Доминик Ливен
В тени богов. Императоры в мировой истории
Хотя Марк и хвалил приемного отца, тот недостаточно хорошо подготовил своего наследника к будущей роли. Марк никогда не выезжал за пределы Рима до восшествия на престол в 161 году и не имел ни военной подготовки, ни опыта службы. Три десятилетия до смены правителя прошли совершенно мирно, но новый император сразу столкнулся с серьезными вторжениями и на Дунайском, и на Персидском фронте. Персы и германские племена перешли в наступление из-за внутренних факторов, но также, возможно, почувствовали, что римская армия несколько ослабела за несколько десятилетий мира, и решили испытать империю на прочность. Вскоре после этого империю охватила эпидемия чумы. Рим столкнулся с самой опасной угрозой за весь II век, но пока она не имела глубоко укорененных структурных элементов, которые стали причиной затяжного кризиса в III веке. Марк не любил военно-походную жизнь, но из чувства долга взял на себя командование европейским фронтом. Значительную часть своего правления он командовал армиями и со временем зарекомендовал себя как компетентный и успешный военачальник, который заслужил верность и уважение своих солдат.
Поскольку Марк не мог находиться одновременно в Европе и Азии, на Персидский фронт он отправил опытного и талантливого полководца Авидия Кассия. Авидий был не только римским аристократом, но и потомком греческой династии Селевкидов, которая правила Персией на протяжении нескольких поколений после смерти Александра Македонского. Он блестяще справился со своей задачей, получил за это щедрые дары и удостоился огромных почестей. После поражения персов он остался верховным главнокомандующим на восточном фронте. В 175 году, когда Марк Аврелий постарел и встал вопрос о престолонаследии, Авидий поднял мятеж и провозгласил себя императором. Многие влиятельные полководцы на востоке поддержали мятеж, хотя в некоторых случаях их решение объяснялось слухами о смерти Марка Аврелия. Учитывая, что Марк Аврелий был одним из самых легитимных и великодушных римских императоров, мятеж Авидия служит ярким свидетельством того, что римская монархия не могла контролировать своих генералов и доверять им. После поражения Авидия к мятежникам отнеслись снисходительно, но Марк Аврелий поспешил назначить наследником Коммода – единственного выжившего сына из 15 детей, которые родились у него в браке с императрицей Фаустиной. Когда в 177 году Коммод стал соправителем Марка Аврелия, ему было всего 15 лет. Через три года он взошел на престол после смерти отца. Впоследствии высказывалось мнение, что единственной серьезной ошибкой Марка Аврелия стал неудачный выбор наследника, но правда в том, что выбирать ему не приходилось. По римскому обычаю власть переходила от отца к сыну. Кроме того, отлучив Коммода от престола, Марк Аврелий, вероятно, подписал бы ему смертный приговор, поскольку живым он представлял огромную угрозу для любого последующего правителя.
Марк Аврелий считал философию гораздо более благородным призванием, чем управление государством: “Александр, Гай, Помпей, – писал он, – что они рядом с Диогеном, Гераклитом, Сократом? Эти видели вещи, их причины и вещество, и ведущее их оставалось самим собой; а там сколько прозорливости, столько же и рабства”. Император сожалел, что положение не позволяло ему уединиться “в глуши, у берега моря, в горах” и выделить время на чтение и размышления. Ему претило стремление правителей к блеску и славе, и он насмехался над людьми, которые мечтали обессмертить себя для потомков. Он полагал, что слава пуста и преходяща. Истинное удовлетворение ему приносило познание самого себя и своего разума. Обычно Марка Аврелия причисляют к стоикам – философской школе, которая зародилась в Греции, но оказала огромное влияние на римские элиты. Главный постулат стоиков заключался в том, что люди – рациональные и социальные существа. По природе своей они ставят логику во главу угла и проявляют великодушие по отношению к окружающим. Римские стоики главным образом воспринимали стоицизм как этическую систему и кодекс государственной службы. По сути, стоики верили во всеобщее единение человечества, однако, в отличие от более поздних христианских римских императоров и церковников, они не считали свою империю политическим фасадом всемирного человеческого сообщества.
Вера римских стоиков в теоретически всеобщее человеческое единение несколько противоречила их полной уверенности в том, что римская мужская аристократическая культура представляет собой высшую точку развития человеческой цивилизации. Они считали логику и самодисциплину уникальными атрибутами римской мужской культурной и общественной элиты. С другой стороны, варвары, римский плебс и женщины в их представлении оставались рабами своих страстей. Это убеждение было повсеместно распространено на всем протяжении истории империй. Не существовало императора, власть которого не опиралась бы на идеологию, основанную на иерархии, и на набор представлений о роли полов и разных классов общества, выработанных мужчинами, но вместе с тем глубокого прочувствованных, делающих иерархию “естественной”. Даже императрица Мария Терезия в Австрии XVIII века поддерживала эту идею, хотя ее поведение и противоречило ей. Возможно, императрица У Цзэтянь из династии Тан, которая правила Китаем в VII веке, интуитивно считала женщин не менее компетентными правителями, чем мужчины. Вероятно, российская правительница Екатерина II стала первой императрицей, которая не только верила в это, но и умела формулировать идеи, чтобы поддерживать свои представления. Но она была достаточно умна и осторожна, чтобы не говорить об этом во всеуслышание в насквозь пропитанном мизогинией мире.
Четырьмя величайшими добродетелями, по мнению Марка Аврелия, были “справедливость, истина, здравомыслие [и] мужество”. Его философия не оставляла места для чувств и эмоций. В первой книге “Размышлений”, где он подробно рассказывает о людях, которые сильнее всего повлияли на его жизнь, из женщин упоминаются лишь его мать и жена, но даже о них говорится намного меньше, чем о множестве мужчин – о его учителях, наставниках и всех, кого он считал примером для подражания. Вместе с тем Марк Аврелий презирал гомосексуалов. Вероятно, именно по этой причине его бывший наставник Адриан, самый знаменитый император-гомосексуал в истории, не получил признания на страницах “Размышлений”. Философия Марка Аврелия не дарила ни утешения, ни успокоения, ни тепла, когда человек сталкивался с жизненными трудностями, и не поддерживала никого перед лицом смерти. Смотря на свою жизнь с высоты прожитых лет, Марк пишет: “Душа… отведаешь ли ты когда дружественного и готового к лишению душевного склада?” Его принципы вписывались в кодекс мужского правящего класса, во многом перекликаясь с конфуцианством и ценностями, которые впоследствии будут прививаться имперской элите в английских частных школах. Неудивительно, что Мэтью Арнолд[10], апологет образования, живший в викторианскую эпоху, считал Марка Аврелия, “пожалуй прекраснейшей из личностей в истории”.
Во второй половине периода, о котором идет речь в этом разделе, – иными словами, в эпоху домината и первые века существования Византии – Римской империей правил целый ряд грозных монархов. Сразу вспоминаются Диоклетиан, Константин, Феодосий I и Юстиниан I. Ни одного из них, однако, нам не узнать в той степени, в какой мы знаем Марка Аврелия. В контексте этой книги наиболее любопытным аспектом правления Диоклетиана представляется его попытка решить две великие проблемы, угрожавшие империи: проблему престолонаследия и проблему, связанную с потребностью в компетентном императоре-лидере как на Востоке, так и на Западе. Диоклетиан разработал особую систему правления – так называемую тетрархию, или “власть четырех”.
После узурпации престола в 284 году Диоклетиан сосредоточился на восстановлении влияния Рима на востоке и сразу назначил своего близкого друга иллирийского военачальника Максимиана своим помощником на западе. В 293 году Диоклетиана и Максимиана признали императорами-соправителями, у каждого из которых был помощник с титулом цезаря: он облегчал задачу по управлению империей и должен был сменить своего императора после его смерти. В 305 году больной и постаревший Диоклетиан решил пойти на уникальный для римского императора шаг и отречься от престола, а также вынудил Максимиана последовать его примеру. Тотчас вспыхнула борьба за власть. Началось соперничество за господство в тетрархии, сыновья отстаивали свое право наследовать умершим отцам. Система четверовластия была слишком новой и искусственной, чтобы сдерживать амбициозных военачальников и противостоять глубоко укорененной вере в сыновние права. Она опиралась на личный авторитет Диоклетиана, которого безоговорочно считали старшим из монархов. Возможно, если бы у него был родной сын, он вообще не стал бы вводить тетрархию.
Победу в борьбе за престолонаследие одержал Константин I, который распространил свою власть на всю империю в 323–324 годах. Его династия правила до смерти его племянника Юлиана в 363 году. На первом плане в истории этой династии стоит обращение Константина в христианство и попытка Юлиана отменить реформы своего дяди и восстановить в империи древнеримскую религию. Жизнь и правление Константина скрываются за христианской агиографией и легендами. Не стоит и надеяться узнать, каким был этот человек, и разобраться в его мотивах. Обычно утверждается, что мать Константина была убежденной христианкой: если так, то эта религия была знакома ему с детства. С другой стороны, с середины III века императоры пытались укрепить свое положение, связывая себя с одним из верховных богов и называя себя его наместником. Диоклетиан выбрал Юпитера. Отец Константина, который был помощником (цезарем) Максимиана, верил в Sol Invictus — Непобедимое Солнце. В некоторой степени Константин отождествлял себя с этим божеством даже после обращения в христианство. Но в последние годы жизни и правления его христианская вера становилась все более бескомпромиссной. Разумеется, как любой император, он считал, что политическая необходимость часто пересиливает строгую приверженность религиозной доктрине. Так, христианская вера Константина не помешала ему казнить своего старшего сына.
Христианам крещение императора и поддержка с его стороны были невероятно выгодны. Тем не менее создание христианской монархии поставило и перед императором, и перед христианскими епископами сложные вопросы, которых не возникало ранее. Возможно, сначала и сам Константин слабо понимал уникальный характер христианской веры, не говоря уже о последствиях возведения христианства в статус основной религии его империи. Христианский монотеизм отличался от любой религии, с которой ранее отождествляли себя римские императоры. Он не мог гармонично сосуществовать с другими религиями не только на земле, но даже в характерной для него версии рая. Еще большую опасность представляли его адепты, которые исповедовали некорректные доктрины. Отказ верным образом почитать истинного Бога неизбежно обрекал людей на вечные муки. Понятия правоверия и ереси играли фундаментальную роль в христианстве, но были совершенно чужды традиционной римской религии.
Вскоре император стал прилагать усилия для создания институтов и определения истинной доктрины с целью объединить христианское сообщество и дать ему ориентиры. Это было очень важной, но сложной задачей, поскольку рассеянные на огромной территории христианские группы сочетали упорное стремление к единству с “разнузданными различиями” во мнениях и верованиях. По просьбе епископов Константин созвал первый Вселенский церковный собор, который состоялся в Никее в 325 году и прошел под председательством императора. Епископы приветствовали его поддержку, но также боялись, что он может присвоить их власть над христианским сообществом и его доктринами. Возникли вопросы, которые сохранялись на протяжении всей истории христианской и – в несколько иной форме – исламской монархий. Учитывая, что и монарх, и епископы избирались и благословлялись Богом, в каких отношениях им пристало состоять друг с другом и какие роли они должны были играть? Был ли монарх священником, а если да, то был ли он первосвященником, обязанным определять христианскую доктрину? Он должен был назначать епископов или же, напротив, именно благословение епископов в ходе коронации придавало легитимности монарху? Эти и другие связанные вопросы еще не раз возникнут на страницах моей книги. Они проистекали из того факта, что и правители, и священнослужители получали свою власть напрямую от одного и того же бога. И нередко эти вопросы становились самыми серьезными и противоречивыми политическими и религиозными проблемами современности13.
Об императоре Юлиане мы больше узнаем из его сочинений, чем из оценок современников и даже более поздних историков. Человек, который попытался свергнуть христианство и вернуться к языческим богам, стал одной из самых неоднозначных фигур Древности. Полемика вокруг него такова, что радикально различаются даже описания его внешности и манер, не говоря уже об оценках его личности. Юлиану было всего шесть лет, когда в 337 году умер его дядя, император Константин. Трое сыновей покойного императора тотчас устроили резню, в которой погибли отец, еще один дядя и двоюродные братья Юлиана. Выжили только он и его старший брат Галл, поскольку они были еще детьми. Нам остается лишь догадываться, как эти смерти повлияли на характер Юлиана, но его часто называют очень напряженным, возбудимым и ранимым. Мало кто отрицал, что он был умен. Хотя он воспитывался в христианской вере и годами жил практически в изоляции на загородной вилле, он хорошо изучил греческую и римскую классику. Его любовь к старой греко-римской цивилизации со временем привела его к решению вернуться к почитанию языческих богов.
Констанций II, сын Константина, вышел победителем в борьбе со своими братьями и уже к 350 году подчинил себе всю империю. Бездетный и вынужденный заниматься главным образом делами восточных провинций, он рискнул назначить Юлиана (своего последнего родственника мужского пола) своим наместником в Галлии, где римское владычество подрывали и набеги германских племен, и неэффективность управления. Хотя у Юлиана не было ни опыта, ни подготовки в военной и административной сферах, он, очевидно, неплохо справлялся со своими задачами, хотя его сторонники и противники не сходились во мнениях относительно его компетентности. Переломный момент наступил в начале 360 года, когда Констанций приказал Юлиану отправить значительную часть армии на восток, чтобы помочь отразить персидское вторжение. Нельзя сказать наверняка, не подумывал ли Юлиан о мятеже уже тогда. Лишенный армии, он имел причины бояться за свою жизнь. Но вполне может быть, что в некоторой степени на его решение поднять бунт повлияло огромное нежелание его солдат отправляться на далекий фронт и покидать свои гарнизоны и семьи. Выбор судьбы пал на Юлиана, когда корона сама пришла к нему в руки после внезапной смерти Констанция II.
После того как в 361 году Юлиан был провозглашен императором в Константинополе, он заявил о своих религиозных симпатиях и политических амбициях. Поскольку он правил лишь 23 месяца, на реализацию своей политической программы ему не хватило времени. Рассказы о жестоких гонениях из позднейших христианских источников не соответствуют действительности, но Юлиан подпитывал конфликты между разными христианскими сектами, а также восстанавливал и субсидировал языческие храмы. Он стремился к маргинализации христианства и возвращению старых греко-римских богов на всей территории страны. Заметив, какой престиж христианство обрело благодаря благочестию христианских священнослужителей и распределению пожертвований, он подталкивал к тому же языческие храмы, которым оказывал финансовую поддержку. Учитывая его глубокий интерес к философии и греко-римской культуре, неудивительно, что Юлиан считал Марка Аврелия величайшим из римских императоров. Марк Аврелий полагал, что христианство – это показная театральная религия, лишенная философской составляющей. Несомненно, он поддержал бы Юлиана, который называл христианство “уделом деревенщины” и отмечал, что “того, кого почитают богом, никак не поместить в женское чрево”14.
Историки спорят о том, каковы были шансы на успех затеянной Юлианом контрреволюции. К тому времени христианство существовало уже 350 лет, хотя периодически и подвергалось жестоким гонениям. На протяжении последних 40 лет государство оказывало ему поддержку. Кроме того, несмотря на все изменения, которые Юлиан намеревался внедрить в деятельность и организацию языческого жречества, его система верований по сути оставалась такой же, как у Марка Аврелия. При таком фундаменте религиозной контрреволюции пришлось бы вступить в конкуренцию с силой христианской идеи, которая была привлекательна не только для мужской социальной элиты. С другой стороны, не стоит недооценивать влияние имперского патронажа и субсидирования при длительном правлении. Поскольку Юлиан пробыл у власти совсем недолго, нельзя сказать наверняка, были ли у его контрреволюции перспективы. В 363 году Юлиан погиб в схватке неподалеку от современного Багдада. Его решение организовать полномасштабное вторжение в Персидскую империю было продиктовано не стратегической необходимостью. Думается, что отчасти оно объяснялось стремлением к повышению его легитимности и престижа дома. Несомненно, у императора не было причин рисковать своей жизнью на передовой в малозначимой битве. Но кроме Марка Аврелия, Юлиан равнялся еще на одного императора-героя – Александра Македонского. В попытке вдохновить войска своей смелостью и примерить образ гомеровского героя Юлиан был убит ударом копья в печень. С его смертью погибли и надежды на языческую контрреволюцию.
Глава V
Ашока, Индия и происхождение буддизма
Плодородные почвы Индо-Гангской равнины всегда были центром мировой цивилизации. К середине III тысячелетия до н. э. так называемая Хараппская культура, сформировавшаяся на реке Инд, достигла таких же уровней урбанизации и развития, как и Аккадская держава Саргона – первая империя в истории. После того как экологический кризис уничтожил Хараппское общество, центр североиндийской цивилизации переместился в бассейн реки Ганг. К юоо году до н. э. изначально кочевые народы, населявшие этот регион, создали богатое аграрное общество, приступили к постройке городского поселения и заложили фундамент уникальной религиозной культуры, которую часто называют ведической, поскольку она связана с ведами – хвалебными и жертвенными песнями, лежащими в основе характерных для нее верований и традиций. К последним относилось разделение общества на четыре касты (варны), высшими из которых были священнослужители (брахманы) и воины (кшатрии). Считалось, что касты, принадлежность к которым определялась по рождению, существуют с самого сотворения мира и были выделены по воле богов. Энтони Блэк в своей сравнительной истории древней политической философии называет ведическую традицию “наиболее ярко выраженной из известных нам идеологий иерархии и статуса”1.
На протяжении I тысячелетия до н. э. подобные изменения произошли в целом ряде регионов мира, в связи с чем некоторые историки называют эту эпоху Осевым временем. Лидерами в этом процессе были Северная Индия, Греция и Северный Китай. Держава Ахеменидов стала связующим звеном между культурами Греции, Индии и Ближнего Востока. Развитие культуры шло на фоне все более широкого распространения железных орудий труда. Рост благосостояния и урбанизация привели к появлению групп людей, которых мы могли бы назвать интеллектуалами, отныне они обсуждали и совершенствовали фундаментальные идеи в сферах религии, политики и этики. Убеждения и верования, которые прежде закладывались в мифы и песни, передаваемые из уст в уста, теперь записывались и становились более явными, абстрактными и сложными. В Индии, как и в других регионах, царства и даже империи порой приходили на место городов-государств. Наиболее влиятельным индийским политическим образованием той эпохи была империя Маурьев, которая существовала в 321–187 годах до н. э. Первыми тремя императорами из династии Маурьев стали Чан-драгупта (321–297 до н. э.), его сын Биндусара (297–273 до н. э.) и его внук Ашока, который был провозглашен императором в 269 или 268 году до н. э. и правил почти четыре десятилетия.
Древняя Индия дала нам одно из самых примечательных сочинений по “политологии” – “Артхашастру”. Принято считать, что автором этого трактата был Каутилья, имя которого часто называют вариантом имени главного советника императора Чандрагупты – Чанакьи. На самом деле в той форме, в которой она сегодня известна, “Арташастра” была, вероятно, написана во II или III веках до н. э. Империя Маурьев оказала лишь умеренное влияние на последующую историю Индии. Правитель Ин Чжэн из династии Цинь в 221 году до н. э. объединил Китай и заложил фундамент последующих империй; в отличие от него Маурьи не создали на Индийском субконтиненте устойчивой имперской традиции. С другой стороны, Ашока сыграл важнейшую роль в возведении буддизма в статус одной из величайших мировых религий, и это делает его одним из наиболее значимых императоров в истории2.
“Артхашастра” по большей части представляет собой “тщательный, методичный, скрупулезный и логичный” анализ искусства управления государством и монархией. Это индийская версия знаменитого китайского трактата Сунь Цзы о войне, но в ней затрагивается гораздо больше тем. Если смотреть с европейских позиций, в ней сочетаются “Государь” Макиавелли и распространенная в XVIII веке камералистская литература о том, как государства могут стимулировать экономическое развитие. Примерно треть “Артхашастры” посвящена войне и дипломатии, причем в ней обсуждается все: от того, что можно назвать генеральной стратегией, до планирования кампаний и тактики ведения боя. Каутилья также подробно рассматривает качества, необходимые правителю, и рассуждает об управлении королевской семьей, правительством, двором и чиновниками. Важнейшей задачей представляется развитие экономики и использование ее ресурсов для укрепления государства, но Каутилья, помимо этого, в деталях разбирает проблему, которая часто вставала перед древними правителями, а именно – вопрос о соблюдении баланса между священным, государственным и общим правом. Но прежде всего “Артхашастра” – это трактат о власти и о том, как правителю наиболее эффективно удерживать и укреплять ее, а также пользоваться ею. “Артхашастра” – сочинение исключительного охвата и огромной глубины, но в контексте этой книги она представляет ценность потому, что в ней намного полнее, чем в трудах Макиавелли и китайских политических трактатах, анализируются династический принцип и наследственная монархия, а предназначалась она в первую очередь наследному правителю, желающему преуспеть в жестоком мире реальной политики3.
“Артхашастра” основана на вере в то, что в отсутствие принуждающей власти царя общество погрязнет в анархии: “Не примененный к делу жезл создает положение как у рыб, то есть ввиду отсутствия держателя жезла более сильный поедает слабого”[11]. Международные отношения представляли собой борьбу государств за власть и влияние. Сильные царства поглощали слабые. Территориальная экспансия приносила богатство и могущество. Любое могущественное государство неизбежно и закономерно стремилось к созданию империи. Там требовались монархи, которые были “энергичны”, обладали острым умом и памятью, а также были “свободны от страстей, гнева, жадности, надменности, рассеянности, вспыльчивости и наклонности к клевете”. Чтобы добиться успеха, им нужно было при необходимости проявлять беспощадность, находчивость и лицемерие. Но царь не был главарем банды: “Счастье царя в счастии подданных”. Могущество государства зависело от процветания общества, и ничто из этого не было возможно под властью царя, который попирал правосудие и ставил собственное удовольствие выше интересов общества. Стремление монарха к завоеваниям и созданию империи считалось достойным похвалы, но империи держались не только на силе. Напротив, император был гарантом справедливости, мира и безопасности для своих новых подданных. Ему следовало не только уважать их религию и собственность, но и “стараться быть близким (к своим подданным) в отношении нравов, одежды, языка и поведения”.
Монарх был стержнем государства, и успех империи в огромной степени зависел от его способностей и чувства долга. Никакие институты не могли уберечь государство от своенравного правителя. Хотя Каутилья и полагал, что власть лучше всего передавать от отца к старшему сыну, он также понимал, что, если на престол взойдет недисциплинированный или глупый принц, царство погибнет. В таком случае государство ломается “как дерево, поедаемое червем”. В отсутствие у монарха других сыновей можно было выбрать в качестве наследника сына дочери. В крайнем случае, если правитель был бесплоден, в гарем, возможно, стоило пустить достойного мужчину, чтобы от него забеременела одна из царских жен. Каутилья подчеркивал, что у монарха множество соблазнов. Главные из них – выпивка, азартные игры, женщины и охота. Первый шаг на пути к воспитанию наследника состоит в том, чтобы привить ему самодисциплину и чувство долга. Монархи, неспособные контролировать собственные чувства и эмоции, не имеют и надежды руководить своим правительством и государством. Решения монарху следует принимать обдуманно и руководствоваться в них холодным расчетом, а не гневом, неприязнью и вожделением. Монарх должен прислушиваться и примериваться к советам, но вместе с тем принимать решения вовремя и не отступать от них. Судя людей, ему не пристало гневить подданных ни излишней мягкостью, ни преувеличенной жесткостью, оставаясь при этом беспристрастным. Народу монарх должен был казаться справедливым. Хотя воспитание характера имело огромную важность, им дело не ограничивалось. Юного принца должны были обучать боевым искусствам, а также письму и арифметике. При вступлении в отрочество к этим базовым предметам добавлялись философия, экономика и политика. Уроки в последних двух областях наследнику давали не только теоретики, но и опытные чиновники. Сам Ашока получил прекрасное всестороннее образование: “Его эдикты свидетельствуют, что он проявлял глубокий интерес к государственному управлению, философии и этике и обладал немалыми знаниями в этих областях”4.
“Артхашастра” предупреждала царя о множестве подстерегающих его опасностей, худшие из которых исходили из ближнего круга его династии и режима. Правитель должен был помнить, что часто оказывается наиболее уязвим, когда отдыхает и развлекается в собственном дворце. Особенно пристально необходимо ему было следить за происходящим в гареме. Огромную опасность представляли члены королевской семьи, особенно неверные царицы и недовольные мятежные принцы: “Царские сыновья подобны ракам: они пожирают своего родителя”. Но любящая, казалось бы, жена порой оказывалась еще опаснее, особенно когда на повестке дня возникал вопрос о престолонаследии. К выбору министров следовало подходить ответственно, уравновешивать их друг другом, но никогда им полностью не доверять. В “Артхашастре” находим множество советов о том, как создавать и контролировать тайную полицию, чтобы шпионить за родственниками правителя, министрами и придворными. Чрезвычайной значимостью обладала верность армии и ее командующих. Если войску не платить, оно взбунтуется. Военачальников следовало вознаграждать особенно хорошо, чтобы обеспечить их преданность. Хотя величайшие опасности таились во дворце и ближнем круге монарха, несправедливость и обнищание привели бы к массовому восстанию. Верность и спокойствие подданных зависели прежде всего от того, полны ли у них желудки5.
Немногочисленные сведения о жизни Ашоки до войны с Калингой в 260 году до н. э. соответствуют принципам индийской политики, изложенным в “Артхашастре”. Получив прекрасное образование, Ашока по приказу отца отправился подавлять восстание в Таксиле в провинции Пенджаб и затем там же назначен губернатором. В большинстве империй такое использование наследных принцев имело и плюсы, и минусы. Верный принц мог руководить важным отдаленным регионом в соответствии с интересами собственной династии и одновременно получать опыт управления государством. С другой стороны, получив политический опыт и обретя сторонников, принц мог стать угрозой для монарха, особенно когда на горизонте уже маячил вопрос о престолонаследии. Так случилось с Ашокой. Его отец собирался по заведенной, хотя и не непреложной, традиции передать корону своему старшему сыну Сусиме. Но когда император Биндусара постарел, Ашока вернулся в столицу и заручился достаточной поддержкой, чтобы захватить и удержать власть после смерти отца в 273 году до н. э. Неизвестно, сколько его братьев погибло в борьбе за престол, но представляется, что этот конфликт был кровавым и затяжным6.
Война с Калингой началась через девять лет после коронации Ашоки и стала первым в его правлении событием, о котором нам известно наверняка. Завоевание Калинги, крупного государства на восточном побережье Индии, принесло огромные стратегические и экономические выгоды империи Маурьев и стало военным триумфом. Почти все остальные императоры, с которыми мы познакомимся в этой книге, посчитали бы такую победоносную войну поводом к тому, чтобы провозгласить себя великим воином и завоевателем. Ашока, однако, в первом из множества своих эдиктов, высеченных на скалах и колоннах, с горечью рассказывает о кровопролитии и берет на себя вину за человеческие страдания: “Полторы сотни тысяч живых существ оттуда уведены, сто тысяч там убито, и столько же умерли… У наперсника богов [то есть Ашоки], после того как завоеваны калингяне, (появилось) раскаяние. Ведь завоевывать то, что не было прежде завоевано, (означает) убийство, и смерть, и увод народа. Воистину, это представляется болезненным и тяжким наперснику богов”[12]. Хуже того, жертвами войны в основном стали невинные законопослушные граждане, которые вели добродетельную жизнь и имели в обычае “должное отношение к друзьям, близким и родичам, к рабам и слугам, твердую преданность – им тогда [досталось] страдание, и убиение, и с любимыми расставание”. Ашока добавил, что даже если бы погибло и пострадало в сто тысяч раз меньше людей, победа все равно не стоила бы того. Хотя во время войны с Калингой Ашоке было уже глубоко за сорок и он повидал на своем веку немало кровопролитий, жестокость этой войны привела или, по крайней мере, приблизила его к принятию буддизма.