Флоринда Доннер
Сон ведьмы
Глубокий сон Эфраина Сандоваля прерывался громким храпом и заклинаниями. Мерседес Перальта встала, сложила все свои вещи и окурки сигар в свой карман, затем повернулась к окну и открыла его. Указав своим подбородком на дверь, она приказала мне следовать за ней.
– С ним будет всё в порядке? – спросила я, когда мы вышли. Я никогда не присутствовала на такой короткой встрече.
Он также хорош, как и в другие годы, – заверила она меня, – каждый год Эфраин Сандоваль приходит на такую спиритическую встречу, – она обвела рукой вокруг себя, – здесь бродит дух Фриды Герцог. Эфраин верит, что она принесла ему счастье. Вот почему он держит эту хижину, в то время как его семья живёт в городе. Это, конечно, не так, но его вера никому не вредит.
Фактически она приносит ему облегчение.
– Но кто такая Фрида Герцог? – спросила я, – и кто такой Ганс Герцог?
Ты ещё попросила его дух покровительствовать Эфраину.
Донья Мерседес зажала мне рот, – Музия, имей терпение, – сказала она.
– Эфраин со временем расскажет тебе об этом. Я же добавлю только одно. Для Эфраина колесо случая было повёрнуто не Фридой Герцог. Да, она была причиной. Но сделал это призрак. Призрак Ганса Герцога.
Донья Мерседес тяжело опёрлась на меня. Мы медленно спускались с холма, – скорей бы добраться до моего гамака, – прошептала она, – я умираю от усталости.
Боясь, что кто-то может подменить или даже украсть его мопед, Эфраин вытащил его на тротуар и закатил в прихожую нового двухэтажного дома, который принадлежал его хозяйке Фриде Герцог.
Финка и её ребёнок, которые ютились в нижних комнатах, обиженно смотрели на него. Они считали прихожую своей верандой. Он извинительно пожал плечами и поднялся по ступенькам в апартаменты Фриды Герцог.
Он работал на Герцогов ещё подростком. Сначала на Ганса Герцога, который и купил ему мопед. Время, которое Эфраин работал на него, пролетело так быстро, что он даже не заметил его. Ему нравилась работа на птицеферме, где он был и помощником, и курьером. Но больше всего его привлекала аристократичность хозяина, его величайшее чувство юмора. Иногда Эфраину казалось, что он не работает, а, приходя на службу, каждый день получает урок искусства хорошей жизни.
С годами он стал скорее приёмным сыном или учеником Ганса Герцога, чем его служащим, – я думаю, что ты, Эфраин, – говорил он ему, – человек моего склада потребностей, в определённом возрасте, конечно.
Ганс Герцог приехал из Германии перед войной, но искал не счастья и денег, а скорее удовлетворения. Он очень поздно женился и считал брак, а тем более отцовство, моральной необходимостью. Он называл их управляемыми видами рая.
Когда с ним случился удар, Эфраин ухаживал за ним день и ночь. Ганс Герцог не мог ничего говорить, но прекрасно общался с Эфраином с помощью глаз. В свой последний миг он сделал безумное усилие сказать что-то Эфраину – но не смог. Тогда он пожал плечами и рассмеялся. И умер.
Сейчас Эфраин работал на вдову, правда, не так охотно и, конечно, не с тем удовольствием. Она продала птицеферму, напоминавшую, как она говорила, её супруга, но продолжала держать Эфраина на службе, так как он был единственным, кто знал, как ездить на мопеде.
Заметив, что дверь в апартаменты Фриды Герцог приоткрыта, он толчком, без стука, открыл её и вошёл в крошечную переднюю, которая вела в гостиную.
Комнату, заваленную мебелью с бежевой обивкой, отделял от столовой прекрасный рояль. Остеклённый книжный шкаф стоял рядом с огромным камином, который Фрида Герцог разжигала раз в год на рождество Евы.
Эфраин отошёл на несколько шагов так, чтобы мог видеть себя в позолоченном зеркале на каминной доске. Ему было двадцать лет, но маленькое суховатое тело и мальчишеское, незрелое, безбородое лицо делали его ещё моложе. Он старательно причесал свои вьющиеся волосы, поправил галстук и надушённый носовой платок в нагрудном кармане. Бедность – это ещё не причина для того, чтобы выглядеть неопрятным, подумал он и, оглядываясь, осмотрел пиджак сзади, расправляя складки и морщины.
Весело насвистывая, он пересёк комнату и вышел на широкий балкон.
Декоративные пальмы, орхидеи, высокие папоротники и птичьи клетки почти скрывали Фриду Герцог. Полная и солидно сложённая, она сидела за белым письменным чугунным столом с тяжёлой матовой стеклянной крышкой.
– Я жду тебя с девяти часов, – сказала она вместо приветствия.
Сердитое выражение её глаз усиливалось линзами толстых роговых очков, угрожающе спущенных на её орлиный нос.
– Ну что за красота! Какой прохладой дышит это истинное небо! – воскликнул Эфраин восторженным тоном. Он знал, что восхваляя её искусственные джунгли, Фриду Герцог всегда можно вернуть в хорошее расположение духа, – даже в полдень ваши канарейки поют как ангелы, – подражая крику птиц, он снял пиджак и аккуратно повесил его на спинку стула.
– Ладно, хватит о птичках, – сварливо сказала она, приказав ему сесть возле себя, – я плачу тебе жалование и хочу, чтобы ты был здесь всё время.
– Меня задержали наши будущие клиенты, – важно возразил он.
Она посмотрела на него с сомнением и вытерла капельки пота вышитым платком с верхней губы и лба, – ты принял все заказы? – она не дала ему возможности ответить, подтолкнув несколько белых коробочек, – проверь это, – проворчала она.
Не смущаясь её плохим настроением, он весело сообщил ей, что заказы в сущности написаны и подписаны. Затем он почти благоговейно открыл одну из коробочек и почтительно осмотрел покрытый серебром набор шариковых ручек, уложенных на тёмно-синюю вельветовую подкладку. Он открыл одну ручку, отвинтил колпачок и аккуратно проверил небольшой прямоугольный кусок металла с резиновым оттиском. Это была печать. Эту операцию он повторил со всеми ручками, после чего тщательно проверил правильность написания фамилии а адреса покупателя.
– Сколько раз тебе повторять – на ручках не должно быть отпечатков пальцев, – затрещала Фрида Герцог, выхватив авторучку из его рук. Она обтёрла её своим платком и опустила в коробочку, – сейчас же заверни их!
Он бросил на неё недружелюбный взгляд, – вы хотите, чтобы я наклеил на них адреса? – спросил он, закончив заворачивать последнюю коробку.
– Да, сделай это, – она дала ему шесть аккуратно отпечатанных наклеек из небольшого металлического ящика, – постарайся наклеить их ровно.
– Что? – раздражённо переспросил он, не расслышав слов, которые она сказала. Её акцент, обычно едва заметный, становился невыносимым, когда она была в гневе или страхе.
Фрида Герцог медленно повторила, чётко произнося каждое слово: – наклей все уголки этикеток ровно, – она взглянула на него и добавила: – я хочу, чтобы этикетки были приклеены крепко.
– Если бы взглядом можно было убивать, я был бы уже мёртв, – прошептал он, поднимая обе руки над головой в притворном жесте муки. Затем он очаровательно улыбнулся ей и обругал её скороговоркой.
– Что ты сказал? – спросила она. Её акцент был так силён, что слова получались невнятными.
– Я сказал, что у меня нет столько времени, чтобы сделать всё, что вам хочется, – он ослабил свой галстук в голубую полоску и расстегнул воротничок жёстко накрахмаленной рубашки, затем достал из ящика стола тюбик с клеем и выдавил по небольшой капле на каждую этикетку. Он тщательно подровнял резиновую насадку со всех сторон и наклеил этикетки на аккуратно завёрнутые пакеты.
– Хорошо сделано, Эфраин, – намёк на одобрение мгновение играл на полном, румяном лице Фриды Герцог. Она никогда не удивлялась той аккуратности, с которой он приклеивал наклейки как раз посередине коробок.
Она не могла признать, что кто-то может делать это лучше её самой.
Окрылённый её комплиментом, он решил спросить о ручке, которую она обещала ему. Хотя юноша уже оставил надежду когда-нибудь получить что-то от неё, он тем не менее напоминал ей об этом при первой возможности.
Каждый раз у неё были различные отговорки, чтобы не выполнить своё обещание, – когда же вы дадите мне авторучку? – повторил он высоким, настойчивым голосом.
Фрида Герцог молча посмотрела на него, затем подвинула стул ближе к столу и опустила на него свои локти, – я не говорила тебе раньше о трудностях, которые я имею, чтобы убедить фирму направлять торговое судно в эту местность? Да ты и не поймёшь, что быть в моём возрасте (она никогда не говорила, сколько ей лет) и быть женщиной – это огромный недостаток, – она помолчала секунду, а затем гордо добавила: – и то, что я так хорошо продаю авторучки, ещё не означает, что я должна их кому-то дарить.
– Одна авторучка не разорит вас, – настаивал Эфраин.
– Твоя ручка! Твоя ручка! Это всё, о чём ты думаешь? – её голос дрожал от негодования. Она приблизила своё лицо к нему. Её глаза сверлили его немигающим взором.
Он ошеломлённо смотрел в её голубые глаза, в которых бушевал огонь безумия.
Возможно, заметив, что зашла слишком далеко, Фрида Герцог потупила взор. Её лицо смягчилось. Просительным тоном она продолжала говорить о своей уверенности в том, что вместе они смогут продать тысячи авторучек.
Они будут продавать их не только в городе и в окрестных деревнях, но и по всей стране, – будь терпелив, Эфраин, – умоляла она, склонясь к нему, – когда дело пойдёт в гору, мы оба будем богачами! – она резко откинулась на стул и ласково провела рукой по маленькой серой коробке.
– Но мне нужна только ручка, ты понимаешь, старая идиотка, только ручка, – отчаянно прошептал Эфраин.
Фрида Герцог не слышала его. Она сонно смотрела на свои птичьи клетки грустным мечтательным взглядом.
– Я работаю как лошадь, – сказал Эфраин громко и ясно, – я не только доставляю товар, я нахожу покупателей на ваши ручки, – он игнорировал её попытку перебить его, – а вы не хотите дать мне одну ручку.
– Я не буду говорить, как нехорошо ты поступаешь, – капризно сказала она, – я из сил выбиваюсь, пытаясь вдолбить тебе то, что начало любого бизнеса требует каких-то жертв, – она вышла на балкон, – очень скоро я дам тебе не только ручку и комиссионные, я сделаю тебя партнёром, – она остановилась перед ним, – я деловая женщина. Представь, эти ручки будут в каждом доме по всей стране. Эфраин, мы продадим их каждому грамотному человеку в этом государстве.
Она отошла от него и опёрлась на перила, – взгляни на эти холмы! – крикнула она, – посмотри на эти хижины! – взмахом руки, от которого затрепетали широкие рукава её халата, она описала панораму перед собой.
Улыбка засияла на её губах, она повернулась к нему, – подумай об этих лачугах на холмах. Какие возможности! Мы продадим ручки всем, кто может писать. А те, кто не могут, вместо того, чтобы ставить крестик каждый раз, когда им нужно подписать документ, будут штамповать своё полное имя на любой бумаге, где необходима их подпись, – она захлопала в ладоши в детском восторге и, присев возле него, сунула руку в карман, – это, – утвердительно произнесла она, доставая свою позолоченную ручку, – идеальное решение всех проблем! – она осторожно отвинтила колпачок и, нажав небольшой выступ на конце авторучки, проштемпелевала каждый пакет, а затем гордо прочла своё имя и адрес, которые вмиг отпечатались фиолетовыми буквами, – сотни людей живут в этих хижинах. И я знаю, что они все захотят такие ручки, – она коснулась его руки, – Эфраин, с сегодняшнего дня я буду платить тебе комиссионные за каждую ручку, проданную тобой на этих холмах.
– Они не купят ни одной. Это им не по средствам, – напомнил он ей саркастически.
– Я сделаю то, чего не делала никогда прежде, – напыщенно провозгласила она, – я позволю им покупать авторучки в кредит, – она опустила с рассеянным видом несколько авторучек – включая свою золотую ручку – в кожаный ранец Эфраина, – а сейчас можешь идти.
Он недоверчиво посмотрел на неё. Неужели она не заметила свою ошибку?
Юноша беспечно взял свой ранец, – увидимся завтра, – сказал он.
– Но тебе надо доставить всего шесть ручек, – напомнила она ему, – я жду тебя к пяти часам. За эти ручки уже заплатили, и тебе не придётся ждать денег.
– Сейчас середина дня, – запротестовал Эфраин, – неужели вы хотите, чтобы я таскался по этому пеклу? Кроме того, мне надо сначала пообедать. И мне нужны деньги на транспортные расходы, – заметив её мрачное лицо, он пояснил: – мне нужен бензин для мопеда.
Она дала ему немного мелочи, – не забудь спросить квитанцию на заправке, – сказала она, свирепо посмотрев на него через очки.
Его передёрнуло от недовольства, – скупая идиотка. Этого не хватит даже на то, чтобы наполнить бак, – сказал он быстрой скороговоркой.
– Что ты сейчас сказал мне? – крикнула Фрида Герцог.
– За эти деньги нельзя наполнить бак, – сказал он, ссыпая монеты в карман. Он вынул расчёску и, не обращая внимания на её недовольное лицо, пробежал ею по своим непослушным чёрным волосам.
– Всего четыре адреса, и все они рядом, – убеждала она, – не надо даже ездить на мопеде. Я сама хожу на такое расстояние, а иногда и дальше.
Если уж я в своём возрасте делаю это, то вправе ожидать от молодого человека, что он сделает то же.
Тихо насвистывая, он поправил свой галстук и надел пиджак, затем, лениво махнув рукой на прощание, повернулся и вышел в гостиную. С его губ сорвался радостный вздох. Его глаза расширились, выражая удивление и восторг.
В одном из объёмистых кресел, оголив ноги, поднятые на подлокотник, сидела Антония, единственная дочь Фриды Герцог. Не прикрывая ног, она посмотрела на него с нежной заботой – так женщины смотрят на своих младенцев – а затем соблазнительно улыбнулась.
Она была маленькой, симпатичной женщиной около двадцати лет, но её измождённое лицо и отчаявшийся вид очень старили её. Она отсутствовала уже долгое время. К великому смущению матери Антония уходила с мужчинами при каждом удобном случае и периодически возвращалась навестить родной дом.
Жаль, что старуха в таком скверном настроении, подумал Эфраин. Он почувствовал клубящуюся страсть Антонии, ему хотелось остаться, поговорить с ней, но зная, что Фрида Герцог может услышать их с балкона, он сморщил губы и послал Антонии воздушный поцелуй. А затем вышел в переднюю дверь.
Фрида Герцог неподвижно стояла у ограды балкона. Палящее солнце и дрожащее марево заставляли её глаза слезиться. Жара волнами вздымалась в ближайшее предгорье, превращая разноцветные лачуги в мерцающие пятна.
Совсем недавно эти холмы были зелёные. Почти за ночь переселенцы превратили их в скопище хибар. Словно грибы после сильного дождя, лачуги выросли в одно утро, и никто не осмелился снести их.
Её взгляд остановился на шумном мопеде Эфраина, который тарахтел внизу на улице. Она знала, что сначала он поедет к двум секретаршам из фармацевтической лаборатории, которые были помешаны на авторучках. Фрида Герцог была уверена, что хотя бы одна из них похвастается своей ослепительной новинкой среди коллег, и это заставит других придти к ней.
Тихо хохотнув, она повернулась и взглянула через балкон в гостиную, где сидела её дочь. У неё вырвался тяжёлый вздох, голова разочарованно качнулась из стороны в сторону. Не было способа заставить Антонию понять, что нельзя класть ноги на бежевый шёлк кресел. Как много надежд возлагала она на свою красивую дочь! Антония могла выйти замуж за какого-нибудь богатого человека. И почему девочка связала себя браком с нищим, безродным продавцом? Это было выше её понимания. К тому же он однажды ушёл от неё.
Она не могла вспомнить, обед был или полдник, когда он встал из-за стола и больше никогда не вернулся.
Сложив губы в приятную улыбку, Фрида Герцог смиренно вошла в гостиную.
– Подумать только! Эфраин стал опаздывать каждый день, – сказала она, садясь в кресло напротив Антонии, – я боюсь, что если я дам ему авторучку, которую он просит, мальчик совсем бросит работу. Это всё, чем он интересуется.
– О, ты знаешь, чего он хочет, – сказала Антония. Не глядя на мать, она продолжала рассматривать свои длинные, холёные ногти, – итак, единственное желание Эфраина – это получить ручку. Что плохого в этом?
– Он бы мог её купить! – злобно огрызнулась Фрида Герцог.
– Ну что ты, мамочка, – упрекнула Антония, – эти глупые безделушки стоят слишком дорого. Козе понятно, что он не сможет себе этого позволить.
– Не смеши меня, – фыркнула Фрида Герцог, – я прекрасно оплачиваю его труд. Если бы он не тратил зря денег на одежду, он мог бы…
Антония оборвала её на полуслове, – эти ручки просто причуда, – заявила она, – и Эфраин знает это. Вот так. Через несколько месяцев и даже недель люди перестанут покупать их.
Фрида Герцог выпрямилась в своём кресле. Её лицо покраснело от гнева.
– Не смей со мной так разговаривать, – закричала она, – эти ручки всегда будут в цене!
– Успокойся, мать. Ты сама не веришь в это, – примирительно отозвалась Антония, – ну почему ты думаешь, что продашь ручки в этом богом забытом местечке? Неужели ты не понимаешь, что в Каркасе их больше никто не покупает?
– Это неправда, – крикнула Фрида Герцог, – когда-нибудь я буду торговать по всей области, а может быть даже по всей стране. Если бы я изготовляла авторучки, я бы расширила торговлю в международном масштабе. И я сделаю это. Я создам империю.
Антония захохотала и отвернулась к зеркалу на каминной доске. Полоски преждевременной седины бороздили её темноватые волосы. В уголках рта появились морщины. Её большие голубые глаза можно было бы считать прекрасными, не будь в них такого ожесточённого выражения. Не возраст, а отчаяние и изнеможение были началом увядания лица и тела этой молодой женщины.
– Ты просто не знаешь, в чём опытен Эфраин, – сказала Антония, – никто не сравнится с ним в нахождении способов делать деньги. А ты думаешь, что разбогатеешь на ручках! Это же анекдот. Почему бы тебе не использовать его там, где ему нет равных?
Презрительная ухмылка заиграла на лице Фриды Герцог, – использовать его там, где он лучший! Ты думаешь, я не знаю, где ты была последние несколько месяцев? Возможно, я немного глуховата, но зато не глуповата, – увидев, что Антония встала, она торопливо добавила: – у тебя никогда не было никакого достоинства. Связалась с Эфраином! Тебе когда-нибудь будет стыдно за себя. Он же мулат. Он цветной!
Когда её гнев утих, она откинулась в кресле и закрыла глаза. Ей хотелось отказаться от своих слов, но когда она заговорила, её голос был по-прежнему сердит: – неужели нет ничего, что тебе было бы нужно от жизни?
– Я хочу выйти замуж за Эфраина, – тихо сказала Антония.
– Только через мой труп! – закричала Фрида Герцог, – я лишу тебя наследства. Я выгоню тебя из дома! – она жадно ловила ртом воздух, – погоди! Я всё скажу тебе! Я отберу у него мопед и сожгу его.
Но Антония больше не слушала её. Хлопнув дверьми, она покинула гостиную.
Несколько секунд Фрида Герцог смотрела на дверь, за которой исчезла её дочь, ожидая её возвращения. Её глаза отяжелели от слёз. Она молча отправилась в спальню.
Сев перед туалетным столиком, она трясущимися руками сняла очки и осмотрела себя в зеркале. Надо было сделать новую завивку, подумала она, проводя пальцами по своим волосам с полосками седины. Её глаза, окружённые тёмными тенями, ввалились. Её кожа, когда-то гладкая и белая, как тонкий фарфор, неумолимо старела, разъедаемая безжалостным тропическим солнцем.
Слёзы катились по щекам, – о боже, – тихо прошептала она, – не дай мне заболеть и умереть в этой чужой стране.
Она услышала тихий шорох за дверью; несомненно, её подслушивала Антония. Фрида Герцог была слишком утомлена, чтобы волноваться из-за этого. Она легла на постель и забылась в полусне, убаюкиваемая нежными звуками сонаты Моцарта. Мысль о том, что на рояле играет Антония, наполнила её печальной радостью. Девочка играла всегда так прекрасно.
Когда Фрида Герцог проснулась, было почти 4 часа. Как всегда, немного подремав, она чувствовала себя посвежевшей, настроение у неё поднялось.
Она решила одеть шёлковое платье в горошек и туфли, которые Антония подарила ей на рождество.
Заходящее солнце наполняло комнату тенями. Она взглянула через балкон на ярко раскрашенные хижины на далёких холмах. В вечернем свете они казались намного ближе. Она прошла на кухню и приготовила послеобеденный поднос: кофе, сахар, сливки и тарелку маковых пирожных.
– Антония, – ласково позвала она, садясь в одно из кресел. Прежде чем налить себе кофе, она услышала знакомую дробь каблучков. Она крикнула снова, но ответа не было. Ушла, наверное, решила Фрида Герцог, разворачивая на коленях белую льняную салфетку.
Она посмотрела на свои золотые часы. Было около пяти. Вот-вот должен вернуться Эфраин, подумала она. Может быть, он сказал ей правду и действительно нашёл новых клиентов. Она давно знала, что, несмотря на отсутствие честолюбия, он прекрасно сговаривался с людьми. Плохо, что она разрешила ему уйти. Ей давно надо было найти ему замену, а теперь, узнав планы Антонии относительно него, она не позволит ему втереться в свою семью. А может быть дочь хочет просто подразнить её. Ну как же она могла поверить, что Антония захочет выйти замуж за этого молокососа?
К шести часам Фрида Герцог была так обеспокоена, что позвонила секретаршам в лаборатории и владельцу магазина одежды. Авторучек им не приносили.
Она ошарашено посмотрела на телефон, затем выбежала на балкон и дрожащими руками нервно ощупала каждый предмет на своём рабочем столе, – он взял мою ручку! – завизжала она. Через парадную дверь она торопливо сбежала по ступенькам на улицу. Она не замечала испуганных лиц соседей, которые сплетничали на тротуарах. Она не слышала их приветствий, огибая поворот. Лишь достигнув подножия холма, она остановилась передохнуть.
Проклиная себя за то, что не надела более удобную обувь, Фрида Герцог медленно поднималась по широкой грунтовой дороге, которая вела к хижинам.
Она никогда не была в доме Эфраина, но примерно знала, где он находится. Ей приходилось слышать об опасностях этих трущоб, где чужим появляться не следовало. Даже полиция неохотно преследовала преступников, которые скрывались на этих холмах. Но это её не пугало. Кто захочет причинить вред старой женщине? Она почувствовала себя в полной безопасности, заметив, что не все жилища были лачугами. Некоторые из них были сделаны из цементных блоков, а несколько домов имели даже два этажа.
У неё часто захватывало дух, тогда она останавливалась, успокаивая бешенное биение сердца. Люди оглядывались на неё с любопытством. Босые, полуголые дети бросали свои игры и хихикали, когда она проходила мимо.
Перед тем, как взобраться на вершину холма, она оглянулась и оглядела город внизу. Мягкий бриз овевал её покрасневшее лицо.
Промытый в сочном рассеянном зареве сумерек, ещё дрожащем от послеобеденной жары, город никогда не казался ей более красивым. Преодолев странное и неопределённое предчувствие роковой гибели, она выискивала силуэт своего дома.
Приветливый голос девочки рассеял её думы, – может быть вам нужна помощь? – спросила она, рассматривая её с любопытством, – вы что-то потеряли?
– Я ищу дом Эфраина Сандоваля, – отозвалась Фрида Герцог. Поглощённая поисками своего дома, она и не заметила, что уже наступает ночь, – ты не можешь мне показать, где живёт Эфраин? – она несколько раз повторила вопрос, но девочка наверное не понимала слов, которые говорила Фрида Герцог.
– Ты зашла слишком далеко, – вежливо сообщил ей старик, сидевший поблизости на корточках. Слабый свет между криво сбитыми досками едва освещал его, – спустись немного и сверни налево по тропинке. Там будет жёлтый дом. Ты не промахнёшься. Он выглядит как канарейка, – он с тревогой следил за её нетвёрдыми шагами, когда она начала спускаться с холма, – шла бы ты лучше домой, – крикнул он ей вслед, – здесь полно пьяниц в это время, а они всегда готовы к ссоре.
Но Фрида Герцог не услышала его предостережения. Оно утонуло в оглушительной брани мужчины и топота торопливых шагов. Прежде чем она успела обернуться и посмотреть, что случилось, ей нанесли резкий удар.
Земля дрогнула у неё под ногами и она полетела через перила низкой Стеллы.
На мгновение она увидела, как острые камни внизу рванулись ей навстречу.
Потом были голоса, то громкие, то тихие, а после остались лишь тишина и мрак.
Вздрогнув, Эфраин проснулся. Ему приснился жуткий сон. Как и много раз прежде в своих снах, он вновь гулял с Гансом Герцогом. Друг торопил его взять дела в свои руки и жениться на Антонии. Вместе они смогут объехать весь мир. Эфраин засмеялся и попросил друга рассказать ему одну из своих историй об иноземных странах. Ганс Герцог отказался, говоря, что настанет день, когда Эфраин сам сможет увидеть эти страны.
И хотя живость его снов о Гансе Герцоге стала привычной, одна деталь заставляла задуматься; это было затяжное чувство реальности, которое Эфраин не мог развеять. Он уже отказывался признавать, что его друг и хозяин умер. В конце концов он же виделся и говорил с ним каждую ночь в своих снах.
Эфраин зажёг керосиновую лампу на столе у кровати и открыл бутылку пива, стоявшую на столе. Он перелил пиво в высокий бокал и, прежде чем сделать глоток, сдул пену с ободка. Он не обратил внимания на то, что пиво было тёплым.
– Взять дела в свои руки! – повторил он, вынимая позолоченную ручку из своего ранца. Тихо смеясь от удовольствия, он отвинтил колпачок и прочертил несколько линий на своей руке.
Неделю назад он решил взять дела в свои руки и договорился с гравёром из ювелирного магазина, чтобы тот сделал ему точную копию печати, но с его именем. Эфраин не сомневался, что к нему пришла удача. Как ещё он мог объяснить это пугающее совпадение: в тот день, когда он получил печать со своим именем и адресом, Фрида Герцог ошиблась, положив свою позолоченную ручку в его ранец.
Он вылил остатки пива в свой бокал и выпил до дна маленькими глоточками. Возможно, какая-то бессознательная часть Фриды Герцог перешла к нему вместе с этой авторучкой. Ему хотелось верить в это.
Настойчивый стук в дверь перебил его мысли.
– Эфраин! – прокричал кто-то, – старуху-иностранку, которая искала тебя, столкнул вниз какой-то пьяница.
– Фриду Герцог! – схватив ранец со стола, он побежал туда, где уже собралась толпа.
– Этого не может быть, – повторял он, расталкивая людей в стороны.
Она лежала на земле. Он опустился перед ней на колени. Тусклый блеск керосиновой лампы бросал на её лицо желтоватый отблеск. Он хотел что-то сказать, но ни одно слово не вырвалось из его рта. Эфраин смотрел в её голубые глаза. Без очков – они лежали рядом, раздавленные кем-то – её глаза выглядели большими, внимательными, почти детскими. Складки у рта придавали ей строгий вид. Белые зубы были слегка приоткрыты. Ему почудилось, что она хочет что-то сказать.
– Я принёс авторучки, – шепнул он, успокаивая её. Вынув шесть коробочек из ранца, он поднёс их к её лицу поближе, – я не отдал их сегодня, потому что был занят составлением нескольких заказов. У нас будут четыре новых клиента.
Она нахмурилась ещё больше. Её губы дрогнули, шепча что-то об его увольнении с работы и об Антонии. Её глаза стали ещё больше, зрачки расширились, а затем жизнь иссякла.
– Я работал у неё, – сказал Эфраин, ни к кому конкретно не обращаясь.
– Жизнь так необычна. Только этим утром она подарила мне эту прекрасную ручку, – рассказывал он, доставая из кармана позолоченную авторучку. Точно и аккуратно он приложил кончик с печатью к своему предплечью, – Эфраин Сандоваль. Канареечная хижина. Курмина, – прочитал он своё имя и адрес громким ясным голосом, – и я могу договориться с любым из вас о продаже такой же прекрасной ручки в кредит.
