Джина Шэй
(Не)реальный
44. Чистосердечное признание
Даже если бы Аленка и хотела куда-то сбежать, чтобы проучить Ольховского – он не дал ей на то ни единого шанса. Просто без лишних слов запихнул девушку в машину и всю дорогу сидел с Лизкой на коленях, Аленку обнимая левой рукой и зарываясь лицом в волосы.
И молчал.
Молчал, собачий сын.
На ту квартиру, к которой Аленка была привыкшей – они уже не поехали. Приехали в какую-то монструозно огромную, просторную, с голубым потолком и тщательно выверенным интерьером. Настолько выверенным, что небрежно лежащая цветная подушка на сером диване смотрелась максимально правильно, идеальней лежать было просто невосможно, и вообще её хотелось тут же снять для инстаграма. Тут вообще все было достойно отправки в ту инсту, осталось только её завести.
Лизка-то тут явно себя чувствовала как дома, усвистала куда-то в глубину этого музея. Ну, она-то знала, где тут ей можно и зубы почистить, и спать лечь. И Аленка на самом деле понимала желание поскорей свалиться спать, в конце концов – было уже поздновато, а впечатлений за день было… дохрена. Сказочный папа превратил все это в приключение – для Лизки, а Аленку до сих пор потряхивало.
Сама Аленка так и замерла в холле – а это был именно холл, а не прихожая – не зная, что ей тут вообще делать. Руки помыть? Так краны тут наверняка какие-нибудь винтажные, которые жалко заляпывать своими мещанскими потными ладошками.
Макс стоял за плечом. Этакое мрачное изваяние. Ни влево, ни вправо, ни слова сказать, ни мышцой поиграть.
– Вписываешься в интерьерчик, – отрешенно заметила Аленка, оборачиваясь.
И в самом деле, вписывался. А если бы разделся и принял хоть какую-нибудь позу – его вообще можно было бы выдать за современного Апполона, или Гермеса – на худой конец.
– Я хотел сказать. Сегодня, – негромко произнес Макс, глядя куда-то в сторону. Аленка глянула в ту же сторону. Зацепилась взглядом за фотографию на стене. Парень, девушка в развевающемся голубом платье, обнимаются так, будто тысячу лет друг друга не видели. И все это посреди какой-то пустоши, на фоне холмов. Красиво. Но не очень в тему. Любовь – она, конечно, все побеждает, но любовь не строится на таком количестве недоговорок.
Аленка уселась на банкетку у двери. Серую, замшевую… Было страшно подумать, что это натуральная замша. Блин, и все-таки у Аленки мещанство головного мозга. И… Нет, вряд ли это излечимо.
– Дальше не пойдешь? – Тихо спросил Макс.
– Я пока все больше склоняюсь к версии побега. – Аленка пробежалась взглядом по потолку, по люстрам, похожим на какие-то космические цветы. – Отсюда до двери ближе.
– Ну, ты и размечталась. Кто ж тебе даст сбежать? – Макс уселся рядом, и Аленка от него демонстративно отодвинулась. Макс на это так тяжело вздохнул, что она его на секундочку даже пожалела.
– Если я с тобой останусь – ты решишь, что это из-за денег. – Аленка еще раз оглянулась, и качнула головой. Нет. Перебор. Реально перебор. Для неё и прошлая-то версия Макса была уже по самому краешку, он и в той раскладке был для неё принцем. Программистка и писательница на полставки – в принципе неплохая партия для какого-нибудь приличного менеджера. Могла бы и покруче конечно быть, поамбициознее, стоящая повыше на карьерной лестничке, но сойдет.
А для моднявого фотографа и бизнесмена? Сойдет ли? Ой ли?
– Я всю эту херню и затевал, чтобы понять – заинтересую ли я тебя без денег. Так что нет, милая, я-то точно не решу.
– Знаешь, если ты затевал это все для этого – нужно было снимать хрущовку в Мытищах, никакой няни и водить меня в столовую, блин.
– Ага, и катать на каком-нибудь ведре типа Приоры? – Макс усмехнулся. – Нет, Солнечная, я долго думал – но решил обойтись без переборов. Не так чтобы “с милым рай и в шалаше”, хотя с тобой наверняка и это бы проканало, чудо ты мое, немеркантильное. Так, делал общую картину, что деньги вроде есть, но из трусов не вываливаются. Ну, серьезно. Скажи я тебе, что могу без проблем раскрутить тебя как писателя, скажи же – это бы придало нашим отношениям совсем другой вкус.
– Себя раскручивай, – недовольно буркнула Аленка. А сейчас этого вкуса типа не будет? Как будто сейчас у неё не будет повода чувствовать себя содержанкой. Нет. Все-таки надо бежать. Руки в ноги и… Да ладно. А как бежать-то? И сердце из груди выдрать, вместе с ребрами? И… Как же Лизкино “можно я буду называть тебя мамой”? Ну, блин, же! Совести не хватит. Если Ольховского помучить еще можно, то Лизку…
– Сан, ну у меня и с Соней так было, – тихо произнес Макс. – Я её продвигал как модель. Два года – моя муза. Два года – её рвали на части европейские модные дома, для которых я снимал. А потом девочка решила, что она потянет без меня, и плюнула на Лизку. Честно – желание после этого на заре отношений всем этим слепить глаза…
– Ольховский, а какая разница? – С горечью поинтересовалась Аленка. – Ну, увидела я, что ты можешь сейчас. А не потом. И? Где гарантии, что я не поведусь на твои деньги?
– Сан, ну это же ты, – Макс пожал плечами, будто это все объясняло.
– Откуда ты знаешь, что я тебя не обманула? Может, я вообще сразу знала, что ты богатенький буратина, и решила тебя окрутить?
– Ален, я знаю, что ты можешь выдумать интригу на пустом месте, поверь, я помню, что ты пишешь охренительные книги. Можешь не напоминать лишний раз.
– И все-таки, что если так? – Аленка проигнорировала прогиб в сторону писательства. Никакой лести она сейчас затмить себе рассудок позволять не собиралась. Нет уж, впервые за месяц она выжрет Ольховскому мозг чайной ложечкой, потому что затрахал. И проблема заключалась вообще не в количестве секса.
– Если все так – значит, у тебя получилось. – Макс лишь тяжело вздохнул. – Сан, у тебя это отлично получилось, я уже триста раз пожалел, что затеял весь этот спектакль, и надо было сразу.… Но менять коней было поздно. Не хотел спугнуть тебя и Лизку и… Хотел, чтобы ты вернулась. Сознался бы тогда, после больницы – и… Блин, я же и так тогда накосячил, а сознайся я еще и в том, что сначала тебе врал… Ты бы не приехала.
Ну, вообще – могла, да. Потому что уже сейчас было страшно.
– Сан, выйдешь за меня? – ох-х, да что ж ты делаешь, Ольховский, зачем такой-то эмоциональный терроризм, и так-то хочется забиться в угол…
Но как печально сказал, с какой тоской и безнадежностью… Зачет по актерскому мастерству. И Станиславский бы поверил.
– Ольховский, побойся бога.
– Я атеист, мне не страшно. Так выйдешь?
– На, смотри. – Аленка задрала кроссовку повыше. – Похоже на хрустальную туфлю? Я тебе что, золушка, товарищ миллионер? Иди нафиг.
– Ты у меня чудо, – усмехнулся Макс, ловя Аленкину ногу за щиколотку и заставляя девушку развернуться к себе лицом и вытянуть ноги к нему на колени. – Мое самое дивное чудо. Я таких как ты в своей жизни не встречал. А туфлю хрустальную… Ну, хочешь – подарю.
– Мимо, – хладнокровно буркнула Аленка, хотя…
– Сан, я же вижу, что ты прикидываешься. – Макс потянул Аленку к себе. – И вижу, что хреново у тебя получается выносить мозг. Ну, сдавайся. Выходи за меня! Ну почему нет?
Почему? Потому что это не чертова сказка. Потому что это все тысячу раз как за рамками разумного и реалистичного.
Почему девушка может отказаться выйти замуж за любимого мужчину?
Вроде никаких препон, не так ли? Ну, окей, давайте с уточнениями.
Почему провинциальная девушка, кхм, нищебродка может отказаться выйти замуж за любимого мужчину, который внезапно оказывается миллионером?
Потому что!
– Так не бывает.
– Знаешь, я тоже думал, что таких как ты не бывает. – Пальцы Макса зарывались в Аленкины волосы, и сам он самым наглым образом прижимался лбом к её лбу. – Но вот она – ты. Моя сказочная нереальная солнечная женщина, которая любит меня, а не мои деньги, которая любит мою дочь, причем очень взаимно, и прости, ты так и не ответила, ты же выйдешь за меня?
– Нет.
– Выйдешь. – Он охренел и уже даже не спрашивал.
– Нет.
Этого несносного придурка хотелось лягнуть. Можно ли лягать миллионеров? А любимых миллионеров? Ой, да запросто. Только осторожно. Нет, он наверняка со всех сторон застрахованный, и все же… Любимый же. Жалко.
– Выходи за меня, непокорная женщина, я же не отстану, – шепнул Макс. Ох, как он это все обставлял. Ну, ведь понимал, что все в Аленке обмирает сейчас.
– Да вот ещё, – буркнула Аленка. – Может, мне еще с тобой прям щас и переспать?
– Это нужно, да, – вздохнул Макс. – Хотя, скажем честно, этот урод мне все настроение изгадил.
Да уж. Сколько было напряжения между Аленкой и Максом только этим утром… И все скурвилось благодаря Кислицыну с его асексуальной аурой.
Хотя сейчас – искрение потихоньку возвращалось, и воздух между Аленкой и Максом уже негромко гудел, шумел, пытался испариться. Аленка чуть подалась назад, потому что еще чуть чуть – и она бы сама к Максу потянулась за поцелуем.
– Ты понимаешь, что ты меня уже порядком задолбал, Ольховский? – негромко поинтересовалась Аленка, прямо глядя на Макса. – Вот этим всем задолбал. Сказал мне про ребенка? Нет. Было проще устроить срань с салоном красоты, чем открыть рот. Сказал мне, кто ты есть? Нет. Почему, мать твою, мой бывший кретин и сволочь знает про моего мужчину больше, чем я? Может, тебе с ним съехаться, раз у вас так много общего?
– Сан, ну прости. – И все мольбы мира в одном слове. Нет, если сатана посылает на заключение сделок не Макса, то он – адский лох. Ха, ха, какая игра слов.
Аленка промолчала. На самом деле, она уже почти и не злилась, просто категорически не понимала, что ей делать. Бежать? А если не хочется? Оставаться? Но… А Максу-то это точно надо?
– Я не знал, что ты в реале окажешься такая, понимаешь? – Кажется, Макс трактовал Алекино молчание по-своему. – Я и на самиздате торчал, не ради знакомств, было интересно посмотреть, как зайдут народу мои тексты. Вот знаешь, не те, которые коммерческие и для журнала, а художественные, для развлекушечки. Это ж тебе не на остро-социальные темы правду-матку жечь. А тут блин, ты. И… Думаешь, я знал, что потеряю голову от девочки из Сети? Что буду на все готов, лишь бы она согласилась стать членом моей семьи.
– Словоблуд.
– Сан, ну правда же. Все – правда.
На самом деле Аленка ему верила. Потому что и говорил он – без тени шутки. И на самом деле, на его лице сейчас улыбки не хватало. Очень.
– Миллионеры не теряют голову от девочек по интернету.
– Я тебе могу рассказать много нового на тему “Что делают и что не делают миллионеры в реальной жизни”. И знаешь, Санни, мне ведь лучше знать, я хотя бы практик. Хотя погоди. Выйдешь за меня – тоже будешь практиком и заведешь свой список. Через пару лет сравним.
Птичка-задолбай, просто.
Он не знал, блин. А Аленка знала, к какому идиоту едет? Тем не менее, особо ничего не скрывала. Точнее полное отсутствие козырей не скрывала. Ну, вот такая, да. Неидеальная. Как партия – невыгодная, из всех достоинств только прокачанный дзен. Что называется – не хочешь не бери, а я тебя любым возьму, даже задротом. Не в улыбку же влюблялась, ей богу.
И кто ожидал, что судьба решит вывернуть фортель и выкинет четыре семерки? А могла бы ограничиться двумя, за глаза бы хватило.
– Ален… – глухо произнес Макс. Взгляд у него был по-прежнему напряженный, выжидающий.
Нужно было уже отмирать. И сдвинуть ситуацию с мертвой точки. И куда бы деть эту дурацкую досаду?
– Идем, Ольховский. – Аленка потянулась и поднялась. – Веди меня по своему бахчисарайскому дворцу…
– Куда? – Глаза у Макса наконец-то оживились. Ну, хоть что-то. А то смотреть на это неприступное чудовище было как-то не очень радостно.
– В спальню, – усмехнулась Аленка. – Будем проводить воспитательные работы по лечению недоверия. Надеюсь, тебе поможет, Ольховский.
45. Игра на победу
– Санни…
– Руки подбери, Ольховский!
Ох, малышка… Вот есть вода, окутывающая тело, есть дохрена ароматной пены, есть второе тело, сидящее так близко – гибкое, мягкое, сладкое, заманчивое, до чертиков любимое тело на котором Макс знал каждую родинку, каждую царапинку, каждую впадинку. Которое так любил тискать в ладонях, прижимать к себе. На котором обожал искать новые эрогенные точки.
Вот есть все это. И нет возможности сделать то, что хочется.
Нет возможности, наконец, стиснуть эту чертовку в руках, пробежаться ладонями по знакомым, плавным изгибам её тела, по нежной коже.
Санни, вредная, обиженная зараза – красивая до чертиков, такая родная, по которой Макс так истосковался за эти две недели, за которую так боялся после звонка того выродка – устроилась в джакузи так, чтобы уронить голову Максу на плечо, а задницей… Задницей Солнечная терлась об стояк. И нет, если вы подумали о части водопровода – это вы зря.
Разумеется, она это делала нарочно.
По одной лишь коварной улыбке, с которой она ходила по квартире Макса и разглядывала её – было понятно. План мести рождается постепенно. И, как и всякий план в голове писательницы – он быстро оброс неожиданными деталями, например: «Нахрена тебе такая большая ванна, если мы в неё не влезем?»
Влезли. Сидели практически в обнимку.
Ну, и грех же было не воспользоваться тем, что Лизка спала, да?
– Потереть тебе спинку? – шепнул Макс. Только бы дала прикоснуться, уж он-то устроил бы ей полновесную трепку.
– Обойдешься.
Зараза. Скользкая, мокрая зараза, посмевшая от него уехать на две недели. С мягкими волосами, пропахшими ванилью и корицей. Такая желанная, такая любимая, что хоть прям сейчас её хватай и тащи в ЗАГС. Как есть, голышом. Хотя нет, голышом не стоит – а то от конкурентов придется отбиваться. А это была только его, Ольховского, женщина, с охренительной задницей, с не менее охренительной грудью и совершенно охренительным чувством юмора.
– Эй, нюхать меня я тоже не разрешали, – хихикнула Алёнка и, отодвинувшись от Макса, развернулась к нему лицом.
Большой искушенный мальчик, Максим Ольховский же, чуть не завис, любуясь на эти смеющиеся губы. Господи, как же скучал по ней, по этой шебутной веселой хулиганке.
Маленькая ножка скользнула по голени Макса и выше по бедру – к паху.
– Сан…
– Терпи.
Безжалостная женщина.
С очень мягкой стопой.
Санни будто провела своей ножкой по коже Макса практически вертикальную раскаленную полосу: по животу, по груди. Когда нежные пальчики коснулись щеки Макса – он не выдержал, поймал Аленку за щиколотку, прижался губами к кончикам её пальцев.
– Какой ты непослушный, Ольховский, – усмехнулась эта несносная женщина, но ножку не отвела. Ну, точнее – не сразу отвела. Увы, замысел подняться с поцелуями выше и воспользовавшись тем, что Санни отвлеклась от своего наказания, ей, наконец, засадить – с треском провалился.
– Умоляю о снисхождении, моя богиня.
– Ты все-таки бесстыжий словоблуд, Ольховский. – Девушка укоризненно качнула головой. но глаза – глаза смеялись. Нет, вряд ли стоит рассчитывать на снисхождение. А ведь хочется, смертельно хочется сбросить это напряжение, убедиться, наконец, что она – не его галлюцинация, что её можно стиснуть в руках и затрахать до изнеможения. А потом вырвать, наконец, из её рта заветное согласие.
Нет. Сейчас важно не спугнуть. Маленькая, смешная Сан, которой выйти замуж за Макса, кажется, реально мешали его деньги. Хоть на благотворительность пускай все нажитое своим – и отцовским непосильным трудом.
Смилостивилась, выбралась, наконец, из джакузи,
А нет, вообще нет. О милосердии речи не шло, потому что в руки Максу Солнечная по-прежнему не давалась.
Вытерлась неторопливо, и пошла в спальню, как есть – голышом. Демонстрируя собственную задницу во всем великолепии, хоть сейчас падай на колени и кусай – если догонишь, конечно.
Отставать было не с руки.
– А здесь есть волшебная тумбочка? – Аленка оглянулась, с любопытством глядя на Макса.
– Обижаешь, малыш, здесь у меня волшебный шкаф.
– Ну, тогда показывай.
Максову коллекцию Аленка разглядывала оценивающе. А все-таки, наверное, не стоило покупать тот секс-шоп, и не надо было так пристально изучать его продукцию… Хорошо, что глядела на это все великолепие Солнечная без опаски. С любопытством.
– Если что, это все пользовать не обязательно, – предупредил Макс.
– Посмотрим, – Аленка улыбнулась, скользнув пальчиками по кожаному браслету наручников, но прихватила все-таки моток джута.
– Обработанный? – Да девочка готовилась? Даже знала, что свежекупленную веревку перед вязкой нужно было еще вымочить. Какая прелесть.
– Конечно, милая. Кто ж веревку необработанной держит?
– Молодец, – усмехнулась богиня, глядя на Макса лукавыми глазищами. Затем вновь пробежалась глазами по содержимому полок, подцепила-таки черную шелковую комбинацию.
– И для кого ж ты это покупал, милый?
– Ох, сколько у меня неделю назад было вариантов, – Макс рассмеялся. – Конечно, для тебя. Там и чулки имеются.
Солнечной понравилось это заявление.
– Жди меня на коленях, спиной к двери, понял? И джинсы надень.
Заявление как у практикующей доминантки. Ну, начинающей-практикующей, хотя… С такими Макс точно дела не имел.
А Санни, прихватив и комбинацию, и шелковые чулки, уже усвистала в какую-то из соседних комнат, переодеваться, а Макс остался страдать и размышлять , что может, хрущевка была не таким плохим вариантом. Ну, в конце концов, даже в той квартире, что Макс использовал для маскировки, Солнечная скорей всего затеяла бы свои переодевашки при нем. А терять её из виду не хотелось ни на секунду.
– А джинсы зачем? – поинтересовался Макс, бросая в угол полотенце.
– Чтобы мне было что снимать, конечно, – донесся голос Аленки.
Она нарочно тянула время, нарочно дразнила. Макс уже три тысячи раз пожалел, что утром уехал на съемку. Остался бы дома, зажал бы Солнечную в ванной… И никакой ублюдок бы ему не помешал ни вскрыться перед Аленкой нормально, ни сделать ей предложение – как и планировал.
– Готов?
– Давно уже.
За спиной – мягкие шаги босыми ножками. Санни склонилась к Максу со спины, прижалась носом к его выбритой щеке, скользнула губами к уху, сжав его мочку зубами, заставляя вздрогнуть.
– Хочешь ли ты, чтобы я тебя связала, а, Ольховский?
– Безумно.
– Именно я?
– И никто больше.
Ничего на свете нет более крепкого, чем узы взаимного доверия. Когда ты доверяешь собственное тело другому человеку. Когда позволяешь делать с собой все, что угодно – и даже больше.
Обвязка была простой, но изысканной. Что ни говори, а у Сан был вкус и виденье итоговой картины тела, и веревки.
Шесть витков джута под ребрами.
Пять – над грудью Макса, с захватом предплечий, сковывающих движения.
И стянутые просто, но накрепко запястья.
– Знаешь, я будто вижу связанного бога, – шепнула Аленка, а Макс улыбнулся. Ради её блестящих глаз, ради её влажных губ он мог дать с собой проделать и что похлеще.
– Можешь повернуться.
Нельзя было быть такой красивой, такой соблазнительной. Она была грехом во плоти – вот это дивное создание с пышными волосами и в черном гладком нежном шелке, сквозь который проступают напряженные соски. И вот это – его, Макса, женщина. Насовсем. Навсегда. Пусть она пока и говорит иное, у неё нет иных вариантов. Если понадобится, он будет обнимать её шесть суток кряду, лишь бы она согласилась.
Ну…
Ладно, не только обнимать.
Она целует его.
Долго, неторопливо, скользя нежными пальчиками по груди, по плечам, прижимаясь к нему своей грудью, мягкой, сладкой – но недоступной, потому что запястья макса связаны накрепко.
В этих поцелуях – все законы термоядерной физики, вся химия мира, даже адронный коллайдер не мог выдать такого количества потенциальной энергии, как одни лишь нежные губы Солнечной.
Каждый отдельный поцелуй – глоток терпкого крепкого вина. Пьянящий, кружащий голову.
Каждое прикосновение – как ожог. Будоражащий, раскаленный, такой ощутимый.
Можно было бы попросить богиню сжалиться и не тянуть больше, но разве это интересно? Разве не интересней дотерпеть до конца?
– Встань, мой апполон. – И ничего в мире больше не надо. Да, Макс, может, и нравился многим женщинам, но только от слов Солнечной так все замирает.
Встал на босые пятки, замер, ожидая пока она сама снова прикоснется к его губам своими. Когда снова потечет между ними ток, когда ладони Сан, теплые, как солнце, снова скользнут по его коже, вниз – к застежке джинс.
Да.
Была своя магия в том, чтобы неторопливо расстегивать одежду. И просто прикосновение к члену – было не то что прикосновение к члену, выправленному из расстегнутых джинс. Совсем другое. Как будто кто-то добавил какой-то приправы ко вкусу этого касания. Двинуть бы сейчас бедрами, толкнуться бы членом глубже в эту мягкую ладошку.
Нет. Солнечная дрочила Максу сама. Неторопливо, с четким осознанием того, что он от каждого её движения будто сильнее слепнет. В мире оставались только её руки, горячие, заставляющие задыхаться от нетерпения. Ну, Солнечная… Ну, погоди… Хотя, нет, это все не сейчас.
Сейчас – она. Девушка, играющая страстную симфонию.
Она знает его тело. Знает, как Макс себя ведет, когда близок к оргазму, поэтому в нужный момент – сжимает основание члена крепче, болезненно, будто снова отбрасывая на несколько шагов от удовольствия.
Терпеть невыносимо.
Но вытерпеть – хочется.
Бывают такие парадоксы.
Она, связала его, так, что он не может к ней прикоснуться – и она встает перед ним на колени.
Его богиня.
Богиня с шаловливым языком.
От такой страстной пляски языка и члена кажется – можно потерять сознание. В ушах шумит все сильнее, и все меньше воздуха попадает в легкие.
Макс готов стонать, Макс готов рычать, лишь бы… Лишь бы раздвинуть эти любимые ноги, которые целовал бы от кончиков пальцев и до бедра. А потом засадить наконец в её узкую, тесную, сладкую вагину.
Снова облом. Снова Солнечная замечает по хриплому ритму дыхания, что Макс близок к разрядке, снова отстраняется, замедляется.
Это её наказание? Терзать его и не давать дойти до оргазма? Маленькая жестокая девчонка.
Которая потом устанет кончать, сорвет голос в воплях – обязательно, и нет, ни в коем случае не сможет сама встать с кровати. Месть будет страшна и ужасна. Макс же все-равно до этой паразитки доберется, интересно, она надеется на что-нибудь еще?
– Санни…
Почти мольба.
– Сжалиться? – шепчет Солнечная, сладко улыбаясь нежными губками.
– Да. Прошу. Мастер.
Макс знал правила игры. Видит, как удовлетворенно блестят глаза Санни, захлебывается от желания целовать эти смеющиеся губы.
– Ложись, – Аленка качнула ладонью в сторону кровати.
Нет, милосердие ей неведомо. Она снова сжимает пальцами член, касается напряженных яичек, заставляет и без того напряженный мир звенеть натянутой струной, а Макса – захлебываться воздухом. Безжалостная богиня. Откусить бы ей эти несносные пальцы. Искусать бы всю, до воплей, до мольб о жалости. И вытрахать – до последнего звука, до сорванного горла, то третьего сквирта, так чтобы все, что она могла – только уснуть, и больше ничего.
Третий облом.
Остро, и слегка больно, Макс не выдерживает, утыкается носом в плечо Санни, изо всех сил пытаясь сдержаться.
– Чего хочешь, а Макс? – шепчет эта неуемная зараза на ухо, выкрутив на максимум всю эротичность интонаций. – Хочешь, чтобы села на тебя? Хочешь, чтобы трахалась об тебя медленно, долго, не торопясь? Скажи – чего ты хочешь, я все исполню.
Конечно, сейчас он этого хочет.
Но есть одно но, сейчас такая удачная ситуация, что лучше всего попросить кое-что иное.
– Хочу… – выдавить это предложение на самом деле сложно, для этого в мыслях должны быть слова, а там одни только гормоны и нечленораздельный рык, – хочу чтоб ты вышла за меня, моя богиня.
С минуту Солнечная молчит, так, будто Макс своим упорством испортил такой момент. Ну а что она хотела, сама подставилась. Обещала все исполнить? Выполняй.
– Хочешь? – Наконец искусительным тоном мурлычет эта страстная кошка. – Заплатишь за это? Мою цену?
– Все что хочешь…
– Я хочу твой язык. Твой несносный длинный язык, Ольховский. Трахнешь меня им. Заставишь кончить. И я согласна, понял?
– О, да… – Макс улыбнулся.
Куда понятней?
Девушка может оседлать мужчину разными способами. Может оседлать и лицо.
Самое неудобное – поза, связанные руки под спиной, но тем сложней задача. Да и плевать на дискомфорт, он временный и не важный.
Под комбинацией, как и ожидалось, трусов не нашлось. Только лобок, гладкий, заманчивый, долгожданный.
Макс целует свою нахалку куда дотягивается. В бедро, над кружевным крем чулка, скользит губами выше… Наконец прижимается носом к теплому девичьему треугольнику.
Ох, Солнечная, зря ты это затеяла.
Ты же понимаешь, что ты проиграешь, да?
