bannerbannerbanner
Аспекты

Джон М. Форд
Аспекты

Полная версия

Кэбмен, как и было велено, направил двуколку к небольшому дворику в западном крыле и остановился у неприметной двери.

– Сколько с меня? – спросил Варис, собираясь с мыслями и на выход.

– Три талера и четыре гроша, досточтимый господин.

Варис вручил ему четыре серебряных талера, прибавив, что сдачи не надо. Кэбмен отсалютовал хлыстом и уехал. Пройдя через пустынный сад, Варис позвонил в колокольчик. Привратник, укоризненно взглянув на сорочку и небрежно повязанный галстух посетителя, распахнул дверь. Стены скромно обставленного вестибюля, выкрашенные светло-зеленым, должны были давать отдых усталым глазам. Часы за стеклом показывали без шести миним восемь. Варис пожалел, что не оставил больше чаевых и не запомнил номер кэба. По дубовой лестнице он поднялся на второй этаж, хотя его кабинет находился на третьем. Из-за дверей вдоль коридора доносились негромкие звуки: позвякивали чайные чашки, шуршали газетные страницы, хрустели поджаренные хлебцы.

Варис постучал в дверь.

– Открыто, – послышалось изнутри.

Он вошел.

Главный лорд-парламентарий занимал кабинет в три раза больше обычного, но там все равно было тесно. На стенах прихожей, сплошь увешанных табличками, свитками и почетными грамотами, не оставалось свободного места; у огромного письменного стола стоял такой же огромный глобус. За дверью в противоположной стене виднелись вход в библиотеку и вход в зал заседаний. В зале заседаний, вокруг стола, обитого зеленым сукном, парламентарии проводили много времени, кромсая лоскутную конституцию республики Лескория, как хирурги, оперирующие безнадежного больного, пытаясь на живую нитку сметать нечто жизнеспособное, сильное и стойкое. Разумеется, хирурги либо сами были чародеями, либо могли пригласить чародеев, дабы силой мысли очистить дурную кровь, восстановить нарушенную работу внутренних органов и срастить сломанные кости. С законами и статьями конституции дело обстояло куда плачевнее: ущерб тут причинить значительно легче, а исправить его – намного труднее.

У окна, из которого струился бледный северный свет, на зеленом бархатном диване сидел Извор и читал книгу. Чуть поодаль стояла тележка с остатками завтрака и кипой утренних газет.

Пепельно-русые волосы Извора, гладко зачесанные назад с высокого лба и от висков, припорошила седина; длинные пушистые усы дополняли аккуратно подстриженную острую бородку. Очки в стальной оправе сползли на самый кончик крупного носа. Извор был одет в темно-серый, почти черный фрак и сизо-серые брюки. На льняной салфетке, прикрывавшей колено, лежала намасленная булочка.

Извор закрыл книгу и задумчиво посмотрел на булочку.

– У вас такой вид, будто вы всю ночь кутили напропалую.

– Если бы, – вздохнул Варис.

– Вы убили лейтенанта?

– Нет, ранил. И он сбежал.

– А распорядитель дуэли…

– Промахнулся. Мне надо переодеться.

– Не спешите. Выпейте чаю. И вот, угощайтесь… – Извор откусил от своей булочки.

Варис посмотрел на поднос с завтраком и сразу почувствовал, что голоден; перед дуэлью он лишь выпил чашку крепкого черного чаю. Он налил себе из чайника, не спрашивая, почему на подносе две чашки. На блюде, накрытом серебряным колпаком, лежала горячая копченая селедка. Извор ее терпеть не мог, но с дуэлями был знаком не понаслышке.

– Вы мне так и не объяснили, почему этот молодой человек так жаждал вас убить, – сказал он.

Копченая рыба обожгла Варису нёбо; он отпил чаю.

– Восемнадцатого числа я произнес речь о ценности кавалерии. Статский дармоед осмелился затронуть честь мундира, ну и так далее.

– Разумеется, честь мундира.

Варис удивленно изогнул бровь. Неужели Извор в это верит?

– Вчера вечером ваш приятель Винтерхольм доставил мне копию письма, в котором идет речь о лейтенанте Ферте и его внушительном карточном долге. Честь мундира, ну и так далее. – Он взглянул поверх очков на Вариса. – Я спросил бы, каким образом Винтерхольм добывает все эти сведения, но, боюсь, вы мне не ответите.

– Удачно, что Ферт – кавалерийский гвардеец, – сказал Варис. – Вряд ли он когда-нибудь видел кровь. А был бы настоящим фехтовальщиком, как двое до него, пришлось бы его убить.

– Мало кто из моих знакомых после начала поединка стал бы раздумывать, целесообразно ли убивать противника. – Извор доел булочку, отложил книгу и встал; он был рослым и дородным, на голову выше и в полтора раза шире Вариса. – Предупреждать вас бесполезно, но все-таки будьте поосторожнее в своих публичных высказываниях о лескорийских вооруженных силах.

– Я же показывал вам материалы о Сарманджае, и мою речь вы слышали, – сказал Варис. – Имперская конница была ничуть не хуже любой другой кавалерии – особенно нашей, которая вот уже девяносто лет не вела боев, – но когда они пошли в наступление против пехотинцев с ружьями, то потеряли семь всадников из каждых десяти, а остальные были так изранены, что атаковать противника не смогли. – Он опустил чашку на поднос. – О храбрости здесь речи нет. В наши дни на войне храбрость не требуется. Не моя вина, что у нас этого не понимают.

– Да здравствует мир, – вздохнул Извор.

Варис неожиданно усмехнулся.

– Похоже, вы не утратили чувства юмора, – сказал Извор. – Очень хорошо.

– Кстати, в письме о карточных долгах упоминаются еще какие-нибудь имена?

– Нет. А что, должны?

– Ферт заявил что-то об алой крови на моем стилете. По-моему, ему это подсказали.

– Вот оно что, – задумчиво протянул Извор.

Двести лет назад, на заре существования парламента, корон Алoстилет играл в нем важную роль. Извора иногда называли вторым Алoстилетом, и он ненавидел это прозвище. Тот, кто погасил карточный долг Ферта, скорее всего и велел лейтенанту произнести эту фразу. Разумеется, доказать это было невозможно, что и признал Извор.

– Между прочим, Винтерхольм принес письмо мне потому, что не смог вас найти. Вы были на Студеной улице?

– Нет, я был дома. Но я отпустил Хламма пораньше и, наверное, не услышал звонка.

– Винтерхольм решил, что вы отправились на Студеную улицу.

– В последнее время она ему покоя не дает. Видно, из-за названия.

– А вы давно к ним заглядывали?

– Недели две назад.

– А по-моему, вы уже несколько месяцев туда не наведывались, – сказал Извор.

– Все может быть. Ладно, мне надо переодеться перед началом заседания.

– О вас там часто спрашивают. Вы им нравитесь, Варис.

– Я регулярно оплачиваю все счета.

– Вы им нравитесь, – с мягким нажимом повторил Извор.

– Это радует. Но я пока не чувствую необходимости.

– Поздравляю.

– Извор, вы же знаете, за это время прошло шесть голосований по важным для нас вопросам, сегодня седьмое, а через три недели – восьмое. Или вы считаете, что мои личные дела играют большую роль в нашей стратегии? – Варис снова улыбнулся. – Разумеется, я не стану возражать…

– Новая редакция покамест далека от завершения, – сказал Извор. – Сегодня нам предстоит бой, а потом еще сотни всевозможных битв, больших и малых. А если вы сосредоточитесь только на боях и забудете о том, как дышать полной грудью, то от вас будет мало толку.

– На Студеную улицу ходят не для того, чтобы дышать полной грудью. Во всяком случае, я хожу туда не ради этого.

– Но вы поедете к Странжу на праздник Равноденствия?

– Да, конечно. Я отбываю завтра, поездом.

– Прекрасно. – Извор сложил документы на столе. – Что ж, ступайте. Вам еще надо переодеться.

Варис поднялся по лестнице на свой этаж. Они с Извором так и не обсудили сегодняшние дела, но в этом не было нужды.

Он вошел в свой кабинет – комнату с гардеробной и умывальной, – вызвал горничную, стянул с шеи галстух, снял сорочку, налил воды в таз и начал приводить себя в порядок: распустил волосы, причесал их, снова собрал в узел на затылке и ополоснул глаза. Потом взял из шкафа в гардеробной свежую белую сорочку и надел, но не успел застегнуть, как в дверь постучали.

Лейва, коридорная третьего этажа (как говорили, служившая здесь еще при кверках), вкатила в комнату латунную тележку и даже не моргнула, увидев спущенные подтяжки и нижнюю рубаху Вариса.

– Добрый день, милорд, – сказала она, поправляя белый форменный халат.

– Доброе утро, Лейва. – Варис протянул ей грязную сорочку. – Постирайте и чуть подкрахмальте, пожалуйста.

Парламентариев здесь кормили, обстирывали, штопали им одежду; если попросить, ставили в кабинете кровать, а на каждом этаже можно было принять душ или ванну. В общем, западное крыло напоминало гостиницу, только без особых удобств.

– Будет исполнено, милорд.

Где-то в коридоре четко застучали каблуки.

– Который час? – спросил женский голос. – Сколько времени до начала заседания?

Женщина говорила с гортанной хрипотцой, свойственной жителям Запада. Голос был смутно знакомым.

Варис выглянул в коридор. На женщине был черный бархатный камзол, расшитый серебром, с эмблемой на левой груди – меч и заходящее солнце; бриджи для верховой езды заправлены в высокие сапоги. В черных волосах, перехваченных серебристой плетеной лентой, поблескивала ранняя седина. Наряд лет на сто двадцать отставал от современной столичной моды. Лицо широкое, нос явно сломан, но, в общем, приятно глазу, подумал Варис.

– Девять миним, – сказал он. – Первый звонок за три минимы до начала. Вы успеете дойти до зала заседаний.

Она пристально посмотрела на него, точнее, на его расстегнутую сорочку, и сказала:

– Спасибо.

– Рад помочь. Вы – миледи Лумивеста? Из Западного Края?

– Я рада, что меня здесь кто-то знает.

– Ну что вы, не обижайте Лейву, – сказал Варис, застегивая сорочку. – Она вас хорошо помнит.

– Миледи коронесса приезжала сюда в десятый день Копья, как раз после средненя. Тогда она тоже останавливалась в триста девятнадцатом номере, а на завтрак, как и сегодня, спросила яичницу с солониной, – сказала Лейва с улыбкой записной кокетки.

 

– Ну вот, коронесса Третьего Этажа вас не забыла, – сказал Варис. – Если не ошибаюсь, вы приехали лично подать петицию. Она внесена в повестку дня седьмым пунктом.

– Большое спасибо, но я приехала с той же петицией, которую вы уже пять раз оставили без внимания, – холодно произнесла Лумивеста.

Теперь Варис окончательно все вспомнил.

– Лумивеста, дочь палиона Чесдони, коронесса Великого Разбойничьего Кряжа. Вам досаждают бандиты.

От неожиданности она запнулась:

– А… ага.

Действительно, западинский выговор, подумал Варис.

– А вы… – снова начала она.

– Варис, корон Корвариса, – с легким поклоном представился он, застегивая манжеты и пытаясь оценить положение.

Лумивеста унаследовала свои владения три года назад. Ассамблея пять раз отклоняла ее прошение о помощи. Сегодня результат будет тот же. А Варису еще предстояло разобраться с пятым пунктом повестки дня.

– Раз уж вам известны обстоятельства моего дела, что вы собираетесь предпринять? – спросила Лумивеста, без излишней резкости.

Возможно, с пятым пунктом уже разобрались – поставили на рельсы, как выразился бы Винтерхольм. Что ж, к полудню будет ясно.

– Если мы сейчас начнем это обсуждать, то в Ассамблею я приду полураздетым. С вашего позволения, давайте поговорим за обедом?

– Да, конечно, – ответила она.

– Что ж, встретимся в обеденный перерыв. Доброго вам утра, коронесса.

– И вам… корон.

Варис захлопнул дверь и начал повязывать галстух. Едва он успел застегнуть жилет и надеть синий фрак, раздался первый звонок.

Разумеется, Варис пришел вовремя и, оглядев зал, с удовлетворением отметил, что Лумивеста тоже не опоздала.

В палате лордов было четыреста мест, расположенных восемью рядами, полукругом перед помостом спикера и креслом председателя. Балкон галереи у дальней стены предназначался для посетителей; в обоих ее концах стояли два пристава в красных мундирах с серебряными галунами. В руках они держали булавы, и не было пока случая, чтобы это церемониальное оружие пускали в ход по прямому назначению, а не как жезл регулировщика. К счастью, в свое время парламентарии не приняли предложения верховного судьи заменить булавы на ружья.

Две газовые люстры лишь слегка закоптили стены из светлого мрамора с золотистыми прожилками; резные дубовые кресла украшала отделка из кованого железа; по стенам были развешаны старинные геральдические стяги тех восхитительных времен, когда палионы на боевых скакунах разбивали друг другу головы ради доблести и славы; тут же красовался государственный флаг, на котором серебро Западногорья теперь соседствовало с синевой Грандоречья. Лишь через двадцать лет после отречения короля от престола королевский штандарт перенесли из палаты лордов в Национальную галерею, куда, как хорошо знал Варис, многие приходили повздыхать над бедным изгнанником.

Часы пробили девять. Парламентский капеллан вознес молитву Богине во всех ее аспектах, испросив ее благословить Ассамблею, и председатель палаты лордов – в этом году его обязанности исполнял Пользен, один из лордов чародейских, – объявил заседание открытым. После этого Извор, главный лорд-парламентарий, зачитал повестку дня.

Зал заседаний был наполовину полон. Прекрасная явка, подумал Варис. По списку в палате лордов двести семьдесят восемь мест отводилось представителям коронатов – лордам светским, восемьдесят – лордам чародейским и тридцать шесть – лордам духовным. Обычно на заседаниях присутствовало около трети от общего числа лордов. И по большей части это были не лорды. Коронам и чародеям разрешалось посылать своих представителей, уполномоченных вести дебаты и голосовать. Многие лорды пользовались этим разрешением, но даже их представители не всегда являлись на заседания.

Кворум, необходимый и достаточный для голосования, со временем мало-помалу сокращался и сейчас составлял семьдесят коронов и двадцать чародеев, а представителей духовенства и вовсе не требовалось. Вдобавок такое число голосов считалось необходимым лишь для принятия решений, имеющих обязательную силу. Помнится, два года назад, как раз после зимних парламентских каникул, на открытие заседания пришли только Извор, Варис, тогдашний председатель, шесть коронов, два чародея и священнослужитель. По некотором размышлении было решено продолжить работу.

На следующее утро, когда кворум все-таки собрался, выяснилось, что пятьдесят три пункта повестки уже прошли стадию обсуждения и по ним надлежало голосовать. После этого посещаемость улучшилась – ненамного, но приемлемо.

Варис прикинул, что сейчас в зале чуть больше двухсот пятидесяти человек, из них всего двенадцать лорды духовенства; два дня назад проходили выборы главы церкви, и не все священнослужители успели вернуться из четырех образариев. Варис был хорошо знаком с новоизбранным чаробразом и знал, что увидится с ним через два дня, у Странжа.

Чародеи или их представители явились почти все, отсутствовало не больше десятка. Видимо, все знали о пятом пункте повестки дня. Что ж…

Варис отыскал взглядом корона Баклера. Его присутствие означало только одно. В галерее посетителей, за спиной одного из приставов, сидел Каббельс, верховный судья республики Лескория, в кроваво-красном мундире с серебряной лентой через плечо. Рядом с ним стоял еще один пристав, на всякий случай. Каббельсу было чуть за сорок; лицо его еще не утратило своеобразного, словно бы ястребиного, очарования, хотя этот ястреб явно ел больше мышей, чем полезно для его фигуры.

Согласно на редкость четко изложенной статье лескорийской конституции, верховному судье запрещалось обращаться к парламенту или вносить на рассмотрение свои инициативы. Поскольку Каббельс этого сделать не мог, его предложения продвигал Баклер. Именно от него поступило прошение снабдить приставов ружьями, ведь приставы удостоились особого упоминания в конституции (статья двенадцать, раздел три), а вот у армии не было конституционного мандата на существование. К тому же представителям городских властей и торговцев в палате общин это предложение очень понравилось.

Сегодня Каббельс улыбался. И Баклер тоже. Улыбка Баклера выглядела жутковато. А в зале присутствовали семь восьмых от числа лордов чародейских, имеющих право голоса.

Может, пятый пункт повестки дня и поставлен на рельсы, но поезда иногда сходят с путей. Варис украдкой посмотрел на Извора, который, как обычно, прекрасно владел собой, хотя наверняка оценил обстановку, заметив и Баклера, и чародеев, и Каббельса в галерее посетителей.

Один из лордов духовенства огласил первый пункт повестки дня – прошение об официальном признании заслуг ушедшего на покой чаробраза капеллы Скороби, одного из четырех главных священнослужителей страны. Именно его преемника избирали в тёмнень. Прений не было. Предложение немедленно поддержали и приняли единогласно. Курьер отправился в палату общин, которой предстояло одобрить принятый законопроект.

Предложения по второму и третьему пункту повестки дня поступили из палаты общин – просьбы городских властей Кум-Стрейта о сносе двух исторических объектов. Первый, каменный мост, возведенный пять веков назад, действительно обветшал и представлял серьезную угрозу для судоходства, а вот вторым объектом была кверцийская вилла в черте города. Судя по всему, «развалины» – резные каменные фризы, керамика и кованое железо, а возможно, и статуи, фрески или мозаичные полы – стоили гораздо больше, чем сама вилла в ее удручающем состоянии. К сожалению, отклонять просьбу не имело смысла, поскольку городские власти Кум-Стрейта внесут то же самое предложение на следующее заседание парламента, только с большей настойчивостью. Или случится необъяснимый акт беспрецедентного вандализма, но его расследование ни к чему не приведет.

Парламент мог объявить любые владения охраняемым объектом государственной важности, как было сделано с лесными массивами, парками и полотном железных путей. Однако охраняемые владения не приносили налогов в казну. В сущности, присвоение охранного статуса означало конфискацию объекта, пусть даже законным путем. Предложения о присвоении охранного статуса делались в исключительных случаях. К счастью, по законодательству любой снос подобных объектов требовал особого разрешения.

Оба предложения были приняты – о сносе моста единогласно, о сносе виллы – открытым голосованием, три к одному.

В половине одиннадцатого председатель объявил перерыв на четверть часа. Варис вышел в вестибюль, где по распоряжению парламентского мажордома подавали чай и печенье. Варис взял две чашки чаю и, вернувшись в зал, отдал одну Извору.

– Я только что говорил с Кладеном, – сказал Извор. – Он очень хочет с вами побеседовать. Вы знакомы?

Кладен, лорд чародейский, как раз подходил к своему креслу в первом ряду сектора, где сидели представители его фракции. Лысый морщинистый толстяк в темно-синем фраке и в галстухе, заколотом булавкой с золотой розеткой, производил впечатление рассеянного человека, но это была иллюзия. На самом деле он слыл самым уважаемым чародеем в Лескории и шестикратно избирался главой национальной гильдии чародеев. На заседаниях парламента Кладен появлялся редко и непредсказуемо; его присутствие само по себе не означало, что в повестку дня включено что-то важное, но сегодня оно говорило о многом.

– Нет, официально мы не представлены, – сказал Варис. – Разумеется, я буду счастлив познакомиться с главой гильдии, но, может, как-нибудь в другой раз?

Небрежным тоном, чтобы посторонние восприняли вопрос как праздное любопытство, Извор осведомился:

– Ради Матери-Волчицы, признавайтесь, что вы натворили, милорд корон?

– Надеюсь, ничего особенного, – ответил Варис. – Точно так же, как и вы не сделали ничего особенного, когда внесли предложение в повестку дня. – Он взглянул на галерею; Каббельс и его телохранитель уже вышли. – Все зависит от того, что сделают другие и когда именно они это сделают.

– Да, – задумчиво сказал Извор. – Спасибо за чай.

Варис вернулся на свое место. Никаких затруднений возникнуть не должно – во всяком случае, с Извором. Невозможно проработать в мельчайших подробностях все планы до единого, но порой так и лучше.

Варис провел вчерашний вечер интересно и в некоторой степени напряженно, в обществе трех светских чародеев. В какой-то момент у него страшно разболелась голова, однако он не обращал на это внимания до тех пор, пока не убедился, что внушил своим собеседникам все, что хотел до них донести. После этого он отправился домой, отпустил дворецкого и так сосредоточенно смотрел на стену, что не услышал, как Винтерхольм звонит в дверь.

Но головная боль прошла, Кладен явился на заседание парламента, а Извор побеседовал с главой гильдии чародеев на глазах двух сотен присутствующих. Все было на рельсах.

Перерыв закончился. Четвертым пунктом в повестке дня стояла петиция, зачитанная каким-то короном со Срединных Равнин, о пожаловании домовладения одному из торговцев в его коронате. Этот старинный обычай был древнее, чем пожалование короната. Домовладелец имел право укреплять жалованный участок земли и вооружать своих слуг. Поскольку за последние сто пятьдесят лет новых коронатов не создавалось, а новая редакция конституции вообще не предполагала их создания, такие петиции были очень популярны среди новоиспеченных богачей. А поскольку укрепленные строения, охрана и оружие облагались налогом, такие петиции были очень популярны и в парламенте.

Несколько миним корон рассказывал о добром нраве и миролюбии будущего домовладельца, который намеревался возводить укрепления и вооружать своих домочадцев. Петицию приняли единогласно. Возможно, палата общин ее не одобрит, подумал Варис. Депутаты палаты общин куда лучше лордов представляли себе нрав будущего домовладельца, а те, кто сам получил такое пожалование, не хотели, чтобы подобную честь оказывали всяким там кузнецам или повитухам с кое-какими связями в Листуреле.

В восемь миним двенадцатого Извор, который представлял следующую инициативу, передал слово председателю, чтобы тот огласил пятый пункт.

Эта инициатива была пробным шаром. В новой редакции конституции, которую готовил Извор, предполагалась новая статья. В ней говорилось: «…коль скоро чародейство является искусством и деятельностью, которая добровольно практикуется магистрами, сознающими накладываемые ею ограничения и риски, то все плоды этой деятельности следует считать результатом намеренных действий магистров в соответствии со всеми правами и обязательствами, закрепленными в отношении таковых действий в соответствующих законодательных актах…»

Иначе говоря, если чародей заставил дождь пролиться на иссохшие поля того или иного землевладельца, то землевладелец не имеет права отказать ему в оплате на том основании, что дождь якобы проливается по воле Богини. Предположительно лордам чародейским это понравится. Однако это также означало, что, если дождь привел к наводнению, которое залило поля или пастбища – а, исходя из природы магии, такой результат вполне возможен, – на чародея могут подать в суд. И вот это лордам чародейским явно не понравится.

 

Разумеется, лордам чародейским это не понравилось. Они перешептывались до тех пор, пока председатель не застучал церемониальным жезлом, а потом один из чародеев встал, прося слова. Его звали Дериано. Он был худощав, невысокого роста, с тоненькими темными усиками и аккуратной квадратной бородкой. На нем был элегантно скромный черный фрак из дорогой ткани, жилетка, расшитая золотистыми розетками, и крупные рубины в перстне и в цепочке часов. Во всем, начиная с вымышленного кверцийского имени, он точно соответствовал газетному образу светского чародея. Нынче утром он был бледен, под глазами залегли темные круги – видно, полночи не спал.

Варис знал, как именно Дериано провел ночь, потому что сам очень поздно распрощался с помощником Дериано и его спутниками, еще не меньше получаса помощник ехал в кэбе к своему магистру, чтобы рассказать ему все, о чем болтал вусмерть упившийся корон.

Извор дал слово Дериано. Чародей поблагодарил его, глядя на Извора сочувственно и в то же время недобро, и обратился к присутствующим:

– Позвольте мне начать с того, что я восхищаюсь стремлением корона Извора к правосудию. Есть ли среди нас те, кто не разделяет этого стремления? По-моему, нет. – Он выразительно посмотрел на галерею, где сидел Каббельс.

Каббельс улыбнулся.

Варис сдержал улыбку, хотя был очень доволен происходящим. Обращать внимание на Каббельса во время заседания палаты лордов было неосмотрительно. Это могли истолковать как намек на то, что у верховного судьи есть какое-то влияние на парламентариев, что задело бы даже Баклера (точнее, задело бы именно Баклера). Любой человек, хоть сколько-нибудь знакомый с Каббельсом, сразу же понимал, что законодательство – его единственное устремление и всепоглощающая страсть. Каббельсу не было дела до правосудия. Дериано, редко посещавший заседания ассамблеи, этого не знал. Ему просто сообщили, что Каббельс против пятого пункта повестки, а значит, против Извора. Поэтому он решил подольститься к верховному судье и его сторонникам.

– Но правосудие, – продолжил Дериано, совершенно не сознавая, что делает большую ошибку, – заключается не в установлении строгих границ и мерок для человечества. Некоторые из нас вырастают высокими, некоторые не могут похвастаться ростом, а некоторые обладают способностью к магии, своего рода талантом чародейства. Все вы умные, образованные люди. Вам известно, что не мы выбираем талант; талант выбирает нас. И, как и в любом другом искусстве, результат не всегда полностью отвечает нашим ожиданиям. Но отдают ли певца под суд за фальшивую ноту? Взыскивают ли с художника штраф за дурную картину?

Теперь Каббельс слушал с интересом, еще больше напоминая голодного ястреба. Дериано говорил именно то, чего и хотел верховный судья. Именно поэтому Каббельс и выступал против законопроекта Извора, который помещал в правовое поле лишь результаты магического вмешательства, а не регулировал сам акт чародейства.

Дериано продолжал разглагольствовать в том же духе. Он явно подготовился к выступлению и держался с непринужденной уверенностью, будто на светском рауте. Его магические способности (их иногда называли арканой чар) проявлялись с помощью драгоценных камней, поэтому Дериано блистал в буквальном смысле слова. Завершая речь, он многозначительно посмотрел на Баклера, который поправил фрак, готовясь попросить слова.

Его опередил Кладен.

– Лорд Дериано, вы не возражаете, если мы дадим высказаться лорду Кладену? – произнес председатель, заранее зная, что возражений не последует.

Извор демонстративно посмотрел на присутствующих, задержав взгляд поочередно на Кладене, Варисе и председателе. Варис не шевельнулся, понимая, что все в зале следят за Извором и за реакцией тех, на кого он смотрит. О Дериано словно бы забыли.

– С удовольствием, – ответил чародей и сел на место.

Кладен подошел к помосту спикера.

– Я очень признателен своему коллеге за предоставленную возможность, – сказал он. – Моя речь будет недолгой. Я просто хочу выразить свое одобрение предложенной инициативы. По-моему, она глубоко продумана, важна и уже давно необходима.

Фракция чародеев молчала. Некоторые лорды чародейские заметно встревожились, некоторые сердито насупились, но многие были довольны. Доверенные представители лордов чародейских, явившиеся на заседание, почтительно смотрели на Кладена, как послушные ученики на учителя. Дериано сложил руки домиком и завороженно внимал.

Кладен, не обращая ни на кого внимания, продолжил:

– Слишком долго наша страна относилась к адептам древнего магического искусства как к неразумным детям, не способным отвечать за свои действия. Более того, некоторые не самые опытные и не самые порядочные чародеи привыкли, прикрываясь несовершенным законодательством, оправдывать свои промахи…

После этого законопроект покатил своим ходом по хорошо смазанным рельсам, подталкиваемый попутным ветром. Баклер все-таки взял слово и произнес витиеватую бессмысленную речь о правосудии, свободе и самообладании, такую же впечатляющую, как букет давным-давно засохших цветов. Против проголосовали всего тринадцать человек, а воздержались около сорока. Тем не менее законопроект приняли.

Председатель объявил перерыв на обед. К Варису подошла Лумивеста. Варис заметил, что Извор пристально смотрит на них, но так и не смог понять значение этого взгляда. Извор отвернулся, и Варис с Лумивестой покинули зал.

Они решили пообедать в «Золотом светильнике», ресторанчике в квартале от парламента. Тучи рассеялись, но на открытой террасе было слишком холодно. Варис и Лумивеста сели за столик у высокого сводчатого окна с видом на Кларити-парк. Варис заказал куриное филе и блинчики с грибным соусом, Лумивеста остановила свой выбор на внушительном бифштексе с кровью.

– А что такое «варис»? – спросила она.

– «Трудное место для высадки», – объяснил он. – Я родился на суровых берегах.

– И я тоже, – кивнула она, и от удовольствия в ее голосе сильнее зазвучал западный акцент. – Место моего рождения называют Пасть Шельмы.

Они принялись за еду. Поглядев на остальных посетителей, по большей части во фрачных парах, Лумивеста сказала:

– Я одета не по моде. Знаете, в Листуреле я бываю редко, а ваши последние фасоны до нас доходят с большим опозданием.

– И к тому времени, как дойдут, мода снова переменится. Все понимают, что вы из пограничных краев, и если задерживают на вас взгляды, то лишь из любопытства. В столице мало кто интересуется другими регионами страны.

– Но вы же интересуетесь, – сказала Лумивеста.

– Я сам с окраин, – напомнил Варис, формально не погрешив против истины, хотя в своем коронате не бывал уже много лет.

Лумивеста пыталась поддержать светскую беседу, не понимая, что для столичных жителей весь смысл светского разговора – не сказать ничего.

– Ваше прошение включено последним пунктом в повестку дня, – сказал Варис.

– Да, знаю.

– Не хотите ли отложить его до завтра? Для этого не требуется формального голосования. Нужно лишь попросить об отсрочке, заручившись чьей-либо официальной поддержкой, а затем получить общее одобрение. Я обещаю вам поддержку и почти уверен в одобрении. После дебатов по шести пунктам повестки за отсрочку проголосуют единогласно.

– И завтра мое прошение заслушают первым?

– Нет, снова последним. Но в завтрашней повестке всего три пункта. Ваша просьба станет четвертым пунктом. Завтра – последний день заседаний перед парламентскими каникулами. Как только рассмотрят все вопросы повестки дня, парламент распустят.

– Завтра я хотела уехать домой.

– Так ведь есть вечерний поезд. Я как раз на нем уеду.

Лумивеста вопросительно посмотрела на него.

– Мы с друзьями едем отдыхать, – пояснил он.

Билетов на поезд скорее всего уже не осталось, но сейчас не стоило предлагать Лумивесте свое купе.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27 
Рейтинг@Mail.ru