Джина Шэй
Только на одну ночь

Глава 7. Настойчивый

Первые секунд десять в моем мире стояла свистящая тишина.

– Нет, нет, не может такого быть… —это орет мое сердце. Как маленький ребенок, думает, если упасть на пол и молотить об него руками и ногами – мир вдруг перестанет быть жестоким.

– Кажется, мудак не врет, – выдает свой беспощадный приговор мое чутье. И это на самом деле самое страшное.

Я вижу по глазам Неберта – ему действительно не по себе. Он и сам выбит из колеи. Кажется, нету у него привычки сообщать новости такого рода.

Я встала из-за стола, лишь бы не смотреть в лицо Антону, лишь бы он не видел этих проклятых слез. Ушла к окну, здесь прихватив с собой пару бумажных салфеток. Нет, некоторые вещи я в себе ненавидела, и вот эту эмоциональность – в первую очередь. Теперь неприятный мне человек в курсе моей слабости. Но боже, как же тошно, невозможно терпеть.

– Когда? – выдохнула я.

– Третьего октября, – негромко откликнулся Антон. Я его лица не видела. И не хотела. Но пришлось повернуться и шагнуть к столу, по-прежнему не глядя на Неберта. Просто я забыла на столе телефон. Поисковой запрос набрала, на дисплей телефона даже глядеть побоялась, выключила экранчик.

– От чего? – глухо поинтересовалась я, глядя как внизу, на детской площадке ползает малышня. У Алекса не было моды жаловаться на что-либо, иной раз мне казалось, что он не хочет, чтобы я знала хоть о какой-то его слабости.

– Ангиосаркома*, – невесело откликнулся Антон. – Обнаружили на ранней стадии, думали, что с терапией удастся протянуть хоть лет пять, но нет. Не удалось.

Алекс… Боже, был бы живой – это был бы твой первый косяк за все наше время вместе. Двинутый на том, чтобы демонстрировать лишь силу – взял и лишил меня возможности оказаться рядом в период его слабости. Я же хотела во что бы то ни стало быть с ним до последнего его вздоха. Но нет. Мне возможности не дали.

– Похороны были уже?

Мало шансов. Обычно вся эта волокита со вскрытиями после смерти длится дня три. Тут же прошло уже семь, но мало ли… Вдруг бывшая семья Алекса провозилась с ритуальными церемониями, и я могу хотя бы с ним попрощаться.

– Были.

Забавно.

Я же знаю, что у Алекса была и бывшая жена, и сын. Нет, я не требовала от них нормального отношения, но неужели Алекс не попросил никого из них позвонить мне? Неужели ни одна тварь не понимала, что это отвратительно – просто не дать мне проводить Его в последний путь. Ладно, жена – её от одного моего упоминания должно было перекашивать, но и Он бы вряд ли обратился к ней. А вот сыночек… Козел. Он же про меня знал. Должен был. Неужели было так сложно? Неужели его мамочка на похоронах бы закатила истерику?

Нет, нужно было проверить. В конце концов, передо мной сидел козел, пытавшийся затащить меня в постель. А сердце иррационально проталкивало надежду, что Антон мне врет и это все очередной маневр озабоченного идиота. Ох, как ему не поздоровится, если это действительно так… Но лучше бы было именно так!

Я ненавижу интернет за то, что информация была всего в одном запросе, поэтому какие-то горячие темы остывали сейчас гораздо быстрее. А сейчас эта моя ненависть обострилась особенно. Некрологи – естественно, есть. Немного – ну, Алекс не был супер-звездой, за которой охотно бегают журналисты, всего лишь крупным бизнесменом, но все же достаточно крупной шишкой, чтобы о его смерти писали. Правда была от меня на расстоянии поворота головы…

Но если бы я не дистанцировалась от всего, что не касается моей рабочей сферы – сама бы уже знала.

Хотя нет, дело было не в работе. Дело было в том, что я осознанно избегала поисков информации о делах Алекса. Во-первых – боялась травить себе душу, во-вторых… Ну, да, он велел в это не лезть, сказал, что если будет нужно – весточку о себе передаст сам. Передал…

На подоконнике кухни я оставила часть своих вещей, которые притащила с работы. Чашку, контейнеры, в которых грела еду, хлебцы для перекусов, фотку в прозрачной стеклянной рамке. С Танькиной свадьбы фотку. Она уже год стояла на моем рабочем столе.

Я на этой фотографии была упоротая – пыталась поколотить невесту её же букетом. Эта умница как целилась… Бляха, а я ведь… Я ведь сочла это хорошим приколом от судьбы. В духе “Значит, Алекс точно вернется, и уже никуда от меня не денется”. Фотография полетела в стену, во все стороны брызнули осколки.

Фотка была не виновата, Танька была не виновата, а я… Я не могла. Мне смертельно хотелось что-то разнести.

Света, ты здесь не одна, держи лицо…

– Ты-то ему кто? – на выдохе спросила я, пытаясь перехватить накатывающую на меня истерику. Так-то неважно это было, но нужно же было чем-то занять мозг.

– Друг, – просто откликнулся Антон, скрещивая руки на груди. Я чудом не фыркнула. Нет, конечно, Алекс мог приятельствовать с любым, с кем бы ему вздумалось, но этот сопляк на друга Алекса не тянул. Да и тоже мне друг, интересно сколько раз спустил, перебирая мои фотки. Хотя… Фотки как-то к нему попали, может и вправду друг. Но в мой шаблон Его друга Неберт катастрофически не вписывался. Ладно. Плевать.

На все плевать.

– На каком кладбище? – тихо спросила я, разглядывая фотографию в магнитной рамке, закрепленной на дверце холодильника. Одна из немногих фотографий с ним. Кстати – студийная, он сам предложил незадолго до того, как решил уехать… на лечение. Видимо, подозревал, что может не вернуться, решил оставить мне хоть что-то на память. И да, я смотрю сейчас на эту фотографию – приличных размеров, кстати – и я сижу у Алекса на коленях. Помню съемку покадрово. Помню и этот кадр. Горячую тяжелую ладонь на моей талии, от которой по спине бежали мурашки. И он здесь – выглядит ни в коем разе не на свой возраст. Когда я его встретила, даже не поверила, что ему больше сорока. Зрелый, заматеревший – такой мой… И ангиосаркома, которой я даже не могла предположить. Два года с Алексом. Кто-то говорил, что любовь живет три года, а мне казалось, что мне становится только хуже. Мысли скакали суетливо, как горох.

– Давай я тебя отвезу, – осторожно предложил Антон, а я, бросив взгляд на него, успела заметить, что он пялился на мои сиськи. Отвел взгляд в последний момент и уставился на сахарницу перед собой. Отлично, твою мать, очень вовремя ты это делаешь, придурок. Уместность, не-не, не слышали?

– Я доеду сама, – едко бросила я. Нет, серьезно, мне не нужен был рядом со мной на кладбище этот озабоченный медведь. Категорически. Он бы все испортил, и рядом с ним я бы не смогла даже дать волю эмоциям.

– Ну, вообще, половина аварий происходит, когда водитель по какой-то причине не может сосредочиться на дороге. Нервная нагрузка сказывается.

Идиот. Вот серьезно. Откуда вообще брал весь этот бред?

– Я вызову такси, – хотя это было не обязательно, обычно стресс заставлял меня сильнее фокусироваться на происходящем.

– Со мной не придется бродить по кладбищу, я сам тебя отведу.

– Слушай, чего тебе надо, Антон? – поинтересовалась я. – Я не хочу, чтобы ты мне мешал. А ты помешаешь.

– Козырь был моим другом. Он просил тебе сказать.

– После похорон? – Если бы мой голос был опасной бритвой, сейчас этой фразой я бы перерезала Неберту горло. – Ты уверен, что ты был ему другом, Антончик? Как-то очень неважно работает твоя дружба, потому что вряд ли Алекс хотел лишить меня этого. Ты в нашем журнале неделю. Значит, мог о похоронах сказать раньше.

– Свет, я не могу ссориться с сыном Козыря, – прохладно отрезал Антон. – У меня с ним есть дела, и он диктует мне условия. Он не хотел видеть тебя на похоронах.

– Ну и почем нынче курс серебренников? – я приподняла бровь. – Почем продал дружбу?

Ковырнула. И честно говоря, от раздраженно поджатых губ Неберта мне стало чуточку лучше.

Значит, все-таки сын… Жаль, у меня не было возможности с ним повидаться. Держу пари, что попробуй я даже добиться встречи, сыночка будет всячески козлить и бегать. Хотя…. На хрен бы мне это не сдалось. Но подумать о мести козлу все-таки можно – теми медиа-средствами, что у меня имеются. Должна апельсинка ответить за свое поведение, даже если она от моей осинки уродилась.

– Свет, давай я тебя отвезу все-таки, – повторил Антон. – Прости, что так вышло с похоронами, мне жаль. Дай хоть как-то исправить положение.

Улыбнулась я на это очень ядовито. Конечно. Чудно он исправляет. Разумеется, этого же достаточно, так? У меня же нет выбора, я ж не могу отмотать назад.

– На кой хрен мне твое исправление, Антон? – поинтересовалась я. Как же я от него устала… Надо бы выставить его уже, пробить адрес кладбища самой и пойти туда – петлять между могилами. Но… Он – последняя ниточка, связывающая меня с Алексом. Все что есть. Уйдет он – и в моей жизни останется лишь пустота и тишина. На самом деле… Да, может и стоило согласиться, чтоб отвез. На самом деле оставаться сейчас одной мне не так уж и хотелось. Я знала, что со мной будет. Пока он здесь – я вынуждена держать стержень, и меня не выжимает со всей силы эта лютая боль, от которой я сейчас отстранялась.

– Все это очень далеко зашло, – отстраненно откликнулся Антон, залпом допивая свой кофе. Остыл уже… Даже удивительно, что льдом не покрылся. – Я не хотел, чтобы ты увольнялась.

– Тебе-то какая разница? – с сарказмом поинтересовалась я. Нет, издеваться над Антоном было приятно, что ни говори. Знала я, зачем он тут. Я же не набивала себе цену – и могла понять, что наш гендир очень вероятно был очень недоволен моим увольнением.

– Свет. – Антон впервые в ходе этого разговора встретился со мной взглядом, и… Да, вот сейчас это был взгляд, похожий на взгляд большого босса и даже слегка – доминанта. Твердый, уверенный, даже слегка опасный. Ну хоть что-то, мир хоть не совсем сошел с ума, и люди хотя бы чуть-чуть соответствуют тем местам, которые занимают в жизни.

И я все равно задрала левую бровь как только смогла. Мне-то сейчас Антошенька был никем. Ни Домом, ни боссом, и на него мне было плевать. Единственная ценность его была в связи с Алексом. Но и та… Довольно зыбкая.

– Да, меня поставили на должность по блату. Это не значит, что я хочу, чтобы под моим руководством журнал загнулся.

– Ты мне угрожал увольнением, – невозмутимо напомнила я. Чем бы мозг ни занять, хоть даже тупой перепалкой, лишь бы не думать в больную сторону…

– У тебя на редкость длинный язык, – Неберт пожал плечами. – Это меня всегда выводит из себя. Я хочу, чтобы ты вернулась на работу. Поэтому сделаю все, чтобы

разрешить этот конфликт. И все-таки, давай я тебя отвезу?

Прагматично у меня было желание послать его куда подальше. Эмоционально…

– Ладно, только я переоденусь, – буркнула я и, забрав со стола коробку от Алекса, ушла из кухни.

– Не будешь открывать сейчас? – Это Антон спрашивал у моей спины. Его простота своей святостью перещеголяла бы всех двенадцать апостолов.

– Не при тебе же.

И не сейчас. Мне просто нужно было подготовиться морально к его последнему посланию, чем бы оно ни было – оно меня непременно размажет. Так что… Чуть позже, в компании виски – я и открою эту коробку. Вскрою эту рану.

Когда я вышла, переодевшись…

– Антон, ты издеваешься?

Он завис. Самым откровенным образом завис, разглядывая меня. Господи, почему я не завела бейсбольную биту, а? Ну тошнило меня от мужского внимания. Тошнило. Но к Алексу даже на кладбище я не могла явиться в чем попало. Поэтому да, собиралась как на свидание – туфли, платье, чулки. Все черное, как Он любил. И в тон настроению, которое вообще хотело одеться во что-то космически черных цветов. Кто сказал, что тоска зеленого цвета?

– Ты ужасно красивая, – хрипло выдохнул Антон. Такое ощущение, что я была единственная особь женского пола на всю планету.

– Спасибо, я знаю, – едко выдохнула я. – Так и быть, прощаю. Но сяду пожалуй на заднее кресло, чтоб ты не пялился.

– Да… Это было бы кстати. – С видимым усилием он отвел взгляд. Ну, охренеть. Антон Адреевич, ты хоть чем-нибудь, кроме головки члена, вообще думаешь?

Ладно. Еще пару часов его потерплю, а потом – нахрен-нахрен. Не знаю, вернусь ли в журнал, но если и да, придется очень старательно прорабатывать вопрос субординации.

– Не вздумай, – прошипела я раздраженно, когда Антон потянулся к моему пальто, явно чтобы помочь мне его надеть. Господи, ну что за… Я едва держусь от того, чтобы не завыть, а этот только и норовит… Со своим вниманием…

Руку Антон убирает, но недовольство на лице проступает довольно явно.

А желание послать его никуда не делось. Вот только оставаться наедине с тишиной мне пока страшнее.

______________________________________________________

*Ангиосаркома – одна из форм рака сердца.

Глава 8. Неуместный

Эд стоял у машины и курил, гипнотизируя взглядом кладбищенскую ограду. Давненько он не чувствовал себя настолько озабоченным, как сегодня.

Сапфиру хотелось назвать сучкой, но в конце концов, это у Эда случилось какое-то затмение, когда она вышла к нему в платье – при чем тут собственно она? А вообще – чего в ней особенного? По-прежнему ничего. Смазливых девиц в Москве было более чем достаточно, и с куда более покладистым норовом. А эта – шипела как змея, чуть что огрызалась, иной раз почти рычала, ну и на кой хрен такая дерзкая баба вообще нужна? Правильно, поиметь пару разиков, вытрясти не полагающееся ей наследство и закрыть дверь с той стороны, вновь в свободное плавание, к нормальным, на все готовым и не таким проблемным.

И вообще мозг работал как-то странно. Это же была Сапфира. Отцовская подстилка. Та самая, которая самого Эда в глаза назвала одноразовым. А мозг отчаянно цеплял взгляд за сиськи и утверждал, что они очень даже ничего.

А тут еще и ноги. Нет, платье Сапфира надела очень закрытое, офисные львицы вот этот черный строгий футляр, прикрывающий колени, сочли бы нарядом монашки, но…

Отчасти Эд понял, почему она не носила платьев на работу. На правой ноге Сапфиры по всей голени была татуировка. Красивая такая, в приглушенных красках, не вызывающая – синяя птица и красные розы.

Эд очень отрицательно относился к татуировкам на женском теле, а тут внезапно залип. Татуировка была красивая, ноги у Сапфиры были красивые, и друг с дружкой они отлично соотносились. И твою ж мать, какие изящные щиколотки… И туфли эти – с тремя ремешками на каждой лодыжке. Вот просто сучка-Сапфира, какого хрена вообще она так влияла на Эда? Не собирался он на неё залипать, лишь трахать, а тут – и не трахнул ни разу, а слюной изошел уже все тридцать раз.

Вот и стоял себе Эд у машины, курил, а в уме перебирал все недостатки Сапфиры, напоминая себе, что нет, это хреновый вариант, и ни в коем случае обращать на Сапфиру как на женщину внимания не стоит.

Наглая – это раз. Никакого трепета не испытывала ни перед чем: ни перед авторитетом начальства, ни перед мужчинами, ни перед мнением общественности. Какому доминанту нужна такая наглая женщина? Покладистость была достоинством, а не вот этот вот характер.

Высокомерная – это два. Как она дернула плечиком, когда Эд довел её до могилы отца.

“Оставь нас”.

Нас!

Вообще-то это Эд был тут “родственником умершего”, а Сапфира была исключительно отцовской девочкой для траха. Жениться он на ней так и не собрался. Значит – не так уж много и значила…

Рассудок у Эда был сволочью. Рассудок пробубнел, что вообще-то завещанные акции… И та херня на дне рождения. Не значила, а? Уверен?

Вот кстати третий недостаток Сапфиры. Самый жирный. Она была с отцом Эда. И идея проникаться искренним желанием к отцовской любовнице была далека от восхитительности. Тем более что девочка явно связалась с отцом из-за денег. И все вот это, все эти её жесты, все слова, летящие в стену фотографии, были чем-то фальшивым, надуманным. Ей хотелось показать, что ей не все равно – и она показывала. Ну а как еще? Пусть все думают, что у них там все “серьезно” с отцом было. И нет, разумеется, не он ей квартиру покупал. Её шикарную квартирку в неплохом районе Москвы. Да и акции опять-таки… Наверняка ныла, как ей тяжело работается и как бы хотелось пожить для себя.

Так что, все, пора завязывать. Тем более у девчонки горе, может, не грандиозное, при её внешности найти нового содержателя будет не сложно, но все-таки. Не совсем же она моральная курва, переживает же. Совершенно неуместно на неё вот так залипать. Тут не понятно как до секса-то довести, чтобы потом перевести в плоскость Темы, но, в конце концов, сейчас цель совсем другая. Сначала – она должна забрать заявление. А потом у Эда будет неделя, чтобы затащить Сапфиру в постель. Ну или две, только денег на подкуп Вика и продление “больничного” Гоши и жалковато. Но за две-то недели он справится! В конце концов, в чем сложность-то – задурить голову сабе? Кстати, где она?

Эд покосился на часы. Во рту уже от сигарет было кисло, давненько он не скуривал шесть штук за один только час. Долго же она прощается…

Между могил Эд брел неохотно. Кладбища он не любил в принципе, да и кто их вообще любит, кроме особенно увлеченных готикой подростков? Кладбище было элитным, все дорожки были ровные, асфальтированные, пространство между могилами было засеяно газонной травой и здесь ездил с газонокосилкой садовник, который помимо всего прочего умел в ландшафтный дизайн и придавал кустарникам разнообразные очень абстрактные формы. И конечно, памятники тут тоже были сплошь пафосные и дороженные, даже на них заказывали дизайнеров. Куда ни плюнь – везде лоск и китч, даже в посмертии.

Эд ждал, даже можно сказать, что слегка надеялся встретить Сапфиру на дорожке, ведущей к выходу. Снова подходить к отцовской могиле было на самом деле непросто по настроению. Его больше не было. И он не прожил даже половины той жизни, которую проживают очень многие. И какого хрена вообще?

Хорошо, что дорожки были асфальтовые, а не гравийные, а то сейчас Эд мог и спалиться, что он застукал Сапфиру не в самый подходящий для этого момент. Он никогда не видел, чтобы сидели вот так – сбоку от памятника, нет, не на земле – всю территорию могилы укатали в черным мрамор, но так вышло, что формально Сапфира стояла на коленях у ног отца – точнее у того его ростового портрета что сделали на памятнике. Стояла, прижималась лбом к мрамору, упиралась в него ладонями.

Плакала Сапфира беззвучно, со стороны вообще могло показаться, что она задыхается. Но все же лицо – алое от долгих слез, искаженный от невыносимой боли рот и ладони, сжатые в кулаки, а костяшки – разбиты, как у драчливого пацана. Она что, лупила по памятнику? Вот отбитая…

Сапфира не замечает Эда, она вообще ничего не замечает, и кажется – её слезам конца и вовсе не предвидится. И видеть такой стальную Сапфиру с зубами как у пираньи – будто видеть снежного человека. Вот реально вроде, но и сам себе потом вряд ли поверишь, не то что кто-то другой.

Эд подходит к могиле, но даже этого девушка не замечает. Почему-то от её беззвучности сильнее всего идет мороз по коже. Будто и это – не предел её горя, а дай она себе волю – и наверняка взорвалась бы, разнесла бы все это огромное кладбище.

– Свет.

Не реагирует. Вообще будто оглохла, ослепла. Приходится подойти, взять за плечо – чуть встряхнуть.

– Света…

Она кажется пустой, будто кукла. И как-то само по себе возникает ненавязчивое желание взять те мысли, которые Эд там предполагал, про деньги, про неискренность, свернуть в трубочку и запихнуть в задний карман джинс.

– Пойдем.

Эд заставляет девушку встать на ноги, но… Она будто разучилась ходить на каблуках и выпила одновременно. Сапфира пошатывается и чуть не падает на Эда. С минуту так и стоит, уткнувшись лбом в его плечо, вцепившись в пуговицу на его пальто, будто пытается вспомнить – кто она, где она и что ей делать дальше. А Эд ощущает себя идиотом, потому что категорически не понимает, что ему делать дальше. Хотя… Чего тут понимать?

Когда Эд подхватывает Сапфиру под колени, она взвизгивает и, кажется, слегка приходит в себя. У неё нет выбора, ей приходится вцепиться в шею Эда.

– Ты охренел? – раздраженно шипит Сапфира.

У неё зеленые, как крыжовник, глаза настоящей ведьмы. И все-таки Эд лишь поджал губы.

– Помолчи хоть минуту, – буркнул он и, не отпуская девушку с рук, зашагал в сторону выхода с кладбища.

Охренел, не охренел – какая, к черту, разница? Разрешения, что ли, спросить? У неё, которая вообще будто ушла в глубокую истерику? Может, пара пощечин и решила бы дело, но Эд и пальцем не собирался к Сапфире прикасаться, пока она не наденет ошейник. Если она, конечно, наденет. Что-то после увиденного Эду начало казаться, что его дело – труба. Что надо как-то по другому, потому что как он планировал – уже, кажется, не выйдет.

Вообще, он не ожидал. что Сапфира его послушается, но она, кажется, была совсем не в форме, поэтому просьбу выполнила. Затихла, съежилась на руках Эда, даже на нормальную женщину начала быть похожа.

Теплая. И духи вкусные – никак не надышаться. И опять оно заворочалось – это вот неуемное желание забраться Сапфире в трусы. Вот сейчас Эд и сам сомневался в собственной адекватности. Она эмоционально раздавлена, вот сейчас это совершенно не в тему.

От греха подальше Эд сгрузил Сапфиру на заднее сиденье машины. И не пялился, принудительно не пялился. Сел за руль, пристегнулся, прикрыл глаза.

– Как ты? – и него самого голос был глухим.

– Увы, жива, – негромко откликнулась Сапфира. Саркастично, но с болью.

– Так бывает, – тихо произнес Эд. – Он ушел, мы остались.

– Лучше бы остался Он, – с горечью произнесла девушка.

Эд даже отчасти был согласен.

– Извини, – вдруг в какой-то момент произнесла Сапфира, пока Эд вел машину и жутко жалел, что не взял водителя. Ну, может же быть у главного редактора и мажора личный водитель? Хотя кому попало свою жизнь доверять не хотелось, а свой проверенный водила вполне мог случайно назвать Эда по настоящему имени.

Но так была бы возможность сидеть на том же заднем сиденье и смотреть на Сапфиру, а может и вовсе воспользоваться оказией и подставить ей для рыданий плечо… Тьфу, опять Остапа не в ту сторону унесло. Какое нахрен плечо – это Сапфира, а не обычная девица. У неё уже даже сейчас в голосе нет слез. Она была слабой только для отца, по всей видимости. Для всех остальных она была саблезубой тигрицей.

– За что? – уточнил Эд.

– За все, – сипло откликнулась Сапфира. – И меня тут сильно развезло, не ожидала. Просто он был…

– Всем для тебя? Да, я помню. – Фраза оставила необъяснимый горьковатый привкус на языке.

– Да. Всем. И его больше нет, – тихо произнесла Сапфира. – Знаешь, в Египте, когда фараон умирал – с ним в гробницу отправлялась его жена.

– Своеобразно…

– А я бы пошла… – В её голосе звенела тоска и боль. Настолько неприкрытые, настолько искренние, что если она играла и это – ей точно нужно было выдать Оскар. Или два. Эд чудом вписался в поворот, до того его выбило из колеи это заявление Сапфиры. И все сильнее одолевали сомнения, что у него вообще что-то получится.

– Слушай, давай выпьем, а? – предложил он. Больше даже для себя, чем для кого-то еще. В конце концов, его тоже триггерило из-за смерти отца, и он толком даже не давал себе забыться за эти дни.

А ей сейчас так же больно, как и ему, – и даже сильнее, хоть Эду и казалось, что это невозможно.

– Ну давай, – устало откликнулась Сапфира. И эта усталость, эта апатия ей категорически не шла.