Дмитрий Юрьевич Хромов
Форелевая рыбалка
– Сегодня целоваться никто не собирается? – пошутил он.
Пока наворачивали горячий ужин, совсем стемнело. Бутылка «Нашей водки» подозрительно быстро закончилась, достали вторую. Только Худяков посасывал свой коньяк, всем своим видом показывая неприятие национального напитка под брендом «Водка».
– Твою мать! – поперхнулся Мирон. – Смотрите, в доме кто-то есть!
Все обернулись. В доме горел тусклый свет ‒ в двух окнах, выходящих на дорогу. Сам дом был полностью скрыт во тьме, только тусклый желтоватый свет еле пробивался через занавешенное стекло.
– Ерунда! – воскликнул Женька. – Это костёр отражается.
Он поднялся и встал между костром и домом.
– Нет, это явно в доме горит свет.
Все притихли. Было только слышно, как в огне потрескивают угли и звякает алюминиевая ложка об миску. Это Бак продолжал уминать свою порцию.
– И что вы таращитесь? Это, может быть, плесень какая-нибудь светится, гниёт что-то. – Вовка был материалистом до мозга костей.
– Да, скорее всего, – согласился Димон, опрокидывая свой лафитничек с остатками конька в рот. – Только жутковато тут. Никогда он не любил брошенных домов, а тем более целых деревень.
– А мне как-то по фигу, – ответил Бак, протягивая свой пластик. – Жень, не тяни, наливай. А то времени на отдых не останется.
Вторая бутылка стартовала уже спокойнее. Мирон встал, потянувшись за ломтиком лука, его повело. Взяв четвертинку луковицы, он нетвёрдыми шагами медленно пошёл в палатку.
– Всё, готов, – резюмировал Бак и крикнул, уже обращаясь к товарищу: – Ложись слева, я туда твой мешок бросил. И с луком не лезь! Провоняет всё!
– Пожалуй, я тоже пойду спать, – сказал Сом, ставя пустую миску на стол.
– Вот, все расходятся, – засокрушался Вовка Бакин. – Ты-то хоть посидишь, а то выпить не с кем.
– Давай, давай, наливай, – ответил Худяков, наливая себе коньяка. – Еще рюмочку пропущу. Так, где здесь река?
– Прямо за твоей палаткой есть тропка. По ней надо идти, дальше через лес, вниз. Тут недалеко, метров триста. Вообще, не промахнёмся.
– Надо же, как тихо. – Димон подбросил поленце. – Только почему шума реки не слышно?
– Так она за лесом, вот и не слышно. – Вдруг Бак вытянул шею, приложил палец к губам и медленно покрутил головой, прислушиваясь. – Ты слышишь?
Димон прислушался. В полной тишине, нарушаемой только потрескиванием костра, на самой грани зарождения звуков, он услышал голос. Как будто кто-то пел длинную, заунывную песню чистым высоким голосом. Сколько ни прислушивался Худяков, он так и не смог разобрать слов.
– Вроде кто-то поёт, – сказал он приглушённым голосом. – Похоже, женщина.
– Да ладно, откуда в этой глуши женщина? Да ещё и осенней ночью? – тоже шёпотом спросил Бак.
– Вот кому-то делать больше нечего, как песни по ночам петь, – тоже шёпотом ответил Димон. – Может, птицы какие, а нам пение мерещится.
– Да, скорее всего, – согласился с ним Бак.
Друзья смотрели на светившиеся окна. Вдруг свет погас. Это произошло так быстро, что Худяков вздрогнул. Казалось, что мерцавшие окна совсем не давали света, а тут как будто кто-то накинул чёрную ткань на дом, на дорогу, на весь мир. В красноватых отблесках костра, в этой липкой темноте остались только две физиономии.
– Наверное, это что-то легло спать, – сказал вполголоса Вовка, прикуривая сигарету.
– А песню эту я продолжаю слышать, – Димон последовал примеру товарища. – Это точно кто-то поёт, не птицы это.
– Но голос явно молодой, может, и вправду кто-то заблудился? – Бак ловко стряхнул пепел в костёр. – Ну, давай ещё по одной и спать. Я хочу завтра покидать спиннинг подольше, а то дни короткие.
Молча налили, молча выпили. Каждый прислушивался, пытаясь уловить слова или хотя бы мотив, при этом не подать виду, что слушает. Казалось, вот-вот ‒ и появится мотив, или услышится слово, но песня, а это была, несомненно, песня, словно завершала один круг, а потом начинала другой.
– Да, вроде голос-то молодой? Хватит жуть нагонять, ветер воет в трубах, вот нам и мерещится.
– Нет, точно молодой, – согласился внезапно протрезвевший Димон. – Ладно, пойдём спать. Завтра, я надеюсь, узнаем, кто пел, а не узнаем, и хорошо.
Друзья мигом разбежались по палаткам, бросив всё на столе: и продукты, и сигареты, и открытые бутылки со спиртным. Худяков забрался в уютный спальный мешок, предварительно раздевшись, повернулся к стенке, зажмурил глаза. Но сон, лишь слегка коснувшись век, отлетел прочь. Нехорошее чувство тревоги и опасности стало медленно и неотступно овладевать им. Лёгкий ночной ветерок шумел остатками листьев, и через этот шум слышались то чьи-то крадущиеся шаги, то далёкие звуки заунывной песни, что так удивила его у костра. Он даже несколько раз поднимал голову и смотрел на зашнурованный вход, больше всего боясь увидеть приближающийся чёрный силуэт на тёмном фоне палатки. Один раз ему что-то даже померещилось, и он сделал попытку вырвать руку из тёплого мешка, чтобы толкнуть Женьку, но, присмотревшись повнимательнее, понял, что это ему только показалось. Улёгшись поудобнее, Димон попытался успокоиться и уснуть, приписывая свои страхи усталости и недостаточному количеству спиртного. Но в голову продолжала лезть какая-то чертовщина. То перед глазами возникала мерзкая старушка, тянущая свои иссохшие от времени руки к его лицу, то некое подобие медведя, шарившего у палатки, то невнятная фигура злодея, крадущегося к любимой «пятёрке» с колёсным ключом. Потом они стали меняться местами: то медведь крался к машине, то злодей ‒ к палатке, одна только старуха продолжала тянуть свои руки к его лицу. Потом ‒ тьма.
Проснулся Димон от голосов, раздававшихся с улицы, и от запаха дыма. Не мешкая, он покинул уютный спальник, оделся и выбрался из палатки. На улице уже было совсем светло. Дом старушки, казавшийся таким пугающим вчерашним вечером, утром выглядел вполне безобидным и аккуратным. Чёрная стена леса разбилась на отдельные деревья и не таила в себе страхи, а воспринималась как обитель грибов и убежище вполне привычных лесных обитателей. Все уже проснулись, разожгли костёр, завтракали, готовили снасти и обсуждали предстоящую рыбалку. Один только Мирон сидел с серьёзным лицом, молчал и прикладывался к голубой банке джина-тоника, пытаясь победить похмелье.
– Всё, последний пробудился, – приветствовал Худякова Бак, наливая кипяток в чашку с растворимым кофе. – Как самочувствие? Готов к убийству рыбы?
– Готов. Всегда готов, – парировал Димон. – Сейчас кофейку изопью ‒ и вперёд.
Димону не нравились такие обороты про убийство рыбы, но он предпочитал не замечать подобных шуточек приятеля.
– Мне кажется, что к нам гости, – неожиданно сказал Женька и кивнул в сторону дома.
Все обернулись. Даже Мирон поднял свои больные глаза и посмотрел на тропинку, ведущую к бабкиному дому. По тропинке торопливо шла пожилая женщина, в длинном цветастом платье. Серый платок на голове, широкий передник да белое полотенце на плече ‒ вот и всё нехитрое одеяние обитательницы единственного «живого» дома в деревне.
– Сейчас начнёт гундосить, что мы приехали без разрешения. Ещё и гнать будет, – проворчал себе под нос Мирон.
– Всё нормально, – спокойным голосом сказал Димон. – Будь повежливее, а ещё лучше ‒ молчи. Я с ней сам поговорю. Решим полюбовно.
– Говори, – согласился Володя, отхлёбывая химическую жижу из банки.
– Здравствуйте, – поздоровалась старушка, её голос оказался приятен на слух, и без малейших ноток агрессии. – Никак рыбку половить приехали?
– Здравствуйте, бабушка. Вот решили немного порыбачить, – ответил Худяков, отхлёбывая кофе. – Я надеюсь, что мы вас не очень побеспокоили?
– Ну что вы! Я тут совсем одна. Только изредка рыбаки приезжают. Мне хоть поговорить есть с кем, а то всё одна и одна. Вы откуда сами будете? Из Новгорода?
– Нет, бабушка, – улыбнувшись, ответил Димон. – Мы из Санкт-Петербурга.
– Из Ленинграда, значит. Привыкла я его по-старому называть. А то по-новому как-то непривычно. Называйте меня баба Анни. А что вы эту гадость пьёте? Давайте я вам свеженького молочка принесу. Всяко вкуснее и полезней будет.
– А сколько стоит? – спросил расчётливый Бак.
– Так сколько дадите, столько и стоить будет.
– Не, спасибо, не надо, – отказался Бак.
– А чьё молоко? – спросил Женька, большой любитель молочных продуктов.
– Козье. Я уж его процедила. Хочешь, хлопец? Я сейчас и принесу.
– Если вас не затруднит, – немного смутившись, попросил Сом.
– Я, пожалуй, тоже попью, – сказал Димон. – Давно я козьего не пил. Тем более свежего.
Старушка повернулась и бодро заспешила к дому.
– Вот на фига вы с этим молоком затеяли? – возмутился Бак. – Мы рыбу приехали ловить, а не молоко распивать!
– Рыба никуда не денется, – парировал Женька.
– Ну, вы как хотите, а я пошёл. Там тропинка будет, по ней через лесок. И всё вниз. Там речка. Я налево пойду, вы дуйте направо. Не заблудитесь.
– Не заблудимся, – успокоил его Димон и, поглядев на трагическую физиономию Мирона, спросил: – Мирон, ты как? Что снасти не достаёшь?
– Да что-то перебрал вчера. Не стоило мне мешать, – ответил тот глухим голосом, доставая сигарету и открывая вторую банку с джином-тоником.
– Да не пей ты эту гадость! Лучше махни грамм пятьдесят, быстрей отпустит, – посоветовал Женька. – Вот, тут в бутылке осталось чутка.
– И то дело, давай, – Мирон вылил остатки водки в свою кружку и снова замер с ней, словно решаясь на этот важный глоток.
Тем временем старушка вернулась с трехлитровой банкой молока. Поставив её на стол, она сняла вышитый мелким красным стежком рушник, открыла полиэтиленовую крышку и сделала шаг назад, приглашая отведать. Димон аккуратно взял банку и наполнил три кружки, стоящие на столе. При этом Сом достал свежий нарезной батон и с хрустом отломил добрый кусок горбушки. Друзья с наслаждением пили парное молоко. Мирон, молившийся над кружкой с водкой, наконец решился и отправил в рот дурно пахнущую жидкость. Делая неимоверные усилия, красноречиво отражавшиеся на его лице, он протолкнул водку в желудок и припал к свободной ёмкости с молоком. Старушка с интересом смотрела на этот поединок. Дождавшись его конца, произнесла с какой-то нежностью:
– Не стоило бы тебе, милок, водку молоком запивать. Попил бы молочка без водки, всяко полезней было бы.
– Спасибо, бабушка, мне уже легче. Я, пожалуй, пойду подремлю часок, а за рыбкой попозже схожу.
– Иди, иди, подремли. Никуда эта рыба не денется, – согласилась старушка.
Тем временем Худяков наполнил свою и Женькину кружку снова. Теперь они пили основательно, наслаждаясь вкусом свежайшего козьего молока.
– Баба Аня, огромное вам спасибо, – сказал Женька. – Давно я такого вкусного не пил.
