bannerbannerbanner
Спасая Сталина. Война, сделавшая возможным немыслимый ранее союз

Джон Келли
Спасая Сталина. Война, сделавшая возможным немыслимый ранее союз

Полная версия

3
Спасая Сталина

Гарри Гопкинс был весьма своеобразным человеком. Бродвейский всезнайка с доброй душой, бóльшую часть своей профессиональной карьеры он провел, докучая людям: сначала в качестве социального работника в Нью-Йорке, а затем на посту руководителя Управления промышленно-строительными работами общественного назначения, где его управленческие навыки привлекли внимание президента Франклина Рузвельта[103].

Некоторые дружеские отношения не требуют объяснений. Дружбы между Рузвельтом и Гопкинсом не было. Президент был американским аристократом, чья родословная пестрила громкими именами. Гопкинс родился в небогатой семье со Среднего Запада, и его интересы сводились к скачкам, полуночным карточным играм, ночным клубам, виски с содовой и красивым женщинам. Двух этих людей связывал общий опыт жизни в тени смерти. Рузвельт был парализован после перенесенного в 1921 году полиомиелита[104], а позже, во время своего президентства, страдал от болезни сердца. Гопкинсу в 1937 году из-за заболевания раком удалили три четверти желудка, после чего он был подвержен тяжелой форме анемии. На фотографиях военного времени его легко узнать по самому болезненному лицу из тех, кто попал в кадр.

Сообразительность и почти кошачья чуткость к настроению Рузвельта сделали Гопкинса в 1930-х годах фаворитом президента, но глубокое взаимопонимание, возникшее между ними во время войны, объяснялось тем, что Рузвельт был президентом-колясочником. Из-за ограниченной подвижности и слабого здоровья президент нуждался в надежном заместителе, которому он мог позволить говорить от своего имени, когда сам был не в состоянии это делать. К началу 1940-х годов никто не понимал Рузвельта лучше, чем Гопкинс, и никто не мог так точно и ясно передать его мысли. Как-то раз, во время первого визита Гопкинса в Великобританию в январе 1941 года, Черчилль разразился монологом на тему англо-американских отношений. Когда премьер-министр прервался, Гопкинс осадил его с чисто американской прямолинейностью. «Не думаю, что президенту сейчас есть хоть какое-то дело до всего этого, – сказал он. – Видите ли, мы заинтересованы только в том, чтобы этот чертов сукин сын Гитлер был побежден».

Спустя шесть месяцев июльским утром Гопкинс кружил над базой шотландских ВВС в кабине бомбардировщика B-24. Внизу виднелся Прескотт, пригород Глазго. На поле рядом с пресвитерианской церковью[105] дети играли в футбол, садовник косил лужайку перед ратушей. Визит Гопкинса стал результатом его недавнего разговора с Рузвельтом: вечером 11 июля президент вызвал его в Белый дом, чтобы обсудить предстоящую поездку по странам, вступившим в войну. В тот вечер демократия находилась под угрозой в каждом уголке земли. Британцы отступали повсюду – от Ближнего Востока до Гонконга; большая часть территорий Китая, Монголии и Индонезии находилась под контролем Японии, а воды Атлантики кишели немецкими подлодками. Россия также изрядно беспокоила Рузвельта. Генерал Джордж Маршалл, начальник штаба армии США, сомневался, что Красная армия сможет продержаться больше двух месяцев. Рузвельт был более оптимистичен. Тем не менее, даже если Маршалл был прав, вовлеченная в войну Россия с каждым днем ослабляла давление на западные демократии. Кроме того, теперь Сталин должен был дважды подумать, прежде чем договариваться с Германией (что он, вероятно, и сделал бы, если бы не мог рассчитывать на поддержку США и Великобритании).

Как невоюющая держава, Соединенные Штаты не могли доставлять грузы напрямую в Советский Союз, но могли косвенно облегчить их доставку. Чтобы показать Гопкинсу, как это сделать, Рузвельт вырвал из журнала «National Geographic» небольшую карту Атлантического океана и обвел регион, который начинался на Восточном побережье Соединенных Штатов и простирался на восток вглубь Атлантики и на юг через Азорские острова. Этот регион совместно патрулировали ВМС США и Великобритании. Согласно плану Рузвельта, британские суда должны были конвоировать суда с грузами для России, а американские – охранять акваторию, обозначенную Рузвельтом. Вручив Гопкинсу карту из журнала, Рузвельт сказал ему собирать чемоданы и возвращаться в Англию.

Перед отъездом Гопкинс получил два задания: организовать встречу Рузвельта с Черчиллем, желательно в августе, и предупредить британского премьер-министра, чтобы тот не начинал дискуссию о вступлении США в войну.

Через 72 часа Гопкинс сидел в вагоне поезда, несущегося по Великобритании, и пытался не обращать внимания на тошноту, мучившую его в долгих поездках. За окном на многие километры расстилались поля густой зеленой травы. Первоцветы и нарциссы колыхались от ветра, который поднимал ехавший в сторону Лондона поезд. В январе, во время первого визита Гопкинса, Блиц[106] был в самом разгаре и в городе веяло приторным запахом гибели. В сумерках небо прочерчивали конусы яркого белого света, гул приближавшихся самолетов нарастал в темноте – и улицы с офисными зданиями взрывались в дыму и пламени. К июлю, спустя почти два года после начала войны, Лондон напоминал великосветскую даму, не успевшую нанести макияж. Когда основные силы люфтваффе были переброшены на войну с Россией, Лондон получил передышку и вернулся к привычной жизни. Парки, магазины и танцевальные залы снова были полны посетителей, все меньше людей ходило в противогазах, а погода стояла такая, что 17 июля Гопкинс и Черчилль провели свою первую встречу на террасе одного из внутренних двориков на Даунинг-стрит. Когда зашла речь о встрече с Рузвельтом, Гопкинс сказал, что президент предпочел бы «какую-нибудь тихую гавань или что-то вроде того» во вторую неделю августа. Черчилль согласился не задумываясь.

Следующие несколько дней Гопкинс посвятил выполнению второго задания. Без ведома американской общественности, которая, как показали опросы, не хотела втягиваться в новую европейскую войну, правительство США незаметно наращивало значительное военное присутствие в Британии, и Гопкинс являлся одним из руководителей этого мероприятия. В качестве ответственного за выполнение программы ленд-лиза[107] он часами напролет совещался с британскими и американскими промышленниками и искал экспертов в области судоходства и артиллерии. В качестве советника президента он также сыграл важную роль в организации августовской встречи Рузвельта и Черчилля. Однако Гопкинс позволил втянуть себя в обсуждение вопросов военной стратегии, что с его стороны было не очень разумно.

19 июля во время встречи высокопоставленных британских и американских военачальников Гопкинс выступил с провокационной речью на деликатную тему о британском военном присутствии на Ближнем Востоке. «Я прекрасно знаю, что вы здесь, в Британии, полны решимости продолжать борьбу за сохранение контроля над Ближним Востоком, – сказал он, – но вы должны помнить, что мы здесь, в Соединенных Штатах, просто не понимаем ваших проблем там и… вашего интереса к мусульманскому миру и Индии». В стратегическом плане критика Гопкинса была оправданной. В то время как Британские острова оставались под угрозой вторжения, было опрометчиво размещать дюжину или более дивизий за 4 тысячи миль оттуда. Тем не менее советы от бывшего социального работника из все еще нейтральной страны показались британской верхушке неуместными. Ближний Восток открывал ворота в Индию и к другим азиатским территориям империи. Контроль над этим регионом давал стране статус великой державы, находившийся в то время под вопросом. Для многих профессиональных солдат Великобритании служба на Ближнем Востоке была семейной традицией, ведь там служили их отцы и деды. Когда Гопкинс закончил выступление, Черчилль, присутствовавший на мероприятии, плавно перевел тему на Японию.

 

Первоначально Гопкинс планировал вернуться из Лондона в Вашингтон, но почти все вопросы, которыми он занимался (особенно касавшиеся ленд-лиза), были связаны с Россией а его единственными источниками информации о Советском Союзе были газеты и отчеты министерства иностранных дел Великобритании и Госдепартамента США. Двадцатого июля Гопкинс поехал в Чекерс, загородную резиденцию в Беркшире, которую Артур Ли[108], богатый промышленник, подарил Британскому государству в 1917 году. По задумке Ли, Чекерс должен был стать местом отдыха для перегруженных работой премьер-министров, но Уинстон Черчилль превратил дом в перевалочный пункт для сильных мира сего, приезжающих в Великобританию. В любой день 1941 года в Чекерсе можно было встретить знаменитую журналистку Клэр Бут Люс, осматривавшую одну из старинных лестниц особняка, миссис Черчилль, обедавшую с каким-нибудь монархом в изгнании в огромном обеденном зале, или Аверелла Гарримана, американского промышленника, флиртующего с Памелой – женой Рэндольфа Черчилля, сына премьер-министра. За время своего визита Гопкинс провел не так много времени с Черчиллем, но зато тесно общался с Иваном Майским, послом СССР в Великобритании. Майский был необычайно умным человеком с острыми политическими инстинктами, а в числе его друзей значились Джордж Бернард Шоу, Джон Мейнард Кейнс, Герберт Уэллс и британский премьер. Беседа между послом и Гопкинсом, состоявшаяся в тот день, ни к чему не привела, но Майский остался под большим впечатлением от собеседника. Тот не был лишен типичной американской наглости, но отличался честностью и серьезным настроем, что, по опыту посла, обычно не было свойственно американцам. Через пять дней они приехали в американское посольство на площади Гросвенор, чтобы встретиться с новым послом США Джоном Уайнантом, ранее занимавшим пост губернатора штата Нью-Гемпшир[109]. По прибытии в Лондон Уайнант покорил британскую публику одной фразой: «Нет такого места, которое я предпочел бы Англии в нынешние времена». В тот день речь шла о потребностях Советского Союза в поставках, но ближе к концу разговора Гопкинс спросил Майского, что можно сделать, чтобы сблизить Рузвельта и Сталина.

Для Рузвельта Сталин был не более чем именем – абстрактным главой Советского правительства. Просьба Гопкинса была настолько необычной, что Майский поначалу не понял ее. Но, выйдя из здания посольства, Майский согласился передать в Кремль просьбу Гопкинса о встрече со Сталиным.

Летом 1941 года подробности войны на востоке Европы для Великобритании и США были окутаны тайной. Поступали сообщения, что упорная оборона Смоленска замедлила наступление немцев на Москву, но в то же время группа армий «Север» окружила Ленинград, а группа армий «Юг» приближалась к Киеву, столице Украины. Единственное, что было общего в этих отчетах, – это их сомнительная достоверность. Даже если бы Сталин не был полностью откровенен, что было вполне вероятно, поездка в Москву позволила бы Гопкинсу дать обоснованную оценку боеспособности Красной армии и личностным качествам Сталина. Утро перед отъездом американский дипломат провел в ванной комнате в Чекерсе, наблюдая, как премьер-министр Великобритании составляет расписание своих поездок прямо в ванне. В тот вечер Гопкинс должен был покинуть Чекерс и отправиться на базу ВВС Великобритании в Инвернессе (Шотландия), а оттуда на самолете PBY «Каталина» лететь в Архангельск, на север России. Далее его ждал перелет в Москву.

Гопкинсу не составило труда найти, чем заняться до отъезда. По выходным в Чекерсе собирались знаменитости со всего света. Гопкинс обедал с писателем Синклером Льюисом и его женой, журналисткой Дороти Томпсон, которую журнал «Тайм» недавно назвал второй среди самых влиятельных женщин Америки. После обеда он пообщался с Квентином Рейнольдсом, охочим до выпивки американским корреспондентом и писателем, а ближе к вечеру выступил с речью на Би-би-си. После этого он с Черчиллем вышел прогуляться на лужайку перед особняком. Уже перевалило за 22:00, но в летнем небе еще виднелись отблески заката. Издалека доносилось эхо артиллерийских залпов.

Нельзя сказать, что люфтваффе окончательно оставило Британию в покое. Мужчины несколько секунд вглядывались вдаль, а затем Гопкинс спросил: «Что сказать Сталину?» Этот вопрос волновал и Черчилля. «Скажите, скажите, скажите, что Британия хочет только одного – разгромить Гитлера, – ответил он. – Скажите, что он может положиться на нас. До свидания, и благослови вас Бог, Гарри». Через мгновение премьер-министр исчез в особняке. Гопкинс остался наедине с ночным небом и перспективой путешествия длиной две тысячи миль по наиболее защищенной местности на земле.

Спустя сорок восемь часов Гопкинс сидел у иллюминатора в советском транспортном самолете. Внизу от горизонта до горизонта расстилался русский лес. Гопкинс еще никогда не видел такого размаха матери-природы. На протяжении тысячелетий армии захватчиков ступали на эти бескрайние просторы, распевая боевые песни, и мало о ком из них когда-либо слышали снова.

Через час отблеск света коснулся крыла самолета и внизу показались крыши Москвы. Город представлял собой странную смесь мирной жизни и военных тягот. Маршировали солдаты, многие здания были разрушены, по проезжей части грохотали танки. Шумная детвора играла на аллеях в колдунчики – старинную русскую версию догонялок. На берегу Москвы-реки старухи торговали плюшками. Повсюду были расклеены пропагандистские плакаты, напоминавшие о войне. На одном из них российский танк давил огромного краба с гитлеровскими усиками, на другом солдат протыкал штыком горло гигантской крысы-Гитлера. Последний выпуск «Безбожника», известного в народе как «безбожная газета», являл собой еще одно веяние военного времени: атеистическое издание стало демонстрировать терпимость к религии и резко критиковать гонения на протестантских и католических священников в гитлеровской Германии. Новости с фронта проходили серьезную цензуру, но москвичи научились читать между строк. Выражение «боевые действия на Смоленском направлении» обычно означало, что битва вот-вот будет проиграна, а фраза «тяжелые оборонительные бои против превосходящих сил противника» значила, что битва проиграна и советские войска беспорядочно отступают.

Гопкинс прибыл в Москву около полудня 30 июля и, немного поспав, встретился с американским послом Лоуренсом Штейнгардтом. Посол назвал положение России плачевным, но отметил, что два исторических факта вселяют в него определенную надежду: во-первых, победа России над Наполеоном в 1812 году; во-вторых, русский народ обладает особым характером. Упоминание мертвых предков, которые стояли на страже Родины в стихотворении «Дороги Смоленщины», не было просто литературным тщеславием. Юноши, призванные на войну, члены женского вспомогательного ополчения, старухи с плюшками – все они были звеньями в цепи бытия, уходившей глубоко в прошлое России, и долгом каждого поколения было не дать этой цепи разорваться[110].

Гопкинс прибыл в Кремль в тот же вечер, около 18:30, и его сопроводили в резиденцию Сталина, невзрачное трехэтажное здание в центре кремлевского комплекса[111]. Он не знал, чего ожидать, но сильно удивился, впервые встретив советского вождя. Сталин был ниже, чем представлял себе дипломат. При росте примерно 165 сантиметров[112], его «телосложение было мечтой любого футбольного тренера, – писал Гопкинс. «Крепко сложенный», с «мощным торсом и широкой грудью… и руками, такими же огромными и твердыми, как его разум. Он утверждал, что Россия выстоит под натиском немцев, и считал само собой разумеющимся, что и другие в этом не сомневаются». Кабинет размером примерно 50 на 30 футов, в котором проходило совещание, был скудно обставлен. На одной стене висела посмертная маска Ленина, на другой – портрет Сталина. После обмена любезностями советский лидер перешел к обсуждению войны. Он сказал, что «немцы недооценили силу Красной армии и теперь им не хватает сил, чтобы вести успешную наступательную войну и одновременно с этим охранять свои растянувшиеся линии коммуникаций». Сталин сказал, что он «не недооценивает немецкую армию, она организована лучше, чем какая-либо другая». Тем не менее вождь считал, что в данный момент преимущество было на стороне СССР. «Лето измотало немцев, – полагал он, – и они не готовы продолжать наступление», но даже если бы они попытались, им помешала бы погода. «Немцам будет трудно вести наступательные действия после 1 сентября, когда пойдут проливные дожди… а после 1 октября дороги развезет так… что им придется перейти к обороне». Когда Гопкинс спросил о военных нуждах Советского Союза, Сталин ответил, что в первую очередь это зенитные орудия, алюминий для самолетов, пулеметы калибра 12,7 мм и винтовки калибра 10,16 мм.

В ходе разговора Гопкинс не задал наводящих вопросов об огромных потерях личного состава и техники со стороны СССР, и на следующее утро, 31 июля, майор Айвэн Йейтс, военный атташе американского посольства, пришел в ярость и обвинил Гопкинса в излишней мягкотелости. Йейтс заявил, что если русским нужна помощь США, то они должны предоставить подробную информацию о своих военных заводах и диспозиции войск, а также другие данные, необходимые Военному министерству США для точной оценки советских потребностей и шансов на выживание. Отчитывая Гопкинса, Йейтс так стучал кулаком по столу, что стоявшие там тарелки подпрыгивали, а другие посетители в смущении отворачивались. Затем Гопкинс внезапно встал, сказал: «Я больше не хочу обсуждать эту тему» – и ушел.

 

Неизвестно, повлияла ли истерика Йейтса на Гопкинса, но позже в тот же день встретившись со Сталиным во второй и последний раз, он отметил, что до сих пор СССР не предоставил никакой информации военным атташе британского и американского посольств. Несмотря на более резкий тон беседы, Гопкинс не стал меньше восхищаться Сталиным. В статье о своей поездке в Москву для «American Magazine» он писал: «Ни один человек не смог бы забыть образ диктатора России в тот момент, когда он стоял и смотрел, как я уезжаю, – аскетичная, грозная, решительная фигура в сапогах, сияющих как зеркало. Его голос суров, но он никогда не повышает его. Он расставляет акценты и использует интонации именно так, как того требует мысль, которую он хочет донести».

Мнение Гопкинса о Сталине было верным лишь наполовину.

Даже с оглядкой назад – на преступления Сталина – современные историки в основном продолжают высоко оценивать советского вождя как военного лидера. Ричард Овери, выдающийся британский историк Второй мировой войны, писал: «Сталин наделил советскую армию несгибаемой волей, которая мотивировала тех, кто его окружал, и направляла их энергию. При этом он ожидал от своего народа исключительных жертв и получал их. <…> Трудно представить, чтобы какой-либо другой советский лидер того времени мог вдохновить людей на такие подвиги».

Однако Овери писал о том, каким Сталин был в 1944 и 1945 годах. В 1941 году вождю еще предстояло многое узнать о ведении континентальной войны; тем временем он скрывал свои неудачи за ложью и преувеличениями. Многое из того, что он сказал Гопкинсу, было либо ложью, либо преувеличением, либо и тем и другим. Вопреки тому, что говорил советский лидер, натиск Германии в июле ни в коем случае не ослабевал, а скорее даже усиливался. Утверждение Сталина о том, что немцы деморализованы и не готовы продолжать наступление, также было ложью. Девятого сентября группа армий «Север» завершила окружение Ленинграда, а 26 сентября группа армий «Юг» захватила Киев. Сталин также не упомянул о потерях в Белостоке (290 тысяч человек) и Минске (почти 758 тысяч убитых и раненых). Возможно, очарованный Сталиным, Гопкинс позволил себе поддаться его обаянию, но дипломат, по крайней мере, знал, с кем имеет дело, насколько это было возможно. И репрессии конца 1930-х годов, и искусственно вызванный голод на Украине в начале 1930-х широко освещались в западной прессе. Объятия Гопкинса со Сталиным, возможно, были частью большой политической игры. Хотя советский лидер был коварен, он также был борцом и, как отмечал профессор Овери, прирожденным лидером, равным Черчиллю и Рузвельту. Еще одним нюансом, который мог повлиять на Гопкинса, были потери на фронте. Чем больше их было у СССР, тем меньше – у США и Великобритании.

В конце встречи в кабинет Сталина вошла фотограф журнала «Лайф» Маргарет Бурк-Уайт. Она достала фотоаппарат и опустилась на колени перед столом Сталина. «То, как я ползала… с места на место в поисках нужного ракурса, показалось Сталину весьма забавным, – позже вспоминала Уайт. – Но когда [он] перестал улыбаться, на его лицо словно набросили покрывало. Это было самое сильное, самое решительное лицо из тех, что я когда-либо видела».

Четвертого августа Уинстон Черчилль взошел на борт линкора «Принц Уэльский» в Скапа-Флоу, военно-морской базе под низким грозным небом на северной оконечности Шотландии. В утреннем полумраке отметины на корпусе «Принца», появившиеся в результате недавней встречи с немецким линкором «Бисмарк» [113], были едва заметны. Среди пассажиров также были сэр Джон Дилл, начальник Имперского Генерального штаба, его флотский коллега адмирал Дадли Паунд, а также Гарри Гопкинс. В телеграмме Рузвельту, отправленной этим утром, Черчилль сообщил, что Гопкинс вернулся из России настолько физически истощенным, что ему потребовалось несколько переливаний крови, но теперь он «снова ожил». Премьер также напомнил президенту о памятной дате. «Ровно 27 лет назад гансы начали предыдущую войну, – сказал он. – На этот раз мы должны сделать все как следует. Двух войн вполне достаточно». Линкору «Принц Уэльский» приказали соблюдать радиомолчание, и, чтобы развлечься чем-то, кроме наблюдения за «могучими вздымающимися волнами», бьющимися о корпус корабля, пассажиры занялись организацией досуга. Черчилль прочитал свою первую книгу с начала войны – «Горацио Хорнблоуэр». Затем он выбрал фильм «Высокая Сьерра» для вечернего просмотра в кругу своих соратников. «Ужасная чушь, но премьеру нравится», – сказал о выборе Черчилля сэр Александр Кадоган, постоянный заместитель министра иностранных дел Великобритании.

Путешествие Рузвельта в залив Пласеншиа было похоже на детскую шалость. Третьего августа он покинул столицу в компании небольшой группы приближенных и отправился на президентском поезде на север – в Нью-Лондон, штат Коннектикут. Там президент пересел на свою яхту «Потомак» и к вечеру исчез в проливе Лонг-Айленд. На следующее утро он снова появился у мыса Кейп-Код рыбачившим в компании двух представителей королевских семей: принцессы Норвегии в изгнании Марты[114] и принца Швеции Карла[115]. Затем Рузвельт снова исчез, а на следующее утро его яхту заметили идущей по каналу Кейп-Код. Туристы на берегу выкрикивали приветствия, думая, что обращаются к президенту Соединенных Штатов, но человек, сидевший на задней палубе «Потомака» и беседовавший с друзьями, был двойником Рузвельта. К тому времени президент пересел на военный корабль, стоявший под завесой тумана у острова Мартас-Винъярд. «Даже будучи в преклонном возрасте, – писал Рузвельт своей кузине и доверенному лицу Дейзи Сакли, – я испытываю неподдельный трепет, совершая побег».

Утром 7 августа тяжелый крейсер «Огаста» подошел к заливу Пласеншиа – пустынной бухте, окаймленной невысокими холмами и тощими соснами, недалеко от рыбацкой деревни Арджентия в Ньюфаундленде – в сопровождении «Таскалусы», «Арканзаса» (линкора времен Первой мировой войны) и сторожевого корабля. Двумя днями позже «Принц Уэльский» вошел в залив с помпой, подобающей империи, владычествовавшей на море последние 300 лет. Около 10 утра корабль показался из-за тонкой пелены тумана. Он олицетворял собой представления любого школьника о том, как должен выглядеть линкор: длина – 750 футов против 600 у «Огасты», водоизмещение – 36 тысяч тонн против 9 тысяч у американского крейсера[116]. Когда его сторожевой корабль шел среди американских судов в заливе, гудели береговые сирены, раздавался свист, а молодые моряки из Техаса и Оклахомы на палубах «Огасты» и «Таскалусы» хлопали в ладоши.

Около 11:00 катер перевез Черчилля на «Огасту», на верхней палубе которой его уже ждал Рузвельт. На встрече также присутствовал сын президента Эллиот Рузвельт, незаметно поддерживавший отца за спину рукой, что позволило президенту поприветствовать премьер-министра стоя. «Наконец-то мы встретились», – сказал Рузвельт и протянул руку, как позже вспоминал Эллиот в своих мемуарах. «Да, наконец-то!» – ответил довольный Черчилль. Пока мужчины приветствовали друг друга, оркестр на «Принце Уэльском» заиграл «Звезды и полосы навсегда». Музыканты на «Огасте» ответили бравурным исполнением «Боже, храни Короля».

Последовавший за этим совместный завтрак был идеей Гопкинса. Он считал, что лидерам двух держав, встречавшимся лишь однажды, в 1919 году[117], будет более комфортно общаться в неформальной обстановке, без шумных помощников и недовольных генералов. Черчилль согласился. Рузвельт тоже, но с оговорками. «Посмотрим, не начнет ли премьер-министр с того, что потребует немедленно объявить войну нацистам», – сказал он Эллиоту за день до прибытия «Принца Уэльского». Догадка Рузвельта относительно намерений Черчилля была верной, но он ошибся, предположив, что британский премьер сразу заведет речь о вступлении США в войну. Черчилль последовал совету Гопкинса и постарался сделать беседу непринужденной. Впрочем, в разговоре были затронуты такие деликатные темы, как помощь по ленд-лизу и общественное мнение в США: августовские опросы показали, что 74 % американцев выступают за нейтралитет. Но по мере того как атмосфера за столом делалась теплее, разговор становился все более личным и задушевным. Президент США и премьер Великобритании обсудили свою переписку, свои трансатлантические телефонные переговоры, свое здоровье и тревоги.

Встреча, как и надеялся Гопкинс, закончилась тем, что Рузвельт и Черчилль стали обращаться друг к другу по имени. Однако премьер-министр проехал три тысячи миль не для того, чтобы поболтать с президентом Соединенных Штатов. В тот вечер на борту «Огасты», как позже рассказывал Эллиот, «Черчилль откинулся на спинку стула, изящно переложил сигару из одного уголка рта в другой и сгорбился, подобно быку, выставив плечи вперед. Его руки рассекали воздух… глаза вспыхнули. Он рассказывал о ходе войны, битва за битвой, [добавив], что Британия в итоге всегда побеждает. Он рассказал… как близка была его страна к поражению». Черчилль говорил о том, что Великобритания остро нуждается в американской помощи. «Вы должны воевать вместе с нами, – сказал Черчилль своим американским слушателям. – Если вы не объявите войну… [и] дождетесь, пока они нанесут [вам] первый удар после того, как мы будем повержены, их первый удар будет для вас последним».

«Отец… обычно был главным действующим лицом на любом совещании, но не в тот вечер», – отметил позже Эллиот, добавив, что «кое-кто другой удерживал внимание аудитории своими громкими, раскатистыми [фразами], не слишком яркими, но настолько своевременными и сочными, что казалось, будто предложения [Черчилля] можно взять в руку и выжимать из них сок». В итоге премьер-министр одержал победу, хотя и весьма неоднозначную. Американцы остались при мнении, что Соединенные Штаты не должны участвовать в боевых действиях, в чем они были убеждены и до встречи. Но Рузвельт и его сын были глубоко впечатлены британским премьером и тем, что они от него услышали. Красноречие Черчилля заставило всех желать, чтобы «обе стороны могли выиграть спор», – писал Эллиот.

Мероприятие на борту «Принца Уэльского», состоявшееся следующим утром, оставило в истории несколько самых знаковых изображений времен Второй мировой войны. Торжества начались незадолго до 11:00, когда американский эсминец доставил президента на британский линкор. На палубе триста моряков и морских пехотинцев стояли по стойке смирно. Зазвучали трубы, солнечный свет пробивался сквозь свинцовое небо. Переставляя парализованные ноги одну за другой, президент Соединенных Штатов прошел по палубе на костылях. Фотографы щелкали фотоаппаратами, моряки, не занятые исполнением служебных обязанностей, устремились к тяжелым орудиям, чтобы получше рассмотреть генералов и адмиралов, собравшихся на главной палубе внизу. Рузвельт и Черчилль расположились на корме, глядя на теплое утреннее солнце, рядом с помостом, украшенным звездно-полосатыми флагами и «Юнион Джеками» [118].

Моряки достали из карманов молитвенники, и над заливом разнеслись «Вперед, христианские солдаты», «Отец Вечный», «О Боже, наша помощь в минувшие века» и другие любимые гимны англоязычного мира. «Эта картина тронула бы даже самого черствого человека, – вспоминал позже Джон Мартин, помощник Черчилля. – Сотни матросов обоих флотов стали единым целым. Один суровый британский моряк отдал свой листок с гимном американцу, тот ответил тем же». Три месяца спустя почти половина молодых моряков, стоявших на палубе в то утро, погибнут. Десятого декабря, через три дня после Перл-Харбора, в результате налета японских ВВС погибло от 317 до 327 моряков линкора «Принц Уэльский» и 513 членов экипажа линейного крейсера «Рипалс» [119]. Оба судна обрели вечный покой вдали от дома – на дне Южно-Китайского моря.

В последние дни конференции у сторон возникли разногласия по ряду важных вопросов. Черчилль хотел, чтобы Рузвельт расширил зону ответственности ВМС США, приказав своему флоту обеспечивать безопасность и за пределами акватории, обозначенной 11 июля. Президент отказался. Он хотел оказать России немедленную помощь в очень больших масштабах. Черчилль возражал, поскольку опасался, что увеличение объемов помощи России приведет к ослаблению американской поддержки Британии. Когда российскую тему затронули на званом обеде на «Огасте», премьер-министр сказал:

– Конечно, русские оказались намного сильнее, чем мы смели надеяться. Но никто не знает, сколько еще они продержатся.

– Значит, вы думаете, что они не выдержат? – спросил Рузвельт.

Черчилль ответил на вопрос обрывками фраз: «Когда Москва падет… когда немцы [перейдут] через Кавказ… когда силы русских… иссякнут…» Здесь он остановился и предоставил своим собеседникам задуматься о перспективе краха России.

Черчилль и Рузвельт также расходились во мнениях по поводу того, как противостоять японской экспансии. На первый взгляд, убежденность премьер-министра в том, что нужно вести войну в Азии, казалась абсурдом – у Британии и так было достаточно проблем. Но Черчилль считал, что эта стратегия будет для Великобритании беспроигрышной. Если японцы поддадутся англо-американскому давлению, отказавшись от своих завоеваний в Китае и Индокитае[120], и остановят экспансию, Великобритания от этого только выиграет. Если они проигнорируют предупреждения и продолжат бесчинствовать в Азии, Британия также останется в выигрыше. Соединенным Штатам в этом случае придется защищать свои базы на Гавайях и Филиппинах. А если американцы будут воевать на Востоке, то, как подсказывала логика войны, вскоре они начнут боевые действия и на Западе. Однако у Рузвельта была своя беспроигрышная стратегия, и она отличалась от стратегии Черчилля: держись подальше от боевых действий, насколько это возможно, а если нет – оставайся в стороне до тех пор, пока американская армия и флот не будут полностью готовы к войне. Кроме того, общественное мнение было против военного вмешательства. А пока Эллиот поделился своими соображениями о стратегии: «Тянем время и извлекаем выгоду».

103Имеются сведения о том, что таланты Гопкинса привлекли внимание Рузвельта несколько раньше. В 1931 г., в разгар Великой депрессии, Гопкинс без участия будущего президента США был назначен исполнительным директором Временной чрезвычайной организации помощи (программа поддержки нуждающихся в штате Нью-Йорк). В следующем году Рузвельт – тогда губернатор этого штата, впечатлённый управленческой эффективностью Гопкинса, назначил того президентом данной организации. В 1933 г. после избрания президентом США Рузвельт пригласил Гопкинса на работу в Вашингтон. Тот согласился и возглавил Федеральную администрацию чрезвычайной помощи, которую и заменило (в 1935 г.) Управление промышленно-строительными работами общественного назначения.
104В последнее время приводятся доказательства в пользу того, что у Рузвельта был не полиомиелит, а синдром Гийена-Барре.
105Пресвитерианство – одно из основных направлений в кальвинизме – одном из главных течений протестантизма. В 1592 г. пресвитерианство было провозглашено официальной государственной религией Шотландии. Его сторонники играли важную роль в Английской революции XVII в. В 1689 г. пресвитериане окончательно получили свободу вероисповедания в Англии.
106Этим термином (the Blitz) обозначаются немецкие воздушные бомбардировки Великобритании в период c 7 сентября 1940 г. по 11 мая 1941 г.
107Ленд-лиз – существовавшая в период Второй мировой войны система передачи со стороны США вооружения, боеприпасов, транспорта, промышленного оборудования, нефтепродуктов, сырья, продовольствия, информации и услуг, необходимых для ведения войны, странам, подвергшимся нападению Германии, Японии и их союзников. Принципы передачи – срочность, возвратность, платность. На СССР ленд-лиз был распространён 28 октября 1941 г.
108Артур Гамильтон Ли (1868 – 1947) – британский военный, дипломат, политик, филантроп и покровитель искусств. Гражданский лорд Адмиралтейства (1903 – 1905). Председатель парламентского Комитета воздушной обороны (1910 – 1914). Министр сельского хозяйства и рыболовства (1919 – 1921). Первый лорд Адмиралтейства (1921 – 1922). Основатель Института искусств Курто при Лондонском университете. Был женат на Рут Мур – дочери американского предпринимателя и финансиста Дж. Г. Мура. Нам не удалось обнаружить сведений о том, что Ли являлся крупным промышленником.
109Занимал этот пост в 1925 – 1927 и 1931 – 1935 гг. После этого и до назначения послом в Великобритании успел побыть главой Совета по социальной защите (1935 – 1937) и генеральным директором Международного бюро труда Международной организации труда (1939 – 1941).
110О значительном идеологическом повороте в сторону русского национализма-патриотизма в СССР начиная с середины 1930-х гг. подробно пишет современный историк Д. Л. Бранденбергер, почему-то не упоминаемый автором книги.
111По всей видимости, имеется в виду Сенатский дворец (1776 – 1787, архитектор – М. Ф. Казаков). С марта 1918 г. в нём жил В. И. Ленин. В 1932 г. пятикомнатную квартиру на первом этаже занял И. В. Сталин. Через год в здании сделали перепланировку, изменив интерьеры. Над квартирой Сталина находился его рабочий кабинет и Особый сектор ЦК ВКП(б), занимавшийся канцелярской деятельностью. В настоящее время дворец является рабочей резиденцией президента РФ.
112163 см. В дореволюционных документах рост И. В. Сталина колеблется от 162 до 174 см. Оценки более позднего роста советского вождя колеблются между 160 – 170 см.
113Речь идёт о сражении в Датском проливе 24 мая 1941 г., закончившемся тактической победой Германии, но оперативным успехом Великобритании.
114Норвегия была оккупирована Германией в апреле – июне 1940 г.
115По-видимому, речь идёт о Карле Шведском, герцоге Вестергётландском. Приходился отцом принцессе Марте. В период Второй мировой войны Швеция была нейтральным государством, время от времени помогая как Германии, так и Антигитлеровской коалиции.
116По другим данным, водоизмещение «Принца Уэльского» составляло 37 тыс. тонн.
117Имеются сведения, что они встречались в Лондоне в 1918 г., на ужине юридического общества Грейс-Инн, но не произвели сколько-нибудь значительного впечатления друг на друга. Рузвельт в то время был помощником министра военно-морского флота США, а Черчилль – британским министром боеприпасов.
118Государственные флаги США и Великобритании соответственно.
119Речь идёт о бое у Куантана (у побережья Малайзии) 10 декабря 1941 г., в котором эти два корабля были потоплены в результате атаки японских самолётов (бомбардировщиков и торпедоносцев) и вообще Япония одержала победу. Данный бой ознаменовал собой закат эпохи линкоров, резкое усиление роли военно-морской авиации и авианосцев.
12022-26 сентября 1940 г. японские войска заняли Французский (Северный) Индокитай, чтобы усилить блокаду Китая, и создали там военные базы. В октябре 1940 – мае 1941 гг. шла Франко-тайская война, в результате которой Сиаму (Тайланду), действовавшему при японской поддержке, отошли ряд провинций Французской Камбоджи, а влияние Японии в Индокитае значительно возросло.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28 
Рейтинг@Mail.ru