Дмитрий Владимирович Потехин
Пандемониум
– То есть, вы заставите меня жертвовать собой ради вашего предприятия?
Евгений почувствовал, как к его лицу приливает несуществующая кровь. Внутри вулканической лавой стала подниматься ненависть.
– Конечно же нет. Я не бандит и не рабовладелец. У меня к вам деловое предложение. Вы примете на себя десять проклятий, а взамен – Евгений, я знаю о вашей беде – вы снова сможете спать. У вас больше никогда не будет бессонницы, я гарантирую это!
– Вы…
– Но это еще не все! – доктор весело поднял палец. – Я сознаю свою ответственность за вашу дальнейшую жизнь – в конце концов, ведь это я вложил вам в голову направляющую идею со всеми последствиями. И поэтому, мой юный друг, пятнадцать процентов от каждого гонорара будут переводиться на ваш банковский счет. Если у вас его до сих пор нет – не беда, я обо всем позабочусь. Этих денег вам хватит и на учебу, и на лечение, и на кругосветное путешествие.
– Вы…
– Да, единственное условие: получить их можно будет только по окончании действия договора. Ну как, вы согласны?
Губы Беннетта растянулись в широкой, слащавой улыбке. Глаза упоенно смотрели из-под полуприкрытых век.
– Идите к черту, – тихо и жестко произнес Евгений.
– Это не убийство!
– Еще хуже!
– Евгений, я искренне хочу вам помочь.
– Вы палач! Сейчас же отправьте меня домой, я вас знать не желаю!
– Евгений! – Беннетт предостерегающе погрозил пальцем. – Я не смею вас заставлять, но поймите меня правильно: у вас нет шансов самостоятельно победить бессонницу. Вы тяжело больны, Евгений. Пройдет две-три недели, и вы просто уже не сможете заснуть. Я знаю, как это происходит. Вам не помогут никакие снотворные средства. Ваш организм не выдержит, и вы погибнете. И перед этим вероятно сойдете с ума.
Евгений глядел на Беннетта, в ярости стиснув зубы.
– Да, это непростой выбор, я знаю. Но даже если судить с точки зрения справедливости, вся вина лежит на мне. Вы жертва! Вы совершенно чисты перед собой и перед богом.
Евгений вновь почувствовал раздирающую боль в глазах, от которой уже успел отвыкнуть. Кажется, боль ему внушал доктор. Он тут же вспомнил, каково это изо дня в день жить без сна.
– Ну так что же?
– Я не знаю.
– Соглашайтесь. Это единственный путь.
Откуда ни возьмись на столе возникли ярко-белые листы бумаги с текстом договора и остро наточенное гусиное перо.
– Я не могу пригласить сюда юриста, но клянусь вам: в этом договоре все именно так, как я описал. Можете ознакомиться.
Евгений начал ползать глазами по строкам. Бумага сияла так, что света не требовалось. Доктор читал вместе с ним и иногда заботливо указывал на важные пункты. Из текста следовало, что господин Цветков (далее именуемый «Медиумом») будет оказывать помощь «Магу» в процессах создания, преображения и вычленения тех или иных сновидений в сознании спящих людей, далее именуемых «жертвами». Обязанность «Медиума» состоит в принятии и полном поглощении «эха проклятия».
– Обратите внимание! – важно заметил Беннетт. – «В случае сознательного нарушения, либо недолжного исполнения условий контракта, виновная сторона понесет наказание в соответствии с Непреложным Кордхибраном». Иными словами, мне, как и вам грозит суровая кара, вплоть до лишения жизни.
– А кто проследит за тем, чтобы условия неукоснительно соблюдались? – мрачно спросил Евгений. – Кто над нами стоит? Мы ведь вне закона.
– Волшебный контракт имеет собственный Эгрегор. Это очень сильная и опасная вещь. Как только мы его заключим, он станет нашим судьей, надсмотрщиком и, если придется, мечом возмездия.
У Евгения не было никаких причин верить тому, что говорил Беннетт. Возможно, все это сплошной обман, и текст договора будет меняться по желанию доктора. Быть может, это вообще не договор. Так или иначе, выбора не было. Как бы сомнительно и страшно не звучало предложение, в том, что без волшебного исцеления бессонница его убьет, Евгений не сомневался.
Когда текст был полностью прочитан, Евгений содрогаясь от отвращения к себе медленно взял протянутое доктором перо. Он уже понял, почему на столе нет чернильницы, и ждал, что Беннетт предложит уколоть палец.
– Распишитесь вот здесь.
– Кровью? Но ведь мы же бесплотны…
– Все в порядке, это перо знает, где искать кровь. Прошу!
Евгений сделал росчерк, и на бумаге появилось кровавое «Евг» с причудливой завитушкой. В тот же миг левую ладонь окатила мгновенная режущая боль.
Доктор тоже поставил подпись и, шикнув, встряхнул рукой.
– Сам ненавижу это делать! – вздохнул он.
Договор и перо мигом растаяли в воздухе.
– Итак, коллега, приступим! – доктор деловито поднялся из-за стола. – Кстати, я совсем забыл – знаете, кто поручил мне м-м… позаботиться об этой даме?
– Кто?
– Ее родной сын! Она сломала жизнь его возлюбленной. Это очень мрачная история.
В душе у Евгения несколько прояснилось. Скорее всего доктор говорил правду – значит, первая жертва не так уж безвинна.
Они снова проникли в спальню. Прошли сквозь балдахин и очутились у постели. Лежащая под одеялом старуха была похожа на древнюю мумию. Ее маленькое лицо было желтоватого цвета и казалось грязным пятном на фоне белоснежного белья. Чуть приоткрытый беззубый, провалившийся рот напоминал вход в пещеру и издавал мерзкие звуки.
Доктор склонился над спящей, внимательно изучая ее цепкими глазами стервятника. Прикоснулся пальцами ко лбу, другую руку просунул к сердцу.
Евгений заметил, что пальцы у Беннетта совсем не такие, какие были, когда он имел человеческий облик: костлявые, белые – пальцы скелета, обтянутые мертвой кожей.
Это было по-настоящему жуткое зрелище. Старуха не просыпалась, но лицо ее начало мученически кривиться. Она шевелила губами, стонала, металась из стороны в сторону. Доктор с напряженным азартом продолжал препарировать ее взглядом и, кажется, даже испытывал удовольствие.
– Страхи, страхи, – шептал он себе под нос. – Все как я ожидал. Где же оно? Где желание? Покажи мне!
Он глянул на Евгения пылающим голубым глазом.
– А теперь, мой слепой конь – извините, это шутка – ваш черед!
Евгений хотел спросить, при чем тут слепой конь, но доктор уже подтянул его к себе за руку.
В тот же миг глаза старухи широко раскрылись. Она продолжала спать, зрачки страшно заваливались под верхние веки, обнажая красноватые белки.
– Просто смотрите, не отрываясь, ей в глаза. Остальное сделаю я.
Евгений почувствовал, как доктор передает ему свою энергию. Они словно срослись, превратились в единое целое. Евгений взглянул в затянутые пеленой глаза несчастной женщины, и из его глаз вырвались потоки ярчайшего белого света. Зрачки жертвы вернулись на место и сузились до размеров двух черных точек.
Он снова куда-то несся, только теперь видение было совершенно бессмысленным и, очевидно, понятным только доктору. Что-то похожее на паутину. Яркое пламя. Созвездия. Серая птица. Маленький стеклянный пузырек с нарисованными на этикетке черепом и костями.
Когда все закончилось, старуха снова лежала неподвижно, смиренно закрыв глаза, как будто уже готовая отойти в мир иной. Доктор Беннетт быстро начертил что-то пальцем в воздухе, и в изголовье кровати ярким фосфорическим светом вспыхнул замысловатый символ. Через несколько секунд он полностью померк.
– Ну вот и все! – ободряюще промолвил доктор.
Евгений понимал, насколько глуп и ничтожен этот вопрос, но все же задал его:
– Я могу надеяться, что все другие жерт… люди будут так же грешны, как эта?
– Я не знаю, Евгений. Святых среди них точно нет, можете мне поверить. Выше голову! Вы уже заработали двести рублей!
Евгений чувствовал, что сказать ему больше нечего. Но упоминание денег с новой силой всколыхнуло в нем ненависть к Беннетту и презрение к себе. Он попытался ответить доктору испепеляющим взглядом, постарался сжечь его, как когда-то в детстве сжег муравья увеличительным стеклом.
– Я кажусь вам чудовищем, – Беннетт грустно вздохнул, но глаза его вдруг повеселели. – Но знаете… я не ухожу от своих профессиональных обязательств!
– О чем это вы?
– Вы просили меня о помощи, тогда в декабре? Хотели, чтобы я указал вам путь, зажег для вас маяк, помните? И я это сделал! Теперь вы научились ценить свою жизнь, свое здоровье и свою свободу! И никакая страна, никакая война вас уже так сильно не тревожат, верно?
Евгений молчал.
– Вы еще вспомните это, как славное приключение и как хороший урок! Однако… начинает светать.
Евгений подумал, что сейчас они полетят домой, но Беннетт просто похлопал его по плечу и пожелал крепко выспаться.
Евгений проснулся, как будто вынырнул из голубого теплого моря. Было позднее утро. Он сладко потянулся и вдруг понял, что впервые за много недель спал по-настоящему. Голова была чуть тяжеловата, тело млело, преодолевая нежную скованность. Глаза продолжали болеть, но это был пустяк!
Он широко зевнул и с интересом пролистал в памяти сон, который только что видел: ночной полет, призрак доктора, спящая старуха – что только не привидится на больную голову!
«Да», – подумал Евгений. – «Доктор Беннетт – вот к нему и надо идти!»
Уже спустя пару минут, оставленное сном блаженство испарилось без следа, уступив место привычной тяжести и одиночеству. Он снова чувствовал себя больным. К этому прибавилось еще и осознание глубины своего падения. С брезгливостью оглядывал Евгений свое давно нестиранное постельное белье, неубранную комнату. Заметил на ковре след от костра, который разжег в припадке безумия.
«Господи, надо как-то это спрятать до приезда хозяев!»
Желудок стонал от голода. Кости ломило.
Когда Евгений сжал в кулак левую руку, что-то несильно кольнуло его ладонь. Там было несколько странного вида царапин, оставленных неизвестным предметом.
Сны и явь
С тех пор ночь стала для Евгения второй, протекающей параллельно жизнью. Раз или два в месяц к нему прилетал доктор Беннетт, и они с видом чиновников, идущих на службу, отправлялись ломать чужие судьбы. Они бывали в далеких городах, заглядывали в глаза разным людям: биржевому спекулянту, продажному юристу, богатому наследнику – любителю женщин. Евгений успокаивал себя мыслью, что хороший человек не может иметь врагов, желающих его проклясть.
Теперь Евгений снова мог спать. Правда, сон был по-настоящему крепок лишь в те ночи, когда он помогал доктору. В остальное время бессонница продолжалась, хотя, конечно же, не в такой страшной форме, как прежде. Засыпая в три и вставая в семь, Евгений тащился в университет, где распинался под грозными взглядами профессоров и удивлял сокурсников полной безучастностью к политическим прениям, которые теперь сотрясали воздух в каждом коридоре. Евгений, и правда, утратил всякий интерес к политике. После того, что он пережил, грызня верхов и брожение внизу вызывали больше отвращение, чем страх. Было как-то странно мучиться из-за таких условностей, как страна, человечество, война и смута, если живешь двумя жизнями вместо одной.
Парадокс этой новой двойной жизни состоял в том, что ее нельзя было ни доказать, ни опровергнуть. Евгений помнил каждое свое ночное похождение, помнил, что говорил и как себя вел доктор Беннетт. При этом когда он приходил к доктору днем, это был совершенно другой человек: добрый чтец людских душ, понятия не имеющий об астрале и проклятиях. Евгений описывал доктору свои сны, надеясь разглядеть в его глазах лукавый огонек или хотя бы проблеск тревоги. Но Беннетт не давал себя разоблачить. Он играл так, как вероятно не сыграл бы профессиональный актер, и каждый раз Евгений уходил от него с мыслью, что принимаемые за правду сны – это начало захватывающей истории под названием «шизофрения». Правда порой его бросало в другую крайность, и тогда он еле сдерживался, чтобы не сказать в лицо доктору: «Я знаю, кто вы!» Но он тут же вспоминал, что умение владеть собой – последний гвоздь, на котором держится здравый рассудок.
Как-то раз Евгений проснулся, умылся, и без завтрака вышел из дома в палящий июльский зной. Солнце жгло так, будто дело происходило в Индии. К этому прибавлялся вполне себе индийский хаос, царящий на улицах. На мостовой гнусно желтел конский навоз, среди которого резвились и пировали беззаботные воробьи. Кругом валялись окурки, солома, подсолнуховая лузга. Уже седьмой день бастовали дворники. Бывшие безмолвные метельщики улиц теперь праздно слонялись, приставали к женщинам и беззастенчиво плевали семечками на презренный тротуар.
Евгений шел по Спиридоньевской, щурясь и скаля зубы от надоедливых лучей. Проходя мимо церкви, он резко прибавил шаг, словно один взгляд на храм чудотворца Спиридона обжигал ему глаза.
Это было первое в его жизни лето, когда он почти с нетерпением ждал осенних холодов. То ли потому что жара и духота в сочетании с хамством и дуростью были особенно невыносимы, то ли спускающаяся во мрак душа не хотела видеть вокруг себя ничего, кроме умирания.
Доктор Беннетт уже три недели был в отъезде, и Евгений чувствовал странную пустоту и бессмысленность своего существования. Это было нелепо, учитывая характер его отношений с доктором и той работы, которой они вместе занимались. Ему было страшно признать, но Беннетт действительно занял в его жизни особое место. Он стал Евгению ближе, чем отец и мать, ближе, чем все его друзья. Такая близость, должно быть, возникает между людьми, презирающими друг друга, но оказавшимися в одной лодке посреди океана.
Извозчик давно уже был не по карману. Подойдя к трамвайной станции, где плотной кучей столпились шумные бабы, мужчины с мешками и нагловатые солдаты, Евгений от нечего делать стал разглядывать обвешанный журналами и открытками киоск.
Почти всюду карикатуры. Вот Распутин лапает бывшую императрицу за грудь волосатой рукой. Вот Керенский, истекая потом, тянет за веревку упрямого осла. Вот капиталист в ужасе задергивает шторы, чтобы не видеть красную зарю.
Одна картинка резко выбивалась из общего смыслового фона. Это была карикатура прошлых времен: ухмыляющийся русский солдат дает лихого пинка перепуганному кайзеру.
«Неужели кто-то еще верит в победу?» – подумал Евгений.
Пару лет назад такие карикатуры пестрели на каждом шагу. Что изумляло: русский солдат почти всегда изображался в виде разудалой деревенщины, ухаря с похабными, шальными глазами. Он порол немцев ремнем, гонялся за ними с нагайкой, щелкал по носу, заставлял плясать гопак. Можно ли выиграть войну, презирая своих героев? Ответ был очевиден с самого начала.
Трамвай, забитый до отказа потной толпой, кое-как дотащил Евгения до нужного места и даже позволил ему выбраться наружу, не потеряв портфель и кошелек.
Еще идя по коридору, Евгений услышал, грохочущий из-за двери, вдохновленный голос Зауера и лихорадочное, как пулеметная стрельба щелканье печатной машинки.
Главный редактор «Задиры», стуча каблуками, расхаживал из угла в угол. Его левая рука была заложена за спину, в пальцах правой тлела сигара. Голова слегка запрокинута, в глазах огонь.
Калик, отдуваясь и щуря глаза, с головокружительной скоростью печатал под диктовку текст статьи.
– Речь сейчас не о том, что русский солдат – всего лишь мужик, которому сбрили бороду и вместо лаптей надели сапоги. Не о том, что народ наш, никогда в своей уродливой истории не знавший свободы, вдруг получил ее прямо в зубы. И даже не о том, что наш главнокомандующий на коленях умолял войска идти в атаку, чтобы выбить у врага мир на менее постыдных условиях – Да, Женя, секунду! – Речь идет о том, что величайшая армия Европы на глазах превращается в озверелую орду… Нет! Стадо! В озверелое стадо убийц, насильников и воров! Можешь передохнуть!
– Привет! – он повернулся к Евгению, шумно втягивая ноздрями воздух. – Ну что, готово?
Евгений раскрыл портфель и протянул Зауеру свой последний стих.
– Так, так, – Зауер, не присаживаясь, начал бегло изучать текст.
Евгений переступал с ноги на ногу, с полным равнодушием ожидая вердикта и все больше скашивая глаза на редакторский стол. Там по краю чашки с остатками кофе безнаказанно ползала жирная черная муха.
– Нет, это не годится!
Зауер вернул бумаги так, словно держать их ему было физически больно.
– Что за мягкость!
– Но…
– Доработать!
Евгений мрачно почесал висок.
– Я могу хотя бы знать, где я допустил промашку?
– Везде! Общий тон стихотворения слишком добрый! Ты сатирик или моя бабушка?
– Я как могу стараюсь быть колким, но… у нас же вроде не приветствуются ругательства?
Зауер схватился за лоб.
– Дьявол, разве я говорю что-то о ругательствах? Нет, конечно, матерщина под запретом, безусловно! – он взял со стола какую-то вырезку. – Вот: «Кто георгиевскую ленту дал в подарок сволоте? Вас призвать пора к ответу, всыпать каждому плетей! Ну людишки, ну народец – изумляться нету сил! Каждый маленький уродец Бонапартом стать решил!» Какой жар, какая злость! А у тебя, что? «Эх, Россия, что станет с тобою…» Что за юродство, Женя? Переделывай!
Евгений хотел попрощаться и уйти, но вдруг выдал нечто совершенно неожиданное и для Зауера, и для самого себя:
– Я просто думаю, что…
– Да?
– Что если мы, играя со спичками, случайно спалим собственный дом?
Зауер несколько секунд с брезгливым недоумением смотрел на Евгения, потом вдруг фыркнул и насмешливо закивал головой.
– Понимаю, понимаю! Не ты первый!
Он метнул требовательный взгляд на Калика.
– Лично я за распад империи, – мягко промолвил Калик, пожав своими узкими женскими плечами.
– Видишь! Похоже, наши пути расходятся! Я, конечно, не сторонник смуты, но… Женюр, относись к работе, как к работе, или я начну искать нового поэта.
– Да. Извини.
– Ты свободен.
Выйдя из редакции, Евгений «позавтракал» купленным у старухи яблоком и, зевая, побрел домой. Ему казалось, он идет по какой-то бесконечной натопленной бане. Солнце, издеваясь, продолжало пылать в бездонной синеве, высушивая глаза и оскверняя тело.
Где-то далеко шумел митинг.
На бульваре смуглолицый человек в белом тюрбане заставлял ручную обезьяну плясать под смех и свист двоих бездельников-солдат.
«Азия…»
Где-то в глубине души Евгений понял, что вряд ли снова вернется в «Задиру».
Особняк
Из мрака соткался знакомый силуэт.
– Доброй ночи, Евгений.
– Здравствуйте, – Евгений нехотя оставил свое сопящее на краю дивана тело. – Вы уже вернулись?
– О нет. Я все еще там.
Они вылетели в теплую, безветренную ночь. Евгений уже достаточно хорошо умел передвигаться в воздухе и даже, к своему стыду, начинал этим гордиться.
– Кого вам поручили проклясть на этот раз? – спросил Евгений так презрительно, как только мог.
Обычно доктор сам заговаривал о намеченной жертве, но сейчас он почему-то молчал.
– Мы не будем сегодня никого проклинать. Я хочу, чтобы вы м-м… кое-что для меня сделали.
– Это указано в договоре?
– Да… там есть упоминание. Я щедро оплачу ваш труд, не сомневайтесь.
Евгению было плевать на деньги. Вот если бы это задание заменяло, а не дополняло предстоящие убийства! А вдруг его ждет что-то еще более ужасное?
– Что за работа?
– Позвольте мне обо всем рассказать на месте. Могу вас заверить, что ничего преступного в ней нет.
Полет оказался неожиданно долгим. Они уже дважды успели бы долететь до Петрограда. Внизу несколько раз громыхали артиллерийские залпы, и мерцали оранжевые сполохи.
– Вам интересно? Мы можем спуститься, – предложил доктор.
Евгений никогда еще не видел настоящей войны. С высоты голубиного полета он разглядел сотни черных людей, карабкающихся сквозь паутину заграждений в кровавом пятне осветительной ракеты. Они, вопя, лезли друг на друга, застревали в проволоке, словно какие-то глупые, несчастные насекомые. То тут, то там грязными кляксами разрывались мины, яростно барабанил пулемет.
– Кто это? – спросил Евгений с ужасом. – Это наши?
– Нет. Похожи на французов. Бедные ребята…
«Неужели мы так далеко от дома!» – подумал Евгений.
Они продолжили путь, и Евгений был рад, когда земля скрылась под низким покровом облаков.
Через некоторое время доктор повел его вниз. Они вынырнули из тумана, и Евгений увидел черные холмы, усеянные редкими огоньками.
– Добро пожаловать! – гордо улыбнулся доктор Беннетт.
Они подлетали к небольшому скоплению огней, которое видимо было деревней или маленьким городом.
Извилистая мощеная дорога шла вдоль уютных каменных коттеджей с черепичными крышами, напоминающих иллюстрацию к детской книжке европейских сказок.
Доктор привел Евгения к трехэтажному дому, сильно увитому плющом с одной стороны, вход в который озарял висящий над дверью электрический фонарь. Рядом, посреди улицы стоял крытый экипаж со скучающим на козлах кучером в клетчатой кепке.
Беннетт провел Евгения внутрь, но не через окно, как обычно, а через входную дверь.
Это была гостиница. За дубовой стойкой позевывал долговязый мальчишка с прилизанными волосами. Какой-то седоусый господин читал в кресле газету.
Они пролетели по лестнице на второй этаж и оказались в тускло освещенном коридоре с несколькими пронумерованными дверями с той и с другой стороны.
– Прошу подождать, – сказал доктор и скрылся за дверью.
В комнате послышался шорох. Через пять минут дверь открылась, и перед Евгением предстал доктор Беннетт уже в своем настоящем физическом обличии. Он был одет в дорогой фрачный костюм и пах хорошими духами.
Судя по всему, воплоти он видел Евгения ничуть не хуже, чем будучи вне тела.
– Идемте, Евгений!
Доктор в сопровождении призрачного Евгения спустился на первый этаж и, попрощавшись по-английски с мальчишкой-администратором, вышел из гостиницы.
Как только Беннетт появился на улице, кучер экипажа оживился и приветливо поднял кепку.
– Добрый вечер, сэр! Куда прикажете везти?
– Добрый вечер. Вы знаете, где находится разрушенный мост?
– Конечно, сэр.
– Отвезите меня к нему.
Брови на лице кучера недоуменно съехались к переносице.
– Может, вы хотите, чтобы я довез вас до Ханли-Касл в двух милях севернее?
– Нет, дружище, – улыбнулся доктор. – Пожалуйста, отвезите меня к разрушенному мосту.
Кучер ошалело смотрел то на лицо Беннетта, то на его фрак, видимо полагая, что клиент пьян или находится не в себе.
– К самому мосту?
– Именно так.
– Хорошо, сэр. Но если вы там собираетесь кого-то встретить, я могу…
– Нет, мой друг. Я вам очень признателен, но прошу, сделайте, как я сказал, и возвращайтесь в деревню.
– Да, сэр.
Доктор сел в экипаж, раздался щелчок кнута, и они медленно покатили по сонной улочке во мрак. Евгений плыл следом.
Бережно обсаженная кустарником дорога едва зернилась сквозь чернильно-синюю ночную мглу. На небе не было ни луны, ни звезд. Вокруг на мили простирались зреющие поля и скошенные луга с редкими вереницами черных деревьев.
«Лучшее время для призраков!» – думал Евгений.
Ему представилась плывущая над дорогой полупрозрачная дама в платье Георгианской эпохи или рыцарь в дымчатых латах, несущий в руке собственную голову. Евгению ни разу не приходила мысль спросить у доктора про настоящих приведений. А также про демонов и прочих обитателей потустороннего мира, о которых Беннетт наверняка с удовольствием рассказал бы много интересного. А зря…
Дорога постепенно уводила в сторону реки. Экипаж какое-то время ехал вдоль крутого берега, мимо корявых деревьев, сплошь облепленных косматыми шапками вороньих гнезд.
Впереди до жути неестественно проступили очертания разрушенного каменного моста. Кучер потянул вожжи.
– Благодарю! – доктор вручил кучеру деньги и бодро махнул на прощание рукой.
Когда цоканье копыт окончательно утонуло в ночном пении кузнечиков, Беннетт подозвал к себе Евгения, и они вместе направились к мосту. Кругом не было ни домов, ни даже далеких огней. Лишь на другом берегу стояла мрачная громада старого и явно заброшенного особняка.
Евгений представил, какие мысли бродили в голове у кучера, оставившего своего пассажира в таком месте ночью, да еще во фрачном костюме.
– Этот мост чинили не один раз, и он все равно проваливался, – рассказывал доктор Беннетт. – В конце концов, решили, что здесь какая-то особенная почва. Хотя причина, конечно же, не в этом, а в том, что мост связывал особняк с большой дорогой, по которой то и дело ездят любопытные местные жители.
Они дошли до моста, и доктор смело двинулся прямо к каменному обрыву.
Евгений сделал предостерегающий жест, на миг забыв, что за человек перед ним. Но доктор уже шагнул в пропасть. Мелькнула зеленая вспышка, и на другом берегу Евгению помахал рукой черный силуэт в белеющей манишке.
– Портал, – объяснил Беннетт, когда Евгений настиг его на пути к особняку.
– Зачем мы здесь?
Доктор остановился у ворот ажурной ограды, за которой простиралось то, что когда-то было садом.
– Мне нужно, чтобы вы вернули мне одну вещь, которая находится в этом доме.
– Почему вы сами этого не сделаете? Он же заброшен. Или…
– Он не заброшен, это иллюзия. Разве я стал бы так одеваться ради похода в заброшенный дом?
Евгений еще раз с недоверием посмотрел в угольно-черные глазницы окон, многие из которых были выбиты.
– И что я должен забрать оттуда?
– Медальон.
– Но я же не смогу его даже поднять!
– Да, я неточно выразился. Речь не о самом медальоне. Вы не сможете его взять, но сможете унести с собой некоторое количество энергии, заключенной в нем. Ваше тело временно станет носителем Эгрегора.
– Это не…
– Совершенно безопасно.
– Где он лежит?
– Библиотека, пятый шкаф справа, шестая полка. Там нет книг. Он будет лежать в деревянном открытом футляре. Янтарный медальон с изображением черного жука. Дотроньтесь до него рукой и произнесите: «Доминус».
– «Доминус»?
– Да. Вы изучали латынь?
– Плохо.
– Вы как-то должны запомнить это слово. «Доминус» – это пароль.
– Запомнил. Пятый шкаф справа, шестая полка.
– Верно.
– Вы это знаете, потому что уже бывали здесь?
– Да. Только вчера я прилетал сюда на разведку.
– А почему… – Евгений почувствовал резкий укол тревожного подозрения. – Почему вы сами не можете забрать его? Это опасно?
– Нет, не поэтому. Как видите, я собираюсь войти в этот дом вместе с вами. Хотя вы невидимы, там могут быть те, кто способен видеть астральные тела. Я хочу вам помочь, Евгений. Отвлечь их внимание.
Они направились через сад к дверям особняка. У самых ступеней Беннетт остановился, чтобы еще раз удостовериться в безупречной памяти своего «коллеги».
Евгений чувствовал, что должен задать этот вопрос.
– Вы обещали, что мне не придется совершать преступлений.
– Да.
– Но это кража, не так ли?
– Нет. Это моя собственность, которую кое-кто из местной публики присвоил бесчестным образом.
– Украл?
Беннетт замешкался с ответом, и вдруг смущенно поджал нижнюю губу, на какой-то миг напомнив пристыженного подростка.
– У вас его украли?
– Не совсем… Но, когда тебя жульнически обыгрывают в вист, это равносильно.
Глядя на доктора, Евгений неожиданно для себя презрительно рассмеялся сквозь зубы, прямо как смеялась Альцина над ним самим несколько месяцев назад. В этом не было ни капли наигранности, лишь искреннее злорадство.
– У вас еще будет время потешиться над чужими слабостями. А сейчас пора приступать к делу, – холодно сказал Беннетт с весьма оскорбленным видом.
Он взялся за тяжелое кольцо и дважды стукнул в дверь, так что по дому разнеслось глухое эхо.
Вскоре послышались частые детские шаги, и дверь отворилась. На пороге стоял торжественно одетый карлик в белых чулках с огромной как у гомункула лысой головой, на лбу которой проступали крохотные, чуть прорезающие кожу рожки.
Он угрюмо уставился на доктора и, не произнося ни слова, требовательно вытянул вперед свою маленькую сморщенную ладошку.
– У меня нет пригласительного билета, – виновато вздохнул Беннетт. – Ты не мог бы…
Карлик тут же бесцеремонно захлопнул дверь.
Доктор в изумлении округлил глаза и покачал головой:
– Немыслимо!
Ситуация принимала уже совсем комичный оборот, но, к счастью, до слуха вновь донеслись шаги, на этот раз медленные и тяжелые, сопровождаемые стуком палки.
Дверь распахнулась.
– Приветствую вас, сударь!
Глазам Евгения представился страшный, ссутулившийся, похожий на обезьяний скелет старик в пыльном длиннополом сюртуке, судорожно опирающийся на деревянную трость.
– Добро пожал… – его изрезанное морщинами, бесстрастное, как у мертвеца лицо вдруг приняло ошарашенное выражение. В тусклых рыбьих глазах заплясал огонек.
– Доктор!
– Здравствуйте, Себастьян!
Дворецкий едва не упал от восторга и начал, радостно кряхтя, пятиться назад.
– Прошу! Извините, сэр – слеповат стал!
Доктор, любезно улыбаясь, вошел в огромный освещенный свечами холл и мельком глянул на зависшего позади Евгения.
– Доктор, мы тут… Хох! Черт подери! Сколько же лет вы у нас не были!
– Не так уж много, всего четыре года.
– Ах, время… – старик вдруг запнулся и метнул яростный взгляд на мрачно продолжавшего стоять рядом карлика.
– Пошел на кухню! Вон! – заорал он визгливым голосом. – Маленький ублюдок, вообразил себя человеком!
– Ничего страшного, мой друг.
– Я ему задам… – он погрозил гомункулу вслед костлявым кулаком, – Хорошо добрались?
– О, да. Меня вез очень заботливый кучер.
– Хех… не рассказывайте! Добрая вы душа, доктор! Небось, все им помогаете, а?
Беннетт скромно пожал плечами.
– Они не такие плохие, как вы думаете. Среди них очень много умных, добрых и… – он обратил на Евгения уважительный взгляд. – Тонко чувствующих.
– Навозные черви! – мерзко усмехнулся старик, брызнув слюной. – Пусть вырежут друг друга на своей войне! Зря, вы, доктор, ох зря… Я что их не знаю – хах! Я-то! Э-э-эх, добрая душа, благослови вас сотворитель…
Они направились к дверям, ведущим в зал. Щель между створками озарял яркий электрический свет, внутри слышался женский смех, музыка, выстрелы шампанского.
– У нас сегодня публика, хе-хе, со всех континентов! Даже из Австралии припрыгал один…
Плывя следом за ними, Евгений случайно задел дворецкого, так что тот на миг погрузился в его дымчатое тело. Старик остановился, словно почуял подозрительный запах.
– Что это?
Дворецкий недоуменно огляделся по сторонам, устремил взгляд туда, где висел Евгений. Он вытянул шею и стал рассматривать Евгения в упор, щуря свои омерзительные слепые глаза.
– Что с вами?
– По-моему… тут кто-то есть.
– Вам показалось, Себастьян, – мягко сказал доктор.
– Да нет же! Вы не видите?
– Я ничего не вижу.
– Дьявол! Мне кажется… оно прямо тут передо мной! Что-то…
Он провел по воздуху жилистой рукой.
– Идемте!
– М-м… Ладно… Полтергейст? Двадцать лет как его изгнали… Черт знает что… Простите, сэр!
Он еще раз опасливо оглянулся, и они вошли в обеденный зал.
Евгений понял, что вовсе не так незаметен, как ему прежде казалось, и решил передвигаться под потолком.
Он свернул в один из коридоров, наугад выбрав путь к библиотеке. Особняк был не просто обитаем, но и содержался в идеальном порядке. Евгений летел мимо отливающих в полутьме холодными огоньками рыцарских доспехов с грозными алебардами. Сквозь массивные двери проник в огромную, похожую на музейный зал комнату, по роскоши значительно превосходящую квартиру старухи в Петрограде. Ни одно из окон за тяжелыми бархатными портьерами не было разбито. На стенах висели великолепные полотна, кажется принадлежащие кистям Франсиско Гойи и Генри Фюзели, а также побитый временем средневековый гобелен. Четырёхъярусная хрустальная люстра спускалась вниз, как перевернутый свадебный торт.
