Дмитрий Владимирович Потехин
Жизнь пугала
Он знал, что видит ее в последний раз. Ей незачем было возвращаться, не о чем было с ним говорить. Начиналась новая жизнь, которую ему предстояло провести в полном и справедливом одиночестве, вися на своем кресте. Всеми правдами и неправдами, он должен был подготовить себя к этой жизни, сколько бы изощренной муки она в себе ни таила.
Он стоял. Он привыкал, к тому, что должен стоять, и ничего не ждал. Будущего не было. «Я пугало», – повторял он себе. Он вспоминал, что сказала ему ворона про березу. Быть может, его прошлое – тоже лишь мираж, и не было никакой другой жизни?
Он видел мир, он наблюдал за миром и проникал в него. Ему уже были знакомы каждый росток, каждый лист и камень, каждое пятнышко на горизонте. Он слышал мысли птиц и насекомых. Как-то раз он осознал, что не только он видит солнце, но и солнце изо дня в день смотрит на него.
Провожая взглядом все новые дни и недели, он старался меньше вспоминать о себе и о прошлом. Когда мимо проходил сторож он мысленно вселялся в его тело и шел вместе с ним, думал о его заботах, ворчал и покрикивал его голосом. Видя мальчишек, он участвовал в их играх и проказах. Его уже не раздражало, когда они использовали его с какой-нибудь веселой целью.
«Опять расстрел? Ладно, я умею уворачиваться!» – шептал он, видя нацеленные на него рогатки.
Когда лето перевалило за середину, десятки крестьян приходили в поле собирать урожай. Некоторые, заметив его, отрывались от работы, подходили ближе, с усмешкой разглядывали лохмотья, словно какую-то диковинку.
– Твоя шинель, что ли? – спросил молодой парень у сторожа.
– Она! – старик улыбнулся в усы. – Трофейная. Орла спорол и носил, пока пальта не было.
– Не били?
– Я тебя щас сам побью! – рассердился сторож. – С кем разговариваешь! Ну вот, а потом старая стала… Я ее и на пугало.
– Грозное!
– Да… Только вороньё ишь – хитрое стало, не обманешь.
– А ты автомат ему повесь!
Урожай был собран, и лето закончилось. По небу поплыли знакомые из прошлой жизни злые, серые облака. Луга затопили туманы. Заморосили дожди. Береза, державшая зелень до конца октября, почти внезапно стала желтой и начала терять свое убранство. Кружась в воздухе, ее позолотевшие листочки долетали до его темной фигуры и иногда приставали к вымоченной дождями материи. Это было настоящим подарком.
Прошло время, и мерзлую, обезображенную холодами землю устлал белоснежный ковер. Теперь уже даже солнце почти не навещало его. Припорошенный снегом, словно дивное лесное страшилище, наполовину утопая, стоял он посреди бескрайнего, нетронутого совершенства. Его окружала сама вечность. Снежинки водили вокруг него свои хороводы и порой почти скрывали его из виду, превращая в призрачный силуэт. Налетавшие непроглядной пеленой метели стирали границу между землей и небом. В безветренные дни повсюду царила тишь, и лишь на березе, осыпая с поседевших ветвей снег, порой щебетали то синица, то снегирь.
А потом снова пришла весна, а за весной лето, а затем осень и зима. Все завертелось в каком-то бесконечном, стремительном круге.
Над ним проносились облака, по нему барабанил дождь, мимо него порхали бабочки и пролетали снежные хлопья. Из года в год голая земля превращалась в цветущее поле, из года в год ее распахивали, собирали урожай и снова оставляли на волю дождям и снегу.
Мир вокруг, казалось, застыл, мерно перетекая из одного времени года в другое. Те же поля, тот же лес, те же фигуры людей вдали. Но вот однажды на пролегающей рядом с полем ухабистой дороге появились тяжелые, тарахтящие машины и десятки рабочих с лопатами. Они расширили дорогу и закатали ее в асфальт. С тех пор оттуда каждые пять минут доносился гул проезжавшего автомобиля.
Потом он как-то заметил, что сторож уже не обходит поле вместе со своей собакой, а его шалаш стоит полуразваленный. Дети больше не забегали к нему и лишь иногда проезжали мимо на своих звенящих велосипедах. Береза подросла и окрепла, став еще более далекой от него. Автострада шумела даже по ночам.
Изменился и он сам. Вода, ветер, холод и зной превратили его и без того скверное одеяние, в почерневшую, безобразно свисающую рванину. Он сильно накренился, но некому было его распрямить: люди исчезли. Поле, которое с каких-то пор перестали пахать и засевать, заросло травой и бурьяном.
«Что происходит?» – думал он, тщетно надеясь, что его сознание однажды угаснет. – «Когда все закончится?»
Он уже мало что понимал, потому что лежал на земле, поваленный порывом ветра. Сквозь остатки его шинели прорастала трава, по ним бегали муравьи. Все умерло и превратилось в прах, даже мучительная вторая жизнь. Лишь солнце, как и прежде, совершало свое обычное плаванье над его головой.
***
– Зачем ты это делаешь?
– Не знаю, просто так.
Девушка в голубом спортивном костюме подняла с земли крест из двух палок с висящими на нем истлевшими лохмотьями и надела сверху какую-то древнюю посудину.
