Дмитрий Владимирович Потехин
Пандемониум
И вот однажды в мою жизнь ослепительным потоком ворвались грандиозные перемены. Мне уже исполнилось двенадцать. Как-то в середине дня я подошел к окну и увидел, как дядя Кристофер, стоя у калитки, разговаривает со странным незнакомцем, на вид явно городским. До сих пор отчетливо помню его дорогой серый костюм, изящный котелок, руки в перчатках, которые он надел несмотря на майскую жару, это молодое, веселое лицо и светлые, упрямо выбивающиеся из-под шляпы волосы.
Приезжий господин представился, как двоюродный брат моей матери. Он рассказал, что только что вернулся из Америки и намерен взять на себя бремя моего дальнейшего воспитания. Я никогда не был наивен, но все же почувствовал необъяснимое доверие и даже влечение к этому незнакомцу. Он спросил меня, хочу ли я переехать в Лондон? Хочу ли учиться тому, чему никогда не научат в деревенской школе? Желаю ли узнать, кто я такой на самом деле? И каким мог быть ответ двенадцатилетнего мальчишки, жаждущего приключений?
Но дядя Кристофер смотрел на него так, словно к нам пришел циклоп или сам Люцифер. Я пытался его понять, но… «Господи!» – думал я. – «Неужели он не видит разницы между бородатым индийским дикарем и этим блестящим господином, от которого так и веяло добротой и благонравием?»
Дядя велел мне вернуться в дом и начал что-то тихо, но резко отвечать моему новоявленному опекуну. Я смотрел из окна, как он уехал, грустно, но с отчетливой хитрецой в глазах помахав мне из экипажа.
Мне было очень обидно, я страшно разозлился на дядю и тетю и впервые даже не стал с ними ужинать. Этой ночью я решил, что когда-нибудь, не через год так через два, я обязательно разыщу этого человека. Вот только как, ведь я даже не знал его полного имени?
Все произошло быстрее, чем я даже мог предположить. Через несколько дней…»
Продолжение автобиографии осталось в потрепанной книжке. Однако был еще один лист, не имевший отношения к дневнику, но вложенный в него, вместе с фотокарточкой.
«Дорогая Рут!
Когда я люблю, я полностью утрачиваю дар убеждения. Поэтому осмелюсь написать прямо: я тоскую и хочу, чтобы ты снова была со мной! Я осознал свою вину. Я по-настоящему жалею о том, что произошло в той роще.
Однако попробуй меня понять. К сожалению, могущество не может не околдовывать разум и душу. Это своеобразная плата, которая взымается с человека помимо его воли. Я не просил наделять меня талантами, я родился с ними. Если бы только ты могла представить, каково это: жить, постоянно чувствуя себя в долгу перед самим собой, постоянно совершенствуя свои способности, расширяя их пределы и убеждаясь, что пределов нет.
Рут, всего за одно лето я выучил испанский язык. Это что-то невероятное! Я умею влиять на жизнь других людей, на сам ход их мыслей! Когда-нибудь я научусь подчинять себе человеческую волю, и тогда в мире не останется вершин, которые невозможно будет покорить. Дорогая, ты возможно считаешь меня алчным честолюбцем. Но деньги и власть – лишь инструмент для достижения нашего с тобой счастья, для построения нашего маленького рая, защищенного от чужих посягательств лучше самой неприступной крепости. Если б я не знал, как устроен этот мир, я бы, конечно же, разделял твои принципы. Но я видел слишком много.
Поверь, я искренне раскаиваюсь в своем поступке. Однако сделанного не воротишь, и я лишь могу попытаться изменить себя к лучшему с твоей волшебной помощью. Я не буду спать ночами в ожидании твоего ответа. Как повелитель снов, я готов наказать себя изнуряющей бессонницей. Прошу, напиши мне!
Твой навеки.»
На обратной стороне письма другим почерком была написана одна сухая строчка:
«Возвращаю тебе твое письмо. Я уже все решила. Будь счастлив.»
Поражение
Альцина не отозвалась на звонок. Евгений позвонил еще раз. За дверью царила могильная тишина.
Это был именно тот день, когда ему предстояло воплотить в жизнь первую часть плана. Яд наконец-то был готов. Позавчера Альцина велела ему прийти к трем часам, чтобы получить заветный флакон. И вот Евгений стоял на пороге ее квартиры, из раза в раз нажимая и подолгу держа кнопку звонка без всякого толку.
«Неужели что-то случилось?» – холодея, подумал Евгений.
Но что могло случиться? Даже, если представить самое страшное…
Он повернул ручку и убедился, что дверь не заперта. Вошел в квартиру.
«Может, она сказала мне прийти не в три, а в четыре, а я все напутал?»
– Альцина!
В воздухе стоял горький запах еще не выветрившихся испарений, шедших с кухни.
Он снова тщетно позвал хозяйку. Заметил стоящие на полу прихожей туфли.
С каждой секундой Евгений все отчетливее понимал, что ожидает его в этой квартире. Осталось только узнать, где именно.
Посреди гостиной, раскинув руки и глядя в потолок потускневшими, так и не закрывшимися глазами, лежало тело Альцины все в той же серой пижаме, еще не успевшее окончательно утратить живой цвет. В правой руке были, как кинжал, зажаты острые ножницы.
На ней не было ни ран, ни ссадин, ни даже следов чьих-то пальцев на шее.
Евгений оцепенело отвел взгляд и увидел лежащую под столом мертвую кошку. На миг он подумал, что животное спит. Просто потому что… это было бы слишком чудовищно, дико, необъяснимо. За что кошку, черт подери?!
Он вывалился из подъезда с помертвевшим лицом, окинул двор тоскливо-безумным взглядом.
От него, шурша, убегали первые осенние листья. Какой-то детина с закатанными до плеч рукавами рубил дрова в компании дремлющей дворняги.
– Эй! – содрогнувшись, крикнул Евгений. – Там убийство!
Детина перестал рубить и, нахмурив сросшиеся брови, устремил на Евгения спокойный туповатый взгляд. Пес залаял.
– В шестнадцатой квартире!
– Чего?
– Убийство! Человека убили!
Детина растерянно перевел взгляд на топор, видимо выбирая между работой и гражданским долгом.
Не дожидаясь ответа, Евгений раздраженно махнул рукой и быстро пошел неизвестно куда, неизвестно зачем, в отчаянии хватаясь за голову.
Он должен, он обязан прямо сейчас отправиться к Беннетту, прийти к нему, взять его за горло и…
– Что «и»? Что «и»?! – полушепотом спрашивал себя Евгений. – У меня даже нет оружия! С чем я к нему пойду?! Что я буду делать?! У Ника может быть револьвер! И что, он мне его даст? Идиот! Ну положим… Я его убью, дальше что? Тюрьма! Нет, нет, нет, надо звать полицию! А какую полицию? Ха-ха полицию! Мужики с повязками на рукавах – вот кто теперь полиция! Да и нет следов на теле! Нет улик! Господи, господи!
Ярость и жажду мести быстро сметал нарастающий, как буря страх. Евгений понял, что проиграл. И проиграл не партию, не битву, не войну, а собственную жизнь.
– Он пришел за ней. Пришел и убил! Он все видел и все знал с самого начала. А, значит, придет и за мной. Надо бежать! А куда? В Тверь, к отцу? Бежать от того, кто лазит по чужим снам, от того, с кем у меня кровавый договор?
Он пришел к красивому богатому дому, в котором жил Ник. Кое-как заготовив вступительные фразы, позвонил в дверь.
Ник на удивление апатично выслушал новость о смерти Альцины.
Он сидел в кресле, закинув ногу на ногу, мрачно посасывал экзотическую трубку и смотрел куда-то в пустоту. Таким своего приятеля Евгений видел впервые.
Когда речь зашла об оружии, Ник вдруг издал мучительный стон и стукнул кулаком по подлокотнику. У него и правда был личный «Браунинг», подаренный отцом на двадцатилетие. Однако…
– Слушай! – Ник хмуро посмотрел Евгению в глаза. – Если б я мог, я бы тебе его дал. Даже спрашивать не стал бы ничего. Но.... Дьявол! Мне он самому похоже скоро пригодится. В такую историю влип!
Как оказалось, история, в которую влип Ник, не имела с кошмаром Евгения ничего общего. Все было гораздо прозаичнее: алкоголь, карты, деньги.
Евгений снова шел по Москве, не разбирая дороги, и судорожно искал выход из смертельного лабиринта.
– Что же делать? Куда бежать? Может, в монастырь? Болван! В какой монастырь! Под рясой спрятаться, под крестом?!
Он долгое время без цели бродил по городу, строя бредовые планы бегства, самозащиты, нападения… Потом изможденный вернулся домой, запер дверь, зачем-то положил ключ в карман.
Только теперь ему пришла в голову мысль, что в квартире Альцины, возможно, еще осталось отравляющее зелье. Но какая разница, если Беннетт уже знает про их несчастный план? Дети задумали перехитрить взрослого…
«Скоро этот взрослый явится и ко мне! Во сне или вживую – неважно. Придет и докончит дело!»
Евгений представил, как будет в слезах молить Беннетта о пощаде. Нет, до такого он не опустится! Или опустится? Разве он знает, насколько сильно боится боли и до какой степени любит жизнь?
«А, может быть, доктор уже здесь? Висит невидимой тенью где-нибудь под потолком и разглядывает меня, как коршун цыпленка…»
И вдруг Евгений понял, что надо просто смириться, покориться судьбе. Смерть придет, и никуда от нее не скроешься. Он в чужих руках. И скорее всего ждать осталось совсем недолго: день, два, может, три.
– Скоро… – прошептал Евгений пересохшими губами.
С этой минуты каждую ночь он ожидал появления в окне страшного призрака и каждый день готовился увидеть в комнате, в подъезде или во дворе знакомый, вроде бы совершенно безобидный силуэт седого человека с голубыми глазами.
Расплата и новая жизнь
Но Беннетт не пришел ни через день, ни через неделю. Словно позабыл о Евгении.
Живя в постоянном ожидании смерти, Евгений перестал замечать мир вокруг. Он не ушел в себя, как это бывало прежде. Скорее просто растворился в собственной отрешенности и безразличии.
Почти без удивления услышал он как-то глухие раскаты артиллеристского обстрела, доносившиеся с окраин Москвы. Под окном собирались вооруженные люди, к чему-то готовились, таскали хлам для возведения баррикад. Потом снаряды стали ложиться ближе. Совсем близко. Со стороны Кремля трещали пулеметные очереди.
Однажды ночью Евгений очнулся от дикого грохота и звона. Он в страхе огляделся, по привычке было решив, что это пришел тот самый… В комнате никого не было. В разбитое взрывной волной окно задувал ледяной ветер.
– Идиоты! – в который раз тихо констатировал Евгений.
Его не сильно беспокоило то, что случилось: в комнате все равно было не теплее, чем на улице.
И вдруг Евгений осознал, что там, где падают снаряды, уже не имеют власти ни магия, ни астральные силы, ни доктора-убийцы с иностранными фамилиями.
Через два дня бои закончились. Евгений решил отправиться к отцу. Уже по тому, что творилось за окном, было ясно, насколько долгим и скверным станет этот путь. Но дожидаться смерти в этой поганой комнате – последнее дело.
Во второй половине дня он поскоблил щеки заржавевшей бритвой, оделся, собрал оставшиеся гроши и вышел из дома.
С неба падал снег. Садясь на землю, яркие, крупные хлопья тут же гасли, растворяясь в мерзкой серо-коричневой каше.
Никто не ехал по улице в лихих санях, не предлагал купить баранки или пироги, не кормил на скамейке птиц, не играл в уличном оркестре.
Прохожих было немало, но от каждого из них веяло какой-то рабской задавленностью, потерянностью, тоской. Они сбивались в кучи, слушая новых хозяев, только для того чтобы не потеряться в этом новом, страшном мире.
Евгений шел мимо разбитых витрин, мимо поваленной афишной тумбы. Кому и зачем понадобилось ее валить? Шел к Кремлю, хотя смотреть на него теперь совершенно не хотелось.
Он представил, как будет добираться до Твери. На поезде? А если поезда уже не ходят? Да и сколько сейчас желающих уехать из холодного, разграбленного города?
Но перед тем, как идти на вокзал, надо было попрощаться с друзьями.
Всю дорогу Евгений думал о том, что скажет Ане. Думал, как они будут вместе пить чай или вино, и грустно шутить над тем, что происходит вокруг.
Увидеть подругу ему не удалось. На двери пустой квартиры висел приколотый булавкой тетрадный листок с трогательным посланием:
«Дорогие, милые, любимые друзья!
Я с родителями уезжаю на дачу в Крым, чтобы переждать там бурю. Сама я не вижу в этом особенной нужды, но папа настоял. Как только все закончится, мы снова будем вместе. Еще веселее и дружнее. Берегите себя и ничего не бойтесь!
P.S. Леля, твою новую поэму прочитала и нахожу ее почти великолепной. Мы ее обязательно разберем!
P.P.S. Маша, милая, ты должна полюбить жизнь!
P.P.P.S. Альцина, мы всегда будем помнить о тебе!»
«Евгений…», – он попытался представить несуществующую строку. – «Будь счастлив… Не унывай… Выживи! Да. Точно. Выживи, Евгений!»
Снег валил с новой силой, как будто хотел поскорее прикрыть, упрятать несчастную истерзанную землю.
Идя по какой-то неизвестной улице (или просто изменившейся до неузнаваемости), Евгений вдруг понял, что слишком поздно вышел из дома, слишком долго слонялся по Москве. Надвигались сумерки. Если низ стал верхом, а верх низом, выходило, что любой, кого Евгений прежде не удостоил бы взглядом, теперь мог раздавить его, как жука – имел право.
Люди начинали прятаться в двери подъездов, в дыры подвалов. Где-то слышался хмельной вой гулянки, выстрелы, балалаечный звон.
Бессмысленно ускоряя шаг и пытаясь понять, где находится, Евгений наткнулся на грозную, забытую всеми баррикаду, неприступную, как крепостная стена. Надо было искать обходной путь. Или идти назад?
Воздух стал синеватым, словно в чистую воду уронили каплю чернил. В некоторых окнах печально загорались керосиновые лампы и свечи. Без пользы белели матовые шары обесточенных фонарей.
Евгений шел по безлюдной улочке, подняв воротник и разминая в карманах задеревеневшие пальцы. Он вышел к площади, посреди которой ярко пылал и потрескивал костер, огромный как у первобытных людей.
Один из стоявших вокруг костра оборванцев, бывших солдат, весело окликнул Евгения пьяным голосом. Он предложил погреться и даже угоститься «беленькой» то ли в шутку, то ли всерьез, несмотря на грубые протесты товарищей. Евгений вежливо отверг его дружбу.
Он шел все дальше и дальше, полагая, что движется в сторону дома, но готовый в любой момент убедиться в своей ошибке.
Впереди сквозь сумрак Евгений различил бредущую куда-то фигуру пожилого человека с саквояжем в руке. Он шел медленно, чуть сгорбившись, погруженный в свои мысли. Человек из прежней жизни, еще недавно личность: учитель, врач или композитор, а теперь просто старик, потерявший все, кроме своего саквояжа, пальто и помятой шляпы.
Услышав сзади нагоняющие шаги, человек как бы случайно повернул голову.
Евгений оцепенел. Из-под шляпы на него смотрело знакомое, слегка поросшее щетиной лицо, которое он так боялся увидеть.
– Евгений! – ошеломленно пробормотал доктор Беннетт.
Он медленно переложил саквояж из правой руки в левую, кривя рот в совершенно неискренней улыбке.
– Какая встреча!
И тут Евгений почувствовал, что совсем не боится его. Просто потому, что и в движениях, и в улыбке, и в глазах доктора на долю секунды промелькнул неподдельный и довольно сильный страх. Страх перед слабым.
– Мир меньше, чем кажется, – тихо, безо всяких эмоций сказал Евгений.
– О да!
Они продолжили путь вместе. Евгений заметил, что Беннетт пытается держать свободную руку поближе к вырезу пальто – значит, у него с собой что-то есть.
– Уезжаете? – спросил Евгений, стараясь как-то оживить свой мертвый голос.
Исчезнувший страх вдруг начал захлестывать душу с новой силой. Он представил, что должен будет напасть первым. Напасть на доктора! И напасть именно для того, чтобы убить!
«А вдруг это я сошел с ума?» – исступленно подумал Евгений. – «Вдруг, все что случилось – идиотское совпадение, а сны – это всего лишь сны?»
– К сожалению, да, – вздохнул доктор. – Ваш народ-ребенок сейчас в очень плохом настроении. Я решил с ним не ссориться.
– Поедете в Англию?
– Да, – ностальгически улыбнулся доктор. – В родную туманную Англию. Сперва, должно быть, съезжу в свою деревню, навещу могилы родителей…
– Тети с дядей? – вопрос сам выпорхнул из уст Евгения.
– Э-э… что, простите? – Беннетт нахмурил брови и замедлил шаг.
– Мне послышалось, вы сказали…
– Н-нет, мои тетя с дядей похоронены в Лондоне.
Рука доктора начала подбираться еще ближе к вырезу.
Навстречу им из переулка вышли четверо солдат. Бородатые, патлатые в драных, прогнивших шинелях. Они сошли бы за нищих если б не винтовки за плечами у троих и не револьвер в руке у того, кто, кажется, был у них вожаком.
– О-о, еще один жирный котяра! – главарь ощерил гнилые зубы.
Беннетт с непонимающим видом разинул рот. Евгений отпрянул, не зная бояться ему или радоваться.
– Хе-хе, а зыркает-то как, сразу видно, есть че прятать! Эй барин, не тяжело тебе? – осклабился другой солдат с замотанной рукой и разбитым носом. – А ну сымай шубу! Да поскорей, а то сдохнешь без покаяния!
– Я плохо понимает русский! – внезапно выдал Беннетт и озарился невинной улыбкой наивного иностранца.
– О-о! – воскликнул губастый, единственный у кого борода еще не росла. – Русский не понимает! Немец че ль?
– Ньет, Англия! Бритн!
Грабители дружно заржали, впервые в жизни слыша иностранный акцент.
Беннетт заулыбался еще жальче.
– Шут какой-то… – глухо сказал самый старший с сединой в бороде и суровым сибирским взглядом.
– Птаха, бери у него чумодан! – скомандовал вожак. – А шуба тебе, Захарыч! По чину!
– Ува-ажил! – благодарно зарычал седоватый, расплывшись в дремучей улыбке.
– А с этим че? – презрительно фыркнул разбитый нос, сверкнув на Евгения взглядом. – Этот, кажись, наш! Эй, гимназистик, ты че, язык проглотил?
– Да хрен с ним! Возьми у него шинель и деньги, если есть.
Доктор охотно позволил стащить с себя пальто, но, когда дело дошло до саквояжа, вдруг испуганно запротестовал и замахал руками.
– О ньет, ньет! Только не это! Пожалуйста! Это нет!
– А ну! – губастый, по прозвищу Птаха, с силой вырвал саквояж из рук Беннетта.
– Глянь, че там внутри!
– Да тут… склянки какие-то, – Птаха потряс раскрытый саквояж, и внутри зазвенело множество ампул. – Бутылки – как в аптеке!
– Лекарства – вещь хорошая, – с умным видом отметил побитый.
– Возьмем! – кивнул вожак. – Пригодится!
– Ну че, тварь? – побитый нагло подмигнул Евгению водянистым глазом. – Сам все отдашь или помочь?
Евгений молча снял шинель и вынул кошелек.
– Во-о!
Он забрал у Евгения вещи и щелкнул его по носу так, что в глазах зарябило.
– Эй, англичанин, скажи спасибо, что живым отпускаем! В Англии свечку за нас поставишь, понял?
– Товарыщ! – блаженно воскликнул Беннетт, глядя в глаза побитому.
– Какой я те товарищ, гнида! – побитый замахнулся на доктора прикладом, и тот, ахнув, сам собой от испуга повалился в грязный снег.
Разбойники расхохотались пуще прежнего и, отпуская шуточки, двинулись восвояси, довольные добычей.
Пальто доктора нелепо сидело на медвежьих плечах Захарыча. Птаха нес шинель и саквояж.
Беннетт униженно поднялся на ноги и, шмыгнув носом, достал из внутреннего кармана пиджака какую-то серебристую вещь вроде вязальной спицы, только толще и длиннее.
Шляпа слетела с его головы, и даже в сгустившемся мраке Евгений разглядел проступающие на бледном лице ниже правого уха шрамы от кошачьих когтей.
Лицо доктора было не узнать. Из наивно-светлого оно превратилось в железную маску с кривой, как у акулы щелью рта и неподвижными плотоядными глазами.
Беннетт поднес серебристый жезл к своей переносице и закрыл глаза. Каким-то необъяснимым, неуловимым образом Евгений увидел (именно увидел), как из головы доктора выстрелил невидимый энергетический луч прямо в затылок, шедшего позади всех Захарыча.
Разбойник остановился. Друзья прошли еще метров десять, прежде чем заметили пропажу товарища.
– Захарыч!
Застывший как памятник Захарыч вдруг, не говоря ни слова, начал снимать с плеча трехлинейку.
– Э-э, ты че?! – побитый первым направился к своему другу. – Да не дури!
Он подошел к Захарычу и хотел шутливо стукнуть его в грудь.
– Обиделся что ли?
Захарыч коротким механическим движением всадил острый штык побитому в живот. Тот заорал, как свинья, и опрокинулся на спину.
Вожак и Птаха вскрикнули, как наверно закричали бы при виде мертвецов, лезущих из могил.
Тело, бывшее когда-то Захарычем, медленно двинулось в сторону атамана.
– Дед, ты че, с-сука! – залопотал вожак.
Птаха, мыча, попятился назад, выронив саквояж и шинель.
Вожак поднял руку и выстрелом из «Нагана» вышиб чудищу мозги. Тело повалилось, как спиленное дерево. Рядом продолжал визжать и корчиться побитый.
– Леха! – прохрипел атаман, но даже не решился приблизиться к раненному другу.
Птаха дрожал как осиновый лист и трясущимся пальцем начал указывать на неподвижную фигуру Беннетта, чернеющую в ночи.
Евгений заметил, что кончик серебристого жезла, налился голубоватым светом.
– Это он! – плакал Птаха. – Он, он… деда заговорил!
Главарь в растерянности ударил Птаху кулаком по щеке, потом, яростно зайдясь матом, двинулся к Беннетту. Вскинул револьвер.
Евгений ждал выстрела. Но вожак не нажимал на курок. Будто не мог прицелиться или забылся.
Затем медленно, словно против воли, поднес дуло к собственному виску, и в следующий миг трупов стало уже два.
Беннетт, не спеша, направился к Птахе. Бедный дурак упал на колени и начал дико размашисто креститься, шлепая губами и роняя слезы.
– Не убивай, дядь! Дядь, не убивай! – он повторял эту фразу как молитву или заклинание.
Доктор сшиб с его головы папаху, захватил левой рукой шею и правой слегка кольнул Птаху в висок кончиком жезла. Мелькнула белая вспышка, и мертвое тело ткнулось лицом в грязь.
Беннетт поднял с земли саквояж, заглянул внутрь, подойдя к трупу вожака, с трудом вытащил из его пальцев револьвер и спрятал в карман. После некоторых раздумий прикончил умирающего Леху.
– Евгений! – торжественно воскликнул доктор, подняв руки. – Предлагаю раскрыть карты!
Евгений сорвался с места и бросился в ближайшую подворотню.
– Нет, нет, стойте! Черт возьми, выслушайте меня!
Двор был маленький и глухой. Евгений прыгнул в темную нору полуподвала, невыносимо больно ушиб колено, стиснул зубы и затаился.
Очень скоро в арке появился доктор Беннетт. Снег серебрил его седые волосы.
– За вас уже отдал жизнь один человек, вы можете быть благоразумны?
Евгений молчал.
– Выходите, Евгений! Мы заключим новый договор, и наши дороги разойдутся!
Евгений мысленно по-английски послал его в ад.
– Я не хотел убивать вашу подругу! – продолжил Беннетт тоном непонятой добродетели. – Вы сами к этому подвели! Очень талантливая и храбрая девочка… Увы – слишком верила в свой талант!
Беннетт не был прирожденным убийцей. Отняв за раз четыре жизни, он заметно охмелел от волнения.
– Вы читали мой дневник! Зачем? Это недостойный поступок, вы знаете об этом?
Доктор топтался на месте, явно не решаясь зайти во двор. Должно быть, ожидал, что Евгений нападет из-за угла арки.
– Евгений! Я даю вам десять секунд! Вы выходите, и мы заключаем договор. Если нет, я насылаю на вас проклятие. Это не морок, но вам будет достаточно. Вы слышите меня? Десять секунд, потом будет поздно!
Евгений не отвечал
– Bloody idiot! – злобно выплюнул Беннетт и повернулся к выходу.
– Стойте!
Евгений вылез из укрытия и быстрыми шагами двинулся к доктору.
– Прекрасно! – улыбнулся Беннетт. – Очень мудро с вашей стороны!
Евгений подошел к нему вплотную, видя, как доктор стыдливо опускает жезл в карман. В следующий миг он схватил Беннетта за лицо. Тот вскрикнул, явно не готовый к такому близкому и наглому нападению, и на пару секунд оказался совершенно уязвим.
Альцина была права: Евгений еще ни разу в жизни ни с кем не дрался. Но тут в него словно вселился свирепый дух. Он продолжал яростно давить пальцами лицо врага, все сильнее прижимая его голову к каменной стене. Надо было куда-то бить, но куда? В шею? Евгений почувствовал, что не может этого сделать. Рыча от злости, Беннетт наконец изловчился ударить Евгения по ребрам и отдернул голову в сторону. Их взгляды встретились.
И вдруг Евгений увидел перед собой саму смерть. Настоящую. Смерть в человеческом обличии!
Он завопил от ужаса, бросился назад во двор, поскользнулся, упал. Едва он стал подниматься, как что-то тяжелое и жесткое нанесло ему страшный удар в челюсть. Зубы клацнули, разлетаясь осколками.
Евгений повалился на спину, чье-то невидимое колено уперлось ему в грудь. Евгений снова увидел смерть. Смерть склонила над ним свое белое восковое лицо. Ее рука, словно перо держащая серебристый жезл, подрагивая, зависла у его виска.
– Молния в дюйме от тебя! – прошипел Беннетт сквозь зубы. – Повторяй за мной: я, Евгений Цветков, вольно или не вольно, но исходя из соображений… Повторяй!
Он сдавил Евгению горло холодными пальцами свободной руки. Чтобы не задохнуться, Евгений начал еле слышно повторять.
– Молодец! – оскалился Беннетт.
И тут Евгений понял, что уйти от смерти можно… если броситься к ней в объятия. Едва доктор ослабил хватку, чтобы дать ему вдохнуть, Евгений, повинуясь какому-то иррациональному подсознательному порыву, вдруг резко мотнул головой, и пылающий кончик серебристой спицы ненамеренно коснулся его виска.
Свет. Жуткий, выжигающий глаза огонь. Евгений решил, что умер, но вскоре услышал очень знакомые гадкие звуки, вряд ли существующие в ином мире. Он почувствовал, что может встать на ноги.
«Я ослеп!» – с болью подумал Евгений.
Но зрение, к счастью, начало возвращаться к нему через несколько секунд, показавшихся вечностью.
Он уже видел яркие, словно залитые солнцем очертания двора, которые гасли и постепенно заполнялись мраком ночи.
Он вспомнил, что где-то рядом должен быть Беннетт. В ужасе зажмурился, замотал головой. Надо срочно восстановить зрение, или ему конец!
Ничего не случилось. Никто не напал. Спустя некоторое время, когда от огненного тумана остались только яркие мурашки, Евгений обратил внимание на доносящиеся с земли сдавленные стоны.
Беннетт корчился в грязи, обеими руками схватившись за голову. Евгений первым долгом отыскал волшебный жезл и наступил на него ногой. Быть может, его стоило поднять и отбросить подальше, но Евгению не хватило на это храбрости.
Заметив это, Беннетт медленно полез рукой в карман пиджака.
«Револьвер!»
Евгений кошкой бросился к нему и разжал его пальцы (хватка врага оказалась неожиданно слабой), отнял револьвер и с победным криком направил Беннетту в лицо.
Перед ним нелепо, чуть приподнявшись, валялся пожилой человек в перепачканном костюме с вытаращенными глазами и скачущей челюстью.
Евгений надеялся увидеть в этих глазах стыд или хотя бы смущение, но в них не было ничего, кроме потрясения и нарастающего ужаса.
– Выслушайте меня…
– Закрой пасть! – Евгений сам не заметил, как скатился к рабоче-крестьянской лексике.
– Я… я… я понимаю… Ваша ярость вполне обоснована…
– Мерзавец! – прорычал Евгений, сплевывая кровью.
Он был почти готов всадить пулю в этот холеный высокий лоб.
– Прошу…
– Что вы со мной сделали?
– Кто? Что сделали?
– Кто такой Мсье Фантазм?
– Я не знаю! – простонал Беннетт. – Мне… мне плохо…
Жажда убить сожрала Евгения целиком. Особенно теперь, когда негодяй заныл.
– Говори!
– Мсье Фантазм… – забормотал Беннетт, мученически закрывая глаза. – Я должен был вернуть ему долг, когда покинул клуб… Долго рассказывать! Я не мог отказаться! Я обещал найти для него подходящего человека… Он искал в вас дар…
– Дар?
– Дар высшего созидания. Он заманивает к себе молодых людей: талантливых и слабых, которые запутались, разочаровались во всем. Заглядывает в их души… Поэты, художники, писатели – все, кто создает собственные миры – это его добыча.
– И что он сделал со мной?
– Н-ничего! Вы слишком хотели жить. Поэтому я… выкупил вас у него. У вас хороший потенциал, вы были очень полезны, как медиум!
Евгений понял, что надо жать на курок сейчас или… или застрелиться самому!
– Евгений, вы не знаете, чего лишитесь, убив меня! – уже более ровным тоном заговорил доктор, так и норовя заглянуть в глаза. – Это поразительный мир! Я могу вам его открыть, стать вашим проводником! Услуга за услугу!
«Не смотри ему в глаза!» – тихо шепнуло Евгению его сердце.
В тот же миг сознание как-то невзначай раздвоилось. Одна его часть продолжала все понимать, но уже утратила власть над телом, а вторая, плывя в туманную даль, послушно дала телу команду поднести револьвер к собственному виску и нажать на курок.
Евгений взвыл от ярости, невероятным усилием воли, разжал зубы и заорал. Это было одно простое слово, прогремевшее, как гром, как взрыв, породивший вселенную. Слово «Нет!»
Он пришел в себя. Доктор Беннетт почти не шевелился. На белой ткани рубашки, сбоку от галстука расползалось густое черное пятно.
Так все и кончилось. Евгений положил револьвер в карман и медленно, словно в полусне, пошел к арке.
Когда он дотронулся до ссадины на подбородке, то вспомнил о своих незаживающих царапинах на левой руке. Взглянул на ладонь и увидел гладкую кожу, чуть испачканную грязью. Подпись исчезла вместе с договором, который исчез вместе с нанимателем.
На земле, завалившись на бок, жалко торчал бесхозный саквояж. Евгений не знал, надо ли вышвырнуть его в Москву-реку или оставить лежать. Очень скоро его подберут. Быть может, в руках нового хозяина эти вещества убьют тысячи людей? Или наоборот спасут множество жизней? Евгений выбрал средний путь и выбросил саквояж в дыру полуподвала.
Какая разница… Он сам уже давно стал убийцей.
Зато теперь он не боялся за себя. Не потому что опасность исчезла: опасности было больше, чем когда бы то ни было. И не потому что, пережив потрясение, утратил страх. Просто теперь он знал, что зло само боится его. Боится расплаты, боится смерти.
А еще он знал, что он не один. Перед ним был целый мир, который он мог облететь за одну ночь, не раскрывая глаз (доктор-таки сделал ему добро, сам того не желая). И в этом мире живет девушка, которая страдает несравнимо больше, чем он: ведь даже родившись слепым, человек прекрасно знает, как сильно его обделили.
«Я увижу ее!» – решил Евгений.
Он шел по темной, грязной улице, по мрачному, холодному городу, окруженный непонятным и страшным миром, готовым уничтожить его в любой момент. А, может, не таким уж и страшным?
«Дураки образумятся», – думал Евгений. – «Злодеи заплачут, дети засмеются, снова распустятся деревья и цветы…»
Впервые в жизни он не испытывал нужды убеждать себя, что однажды будет счастлив. Он знал это.
Так и случилось.
***
А саквояж через год оказался в руках беспризорников, потом попал в милицию, оттуда в военный госпиталь, и, в конце концов, действительно погубил и спас не одну жизнь. Но это уже отдельный сюжет.
