Джесси К. Сутанто
Лисий шифр
3. Тео
Знаете, какой звук самый прекрасный в мире? Нет, не пение сирен и не звуки божественной арфы. Без дураков, самолучший звук в мире – это последний школьный звонок, который поёт: «СВОБО-О-О-ОДА!»
Я схватил рюкзак и влился в поток школьников, покидающих классы. Летние каникулы! ГромКон, я иду! Я почти бегом летел к своему шкафчику. Сообщество фанатов ТандерКона небольшое, ведь большинству подавай киртовые игры, но мы упёртые, и мне не терпелось поскорее встретиться в реале со своими единомышленниками. Мой костюм для ТандерКона лежит в школьном шкафчике, потому что единственное время и место, где я мог спокойно над ним поработать, – в школе в обеденный перерыв, что, разумеется, невероятно кринжово. Но я несколько месяцев горбатился, и вот. Получилось. Круто. Я сам пришил каждое перо и каждый листик и использовал полудоли рун, чтобы поймать солнечные лучи и вплести их в листья. Не хочу хвастаться, но я уже чувствовал себя победителем конкурса костюмов.
Я встал перед шкафчиком и прошептал свой пароль. Защёлка со щелчком открылась, но не успел я открыть дверцу, как она снова захлопнулась. Странно. Я шепнул команду открытия – сочетание заклинания «Отопрись, замок» Мильтона Тумблера и моего личного пароля, «Битва героев». Вы ведь понимаете, как напрягает необходимость потратить руны, пускай процент доли, чтобы открыть свой шкафчик?
И снова замок щёлкнул, и снова дверца захлопнулась, прежде чем я успел её открыть. Я резко обернулся и увидел Скиннера Банниона и его подпевал, Джордана Говарда и Бриттани Ослон. Они стояли у меня за спиной и хихикали. Прекрасно.
– Что, Тео, опять забыл пароль? – окликнула меня Бриттани медовым от притворного сожаления голосом.
– Призови свою… как вы там зовёте свою ману? – посоветовал Джордан.
– Кажется, они называют её ки? – сказала Бриттани.
Несмотря ни на что, часть меня хотела крикнуть, что правильно говорить «ци», а не «ки»!
– Каким китайским заклинаниям вас учат? – поинтересовался Джордан. – О, колдани-ка тарелку курицы гунбао[13]?
Что меня бесит больше всего – помимо их самих, – это то, что они знают, что я не имею ни малейшего представления, как читать древнекитайские заклинания. Я такой же американец, как эти придурки, я на 100 % завишу от рун, а значит, ограничиваюсь американскими заклинаниями. Теперь, после изобретения кирта, уже никто и не пытается овладеть ци. Джейми учится, но Джейми чудак, он всегда был зациклен на старине.
– Парни, всё о’кей! Тео не надо ничего делать. Я призову свою внутреннюю ки! – сказал Скиннер. Он встал в раскоряку и взмахнул руками, сжимая воображаемый меч. Он взмахнул одной рукой, и из задницы у него пёрнуло зелёное облако, тяга которого донесла его аж до конца коридора.
Джордан и Бриттани сложились пополам от смеха, а Скиннер тем же манером вернулся к нам, кирт тёк из его медальона, мерцая вокруг его задницы зелёными сполохами.
Что бесит сильнее – выходка Скиннера или то, как он разбазаривает руны? Хотя какая разница. У Скиннера до хрена этих рун. Он и своих прихлебателей держит тем, что заполняет им медальоны. Я быстро прикинул по себе.
Медальон вмещает пятьдесят рунных долей, а значит, у Скиннера с приятелями хватит энергии, чтобы магически захлопнуть мой шкафчик примерно, э, пятьдесят миллионов раз. Может, Джейми прав; может, мне стоит научиться использовать свой ци – тогда я смог бы надрать им задницы, не прибегая к помощи кирт-медальона. Впрочем, нет, не смог бы, насильственная магия запрещена. Ну, может, смог бы напустить на них чесотку. Или усиленное смердение. Хотя у них и без посторонней помощи прекрасно получалось.
– Что, слабаки, вам больше заняться нечем? – поинтересовался я, стараясь говорить спокойным голосом, хотя внутри у меня будто жужжал и копошился целый рой. Вот если бы здесь был Джейми. Я не знаю, что бы он сделал, но Скиннеру и компании сразу бы стало ясно, какие они тупые уроды.
– Ой-ой-ой, осторожно, как бы он не причинил серьёзного ущерба! – сказал Скиннер.
Голос директора загудел вокруг нас:
– Дети, вы опять безобразничаете?
Мы все разом застыли. С мистером Голдом шутки плохи. Ходили слухи, что однажды он на целый год наложил на одного семиклассника заклинание Библи О’Тука «Тишина в библиотеке». Весь год бедолага разговаривал только шёпотом. Как ни странно, его родители не стали жаловаться.
На лице у Скиннера мигом проступило почтительное внимание, он оглянулся, ожидая увидеть мистера Голда.
– Почему вы не расходитесь? Хотите остаться после уроков? – снова загудел голос.
– Э… нет, – промямлил Скиннер. – Желаем вам хорошо отдохнуть летом, сэр! – Он кивнул своим прихвостням, и троица спешно удалилась. В дверях они замешкались, чтобы активировать чары невесомости на обуви. «Пока, Тео!» – и они со свистом взмыли в воздух, гикая и хихикая.
Я нерешительно оглянулся.
– Давай убирайся отсюда, мальчик! – приказал голос. Какое бы заклятье он ни использовал, оно работало. Я был так напуган, что поспешил унести ноги.
Я сгрёб всё своё барахло из шкафчика и выскочил на солнечный свет. Ученики проносились мимо меня в летающей обуви или на великах. Несколько ребят летели на винтажных мётлах. Как средство перемещения, мётлы были не особо популярны (извините, трусы врезаются в промежность), но всегда находились твердолобые, продолжавшие на них рассекать.
Я успел вскочить в автобус и улыбнулся, когда он с грохотом отпрыгнул с территории школы. Автобус дёрнулся вперёд и взмыл в воздух, и мне пришлось упереться в переднее сиденье.
Подо мной Сан-Франциско раскинулся безумнейшим лоскутным одеялом – тесная мешанина домов, выкрашенных в пастельные тона. Я любил свой город. Мне нравилось то, что за четверть часа можно было пройти четыре разных квартала, одни чумовые и креативные, другие древние и чинные, как согнутые годами старики. Мне даже нравилось, как временами туман накрывает весь Сан-Фран таким толстым одеялом, что видно лишь самые верхушки опор моста Золотые Ворота.
Единственное, что мне не нравилось в Сан-Франциско, – так это мой дом.
У меня внутри всё сжалось, когда автобус помчал вприскочку сквозь туннель. И я, как и всегда, скривился, потому что на другом конце были ворота в Чайна-таун.
Меня угнетало то, что я был американским мальчиком китайского происхождения, живущим в Чайнатауне. В нашем классе учились и другие дети с китайскими корнями, но никому из них не приходилось вдобавок к обычной школе посещать и китайские занятия, и ни один не приносил в школьную столовую курицу гунбао в пластиковом контейнере, так что Скиннер и компания относились к ним как к нормальным людям.
Автобус со скрипом остановился. Я пешком поплёлся домой, уворачиваясь от летучих обезьян и всяких прочих замызганных духов-компаньонов.
Маленький колокольчик над парадной дверью звякнул, когда я её толкнул, и най-най, не отрываясь от своей китайской мелодрамы, сказала: Didi huí jiāle. «Маленький брат дома». Компаньон най-най, трёхногая ворона, дремала у неё на коленях.
– Привет, най-най, – я чмокнул её в морщинистую щёку.
– Привет, диди[14]! – крикнул с кухни баба. Он улыбнулся и махнул в знак приветствия ножом цай дао[15]. Меня всякий раз передёргивает, когда я вижу, как баба готовит еду вручную вместо того, чтобы использовать руны. Вот ещё одна причина, почему я не могу привести домой никого из школьных друзей. Меня попросту перестанут уважать, если узнают, что моя семья так бедна, что не может тратить руны на готовку. Не то чтобы я пользовался особым уважением. Или имел друзей в школе. – Как прошёл последний день в школе?
– Нормально. – Вовсе нет. Но папе не обязательно знать, какой я неудачник в школе. Я кинул рюкзак на кресло и проскакал на кухню.
– Aiya, xiăozéi! Не трогай! – закричал баба, но я уже сунул в рот кусок жареного цыплёнка. Мои родные были совершенно не способны общаться на нормальном уровне звука.
Я услышал мамины шаги: она спускалась из наших комнат на втором этаже.
– Ах, диди, nĭ huí jiāle, ты уже дома. – Она примолкла, когда её острый взгляд остановился на чём-то рядом со мной. Не успел я и глазом моргнуть, как она подошла и схватила меня за ухо двумя пальцами.
– А-а-а-а! Ты чего? – закричал я.
– Это что? – Мама выхватила что-то из моего рюкзака. Что-то оливково-зелёное.
О нет!
– Так, ничего, – залепетал я, – просто новая куртка, которую я делаю… – Мама так выкрутила мне ухо, что я взвыл: – А-а-а-а, о’кей, о’кей!
Она отпустила меня, и я осторожно потёр ухо, не спуская с неё глаз.
– Ну?
– Это… это просто…
– Не заставляй меня использовать заклинание «Не ври», – мама ткнула пальцем мне в лицо.
– Оно называется «Развязанный язык» Белзада! – Ну почему, даже прожив столько лет в Америке, мама не научилась говорить по-английски, как все нормальные люди?
– Не знаю я никакого «Развязанного языка»! В Китае мы называем его просто «Не ври». Кому какое дело, какой белозадый его придумал! В Китае так не принято. Любое заклинание, созданное плетельщиком чар, принадлежит народу, и нечего твердить, ишь, это заклинание придумал какой-то мистер Белозад!
– Не Белозад, а Белзад… ладно, забудь, – я вздохнул. Её не переспоришь. – Это мой костюм для ГромКона.
– ГромКон shì shénme? Что это? – спросила най-най. Она так и не оторвалась от телевизора.
Мне хотелось провалиться под землю. Рассказать родным о том, во что я играю, не поворачивался язык. Ведь только в игре я мог себе позволить быть кем-то другим, не самим собой. В игровом мире никого не волновало, что я китайский мальчишка, живущий в Чайна-тауне. В «Битве героев» я был обычным американским пацаном, который говорит на чистом английском и не ест ничего, кроме гамбургеров и пиццы.
– Так, заклинание «Не ври» уже на подходе, – сказала мама и нацелила палец мне в лицо. Мама тоже редкостно прижимиста на руны, но только если дело не касается меня. Тут она не пожалеет всего кирта мира, лишь бы осложнить мне жизнь. Из её медальона потекли зелёные ленты, завились по руке и собрались на кончике пальца.
– Это просто маленький игровой конвент для тех, кто любит игры старого образца, – выпалил я. Мой голос дрогнул, когда я понял, что маму это ничуть не впечатлило. – Там есть денежные призы. – Вот поэтому я планировал, что мама и баба узнают о ГромКоне не раньше, чем я доберусь до Сан-Диего. И лучше не спрашивайте меня, как я собирался удрать из дому так, чтобы они не заметили.
– Почему ты тратишь на это своё время? Это же лето! Надо гулять, а не сидеть в четырёх стенах, играя в эти… – мама показала пальцами кавычки – этому она научилась у меня с Джейми, – компьютерные игры!
– Мам, я же просил тебя не показывать кавычки. Ты делаешь это неправильно.
– Цыц, не перебивай! – рявкнула она. – Ты уже приготовился к церемонии Связывания? Ты уже выучил все слова? Мне надо тебе напомнить, как это опасно? Ты переврёшь один звук и вызовешь яогуая[16], который проглотит тебя и не подавится!
– Да, да, я знаю. Я тренируюсь. – И что она вечно напоминает про эту церемонию Связывания? Ни у мамы, ни у бабы не было духов-компаньонов: их семьям это было не по карману, когда они были маленькими. Вызов духа-компаньона – дорогое удовольствие: мало того, что надо нанять вызывателя, надо заплатить ему за поимку духа в мире духов. Большинство семей экономят, передавая компаньонов по наследству: так придётся заплатить только за возврат компаньона, а не за вызов совершенно нового духа. Мои родители могли наскрести только на это, и мне придётся унаследовать уставшую золотую рыбку покойного дедушки, только и способную, что выполнять мелкие пожелания, если её как следует накормить сверчками. Ни о каком прикольном новом компаньоне для меня не могло быть и речи.
Джейми, напротив, целых два года подрабатывал, лишь бы накопить на нового компаньона. Мы думали, что он выберет небольшого и недорогого водяного дракона, способного к целительству. Самый подходящий компаньон для будущего врача, присматривающегося к подготовительным курсам. А он взял и выбрал Кай. И не спрашивайте меня, как кому-то в голову могло прийти выбрать лису-оборотня. Они балансируют на грани между духом и демоном и обычно сваливаются на голову неискушённым простофилям.
Золотая рыбка не то чтобы плохо, но скажу по секрету: я бы с удовольствием вообще обошёлся без компаньона! Духи-компаньоны не являются частью нормальной американской культуры. Очень мне надо давать Скиннеру с приятелями новый повод для издёвок над «инь-янской штучкой».
– Ты посмотри на него, какая неблагодарность, – воззвала мама к най-най. – Знал бы ты, диди, что я в твоём возрасте…
Слова «я в твоём возрасте» – это как выключатель. Стоило мне их услышать, и у меня автоматически вырубало мозги. Как послушать маму, в моём возрасте она была: 1) чемпионкой Китая по шахматам; 2) китайской звездой Кетцельпада; 3) китайской гордостью бадминтона; 4) юной скрипачкой с мировым именем. Ах да! Ещё она каждый вечер готовила ужин из пяти блюд на всю семью. Как-то я спросил баба, правда ли хоть что-то из этого. Он улыбнулся и ответил: «В Кетцельпаде мама непобедима». Но это вовсе не обязательно означало, что мама непревзойдённый игрок, просто баба очень плохо играет.
А мама завела другую любимую песню, новый куплет в балладе «почему ты не такой, как Джейми?».
– Посмотри на гэгэ, – говорила она, – он всё свободное время тратит на эту… эту его программу.
«Эта его программа» означало культурно-просветительскую программу, организованную «Риплингом», самой крупной американской кирт-корпорацией. Уже несколько месяцев Джейми каждый божий день гонял в Маунтин-Вью на практику.
– Он так много выучил о традиционной китайской волшбе, – говорила мама.
Скукотень! Зачем тратить время на изучение древней азиатской волшбы, когда есть современное западное волшебство? Даже мама и баба не используют традиционную китайскую волшбу. За годы они позабыли, как обуздывать ци, и не меньше прочих зависят от кирта и американского волшебства. Впрочем, мне хватало здравого смысла не говорить об этом маме.
По счастью, мамину лекцию прервал звон колокольчика на распахнувшейся двери.
– Простите, ресторан закрыт, – крикнула мама. – Мы откроемся через час…
Она осеклась, и тут я поднял глаза. В дверях стояли двое полицейских, в их взгляде ясно читалось, что они предпочли бы провалиться сквозь землю, но не стоять тут, и у меня внутри всё створожилось.
– Миссис Тан? – заговорил один из них.
– Да? – не помню даже, чтобы мамин голос звучал так тихо и жалобно.
– Мэм, я офицер Фернандес, а это офицер Чэнь. Мы можем войти?
Мама молча кивнула.
Баба вышел из кухни, когда копы прошли внутрь, и они представились ему и попросили разрешения присесть. От сочувствия на лицах копов створоженная мутота у меня в животе сделалась мучительной болью.
Офицер Фернандес заговорил:
– Мне очень жаль. У меня очень плохие новости, – он посмотрел на маму и бабу. – Ваш сын Джейми попал в автомобильную аварию…
Мама инстинктивно взяла меня за руку.
И тут я понял, что уже ничего не будет у нас хорошо. Больше никогда ничего не будет хорошо.
4. Кай
Я плыла по бесконечной реке в мире духов, следя за игрой лазурного небосвода, переливавшегося нежно-голубым и ярко-пурпурным. Чертенята и прочие мелкие яогуаи[17] мельтешили вокруг в сотнях обличий, скакали в кронах белоснежных магнолий и дрались за плоды.
Не так давно я была бы среди них самой громогласной и отчаянной, но сейчас мне хотелось лишь лежать неподвижно, позволяя реке нести меня вдаль, к забвению, чтобы всё моё существо перестало тосковать по Джейми, моему хозяину, человеку, с которым я была связана узами.
Пятнадцать дней, семь часов и двадцать три минуты прошли с момента его смерти, и рана была ещё очень свежей. Стоило только закрыть глаза, и я слышала его голос, чуяла его запах и снова чувствовала эту ужасную терзающую боль, когда погибало его тело и наши узы рвались. Джейми больше не привязывал меня к миру людей, и меня утянуло в разлом, кричащую, царапающуюся, силящуюся удержаться рядом с ним, хотя мою душу грозило разорвать на части. Нет, я не стремилась остаться в человеческом мире. Но я хотела… ах, я сама не знала, чего хотела, может, в последний раз свернуться у его ног. Ткнуться влажным носом ему в щёку, так, как я делала каждое утро. Проснись, Джейми! Пожалуйста!
Ко мне приблизился мелкий яогуай в обличье водяного жука, и я следила за ним краем глаза. Он не почуял меня – яогуаи не отличаются умом, не то что ваша покорная слуга. Мгновенным броском я схватила его и затолкала попискивающее и подёргивающееся создание в рот. Я захрямкала безо всякого удовольствия. Даже его алый вкус не мог заполнить зиявшую в душе пустоту.
Небо по-прежнему играло и вспыхивало бесчисленными мольбами и призывами из мира людей в мир духов, которому я принадлежала.
– Шэнь[18], пожалуйста, пусть в моём классе завтра все провалят контрольную по алгебре!
– О великий шэнь из мира духов, пожалуйста, нашли на моего врага несварение желудка!
– Шэнь, пусть родители купят мне самый большой «мерс»! Чёрный, пожалуйста! Из-за того, что они купили мне серебристо-серый, я выгляжу полным придурком в школе.
Я опустила голову под воду, чтобы не слышать этого. Под водой было тихо и безмятежно, только иногда шэнь или яогуай случайно задевал меня, проплывая мимо. Я уткнулась во что-то твёрдое – наверное, камень – да так и осталась, распластавшись обессиленным телом и позволив воде течь себе мимо.
– Хм, – сказал кто-то.
Я приоткрыла один глаз. Камень оказался громадной лягушкой-быком. Это был Чао, ярый шэнь, взъевшийся на меня уже сто лет как, с тех пор как я обманом подбила его украсть жемчуг у Нюйвы[19]. Богиня тогда отвесила ему такого пинка, что на его обширной заднице до сих пор был виден отпечаток её шёлковой сандалии.
А я умудрилась попасть как раз между его толстых губ. Мне следовало обратиться в бегство, но я была так подавлена, что у меня не было сил бороться даже за собственную жизнь. Я закрыла глаза и запрокинула голову:
– Давай. Только быстро.
Поскольку смерть в пасти лягушки-быка наступать не спешила, я открыла глаза:
– Слушай, в чём заминка, жабья морда?
Чао вытащил меня за шкирку из воды и принялся с неудовольствием разглядывать, что особенно оскорбительно, учитывая, что это у него все губы были в бородавках.
– Экая ты ворчливая хули-цзин![20]
Я не могла собраться с духом, даже чтобы разозлиться.
– Слушай, ты будешь меня есть или нет? У меня сегодня очень плотное расписание. – Да, весь день оплакивать Джейми и проклинать свою неспособность его спасти. Может, будь я более могущественной шэнь – скажем, драконом или соколом, – он бы позволил мне пойти с ним, и я бы смогла его спасти.
Чао сощурил глаза:
– Ты не воспротивишься и дашь себя съесть? С чего бы это?
Шэнь в обличье стрекозы сел на плечо Чао и затрещал:
– Кай убивается по прежнему хозяину. Она оплакивает его – ты не заметил? Наша Кай особенная лисица! Хотя другие из её племени коварные создания, с дьявольским упорством старающиеся обхитрить людей, Кай испытывает к ним слабость. Разве не диво дивное?
Я попыталась прихлопнуть стрекозу, но она с хохотом улетела и застрекотала у меня над головой, пока Чао разглядывал меня, наклонив голову.
– Право слово, стрекоза права! – его жирные губы сложились в медленную ухмылку. – Кто бы мог подумать, что хули-цзин способна на такую преданность по отношению к человеку! Увы, твоя аура сочится горем и гневом. У меня сделается от тебя расстройство желудка.
Я придумывала остроумный ответ, когда голос с небес привлёк моё внимание. Он затмил прочие, ярко сияя над морем обыденных мелочных молитв и призывов.
– Мне так его не хватает. Мне ничего этого не нужно. Мне ничего не нужно. Мне нужен ОН.
Джейми промелькнул передо мной так ярко, что я ощутила, как он коснулся моего уха. Все мускулы моего тела закаменели. Я вскарабкалась на морду Чао, мои лапы заскребли по его губам.
– Эй! – вскричал Чао.
– Заткнись! – Я уселась ему на темечко, мои усы трепетали, я не могла противиться этому голосу. Кто бы это ни говорил, мы с ним хотели – нет, нуждались – в одном. Наше горе было одинаковым на вкус. Я должна пробиться к нему.
– Знаешь, Кай, – сказал Чао, – я долгие годы терпеливо сносил твои шэньские штучки. Все вокруг мне твердили, что надо было давным-давно тебя съесть, но нет, я возражал: она не в силах изменить свою природу, глупая маленькая хули-цзин. – Его голос звучал глухо, потому что моя задняя лапа опиралась на его нижнюю губу, но последние слова не вызывали сомнений: – Пожалуй, пришло время преподать тебе последний урок.
Я спрыгнула в воду в тот миг, когда челюсти лягушки-быка сомкнулись. Рыбы и водяные жуки порскнули во все стороны, когда он зашлёпал следом, растянув рот в ухмылке, явившей два ряда острых, как иглы, зубов[21]. Я плыла изо всех сил, но собачьим брассом – или скорее уж лисьим, – и мне было не сравниться с перепончатыми лапами лягушки-быка. Но я не могла погибнуть теперь – после того как услышала этот голос.
Я зажмурилась, сосредоточилась на своём ци и перекинулась в усатую синицу. Я упорхнула в кипучее небо, страх и неожиданно пронизавшее меня отчаянное желание жить придали невероятную скорость маленьким крылышкам. Внизу, в реке, злобно взревела лягушка-бык и перекинулась в сокола. Он выметнулся за мной, стремительный, как молния. Он оставил себе свои острые зубы. Упиханные в клюв, они должны были выглядеть абсурдно, однако, честно говоря, смотрелись прямо-таки пугающе.
Я пронеслась мимо всевозможных шэней и чуть не врезалась в переливчатую золотую рыбку, нырявшую в облаках. Она искала разрыв в мембране нашего мира, который должен был открыться в ответ на призывание. Я заметила разрыв, сквозь который мерцал и плясал свет с иной стороны, и отчаянно ринулась туда. Золотая рыбка сердито замахала мне плавником – но тут рыбьи глаза выпучились в ужасе, когда на неё налетел Чао. Острый-преострый клюв захлопнулся, и от золотой рыбки остался ошмёток прозрачного плавника, медленно опустившийся на землю.
Сокол ускорился, выставив когти. Я увернулась в последний миг и проскочила в разрыв, преследуя эхо того голоса. Позади меня соколиный крик прорезал воздух.
Я льнула к этому голосу каждой клеточкой, каждым атомом, пока моя сущность неслась сквозь пространство и время. Это было не призывание. Или, точнее, оно предназначалось не мне. Я рвала препоны, хранящие человеческий мир от нас, обитателей мира духов. У меня дребезжали зубы, скрипели кости и трещала шкура. Меня раздирало на части. Я открыла рот и…
БАМ!
