Доминик Ливен
В тени богов. Императоры в мировой истории
По мнению ряда историков, важнейшее решение первый император принял, когда переломил тенденцию к формированию региональных особенностей и различий в китайской письменности, которая наметилась в период Сражающихся царств. Если бы он не восстановил единую стандартизированную письменность, “вполне возможно, что закрепилось бы несколько региональных вариантов правописания. В таком случае немыслимо, чтобы китайское политическое единство сохранилось надолго”. Ин Чжэн считал себя уникальной исторической личностью, воплощающей исконную китайскую мечту об обладающем сверхчеловеческой мудростью монархе, который объединил бы китайское культурное пространство и таким образом восстановил бы древний идеал имперского мира и стабильности. Он возвещал о своих достижениях на каменных скрижалях, которые устанавливались на высочайших горах в империи. Он воплощал свой идеал несокрушимой, всеобъемлющей и грандиозной империи во множестве огромных дворцов, которые строились в период его правления, но главным образом – в своем мавзолее, который стал, пожалуй, крупнейшим в мире погребальным комплексом, когда-либо сооружавшимся для одного правителя9.
Его надменность не осталась без возмездия. Первый император провозгласил, что его династия переживет бесчисленное множество веков. Но в итоге она пала всего через два года после его смерти в 210 году до н. э. Причины краха очевидны. Представители других династий и элит не просто лишились независимости и статуса, но и были после 221 года до н. э. тысячами депортированы на территории, всегда принадлежавшие Цинь. Большинство интеллектуалов не принимало всерьез претензии сурового и деспотичного первого императора на звание мудрого и добродетельного объединителя китайских земель, о пришествии которого давно мечтали философы. Его печально знаменитая кампания по сожжению книг имела целью уничтожение частных библиотек, прекращение публичных дискуссий об истории и внедрение единой системы идеологических принципов, устанавливаемых государством. Это упрочило его непопулярность среди интеллектуалов – и особенно среди ученых (включая и тех, кто принадлежал к конфуцианской традиции), мнение которых он обесценивал. Его войны и колоссальные стройки тяжким бременем ложились на население. По одной оценке, после 221 года до н. э. 15 процентов населения Китая было задействовано в строительстве дорог, укреплений и дворцов для династии Цинь. Один только погребальный комплекс императора раскинулся на 65 квадратных километров и возводился силами 700 тысяч рабочих, многие из которых были высококвалифицированными мастерами.
Один современный историк отмечает, что “ни один настолько бессердечный режим не выживает долго”, но проблема заключалась не только в жестокости и эксплуатации. В некоторой степени судьба Цинь напоминает коллапс Новоассирийского царства и правившей там династии. Чрезмерная централизация и концентрация власти в руках императора и его двора принесла краткосрочные выгоды ценой долгосрочной уязвимости. Поскольку династия Цинь стремилась к всестороннему контролю над обществом, издержки на содержание бюрократического аппарата были высоки даже до объединения империи. Попытка внедрить этот принцип на территории всей империи в то время была обречена на провал. Чтобы выжить, династия Цинь должна была быстро адаптироваться к реалиям управления империей, и прежде всего это предполагало создание стабильного союза между монархией и региональными элитами. Вероятно, быстрая адаптация оказалась невозможной в силу традиций Цинь, но всех шансов на выживание династия лишилась из-за борьбы за престолонаследие, которая вспыхнула после смерти первого императора. Пока режим пытался справиться с внутренними конфликтами, ничто не сдерживало мятежные настроения10.
Несмотря на быструю гибель его династии, первый император, несомненно, был одним из самых влиятельных правителей в мировой истории. Вплоть до наступления Нового времени империя оставалась господствующей и единственной легитимной формой государственного устройства в Китае, и это оказало колоссальное воздействие на формирование миропорядка XXI века. В ключевых отношениях последующие императоры и династии продолжали дело Ин Чжэна и опирались в своей политике на созданные им прецеденты. Но тирания так омрачила его репутацию, что признать ценность его наследия было невозможно. Легитимность династии Хань отчасти проистекала из публичного отказа от принципов Цинь. Интеллектуалы-конфуцианцы, которые со временем заняли господствующее положение в идеологическом аппарате Хань, имели все основания очернять память первого императора. Поскольку различные вариации конфуцианства определяли китайскую государственную идеологию до XX века – и даже в некоторой степени до настоящего момента, – отец-основатель Китайской империи оказался заклеймен в величайшей в мире имперской традиции.
Окончательную победу в гражданской войне, вспыхнувшей после смерти первого императора, одержал Лю Бан. Он основал династию Хань, которая правила Китаем на протяжении последующих четырех веков, не считая короткого 16-летнего перерыва. Лю Бан, который после восшествия на императорский престол взял себе имя Гао-цзу (Основатель), происходил из крестьянской семьи и при династии Цинь служил мелким чиновником. Он оказался втянут в мятеж, поскольку боялся быть казненным за мельчайший проступок, и политические таланты, отвага, грамотное руководство и удача привели его к триумфу. В последние годы гражданской войны основным соперником Лю Бана был Сян Юй, представитель высшего класса, который, вероятно, командовал более грозными армиями и по праву считался выдающимся полководцем. Через много лет Лю Бан обсудил со своими ближайшими советниками, почему он победил противника, который, казалось бы, имел огромное преимущество. Император признавал, что Сян Юй был во многих отношениях более уверенным и вдохновляющим лидером, чем он сам, но добавлял, что – в отличие от него – Сян Юй не смог создать и организовать команду высококлассных военных и административных советников и министров. Отчасти это объяснялось тем, что в силу своего характера Сян Юй не умел отдавать должное советникам и делить с ними победные лавры. Гао-цзу отмечал также, что он, лишенный этой слабости, привлек и удержал возле себя немало помощников, которые в чем-то превосходили его самого, и под руководством императора они прекрасно работали вместе, занимая дипломатические, военные и административные посты. Так вполне могли бы сказать многие успешные директора и правители в истории. Но, пожалуй, человек, который возвысился лишь благодаря самому себе, скорее, чем наследный принц, воспитанный на подступах к трону, окажется достаточно скромен, чтобы задуматься об этом и сказать о себе такое. Такой человек, по крайней мере, понимал, что должен создать команду. Неосмотрительный император, возможно, прогадал бы, сделав ставку на свое право требовать от подданных покорности11.
Лю Бану пришлось смирять повсеместное недовольство централизацией власти при Цинь. Подобно тому как Август учился на ошибках Юлия Цезаря и скрывал свою власть за республиканским фасадом, Лю Бан сохранил некоторые элементы циньской системы управления, но тщательно замаскировал их и открыто осуждал циньскую тиранию. Однако основателю династии Хань пришлось уступить больше реальной власти, чем Августу. Политические реалии и стратегия, которая принесла Лю Бану победу в гражданской войне, вынудили его раздать более половины территорий империи в качестве автономных наделов главным сторонникам. Возможно, свою роль сыграл и характерный для него стиль управления, в котором не было места деспотизму. Трое его преемников сделали своей первостепенной задачей восстановление контроля над этими наделами, которые, обладая огромной автономией и ресурсами, серьезно угрожали выживанию династии и империи Хань. По настоянию министров двое сыновей и внук Гао-цзу добились этого к моменту восшествия на престол в 141 году до н. э. У-ди, седьмого правителя из династии Хань12.
Вэнь-ди, пятый монарх из династии Хань, успешно правил империй со 180 по 157 год до н. э. До нас дошла записанная беседа императора с его первым министром Чэнь Пином. Император спросил у министра, какова, по его мнению, важнейшая задача монарха. Чэнь Пин ответил, что главная обязанность императора – выступать в роли верховного хранителя традиций и приносить жертвы на грандиозных государственных церемониях. Что касается управления страной, главная обязанность правителя состоит в том, чтобы назначить первого министра, который будет руководить в соответствии с вселенскими и этическими принципами гармонии и обеспечит слаженную работу министров для эффективного и гладкого управления государством. Это определение роли монарха было расширено многими знаменитыми конфуцианскими (и не только) мыслителями в период Сражающихся царств. Такой концепции императорской власти конфуцианские министры придерживались на протяжении всей истории императорского Китая. Как отмечает один специалист по политическим институтам императорского Китая, “когда этот политический механизм работал хорошо, это напоминало современную конституционную монархию”13.
Проблема состояла в том, что система работала хорошо лишь при наличии достаточно информированного и мудрого монарха, который был способен назначить надежного первого министра. Хотя Чэнь Пин тактично не упомянул об этом, именно монарх, очевидно, должен был решать, когда первому министру пора отойти от дел. С этой ролью, которая требовала огромной политической информированности и чувствительности, пожалуй, не справился бы ни один другой институт и ни один другой человек в китайском государстве. Тем не менее ожидалось, что правитель, который достаточно сведущ для принятия таких решений, вверит управление страной первому министру, а сам займется ритуалами и жертвоприношениями. Можно предположить, что он должен был оставаться глух к критическим, завистливым и клеветническим речам, которые неизбежно лились в адрес первого министра и проводимой им политики. С другой стороны, по крайней мере одно ухо императору следовало держать востро, иначе первый министр мог дослужиться до потери разума и привести империю и династию к катастрофе. Найти правителя, готового и способного следовать этим несколько противоречивым рекомендациям, было непросто. И все же император, – поскольку был в теории абсолютным монархом, которого не сдерживали никакие правовые нормы, – и являлся единственными источником легитимной власти: он сам определял, в какой степени ему участвовать в управлении собственной империей.
Современным западным читателям может показаться, что бюрократический аппарат и министры управляют государством эффективнее, чем наследственный монарх. Но многое в китайской (и не только) истории говорит об обратном. Предоставленные самим себе, бюрократические группировки легко могли парализовать и разрушить работу правительства. Некоторые принципы конфуцианских чиновников и ученых – например, приверженность идее о сведении налогов к минимуму – могли подорвать эффективность управления страной14.
У-ди, внук Вэнь-ди, правил 54 года и обычно считается самым энергичным из монархов династии Хань. О характере У-ди нам известно совсем мало. Лучшим источником по истории династии Цинь и ранней династии Хань служат “Исторические записки” (“Ши-цзи”), написанные Сыма Цянем, но глава о правлении У-ди оказалась утрачена. Возможно, не случайно. Великий историк не одобрял склонности У-ди к деспотизму. Когда военачальник, которого Сыма Цянь рекомендовал назначить командующим в войне с кочевниками, потерпел поражение, рассерженный У-ди приказал кастрировать своего придворного историка. Очевидно, служба при дворе У-ди была весьма нервным занятием. В период правления император казнил шесть своих первых министров. Когда в 113 году до н. э. он отправился во внеплановую инспекционную поездку по провинциям, два губернатора и несколько чиновников более низкого ранга либо наложили на себя руки, либо были приговорены к казни – и это лишь один из множества примеров. Как часто делают энергичные монархи, У-ди раздул значимость своего личного секретариата в ущерб министрам и институтам управления. Его цель заключалась в том, чтобы сосредоточить власть в так называемом Внутреннем дворце, где главным образом работали евнухи. В тех же целях он назначал некровных родственников на высшие позиции, особенно в армии. Считалось (не всегда верно), что родственники монарха действовали за пределами бюрократических сетей и были лично преданы правителю.
Если отметить ключевые сдвиги в политике, произошедшие в период правления У-ди, можно предположить, что к ним привела лишь сильная поддержка со стороны императора. Например, возродив государственную монополию на железо и соль, режим У-ди взял курс на гораздо более агрессивную экономическую политику. Главной внешнеполитической проблемой при У-ди были отношения с кочевниками хунну. После того как император Гао-цзу в 202 году до н. э. потерпел поражение в битве с хунну, правители из династии Хань в основном задабривали кочевников, откупаясь от них. К моменту восшествия У-ди на престол в правящих кругах уже велись споры о выгодах такой политики с учетом ее цены: она была затратной и унизительной, но при этом не защищала страну даже от почти постоянных мелких набегов, совершаемых группами кочевников, не говоря уже о периодических крупных вторжениях. Поскольку казна была полна, а проблема автономных княжеств оказалась решенной, многие чиновники призывали к более агрессивной военной политике, но война с хунну была сопряжена с ужасающими потенциальными рисками и затратами. В императорских монархиях такие важные решения о войне и мире считались хрестоматийной прерогативой монарха. Одним из первых следствий решения перейти к агрессивной военной стратегии стало введение налога на собственность в размере 1,2 процента – масштабного сбора для финансирования чрезвычайно затратных наступлений на территорию хунну.
Эти наступления, однако, окупались сполна. Часто они были прекрасно спланированы и мастерски реализованы. Так, в ходе важнейшей кампании 119 года до н. э. глубоко на территорию хунну было отправлено 250 тысяч человек, которые преодолели 1400 км по пустыне Гоби. В сочетании военные навыки, политические хитрости и блестящая логистика со временем уничтожили Хуннскую державу, благодаря чему на северных границах на многие десятки лет установилась стабильность. Среди прочего эта победа привела к расширению китайской территории далеко на северо-запад и распространению китайского влияния вглубь Центральной Азии. Без этого не был бы проложен так называемый Шелковый путь, который протянулся до самого Рима. Но в силу специфики китайской и евразийской геополитики постоянно торжествовать над кочевниками было невозможно. Со временем появились новые кочевые империи и северная часть Китая вновь оказалась в опасности. С момента шокирующего поражения императора Гао-цзу в 202 году до н. э. до окончательного разгрома кочевников в середине XVIII века силами династии Цин оборона северных границ от кочевников оставалась самой серьезной геополитической проблемой, стоявшей перед китайскими правителями15.
В долгосрочной перспективе важнейший вклад в политику правительства У-ди внес в идеологической сфере. Именно в период его правления конфуцианство фактически получило статус государственной религии. Во многом это объяснялось тем, что любимые с детских лет наставники У-ди были строгими последователями конфуцианства. Возможность влиять на образование наследника и привлекать его на свою сторону всегда была одним из ключевых элементов имперской политики. Придя к власти, У-ди сразу продемонстрировал свою приверженность конфуцианству, назначив известных проповедников конфуцианского учения на основные посты. В период его правления был основан имперский университет, где предполагалось изучать и редактировать конфуцианскую классику и передавать конфуцианскую мудрость тысячам кандидатов в чиновники, которые поступали в университет ежегодно. Посты в центральном правительстве все чаще отдавались мужчинам, достаточно хорошо знающим конфуцианские принципы и священные тексты. Император играл принципиальную роль во введении и совершенствовании целого ряда ключевых ритуалов и жертвоприношений, которые сохраняли огромное значение вплоть до XX века. Но важнее всего, вероятно, тот факт, что он был щедрым покровителем ученых, которые развивали и обобщали конфуцианские идеи в период его правления. Самым влиятельным из них, пожалуй, был Дун Чжуншу. У-ди на протяжении десятков лет обращался к нему за советом и поддерживал его научные изыскания. Дун в большей степени, чем кто-либо еще, повлиял на объединение конфуцианской этики, натурфилософии, политических идей, ритуалов и космологии в единое связное руководство по поведению и вере16.
Здесь возникает очевидный парадокс. У-ди был самым деспотичным из императоров династии Хань. Конфуцианцы, напротив, подчеркивали ритуальную роль монарха и выступали – по крайней мере тихо и неявно – за передачу государственного управления в руки чиновников. Логично предположить, что конфуцианским мыслителям и чиновникам при дворе У-ди приходилось держать свои сокровенные мысли при себе. Союз императорской монархии и конфуцианского чиновничества был краеугольным камнем Китайской империи. Без трений, однако, не обходилось с самого начала. У нас просто недостаточно источников, чтобы разобраться, как именно они проявлялись при У-ди.
Сыновья женщин, которых У-ди возвел в статус императриц, умерли рано, поэтому, когда император скончался в 87 году до н. э., наследником стал маленький сын одной из его наложниц. Такая практика вошла в норму и сохранялась до конца эпохи Хань. Поскольку трон переходил к сыновьям наложниц, конкуренция за внимание правителя в гареме стала одним из важнейших аспектов политической жизни. Мальчики наследовали престол еще детьми, и это наделяло огромными возможностями их матерей (а порой и бабушек), так как по китайской традиции именно они становились опекунами при своих малолетних сыновьях и внуках. Учитывая силу родственных связей в Китае, эти женщины неизбежно во многом полагались на собственных родственников мужского пола, которые и помогали им управлять государством. В итоге родня императора со стороны жены получала немалую власть, что оставалось одной из ключевых тем в китайской политике в эпоху Западной Хань, а также после восстановления на троне младшей императорской линии после 16-летнего перерыва в 9-25 годах н. э., когда один из некровных родственников императора Ван Ман захватил трон и попытался основать собственную династию.
Ван происходил из семьи землевладельцев и чиновников средней руки, которая возвысилась, когда Ван Чжэнцзюнь вошла в гарем наследника престола принца Юаня, сменившего своего отца в 49 году до н. э. В 51 году до н. э. Чжэнцзюнь родила будущего императора Чэн-ди и через три года была провозглашена императрицей. После смерти Юань-ди в зз году до н. э. принц Чэн унаследовал престол в возрасте почти 18 лет. Реальная власть, однако, была сосредоточена в руках семейства Ван: фактическим регентом при императоре стал один из его дядьев, на смену которому затем пришел другой, и так продолжалось до 8 года до н. э., пока старшее поколение семьи Ван не вымерло и власть не перешла к самому способному из мужчин младшего поколения, Ван Ману, племяннику вдовствующей императрицы Чжэнцзюнь. Самого императора такой расклад полностью устраивал: “Чэн… оказался обаятельным человеком, который любил удовольствия и легко попадал под влияние женщин. Не горя желанием управлять государством, он с готовностью передал это право своим дядьям”. В итоге правила страной династия Хань, но управляла семья Ван, и когда в 7 году до н. э. Ван Ман выдал свою дочь замуж за малолетнего императора Пин-ди, стало казаться, что статус-кво уже не изменится. Лишь смерть Пин-ди и вероятность перехода власти к далекому родственнику из династии Хань заставила Ван Мана узурпировать престол17.
Сначала этот шаг обрел широкую поддержку. Ван Ман был весьма компетентным политическим лидером и администратором. Династия Хань уже несколько поколений не давала грамотных правителей, и это, вероятно, могло восприниматься как указание на переход Небесного мандата в другие руки. Но погубило Ван Мана противодействие части элит его попытке провести земельную реформу, а также грандиозное стихийное бедствие, когда в 3-11 годах н. э. Хуанхэ вышла из берегов и навсегда изменила русло, лишив жизни и крова миллионы людей. Это привело к анархии и обнищанию нескольких густонаселенных провинций, а враги Ван Мана провозгласили катастрофу знаком того, что Небо недовольно тем, что он захватил власть. Тем не менее, хотя на троне и восстановили младшую ветвь династии Хань, это говорило не столько о глубокой династической верности, сколько о том, что восстановление Хань стало компромиссным решением – лучшим из худших вариантов для множества групп, противостоящих Ван Ману18.
Во второй половине эпохи Хань (называемой Восточной Хань) о себе вновь заявили многие из ранних элементов политической напряженности. В придворной политике часто проявлялись трения между родственниками и сторонниками царствующих и вдовствующих императриц. Повзрослев, монархи порой пытались укрепить личную власть, назначая на ключевые посты евнухов из Внутреннего дворца. Престиж и легитимность династии снижались – в том числе и среди чиновников конфуцианского толка. Негативное влияние на режим оказывали и глубокие структурные проблемы. До объединения Китая государство Цинь защищало крестьянство от давления сельских элит, поскольку именно крестьянство составляло основу государственной армии и налоговой системы. После объединения потребность в многочисленной пехоте из призванных на службу крестьян исчезла. Главной проблемой в сфере безопасности отныне стала оборона далеких северных границ от набегов и вторжений кочевников. Как и в Римской империи, военная мощь Хань отныне покоилась на вспомогательных кавалерийских войсках, в которых служили потомственные военные, и на закаленных в боях ветеранах. Эти солдаты были преданы в первую очередь своим командирам и военачальникам, а не далекому императору из династии Хань, особенно с учетом того, что этот император не всегда мог регулярно платить им жалованье. Эта проблема возникла ко II веку до н. э., поскольку крупные землевладельцы вытеснили большинство свободных крестьян с берегов Хуанхэ в сердце Ханьского Китая. Попытки Ван Мана изменить это провалились, а восстановленная династия Хань не имела ни средств, ни желания противостоять растущей власти землевладельческих элит. Ее неспособность убедить или склонить эти элиты платить достаточные налоги подорвала стабильность армии и государственной администрации, что стало одним из важнейших факторов падения империи Хань19.
Хотя последние десятилетия Хань оказались печальны, эта династия все же внесла большой долгосрочный вклад в триумф империи в Восточной Азии. До 221 года до н. э. интеллектуалы мечтали об объединении Китая, и 400 лет правления Хань воплотили их мечту в жизнь и сформировали модель, которой пользовались все последующие китайские правители. На протяжении большей части из этих четырех веков режим Хань поддерживал имперский мир в тех землях, где прежде не прекращались опустошительные войны. В мирное время повысилось благосостояние населения и расцвела великолепная высокая культура. Китай гораздо глубже проник в Центральную Азию, в процессе связав два конца Евразии Шелковым путем и открывшись влиянию извне. Появление стройной конфуцианской государственной идеологии и бюрократии, все более верной ее ценностям, имело важнейшее значение для выживания китайского имперского государства в долгосрочной перспективе, а также для поддержания системообразующего союза империи с социальными и интеллектуальными элитами Китая. Китайская имперская модель, однако, не успела полностью сформироваться к моменту гибели династии Хань в 220 году н. э. Это произошло лишь после эволюции системы экзаменов на государственную службу, появления неоконфуцианского учения, а также экономического и культурного развития в эпоху Сун (Х-XIII века). И все же эпоха Хань стала огромным шагом в этом направлении.