
Сядьте поудобнее. Расслабьтесь
3.
Через пару дней результаты моих ежедневных упражнений отошли коллеге. В тот день Марк, душа компании, пришёл на работу позже обычного, поставил на стол бутылку виски и объявил, что уходит в другое место. Скажу честно, напиток с привкусом чужой победы сильно горчил. Когда мы узнали его предполагаемую зарплату, я понял, что перемены, которые так сильно ждал я, начались у Марка. Его уход расстраивал вдвойне: теперь коллектив сузился до начальника и угрюмого задрота за соседним столом.
После работы я не стал тащить аванс в ближайший супермаркет. Решил отметить выходные скромным ужином и двойной порцией упражнений.
Я забыл…Я забыл, что как только окажусь в квартире в эту пятницу, то тут же попаду в плен без возможности сопротивления и самоликвидации. Меня ждали чуть ли не у порога, пока я разувался, старик успел опорожниться новостями о беспокойствах в спокойных странах и поинтересоваться моим мнением о действующей власти, которое он уже готовился снисходительно обругать. Кое-как объяснив ему, что после работы мне нужно (необходимо!) поесть, я закрыл за собой дверь комнаты. Через час он ждёт меня, и я надеюсь, что до моего прихода он успеет снять белую накрахмаленную салфетку со своего ноутбука.
Иногда я уговаривал раздражение мифической мыслью об отпущении грехов. «Этот парень каждый день слушал бредни старика с сенильной деменцией, этот парень даже узнал, что такое сенильная деменция! Этому парню нельзя в ад, там у нас куча стариков и у каждого свой «чтотонеработает» компьютер». – такой вердикт я должен услышать на высшем суде, заседание которого состоится…
Я шёл в ванную с этой спасительно-бредовой мыслью, пока она не прилипла к посеревшему краю раковины, оплёванной или облёванной беловатыми, пережёванными кусками. Первый раз за годы моей ощетинившейся мужественности мне захотелось плакать.
В комнате Сэмика, освященной тусклым светом, льющимся из-под пыльных плафонов, было неуютно и суетно. Полосатые вылинявшие шторы плотно задернуты на обоих окнах, судя по прелому воздуху, наглухо закрытых. Весь хлам с круглого стола посреди комнаты старик перебросил на кровать – на подушке лежала пустая картонная коробка от чая. Зато на самом столе кроме ноутбука и аккуратно сложенной пачки бумаги с парой ручек не было ни крошки. Громко, с трескучими помехами работал телевизор.
По заданию курсов «Неотстающих от жизни» Семик осваивал интернет-покупки.
– Вы хотите что-то конкретное купить?
– Нет, мне просто надо знать, как это делается, – перекрикивая телевизор отвечал ученик.
– Вам потом это понадобится? – сжало в висках.
Короткий смешок, которым он частенько обозначает своё присутствие, на этот раз прозвучал в тему:
– Нет, говорю же, просто выполняю задание.
Всё это слышалось примерно так: «Знаете, я не хочу лезть в воду и учиться плавать, но буду вам признателен, если вы помашете руками на берегу, чтобы я был в курсе процесса».
Мы разошлись в половине второго. Мне казалось, что я отсидел полный рабочий день.
Когда я вернулся к себе, желание сбежать в мир на фотографии только возросло. Вчера, перед сном, упражнение захватило настолько, что мне мерещился шум ветра в посадках.
Отключаться стало проще – сначала на бессвязные куски распадались неугомонные мысли, пустую голову заполнял туман, из которого, как перед сном, выплывали неожиданные образы, а потом исчезало всё.
Когда я, наконец, открыл глаза, чёрные ветки за окном ещё больше потемнели от дождя. Да, пусть сегодня будет дождь. Я проснулся от его шороха и единственная моя обязанность на день – съездить навстречу с…С кем-то, возможно с инвестором или партнером по прибыльному проекту. Я не стал забивать голову своими будущими проблемами и продолжил рассматривать вид за окном. В руках у меня большая кружка сладкого кофе (кстати, для пущей убедительности, можно сделать наяву).
Возле самого окна тополь, ветки скребутся по стеклу. Вся трава покрыта опавшими листьями, расчищена только узкая тропинка. Она ведёт к посадкам. Серой стене деревьев.
Хорошо. Ощущение присутствия и обладания постепенно захватило меня. За бумажным окном снова завыл ветер, он раскачивал верхушки дальних деревьев. В посадках сыро и мрачно. Не хотел бы я сейчас оказаться там. Чтобы не привлекать в жизнь темноту и холод, перевёл взгляд на свою территорию и вдруг…
…мне показалось, что между деревьями кто-то пробежал. Мелькнула тень, которая тут же ринулась куда-то влево и исчезла, оставив за снимком право на статичность.
Доигрался…Я пару раз закрыл и открыл глаза. Может, виной всему моё усердие. Приблизил к себе фото, почти прочертил по нему носом – ничего нет и быть не может, кроме того, что там было во время съёмки.
– Гоосподи, – меня давил смех. Не тот весёлый, который на вкус как сметана, а тот придурковатый и громкий, который пытаешься что-то заглушить в себе. Смех над последней каплей.
Мало того, что я, как обезумевший подросток «обладаю» фотографией, мало того, что это приносит плоды, но окружающим, так у меня ещё и начались глюки. Я отбросил снимок на тумбочку, выключил светильник и улёгся на живот. Через пару минут я успокоился, в конце концов, это может быть напряжение от рабочей недели. Завтра будет день, свет и выходной. Завтра и продолжу.
* * *
Но на утро меня ждал сюрприз. Я долго лежал в постели, прогоняя остатки сна, перед тем, как взяться за фотографию. В статье указано, что работать с визуализацией нужно именно в сонном состоянии, якобы грань с могущественным подсознанием становится тоньше. Но после вчерашнего (странно ещё, что ночью ничего подобного не снилось) мне не хотелось бродить возле этой опасной границы. Её, как оказалось, охраняют.
Когда я окончательно проснулся, солнце за окном убедило меня, что тени на снимке могут мелькать только тёмными, тоскливыми вечерами. Пропустив медитацию, я сразу приступил к работе над присутствием.
Я смотрел на ярко очерченные фоном неба ветки тополя, стараясь как можно меньше скользить взглядом по серым посадкам. Отчего-то мне мерещился холод, и я забыл сделать там себе чай. Просто стоял в доме, свет в котором всегда приглушенный из-за навалившихся тяжёлых туч и мне было некомфортно. Я по-прежнему ощущал присутствие, но на этот раз не только своё. Неожиданная мысль выдернула меня из транса: я вижу сад, вижу часть подоконника и край шторы, а что находится позади меня не знаю. Дом может быть полон чем угодно или даже кем угодно, а я улыбаюсь, глядя на расчищенную тропинку, и играю в сытого хозяина.
Если бы я сейчас действительно был там, то, наверное, проверил, закрыты ли все двери. Но я лежу в своей маленькой комнатке, прислонившись спиной к стене, и стараюсь подавить обманчивое желание обернуться. В мои светлые, созидательные мысли явно проникла какая-то дрянь. Перестарался.
Фотография отпустила не сразу. Я всё ещё находился там, когда у меня начал урчать живот. Мысль о завтраке тут же перенесла в другое тревожное место, по которому расхаживал Сэмик. И напевал. Подчёркивал какое-то мнимое старческое удовлетворение. Если в ванную я успею проскочить незамеченным, то сколько же там придётся просидеть, дожидаясь, пока старик скроется в своей комнате. Я заперт в простенке – с одной стороны безумный хозяин, с другой поселились мои глюки.
Со всем этим надо что-то делать: если вечером кроме тревоги визуализация ничего мне не даст, то к черту такую визуализацию. Нужно либо менять изображение, либо прекращать вовсе.
* * *
Иногда между нашими дверьми натягивалась невидимая верёвочка, которая открывала мою и тут же закрывала дверь Самуила. Сегодня мне повезло: без опасения и спешки я прошёл в ванную, побрился перед мутным зеркалом, почистил зубы над серой раковиной. Если расставлять по рейтингу ванную и кухню, то самое страшное место все-таки кухня. Мой путь проходил по нарастающей: и вот я уже в обители мусора, приземлившегося на столе (совсем чуть-чуть не хватило до помойного ведра) и неповторимого запаха кулинарных трюков хозяина.
Меня не тошнило, меня выворачивало.
Верёвочка сработала опять: когда я закрыл за собой дверь, открылась хозяйская. Возле моей комнаты есть стенной шкаф, наполненный эмалированными тазами, тряпками и такой дикой вонью, с которой не соперничала даже кухня. Сэмик любил порталить возле этого шкафа: доставал оттуда старые чемоданы и подолгу шуршал пакетами. Бывало, что я выходил из комнаты в эти моменты, пытался разглядеть, что же он там делает, но сдаётся мне, мы оба не могли понять.
