Дмитрий Тахтамир
Лето обещало
Я лежу в тени больших деревьев. Прохладный вечерний воздух тактично обходится с моими ранами. Не усиляя боль.
Но впивающийся в мои мысли ужас легко затмевает её. Я пробыл здесь весь день. Я давно уже должен был вернуться домой. Я не отнёс молоток в кузницу. Был ли он нужен в этот день? Сделал ли я подлость отцу?
Я уверен, это уже будет неважно. Когда я принесу родителям обретённую в буре золотую пыль. Это всё изменит.
Я вскакиваю на ноги. Идти могу, с болью. Крепко держу молоток. Путь будет долгим. И окончится на дороге у нашего дома, затмённого садом. Она перегородит собой путь, огромная и неуёмная женщина. Моя мать. Ускоряюсь, и выщербленными хромотой дугами прыжков приближаюсь к ней. Воодушевлением своих глаз, неловкостью улыбки, надломленностью ранениями стати, я сообщаю – я принёс великолепнейшую из находок. Я размыкаю утаивающую её ладонь. И неукротимость кратко бывшего со мной златного сверкания ускользает из неё, разреживаясь туманностью блеска тополиных листьев. Ещё присутствуя видимо, но уже без малейшей возможности заполучить его вновь.
Глядя на меня, на мои красные от осколков глаза, на окровавленные ноги, она с силой вырывает из моей руки молоток. Он взмывает, несомый её мощной, выкованной тяготами рукой. И мне, обученному бесконечными опасностями детской жизни, остается лишь с проворностью калеки уворачиваться от ниспадающих ударов. Вспорхнувших от испуга, так легко превращающегося в тяжеловесность теперь обрушивающегося на меня гнева.
Я убегаю. Оглядываясь несколько раз на падающий позади меня молоток, и ещё несколько раз на бьющий мне в спину. Похоже, не так уж и плохо иметь панцирь. Мучительной ношей ломящий мою спину, но приглушающий неизбывно стремящуюся прорваться внутрь меня из окружающего мира боль. Затем перестаю оглядываться, оказавшись на безопасном удалении от молотка.
Я прячусь на насыпях огромных камней у моря. На предназначенном для моего одиночества месте. Прячусь не от опасности избиения. А от нового мира. Оживающего только при взаимном действии с ним. В здешнем бездеянии он мне не страшен. На ещё теплых после дневной жары камнях, у перелистывающего с шуршанием мгновения моей жизни моря.
Срок надежды на минование боли истекает. Я бреду в больницу. Бросаемый на стол восклицанием медсестры, полуусыпляемый спокойствием хирурга – кишащими в операционной движениями я разделяем с разлетевшимися по моему телу осколками снаряда. Больница, дом, порицание, бессилие, головокружение. Мне кажется, из ног у меня извлекли не все осколки. И становясь немного бодрее, я хожу к старому причалу, недалеко от дома. С деревянных досок свешиваю ноги в солёную воду. Многократно сдавливаю кажущиеся мне подозрительными раны. Иногда мне везёт и удаётся выдавить осколок, оказавшийся не фантомным. Кровь растекается в морской воде, а безмятежность избавительного облегчения в моём теле.
