Дмитрий Богин
Сборник рассказов о Великой Отечественной войне. 75-летию Великой Победы посвящается!
В помощь частям 10-й армии под командованием генерала Филиппа Ивановича Голикова, отбросившего 2-ю танковую армию Гудериана за 200 км от Москвы, а также 50-й армии Ивана Васильевича Болдина, закрепившей успех 10-й армии и перешедшей в контрнаступление, активно велась подпольная и партизанская работа, которая для некоторых немецких солдат стала гораздо ужаснее действий Красной Армии. Самые первые подпольные партизанские отряды стали формироваться уже к приближению первых танковых войск Гудериана. Практически одновременно с созданием подростковых отрядов. Многие подростки (а в том числе был и я) шли в подполье. В первые осенние дни бомбардировки города я не выходил из катакомб (развалин зданий), служивших убежищем для партизан. Меня на этот период освободили от рытья окопов и блиндажей. Но я был рад спустя две недели выбраться на свет и отправится работать вместе со всеми. Прячась в катакомбах, я чуть было не ослеп, но, к счастью все обошлось. За период, что я провел там, родители уже успели похоронить меня, думая, что я погиб на рытье окопов. Поэтому долгое время не хотели меня отпускать, но я вырывался и сбегал. Вскоре мне и моим товарищам было поручено первое особое задание поджога ключевых объектов противника в небольшой захваченной деревеньке на подступах к Туле. Группа мальчишек и девчонок, в основном одного со мной возраста или года на два постарше, была выстроена в коридоре городского управления НКВД. Официально это сверхсекретное заведение именовалось войсковой частью 1417. На нас была теплая верхняя одежда – ватники, фуфайки и тулупы. Я был в своем домашнем пальто. За нашими плечами – вещевые мешки с продовольствием, толом, боеприпасами, керосином и спичками: у мальчишек они достигали в весе 19 килограммов, у девчонок – поменьше. У девочек на армейских ремнях под пальто и ватниками – пистолеты. Нам же были выданы винтовки. Каждый диверсант выходил из строя, подходил к столу и расписывался в том, что ознакомлен с текстом боевого задания для всей группы. Вот дословный текст нашего первого задания группы, в которую я входил: «Вам надлежит воспрепятствовать подвозу боеприпасов, горючего, продовольствия и живой силы путем взрыва и поджога мостов, минирования дорог, устройства засад в районе дороги Сосново-Красные Горы. Задача считается выполненной, если: а) уничтожить 5-7 автомашин и мотоциклов; б) уничтожить 2-3 моста; в) сжечь 1-2 склада с горючим и боеприпасами; г) уничтожить 15-20 офицеров».
В тылу у врага мы могли отдохнуть лишь на рассвете и днем, по возможности под хвойными деревьями, чтобы меньше вымокнуть при снегопаде. Каждый боец должен был вытоптать углубление в снегу, застелить еловым лапником и ложиться на 2-3 часа спать. Просыпались мы от холода. За сутки проходили до 20 километров. А вот какую инициативу проявил я в своем походе. В лесу под деревьями вблизи большой дороги, по которой то и дело в сторону Тулы мчались немецкие мотоциклы, валялся проржавевший металлический трос. Я предложил протянуть его поперек дороги. Вскоре в темноте на него наткнулся вражеский мотоциклист. Девчонки подбежали к нему, свалили на землю, придушили, забрали с собой его полевую сумку. Уже после возвращения мы узнали от майора Соколова о том, что в сумке у гитлеровца были ценные карты и планы предстоящих немецких боевых действий на подступах к столице. Задание было успешно выполнено.
Однако не все так гладко у нас проходило. «Несколько дней мы двигались вперед, разбрасывали колючки, ребята ходили минировать большак. Продукты подходили к концу, остатки сухарей стали горькими от неосторожного обращения с толом. В группе появились больные (я простыл – заболели уши), и командир принял решение возвращаться. Но я заявил, что, несмотря ни на что, мы должны были еще лучше выполнить задание. На базу вернулись 11 ноября».
Начинался этот приказ необычно. Вместо вступительного обращения к тем, кому надлежало непосредственно исполнять сей приказ, вождь брал что называется, быка за рога: «Самонадеянный до наглости противник собирался зимовать в теплых домах Москвы и Ленинграда… Лишить германскую армию возможности располагаться в селах и городах, выгнать немецких захватчиков из всех населенных пунктов на холод в поле, выкурить их из всех помещений и теплых убежищ и заставить мерзнуть под открытым небом – такова неотложная задача».
Кроме поджога жилищ, в которых располагались наступавшие на Тулу немецкие части, нужно было еще уничтожить в деревне Соколовка и аппаратуру германской армейской радиоразведки, умело замаскированной в этой глухомани. Нацистские асы – радио перехватчики в наушниках круглосуточно умело прослушивали армейские штабы, глушили переговоры советских командиров с войсками. Жуков готовил в те дни наше знаменитое контрнаступление под Москвой. Он настоятельно требовал от Главного Разведывательного Управления хотя бы на какое-то время вывести из строя этот германский армейский радиоцентр. С этой задачей умело справились я и мои товарищи. Я же спалил дотла и армейскую конюшню врага, в которой на момент пожара в стойле были на привязи 17 боевых коней, которых оккупанты доставили аж из самой Германии, запас фуража для лошадей и большое количество оружия. Признаться, я немного заробел и разнервничался. Но, быстро собрав волю в кулак, вместе с группой товарищей из пяти человек я стал собираться в путь. Было уже довольно холодно, промозглый ветер пробирал до костей, не спасали даже шинели, любезно выданные нам в штабе диверсионного подполья. Деревня была очень хорошо защищена немцами. Мы обошли ее с тыла и незаметно проползли к сараям с припасами и лошадьми. Я обливал керосином постройки, а мой приятель Илюха Ветров шел за мной следом и поджигал. Когда я добрался до первой из конюшен, сердце вдруг как-то сжалось от жалости к лошадям. Это мое промедление чуть не стоило нам жизни. Один из немецких часовых поднял тревогу, и в нашу сторону побежали солдаты. Не растерявшись, мы сняли с плеч винтовки и на ходу стали палить по немцам. Здесь я впервые убил человека. Мы столкнулись нос к носу с немецким часовым, который замешкался, увидев перед собой подростка, я же, державший винтовку на изготовке, выстрелил ему в грудь. Немец упал, а я с минуту стоял в какой-то прострации, пока мой другой товарищ Федька Петров не схватил меня за рукав и не утащил к ближайшим голым кустам. Позже, наше командование было удивлено, что мы так быстро, ловко и без потерь успешно выполнили задание, подожгли немецкие склады и занятые ими постройки, оставив их без подкрепления, боеприпасов и еды. Тем самым мы сделали огромную услугу нашим частям. Это была моя первая операция, которую я не забуду никогда. О своем успехе я писал брату. Он был очень горд мной. Родителям же я не сказал, боясь, что они бы этого просто не выдержали и в следующий раз не отпустили бы меня сражаться с врагом.
Жителям Тулы повезло: немцы не смогли войти в город, не хватило сил для атаки. Если бы они вошли своим триумфальным маршем, как в другие города, тут же начались бы облавы комсомольцев, коммунистов и прочих партийных активистов. Пропала бы и наша семья. Отец был членом партии, я – комсомольцем.
Вторым заданием было выполнение приказа Сталина о выкуривании немцев из теплых жилищ на мороз, чтобы не дать врагу перезимовать в теплых, занятых ими, деревенских избах, и начать новую атаку весной. И здесь я и мои товарищи были на высоте, без потерь, уже мастерски, получив опыт первой вылазки, мы получили похвальные листы от имени главы государства из рук руководителя диверсионной бригады майора Соколова. Вообще начало войны прошло для меня довольно-таки тяжело. Голодное военное время, тяжелая физическая работа на фронте. Все это закалило мой характер. Я был рад тому дню, когда части 290-й стрелковой дивизии 50-й армии вошли в наш город выйдя из немецкого окружения под Брянском, куда они попали еще осенью 1941 года. И вот в один из пасмурных дней части этой армии вошли в Тулу для перевооружения и пополнения. Так как людей им не хватало, наше подпольное командование приняло решение отправить меня и еще нескольких ребят с ними, выдав нам кирки и лопаты для рытья окопов. Наш отряд из 60 человек прикрепили к 101-му пехотному полку. Попрощавшись вечером с родными, мы отправились в путь на запад. Ровно в 11.00 по приказу сопровождающего нас офицера мы были отправлены в сторону села Ясенево для рытья траншей и ходов сообщения, пока нас не догонит и не подменит подошедший 101-й пехотный полк. Вскоре для нас началось обучение красноармейской жизни. Мы приняли присягу на верность Красной Армии и получили направление освобождать Смоленск. Первое крещение боем возле небольшой железнодорожной станции вблизи Смоленска.
После освобождения Могилева 290-я стрелковая дивизия была переименована в Могилевскую, и я принял гвардейскую клятву верности 101-му пехотному полку. Дальше мы уже шли по территории Белоруссии, на Запад, освобождая один за другим города. Нас всюду встречали радостно, как победителей. 1 августа форсировали Вислу. В одном из боев 3 августа 1944 года я получил осколочное ранение в руку, голову и ногу и провел в местном госпитале №1264 почти 3 месяца. После реабилитации в госпитале попал в 1-ый гвардейский танковый корпус 121-го отдельного минометного батальона. Я был минометчиком и носил 82-й миллиметровый миномет. Было нелегко, из-за часто меняющихся позиций приходилось порой по нескольку километров носить на плече тяжелый миномет. Прошел я с боями в 121-м отдельном минометном батальоне до самого Рейхстага, но до этого мы освобождали польские города. 20 апреля 1945 года наш батальон вошел в Берлин, где предстояли около 2-х недель тяжелейших боев, ведь немцы обороняли каждый дом, каждую улицу, каждую площадь…
Наконец настал долгожданный день – день Победы. Во время празднования Победы среди красноармейцев разгула не было. Была строгая военная дисциплина. Мы были еще в полной боевой готовности, ведь еще изредка раздавались выстрелы, и в городе было немало вооруженных нацистов. Если нам встречался нацист с белой повязкой на плече, то мы не имели права в него стрелять. Мы отбирали у него оружие и отводили в места, где собирали пленных. Красная Армия, в отличие от армии Гитлера, вела себя культурно, захватив город. Мы не грабили магазины, не трогали мирных жителей, не дебоширили. Перед вступлением на немецкую границу нам зачитали приказ о том, что изнасилование и мародерство караются военным трибуналом.
Победой над гитлеровской Германией служба в армии для меня не закончилась. Наш батальон направили в Лейпциг, где до ноября он был в полной боевой готовности. И лишь в начале 1946 года я вернулся домой. Здесь меня уже встречал старший брат Борис с той девушкой, с которой он познакомился в Ленинграде, и о которой так много писал в своих письмах.
Постаревшие родители обняли вновь обретенного сына. Вскоре сыграли свадьбу Бориса и Людмилы. И с этого момента для меня начались мирные будни. Я окончил курсы шоферов, работал в гараже «Глав строя», затем – вулканизатором на заводе радиотехнических изделий. На этом заводе в 1949 году я познакомился со своей будущей супругой – Анной Селянской. В тот день она пришла к своей подруге, которая была моей сотрудницей, и на проходной мы впервые с ней встретились взглядами. Позже она призналась, что «между нами промелькнула какая-то искра, произошёл какой-то выстрел». Несомненно, это была любовь с первого взгляда. И вот уже 60 лет, как мы вместе. Мы по-прежнему любим друг друга с такой же силой, как и шесть десятилетий назад. Наша семья, пусть не очень большая (два сына, два внука и один правнук), но зато очень дружная. Мы никогда не ссоримся, и всегда помогаем друг другу. Наверное, в этом и кроется секрет нашего долголетия и супружества. Также хорошо сложилась жизнь и у старшего брата и его жены. У них пятеро детей. К сожалению, сегодня Бориса уже нет в живых, но мы продолжаем общаться с его вдовой, детьми и внуками.
2012 год.
"Севастополь – крепость герой".
рассказ.
Одной из страниц истории Второй мировой войны, безусловно, является героическая оборона города и главной военно-морской базы Черноморского флота с 30 октября 1941 года по 4 июля 1942 года.
До войны Севастополь был подготовлен только для обороны с моря и с воздуха. Система сухопутной обороны города начала создаваться в июле 1941 года. Она включала 3 оборонительных рубежа (передовой, главный, тыловой), оборудование которых к моменту выхода немецко-фашистских войск на ближние подступы к городу (30 октября 1941 г.) не было закончено.
Первый оборонительный рубеж имел в глубину от 1,5 до 3 км и состоял из защищенных заграждений из колючей проволоки четырех линий окопов, между которыми располагались деревянные опорные пункты и бетонные доты с установленными перед ними противотанковыми и противопехотными минами.
Второй ряд имел в длину до 1,5 км, на котором, особенно в северном секторе между долиной Бельбека и бухтой Северная, располагалось несколько особо мощных укреплений, которым немецкие артиллерийские наблюдатели присвоили легко запоминающиеся названия: «Сталин», «Молотов», «Волга», «Сибирь», «ГПУ» и – сверх всего – «Максим Горький I», где дислоцировалась батарея 12-дюймовых орудий (305 мм). Аналогичный форт, прозванный «Максим Горький I”, находился южнее Севастополя и имел такое же вооружение. С восточной стороны города были оборудованы огневые позиции «Орлиное гнездо», «Сахарная голова», «Северный нос» и «Розовая гора» на скалистых холмах и оврагах, на выгодных для защитников города позициях.
Третий пояс пролегал сразу же за городской чертой и представлял собой целый лабиринт траншей, пулеметных точек, артиллерийских и минометных позиций.
Севастополь обороняли семь стрелковых дивизий, одна спешенная кавалерийская дивизия, две стрелковых, три морских бригад, два полка морской пехоты, а также танковые батальоны и различные отдельные части – всего 101238 человек. Десять артиллерийских танков и два минометных дивизиона, полк противотанковых пушек и сорок тяжелых морских орудий. – Всего в обороне фронта применялось 600 артиллерийских стволов и 2000 минометов. Сухопутные войска и силы флота, защищавшие город, были объединены в Севастопольский оборонительный район (СОР), в который вошла Приморская армия.
О героях обороны Севастополя написано много книг, снято много кинофильмов. 250-дневная Севастопольская оборона вошла в военную историю как образец длительной активной обороны приморского города и крупной военно-морской базы, оставшихся в глубоком тылу противника. Надолго сковав значительные силы немецко-румынских войск и нанеся им большой урон, защитники Севастополя нарушили планы германского командования на южном крыле советско-германского фронта. За боевые отличия 46 воинам было присвоено звание Героя Советского Союза. В ознаменование подвигов защитников города Президиум ВС СССР 22 декабря 1942 года учредил медаль «За оборону Севастополя», которой награждено свыше 39 тысяч человек.
О героизме советских солдат особенно хочется остановится на событиях, рассказанных одним из немногих, оставшихся в живых, очевидцах последних дней героической обороны, который принимал непосредственное участие в сражении за второй ряд оборонительных сооружений, был тяжело ранен, чудом остался в живых и был отправлен из Севастополя на одной из последних подводных лодок, эвакуировавшихся из города. Он воевал в составе 109-й стрелковой дивизии, которая совместно с 142-й бригадой и 4-х сводных батальонов под командованием генерал-майора П.Г. Новикова (около 5500 человек) имевшие только стрелковое оружие, небольшое количество минометов и орудий малокалиберной артиллерии, самоотвержено отражали атаки противника и последними покинули Севастополь.
Ночь с 6 на 7 июня 1942 года выдалась душной и жаркой. Ближе к утру с моря задул прохладный ветерок. Но и он не принес облегчения, потому что лишь гнал пыль с перепаханных снарядами и бомбами подступов к Севастополю. Облака пыли и дыма, тянувшиеся с пылающего склада боеприпасов на юге города, застилали немецкие позиции. Мы располагались между второй и третьей линией обороны города, когда в 3 часа 05 минут с рассветом возобновился обстрел немецкой артиллерии, а через час в атаку пошли немецкие пехотинцы и саперы. Было видно, как в Бельбенской долине и в Камышинской балке немецкие саперы прокладывали проходы в минных полях для прохода своих штурмовых орудий для поддержки своей пехоты. Мы наблюдали, как уцелевшие наши солдаты из разрушенных немецкой артиллерией окопов и блиндажей ведут отчаянный бой, но помочь мы им не могли из-за отсутствия у нас даже минометов. Только с помощью ручных гранат и дымовых шашек немцам удалось выбить последних защитников. Слева от нас шел бой за форт «Сталин». Во время прошедшей зимы немецкие штурмовые роты захватили внешние укрепления форта, но тогда контратаками наши солдаты их выбили оттуда, и они были вынуждены отступить обратно в Бельбенскую долину. Теперь немцам приходилось вновь повторить свой кропотливый путь. Приступ, предпринятый 9 июня немцами, не принес им успеха. 13 июня немецкие солдаты, как выяснилось позже, 16-го пехотного немецкого полка пошли на приступ форта «Сталин».
Из рассказа одного из пленных немецких солдат (его нашли контуженным в одной из воронок около форта). Форт «Сталин» представлял из себя груду камней, однако огонь велся во всех направлениях. На Архангельском крыле комендант форта задействовал только комсомольцев и членов коммунистической партии. «Это был, наверное, самый упорный противник, с которым нам приходилось встречаться», – говорил немецкий пленный солдат.
Еще один из примеров. В одном доте прямым попаданием в амбразуру убило тридцать человек. Но десятеро советских солдат дрались точно дьяволы. Они стащили тела мертвых товарищей к разбитым бойницам, точно мешки с песком, и, прикрываясь телами, вели обстрел немецких подразделений. Немецкие пехотинцы позвали на помощь саперов. И немецкие огнеметчики направили огненные струи на страшную баррикаду. Пошли в атаку и стали бросать ручные гранаты немецкие пехотинцы. Но только лишь во второй половине дня немцы смогли захватить форт, взяв в плен только четверых раненых и контуженных советских солдат. Они сдались после того, как застрелился их политрук. По показаниям немецкого пленного солдата, два батальона 16-го немецкого пехотного полка понесли такие тяжелые потери, что у них не осталось ни одного офицера, а оставшихся солдат стрелковых рот двух батальонов возглавил один лейтенант из «командирского резерва».
Кровопролитное сражение за второй пояс обороны кипело в удушающую жару до 17 июня. Невыносимая вонь стояла над всем полем сражения, устланным бесчисленным множеством мертвых тел, по которым тучами ползали мухи. Мы замечали, что немцы время от времени приостанавливали свои действия из-за множественных потерь и нехватки боеприпасов, но именно 17 июня их натиск не ослабевал. Форт «Максим Горький I” продолжал вести огонь из своих батарей 12-дюймовыми орудиями, что останавливало дальнейшее продвижение немецких войск. У нас была связь с фортом, и из переговоров наши командиры узнали, что немцы отчаявшись взять форт, в Бельбенскую долину на свои огневые позиции подтянули две 355-мм гаубицы и открыли огонь по советским позициям. После трех немецких залпов орудия форта «Максима Горького I” еще продолжали вести огонь, но после еще двух залпов, когда рассеялся дым, батарея смолкла, а стволы 12-дюймовых морских орудий остались стоять задранными к небу. Мы поняли, что защитники форта обречены. Стрелять они больше не могли, но внутри огромного бункера из бетона длиной свыше 300 метров и шириной 40 метров не сдались. Группы советских солдат совершали молниеносные вылазки через потайные ходы и вентиляционные отверстия, заходили в тыл наступающим немецким подразделениям и наносили им урон. На требование сдаться советские солдаты ответили автоматным огнем. Защитники сообщили, что немцы подтянули саперные части и начинают минирование.
После первого взрыва, когда дым рассеялся, красноармейцы все еще стреляли из амбразур и проломов. Второй взрыв обнажил внутреннее помещение огромного бетонного бункера. Форт «Максим Горький I” – трехуровневое здание, которое походило на маленький город. В форте имелась автономная подача воды и электроэнергии, полевой госпиталь, столовая, мастерские для ремонта вооружения и оборудования, лифты для подачи боеприпасов, арсеналы и боевые посты. Каждая комната, каждый коридор перекрывались двойной стальной дверью. Позже мы узнали, что немецкие саперы взрывали каждую из них по отдельности. Взрывали дверь, бросали гранаты, ждали, пока дым рассеется, и шли дальше. За каждой дверью немцы видели множество убитых красноармейцев в противогазах (из-за дыма и гари). Никто из них не сдался живым.
