Джеймс Клавелл
Гайдзин
– Я не знаю, господин. Может быть, и так. На кораблях у них много таких, господин, хотя они это скрывают.
– Зачем?
– Не знаю, господин. Их трудно понять. Они не говорят о совокуплении так открыто, как мы, не обсуждают, какая поза лучше или кто им нравится больше, мальчик или женщина. В отношении же того, что он говорит как женщина: на их языке мужчины и женщины говорят одинаково, то есть используют одни и те же слова, господин, не как японцы. Те немногие матросы, которые умели сказать несколько слов на нашем языке, – я встречал таких, это были люди, побывавшие в Нагасаки, – все они говорили так же, как этот длинноносый, потому что единственными японцами, с кем они общались здесь, были шлюхи, они учили наши слова у шлюх. Они не подозревают, что наши женщины говорят не так, как мы, мужчины, господин, и используют другие слова, отличные от наших, как и пристало цивилизованным людям.
Ёси скрыл внезапно охватившее его волнение. «Наши продажные женщины – их единственная реальная связь с нашим миром, – подумал он. – И своя шлюха, разумеется, есть у каждого из них. Поэтому в качестве одного из способов управлять ими, даже нападать на них, мы можем использовать тех, с кем они делят ложе, женщин или мальчиков».
– Я не отдам приказа своему флоту открыть огонь по Эдо без официального письменного приказа Адмиралтейства или министерства иностранных дел, – сказал адмирал. Лицо его раскраснелось. – Мои инструкции требуют быть осмотрительным, так же как и ваши. Это не карательная экспедиция.
– Ради бога, произошло убийство, и мы обязаны отреагировать. Конечно же, это карательная экспедиция!
Сэр Уильям был зол не в меньшей степени. Только что пробили восемь склянок, полночь, они сидели за круглым столом в адмиральской каюте на флагмане. Кроме них, за столом присутствовал лишь генерал Томас Огилви. Каюта была просторная, с низким потолком и тяжелыми балками, через кормовые окна были видны штаговые огни других кораблей.
– Повторяю, по моему мнению, их можно сломить только силой.
– Клянусь Богом, заручитесь приказом, и я сломлю их! – Адмирал вновь наполнил свой бокал портвейном из почти пустого хрустального графина. – Томас?
– Благодарю. – Генерал протянул ему свой бокал.
Стараясь сдержаться, сэр Уильям произнес:
– Лорд Рассел уже отдал нам распоряжение вытребовать у бакуфу двадцать пять тысяч фунтов репараций за убийства, совершенные в миссии в прошлом году, когда погибли сержант и капрал, – он будет еще более возмущен этим новым инцидентом. Я знаю его, вы – нет, – добавил он, преувеличив немного для вящего эффекта. – Его одобрение я получу не раньше чем через три месяца. В этот раз мы должны получить полное удовлетворение, иначе убийства будут продолжаться. Без вашей поддержки я не могу маневрировать на переговорах.
– Я вас поддерживаю полностью, исключая лишь войну, клянусь Господом! Обстрел их столицы автоматически вовлекает нас в войну с ними. Сейчас мы не готовы к этому. Томас? Вы согласны со мной?
– Окружить деревню вроде Ходогайи, – осторожно произнес генерал, – уничтожить несколько сотен дикарей и заковать мелкого туземного царька в цепи – это совсем не то, что занять и удерживать этот огромный город и блокировать замок.
– Как же тогда быть с вашим заявлением, что «невозможно вообразить себе операцию, которую силы под моим командованием не в состоянии осуществить в кратчайшие сроки»? – заметил сэр Уильям, испепеляя его взглядом.
Генерал побагровел:
– То, что говорится при всех, как вам хорошо известно, имеет мало общего с практикой, как вам хорошо известно! Эдо – задача иного масштаба.
– Совершенно верно. – Адмирал осушил свой бокал.
– Тогда что вы предлагаете? – Молчание сгущалось. Ножка бокала сэра Уильяма вдруг хрустнула у него в пальцах, заставив всех вздрогнуть от неожиданности. – Черт! – воскликнул он. Это, однако, отвлекло его и до некоторой степени остудило его гнев. Небрежным жестом он взял салфетку и промокнул вино. – Я здесь посланник. Если я сочту необходимым отдать такой приказ, а вы откажетесь подчиниться, на что, разумеется, имеете право, я, как вы сами понимаете, подам прошение о вашей немедленной замене на этом посту.
Шея адмирала стала лиловой.
– Я уже представил все факты в Адмиралтейство. Но, пожалуйста, не поймите меня превратно: я более чем всегда готов искать отмщения за убийство Джона Кентербери и нападение на остальных. Если речь пойдет об Эдо, мне необходим только письменный приказ, как я уже говорил. Какая разница, сейчас или через три месяца, спешить нам некуда, эти дикари заплатят все, что с них причитается, этим городом или сотней других.
– Да, заплатят обязательно, клянусь Богом. – Сэр Уильям поднялся.
– Прежде чем вы уйдете, у меня есть для вас еще кое-какая важная информация: я не могу обещать, что флот так долго простоит на якоре. Мои корабли беззащитны, морское дно здесь мелкое, это чревато большими неприятностями, погода обещает испортиться, в Иокогаме мы в большей безопасности.
– Как долго вы еще сможете здесь находиться?
– День… не знаю, я не управляю погодой, которая в этом месяце очень изменчива, как вы, вероятно, и сами знаете.
– Да, я это знаю. Ну что же, позвольте мне откланяться. Прошу вас обоих прибыть к десяти часам на завтрашнюю встречу. Будьте добры, произведите салют на рассвете при поднятии флага. Томас, пожалуйста, переправьте на берег две сотни драгун и оцепите район вокруг пристани.
– Могу я поинтересоваться, зачем вам понадобились еще двести человек? – тут же спросил генерал. – Я уже высадил на берег целую роту.
– Возможно, я решу взять заложников. Спокойной ночи. – Он тихо прикрыл за собой дверь.
Двое оставшихся за столом долго смотрели на нее, не отрывая взгляда.
– Он это серьезно?
– Не знаю, Томас. Но с нашим достопочтенным порывистым Уильямом, черт бы его побрал, Айлсбери, никогда ничего не знаешь наперед!
Глава 11
Четверг, 18 сентября
Гостиница Сорока Семи Ронинов стояла в грязном проулке недалеко от замка Эдо. От немощеной дороги ее отделяла высокая, неприглядная с виду ограда, которая почти целиком скрывала ее от глаз прохожих. С улицы гостиница казалась бедной и ничем не примечательной. Внутреннее же ее убранство отличалось роскошью и богатством, а ограда была прочной. Заботливо ухоженные сады окружали широко раскинувшееся одноэтажное здание гостиницы, а также ее многочисленные, отдельно стоящие домики с одной-единственной комнатой, поднятые невысоко над землей на низких столбах и предназначенные для особых гостей и уединения. Постоянными клиентами гостиницы были богатые купцы, но она также служила тайным приютом для некоторых из сиси.
Сейчас, перед самым рассветом, в гостинице было тихо: все клиенты, куртизанки, мама-сан, прислужницы и слуги мирно спали. Кроме сиси. Они бесшумно вооружались.
Ори сидел на веранде одного из маленьких домиков, спустив кимоно до пояса. С огромным трудом он менял повязку на простреленном плече. Рана воспалилась и теперь была огненно-красной, горела и на любое прикосновение отвечала пронзительной болью. Вся рука пульсировала, и он понимал, что ему срочно необходим врач. Однако, невзирая на это, он сказал Хираге, что приводить врача в гостиницу или самому идти к нему было опасно.
– Меня могут выследить. Мы не можем так рисковать, Эдо – главное убежище всех Торанага, и тут слишком много шпионов.
– Я согласен. Возвращайся в Канагаву.
– Когда закончим дело здесь.
Его палец соскользнул и царапнул нагноившуюся рану, боль пронзила его до самых внутренностей. Пока можно не спешить, доктор еще успеет разрезать ее и выпустить яд, думал он, лишь наполовину веря в это. Карма. И если после вскрытия рана все равно будет продолжать нагнаиваться, это тоже карма. Он был так поглощен своим занятием, что не слышал, как через ограду в сад проскользнул ниндзя и подкрался к нему сзади.
Его сердце подпрыгнуло от страха, когда рука в черном зажала ему рот, чтобы он не мог крикнуть.
– Это я, – сердито прошептал Хирага, потом отпустил его. – Я мог бы убить тебя двадцать раз.
– Да. – Ори с трудом изобразил на лице улыбку и показал рукой. В кустах прятался другой самурай, стрела лежала на его поднятом луке. – Но охрану несет он, а не я.
– Хорошо. – Хирага приветствовал охранника и, смягчившись, стянул с головы маску. – Остальные внутри и готовы, Ори?
– Да.
– А как твоя рука?
– Прекрасно.
Ори судорожно хватил ртом воздух и лицо его исказилось от боли, когда рука Хираги, как черная змея, метнулась вперед и сжала его плечо. На глазах выступили слезы, но он не проронил ни звука.
– Ты будешь нам помехой. Тебе нельзя идти с нами сегодня. Ты возвращаешься в Канагаву.
Хирага поднялся на веранду и вошел внутрь. Вне себя от отчаяния, Ори последовал за ним. Одиннадцать сиси сидели на тонком татами, все были вооружены. Девять соотечественников Хираги из Тёсю. Два новичка из земли Мори, они убежали и вымолили у Хираги разрешение присоединиться к ним.
– Я не смог подобраться к храму или к миссии ближе чем на двести шагов, – устало сообщил им Хирага. – Поэтому мы не сможем сжечь ее и убить князя Ёси вместе с остальными бакуфу, когда они прибудут. Это невозможно. Мы должны устроить на него засаду где-то в другом месте.
– Извините меня, Хирага-сан, но вы уверены, что это был князь Ёси? – спросил один из людей Мори.
– Да, я уверен.
– Я по-прежнему не могу поверить, что он рискнул выйти из замка с небольшой охраной только для того, чтобы встретиться с какими-то вонючими гайдзинами, даже переодевшись. Он слишком умен и, без сомнения, знает, что является главной мишенью для сиси, не считая сёгуна, большей даже, чем предатель Андзё.
– Он вовсе не так хитер, я узнал его, однажды я оказался рядом с ним в Киото, поэтому я знаю его в лицо, – ответил Хирага, в глубине души не доверяя ни одному из самураев Мори. – Какая бы ни была тому причина, он мог рискнуть посетить миссию без охраны один раз, но не два. Я уверен, именно поэтому самураи бакуфу там сейчас кишмя кишат. Но завтра он снова выйдет из замка. Для нас это возможность, которую мы не можем упустить. Где бы мы могли устроить засаду? Знает кто-нибудь?
– Это зависит от количества самураев, которые будут сопровождать кортеж, – сказал опять один из Мори. – Если встреча вообще состоится, как того хотят гайдзины.
– Если? Ты думаешь, князь Ёси стал бы прибегать к уловке?
– Я бы прибег, будь я на его месте. Не зря ему дали прозвище Лисица.
– И как бы ты поступил?
Человек поскреб ногтями подбородок:
– Придумал бы какую-нибудь отговорку, перенес встречу.
Хирага нахмурился:
– Но если он все же отправится в миссию, как и вчера, в каком месте пути он был бы наиболее уязвим?
– При выходе из паланкина. На переднем дворе гайдзинов.
– Туда нам не пробраться, даже если мы предпримем отчаянный бросок, заранее обрекая себя на смерть.
Молчание стало еще более глубоким. Потом Ори тихо сказал:
– Чем ближе к воротам замка, тем спокойнее будут чувствовать себя его военачальники, следовательно, тем меньше телохранителей будет находиться в непосредственной близи от него и тем ниже будет их бдительность, на пути из замка… или при возвращении в него.
Хирага удовлетворенно кивнул и улыбнулся ему, потом сделал знак одному из своих соотечественников.
– Когда все проснутся, скажи маме-сан, пусть приведет Ори врача, тайно и без промедления.
– Мы ведь уже решили, что это рискованно, – тут же возразил Ори.
– Все, что имеет ценность, следует оберегать. Ваша идея безупречна.
Ори благодарно поклонился:
– Тогда мне лучше самому к нему пойти, neh?
С первыми лучами солнца Филип Тайрер быстрым шагом спустился к причалу с двумя шотландцами, сержантом и рядовым, за спиной.
– Господь милосердный, Филип, двух человек охраны больше чем достаточно, – сказал ему сэр Уильям минуту назад. – Если джапо затевают недоброе, всего нашего гарнизона не хватит, чтобы защитить вас. Мое послание должно быть доставлено адмиралу Кеттереру, и посланник – вы. До свидания!
Как и сэру Уильяму, ему пришлось пройти сквозь сотни хранящих молчание самураев, которые собрались у миссии перед самым рассветом. Никто не угрожал ему и, казалось, даже не замечал его присутствия, удостаивая его самое большее коротким взглядом. Теперь впереди лежало море. Он ускорил шаг.
– Стой, кто идет, а то снесу голову, к чертям собачьим! – произнес голос из белесой мглы, и он встал как вкопанный, неловко взмахнув руками.
– Разрази меня гром! – ответил Тайрер, чувствуя, как от страха колотится сердце. – Кто еще, черт подери, это может быть, по-вашему, если не я?! У меня срочное послание к адмиралу и генералу.
– Виноват, сэр.
Тайрер быстро спрыгнул в катер, и матросы налегли на весла, держа курс на флагман. Он был готов плакать от радости, что выбрался из ловушки, в которую превратилась миссия, и всю дорогу подгонял гребцов, а потом взлетел по трапу, прыгая через две ступеньки.
– Привет, Филип! – Марлоу был вахтенным офицером на главной палубе. – Что там, дьявол меня задери, стряслось?
– Хеллоу, Джон, где адмирал? У меня к нему срочная депеша от сэра Уильяма. Наша миссия окружена целыми тысячами этих ублюдков.
– Господи! – Марлоу торопливо повел его вниз по трапу и к корме. – Как же, черт побери, тебе удалось выбраться?
– Просто спустился пешком. Они пропустили меня через свои ряды, не проронив ни словечка. Представляешь, ни один из них даже рта не раскрыл, просто расступились и дали мне пройти. Не боюсь признаться, что я чуть не рехнулся от страха, – они там повсюду, кроме территории самой миссии и причала.
Морской пехотинец, стоявший в карауле перед дверью каюты, отдал честь:
– Доброе утро, сэр.
– Срочная депеша адмиралу.
В тот же миг знакомый голос прорезал дверь каюты, как стальной клинок занавеску:
– Так давайте же ее сюда, Марлоу, ради бога! Депеша от кого?
Марлоу вздохнул и открыл дверь:
– От сэра Уильяма, сэр.
– Какого черта этот идиот натворил на… – Адмирал Кеттерер замолчал, заметив Тайрера. – О, вы его помощник, не так ли?
– Ученик-переводчик, сэр, Филип Тайрер. – Он протянул ему письмо. – Э-э, сэр Уильям шлет вам свое почтение, сэр.
Адмирал вскрыл пакет. Кеттерер был в длинной фланелевой ночной рубашке и мятом ночном колпаке, на носу сидели очки в тонкой оправе, которыми он пользовался при чтении. Поджав губы, он прочитал следующее:
Я почитаю за лучшее отменить Ваше присутствие на сегодняшней встрече, так же как и присутствие генерала и всех министров. Мы полностью окружены сотнями, если не тысячами до зубов вооруженных самураев. До этих пор они не предприняли никаких враждебных действий и не препятствовали никому покидать миссию, пока. Разумеется, японцы в полном праве располагать свои войска везде, где им заблагорассудится, – возможно, все это просто спектакль, имеющий целью вывести нас из равновесия.
Из соображений безопасности, однако, я встречусь с бакуфу один – если они появятся, как мы того потребовали. (Если это случится, я подниму на мачте голубой вымпел и приложу все силы, чтобы известить Вас о том, какой оборот принимают события.) Если бакуфу не появятся, я буду ждать еще день или два, потом, возможно, мне придется отдать приказ о позорном отступлении. Тем временем, если Вы увидите, что флаг над миссией спущен, это будет означать, что она взята штурмом. В таком случае Вы можете предпринимать любые действия, какие сочтете нужными. Остаюсь, сэр, Вашим покорнейшим слугой…
Адмирал внимательно перечитал письмо, потом, приняв решение, распорядился:
– Мистер Марлоу, попросите капитана и генерала немедленно зайти ко мне. Передайте на все корабли следующий приказ: «Безотлагательно занять места по боевому расписанию. Всем капитанам прибыть на флагман в полдень». Далее, просигнальте всем посланникам просьбу не отказать в любезности появиться здесь, у меня, как можно скорее. Мистер Тайрер, позавтракайте чем-нибудь на скорую руку и будьте готовы отправиться назад с ответом через несколько минут.
– Но, сэр, вам не кажется, что…
Адмирал уже ревел во всю глотку на закрытую дверь:
– Джонсон!
Его денщик тут же появился на пороге.
– Цирюльник уже направляется к вам, сэр, ваш мундир заново отутюжен, завтрак готов, подадут сразу же, как только вы сядете за стол, овсянка горячая!
Взгляд Кеттерера упал на Марлоу и Тайрера.
– Какого дьявола вы еще ждете?
В Иокогаме катер Струанов – единственное во всей Японии судно такого размера с гребным винтом и паровой машиной, – качнувшись, уперся бортом в причал. Свежий порывистый ветер поднял небольшую волну на море, сереющем под низко нависшими облаками. Джейми Макфей проворно поднялся по ступеням и быстро зашагал вдоль причала к двухэтажному зданию компании, которое горделиво возвышалось над остальными домами на Хай-стрит. Едва минуло восемь часов, но он уже успел побывать на почтовом пакетботе, появлявшемся здесь два раза в месяц, – корабль пришел на рассвете, – где забрал почту, депеши и свежие газеты, которые его слуга-китаец теперь выгружал из катера в тележку. Два конверта Макфей нес зажатыми в руке: один был вскрыт, другой запечатан.
– Доброе утро, Джейми. – Габриэль Неттлсмит выступил ему наперерез, отделившись от группы сонных торговцев, ожидавших, когда подойдут их катера и баркасы. Неттлсмит, низкий, круглый, неопрятный человечек, распространявший вокруг себя запах чернил, нестираной одежды и сигар, которые он курил постоянно, являлся редактором и издателем «Иокогама гардиан», единственной газеты Поселения, одной из многих газет в Азии, принадлежавших дому Струанов, тайно или открыто. – Ну что там?
– Много всего… будь так добр, зайди ко мне, позавтракаем вместе. Извини, сейчас должен бежать.
Даже в отсутствие флота гавань имела оживленный вид: катера сновали между полусотней торговых судов, другие облепили пакетбот, третьи спешили к нему или уже возвращались. Джейми прибыл на берег первым, для него это было делом принципа, а также давало известные преимущества в бизнесе, ибо цены на основные продукты, которых всегда не хватало, могли колебаться просто бешено, в зависимости от последних известий. Прямой путь от Гонконга до Иокогамы на паровом пакетботе занимал девять дней, с заходом в Шанхай – около одиннадцати, и это при хорошей погоде. Почта из дома, то есть из Англии, шла восемь-двенадцать недель, если позволяла погода и пираты, и дни ее прибытия всегда были днями общего оживления – для кого-то радостными, для кого-то ужасными, для кого-то чем-то средним между тем и другим, но, несмотря ни на что, всегда желанными, всегда долгожданными, всегда с жаром поминавшимися в молитвах.
Норберт Грейфорт, глава японского отделения компании «Брок и сыновья», главного соперника компании Струана, все еще находился в сотне ярдов от берега. Он удобно расположился в середине баркаса, наблюдая за Макфеем в подзорную трубу; гребцы изо всех сил налегали на весла. Макфей знал, что на него смотрят, но сегодня это его не беспокоило. «Этот сукин сын и так скоро все узнает, если уже не узнал», – подумал он, испытывая страх, обычно ему несвойственный. Страх за Малкольма Струана, за компанию, за себя самого, за будущее и за свою ай-дзин – возлюбленную, которая столь же терпеливо, как и он, ждала встречи с ним в их крошечном домике в Ёсиваре за оградой, по ту сторону канала.
Он ускорил шаг. Трое или четверо пьяных лежали в канаве на Хай-стрит, похожие на старые мешки с углем, другие валялись тут и там по всему берегу. Он перешагнул через одного, избежал встречи с буйной компанией подвыпивших матросов с торгового корабля, ковылявших на нетвердых ногах к своим лодкам, взбежал по ступеням в просторный холл фактории Струанов, поднялся по лестнице на площадку второго этажа и прошел по коридору, который вел к анфиладе комнат, тянувшейся на всю длину товарного склада внизу и разбитой на несколько покоев.
Он осторожно открыл одну из дверей и заглянул внутрь.
– Привет, Джейми, – произнес Малкольм Струан с постели.
– О, привет, Малкольм, доброе утро. Я не был уверен, что ты проснулся.
Он вошел, закрыв за собой дверь, отметил про себя, что дверь в соседнюю комнату была приоткрыта, и подошел к огромной кровати из тика под балдахином на четырех столбах, которая, как и вся остальная мебель, прибыла сюда с Гонконга или из Англии. Малкольм Струан полулежал, опираясь на подушки, с бледным вытянутым лицом – вчерашний переезд морем из Канагавы отнял у него еще больше драгоценных сил, хотя доктор Бебкотт дал ему лауданум и они постарались, чтобы его как можно меньше трясло и качало по дороге.
– Как ты себя чувствуешь сегодня?
Струан лишь посмотрел на него в ответ, его голубые глаза словно выцвели и глубоко запали в потемневших глазницах.
– Новости с Гонконга неважные, да? – Слова были сказаны в упор, и их прямота лишила Макфея возможности как-то смягчить ответ.
– Да, извини. Ты услышал сигнальный выстрел?
Всякий раз, когда на горизонте появлялся пакетбот, начальник гавани давал выстрел из пушки, чтобы оповестить об этом Поселение, – обычай, который соблюдался по всему миру, везде, где только имелись Поселения.
– Да, – ответил Струан. – Прежде чем ты расскажешь мне о плохих новостях, закрой дверь в ее комнату и дай мне горшок.
Макфей подчинился. С другой стороны двери находилась гостиная, а за ней – спальня, лучшая комната во всем здании, которую обычно оставляли исключительно для тайпана, отца Малкольма. Вчера, по настоянию Малкольма и с ее счастливого согласия, там разместили Анжелику. Тотчас же эта новость разнеслась по всему Поселению, питая слухи и сообщения о том, что их Анжелика стала новой Леди с Лампой. Повсюду заключались пари на тот счет, ухаживала ли она за Струаном только как сестра милосердия, и не было ни одного мужчины, который не хотел бы поменяться с ним местами.
Макфей вздохнул, вспоминая: несколько пьяных оплеух, пара разбитых бутылок, потом обоих драчунов вышвырнули на улицу, но не прошло и часа, как они вползли обратно и были встречены приветственным смехом и шутками. Вчера ночью, перед тем как самому лечь спать, он осторожно заглянул сюда: Малкольм спал, она клевала носом в кресле у его кровати. Он разбудил ее, мягко коснувшись плеча:
– Будет лучше, если вы пойдете ляжете, мисс Анжелика. Он теперь не проснется до утра.
– Да, спасибо, Джейми.
Макфей смотрел, как она в полудреме сладко потянулась всем телом, словно молодая довольная кошечка. Ее волосы рассыпались по обнаженным плечам, талия платья была поднята высоко, и оно падало свободными складками, которые так нравились императрице Жозефине полвека тому назад и которые парижские модельеры опять пытались ввести в моду. Все ее существо пульсировало, напоенное столь притягательной для мужчин жизненной силой. Его собственные апартаменты располагались дальше по коридору. Он долго не мог уснуть в ту ночь.
Струан весь покрылся потом. Усилие, которое ему требовалось сделать, чтобы оправиться, было огромным. И ничтожным был результат этих адских мучений: никакого кала и лишь чуть-чуть мочи с кровью.
– Теперь, Джейми, что там за скверные новости?
– Ну, видишь ли…
– Ради бога, да говори же!
– Твой отец скончался девять дней назад, в тот самый день, когда пакетбот вышел из Гонконга прямо к нам, не через Шанхай. Похороны должны были состояться тремя днями позже. Твоя мать просит меня устроить твое возвращение, немедленно. Пакетбот отсюда с известием о твоем… о том, как тебе не повезло, прибудет в Гонконг не раньше чем через четыре-пять дней. Мне очень жаль, – неловко добавил он.
Струан услышал только первое предложение. Новость не была неожиданной, и все же она резанула его так же яростно, как удар меча в бок. Он испытал огромную радость и глубокую печаль, эти чувства перемешались, его охватило возбуждение при мысли о том, что после стольких лет ожидания он по-настоящему сможет управлять компанией – не к этому ли его готовили всю его жизнь? – компанией, которая годами истекала кровью, которую годами спасала от развала его мать, мягко убеждая, уговаривая, направляя, поддерживая отца в трудные времена. А трудные времена никогда не проходили, главным образом потому, что отец пил – это было единственное, что помогало ему выносить дикие головные боли и приступы лихорадки Счастливой Долины, малярии, гнилого воздуха, таинственной смертельной болезни, которая была бичом первых поселенцев в Гонконге, но с которой теперь иногда удавалось справиться с помощью настоя из какой-то коры, который назывался хинин.
«Не могу вспомнить ни одного года, когда на отца по крайней мере дважды не нападала бы трясучка, приковывавшая его к постели на месяц, а то и больше; он терял сознание и бредил целыми днями кряду. Даже вливания бесценного настоя хинной корки, которую дед привез из Перу, не излечивали его полностью, хотя и не давали лихорадке убить его, возвращая к жизни, как и почти всех остальных, кто ею болел. Однако этот настой не помог бедной крошке Мэри, четыре годика ей тогда было, мне – семь, и с тех пор я постоянно помню о смерти, о ее значении и непреложной окончательности».
Он тяжело вздохнул. «Хвала Создателю, ничто не коснулось моей матери – ни болезни, ни лихорадка, ни возраст, ни удары судьбы. Она все еще молода – ей нет и тридцати восьми, – все так же стройна после семи детей, несгибаемая опора для всех нас, способная вынести любую бурю, любую катастрофу, даже яростную, незатухающую ненависть и вражду между ней и ее родным отцом Тайлером Броком, будь он проклят!.. Даже трагедию прошлого года, когда любимцы семьи, близнецы Роб и Данросс, утонули в море у Шек-О, где стоит наш летний дом. И вот теперь бедный отец. Столько смертей.
Тайпан. Теперь я тайпан Благородного Дома».
– Что? Ты что-то сказал, Джейми?
– Я просто сказал, что мне очень жаль, тайпан, и… и вот письмо от твоей матери.
Струан, с трудом подняв руку, принял конверт:
– Какой способ вернуться в Гонконг для меня самый быстрый?
– «Морское облако», но клипер будет здесь не раньше чем через две-три недели. Те торговые суда, что стоят в заливе сейчас, медлительны, и ни одно из них не пойдет в Гонконг раньше чем через неделю. Пакетбот был бы быстрее всего. Мы могли бы устроить так, что он без задержки отправится в обратный путь, но он заходит в Шанхай.
После вчерашнего переезда мысль об одиннадцатидневном путешествии по морю, скорее всего бурному – возможно, они даже попадут в тайфун, – ужаснула Малкольма. Но и в этом случае он сказал:
– Поговори с капитаном. Убеди его идти прямо в Гонконг. Что еще пришло с почтой?
– Я не все просмотрел, но вот здесь… – Сильно встревоженный внезапной бледностью Струана, Макфей протянул ему номер «Гонконг обзервер». – Боюсь, ничего, кроме новых неприятностей: Гражданская война в Америке набирает силу, идет с переменным успехом, десятки тысяч погибших – сражения у Шайло, Фер-Оукс, в дюжине других мест, еще одно сражение у Булл-Рана, в котором армия северян потерпела жестокое поражение. С изобретением замковых ружей, пулеметов и пушек с нарезным стволом война навсегда стала другой. Цены на хлопок взлетели до небес, флот северян по-прежнему блокирует все порты Юга. Очередная паника на фондовых биржах Лондона и Парижа, вызванная слухами о том, что прусские войска вот-вот вторгнутся во Францию. С тех пор как в декабре умер принц-консорт, королева Виктория еще не появлялась на людях – говорят, она тоскует так, что может умереть. Мексика: мы вывели оттуда свои войска теперь, когда стало ясно, что этот психопат Наполеон Третий решительно настроен сделать ее французским владением. Голод и бунты по всей Европе. – Макфей нерешительно помолчал. – Могу я принести тебе что-нибудь?
– Новый желудок. – Струан бросил взгляд на конверт, который сжимал в руке. – Джейми, оставь мне газету, просмотри почту, потом возвращайся, и мы решим, что нужно сделать здесь до того, как я уеду…
Раздался легкий шорох, и они оглянулись на дверь в соседнюю комнату, которая оказалась наполовину открытой. На пороге стояла Анжелика. Поверх ночной рубашки был наброшен элегантный пеньюар.
– Привет, chéri, – тут же произнесла она. – Мне показалось, я услышала голоса. Как ты себя сегодня чувствуешь? Доброе утро, Джейми. Малкольм, ты выглядишь гораздо лучше. Тебе нужно что-нибудь? Скажи, я принесу.
– Нет, спасибо. Входи. Присаживайся, ты выглядишь восхитительно. Тебе хорошо спалось?
– Не слишком, но это не важно, – ответила она, хотя спала превосходно. Благоухая духами, она с милой улыбкой коснулась его и села рядом. – Позавтракаем вместе?
Макфей заставил себя оторвать от нее взгляд и сосредоточиться на делах.
– Я вернусь, когда со всеми договорюсь и все устрою. Джорджа Бебкотта я предупрежу.
Когда дверь закрылась за ним, Анжелика провела ладонью по нахмуренному лбу Струана, и он поймал ее руку, с любовью глядя на нее. Конверт соскользнул на пол. Она подняла его. Слегка сдвинула брови.
– Почему ты такой печальный?
– Отец умер.
Его печаль вызвала слезы у нее на глазах. Ей всегда было очень легко расплакаться, слезы появлялись почти что по желанию, и она с раннего детства знала, какое действие они оказывают на других, особенно на ее тетю и дядю. Все, что ей для этого нужно было сделать, – это вспомнить, как ее мама умерла, подарив жизнь ее брату.
– Но, Анжелика, – всегда говорила ей тетя страдающим голосом, – бедный крошка Жерар твой единственный брат, другого настоящего брата у тебя уже никогда не будет, даже если этот твой никчемный отец женится во второй раз.
– Я ненавижу его.
– Он не виноват в этом, бедный мальчик, его роды были ужасными.
– Мне все равно, он убил маман, убил ее!
– Не плачь, Анжелика…
И вот сейчас Струан повторял те же самые слова – слезы пришли легко, потому что ей действительно было жаль его. «Бедный Малкольм, надо же, потерять отца – его отец был милым человеком, милым со мной. Бедный Малкольм, он старается быть мужественным. Ладно, скоро ты поправишься, и сейчас быть рядом уже гораздо легче: запах пропал, то есть почти пропал». Неожиданно в ее сознании возник призрак ее собственного отца: «Не забывай, что этот Малкольм скоро унаследует все: корабли, власть и…» – «Я не стану думать об этом. Или… или о той, другой, вещи».
Она вытерла слезы:
– Ну вот, а теперь расскажи мне все.
– Рассказывать особенно нечего. Отец умер. Похороны прошли много дней назад, и я должен немедленно возвращаться в Гонконг.
– Конечно-конечно, но не раньше, чем ты достаточно окрепнешь для этого. – Она наклонилась вперед и легко коснулась его щеки губами. – Что ты будешь делать, когда мы туда приедем?
После секундной паузы он твердо сказал:
– Я наследник. Я тайпан.
– Тайпан Благородного Дома? – Она постаралась, чтобы ее удивление выглядело искренним, потом деликатно добавила: – Малкольм, дорогой, все это так ужасно, я говорю о твоем отце, но… но, по-своему, это ведь не было неожиданностью, нет? Папа рассказывал мне, что он уже долгое время был болен.
