Дмитрий Тахтамир
Лето обещало
Спустя появление двух жгущих ладони натёртостей и приотворяющей подкожную алость моего тела лучистости царапин, я откопал драгоценный предмет. Цилиндрический, продолговатый, остроконечный. Осознавая сдерживаемые его металлической обёрткой непримиримые с реальностью силы, неизменно стремящиеся истерзать её. Предвосхищая неуёмность её выражения, рвущую нежные покровы наброшенного поверх неё осязания на бессвязность ощущений, погребая их в бестельной податливости своего всеохватывающего уничтожением жара, я очень быстро отринул все посвящённые сокровищу чаяния. Это был снаряд. Самый настоящий. Боевой, неиспользованный. Я осторожно поднял его. И немедленно мою кожу обожгло невоплощенным им страданием. Спешно я отложил снаряд в траву. Робко коснулся металла. Отошёл. Походил, вернулся. И твёрдо решил – мне необходимо два камня. В окрестностях я нашел пень, еще одну палку поувесистей, но ничего каменного здесь не было. Неудивительно, в степи всегда так. Нужно было идти к морю, к усыпанному камнями берегу.
Я опасался брать снаряд с собой. Любая злонамеренная компания подростков могла отобрать его. А таковой могла оказаться почти любая, повстречающаяся мне. Закопать снаряд на прежнем месте было разумней. Я заложил его кусками земли, прикрыл ветвями для маскировки, переменил несколько раз их положение, подбирая наиболее естественное сочетание изменённого участка с нетронутостью его окружения.
Отдаление от находки приращало беспокойство. Ведь меня могли видеть украдкой. Украсть такую ценную вещь любой захочет. А вихрь? Он ведь затаился под землёй. Он тоже захочет завладеть столь великолепным предметом.
Тревога щетинилась колкостями этих мыслей в моём сознании, заполняя его, делая мышление невыносимым. Я вспомнил. Мой отец работал в кузнице неподалёку. Её близость ко мне была контрастна отдалённости моря. Я побежал к кузнице. Наощупь двор перед ней состоял из собачьей шерсти, гладкой и жёсткой. Она сгущалась у ворот и редела у двери в кузницу. Внутри здания отца не было, других кузнецов тоже. Верно они ушли на обед, сейчас ведь полдень. Но я не могу ждать их возвращения. И потратив время на путь сюда, уже не могу идти к морю за камнями. Мой поход слишком затянется, нечто плохое точно случится со снарядом.
Я схватил молоток. Учитывая его небольшой размер, это не самый важный инструмент в мастерской. Так я подумал. Да и я всё равно успею его вернуть до конца обеда. К тайнику со снарядом я буду бежать, обратно тоже, и точно успею.
Вперед. На обратном пути двор успевает меня лишь слегка кольнуть собачьей шерстью. Бегу, взбираюсь, мчусь, раскапываю. Бережно переношу снаряд на ранее примеченный пень. Кладу на середину. И с размахом бью молотком.
Освобождённый из заточения восторг вседозволенности расталкивает непролазно ограждающую его реальность, кромсает её, прожигает в ней пути для своего шествия – выразителя презрения к ней. Проносится рядом со мной, обжигая, вскружая голову своей рьяностью, впиваясь когтями оцепенения мне в глаза, клоня меня к земле секущим по ногам ливнем осколков. Восторг уничтожения вгрызается в окружающий мир увечиями, искажает его на своей лад. Взбудораженность взрывом быстро сменяется монотонностью телесной немоты. Лишающей меня сопротивления затягиванию в расстлавшуюся подо мной болотность сна.
