Когда Грэйсон спустился по трапу самолета, его уже ждали восемь голосовых сообщений, семь из них от Ксандра. В седьмом его младший брат напевал в стиле оперы что-то про братскую заботу и чизстейк.
И еще одно сообщение, доставленное всего минуту назад, от Забровски:
«Я немного покопал. Девчонка под стражей, но пока еще ничего не оформлено: ни документов о задержании, ни обвинений. Если хотите знать мое мнение, кто-то уже держит руку на пульсе. Дайте знать, что мне делать дальше».
Грэйсон удалил сообщение. «Если они на самом деле ее не арестовали, у них нет законного права держать ее под стражей». И это, несомненно, упростит ситуацию.
На долгосрочной парковке его ждала машина, ключ лежал под ковриком – в соответствии с распоряжениями, которые он сделал в Лондоне, пока ехал в аэропорт. Грэйсон не унаследовал миллионы Хоторнов, но это имя еще что-то да значило, и к тому же у него были денежные средства – те, из которых он оплачивал услуги Забровски.
Именно благодаря частному детективу Грэйсон знал, что Джулиет почему-то предпочитает называться Джиджи, что она на семь минут младше своей сестры-близняшки и что ее сестра, Саванна, гораздо реже оказывалась в ситуациях, требующих вмешательства.
Его вмешательства.
Грэйсон завел «феррари‑488-спайдер», оставленную его контактным лицом. Если уж на то пошло, такая машина скорее в стиле Джеймсона, но иногда обстоятельства требуют эффектного появления. Выстраивая стратегию, Грэйсон отвлекся от долгих раздумий о том, что Джулиет и Саванна Грэйсон даже не догадывались о его существовании, как и о том, что их общий отец мертв.
Шеффилд Грэйсон совершил ошибку, напав на Эйвери, и для него все закончилось очень плохо. Весь остальной мир считал, что богатый бизнесмен из Финикса просто исчез. По самой популярной теории, он уехал в какую-то тропическую офшорную страну с очень молоденькой девушкой. С тех пор Грэйсон приглядывал за Джулиет и Саванной.
«Туда и обратно», – напомнил он сам себе. Он приехал в Финикс не для того, чтобы налаживать связи или рассказывать близняшкам, кто он такой. Нужно разобраться со сложившейся ситуацией, и Грэйсон собирался это сделать.
Входя в полицейское управление Финикса, он позволил себе думать только об одном: «Никогда не подвергай сомнению собственный авторитет, и никто другой тоже не будет».
– Вы видели «феррари» у входа? – ворвался в здание молоденький патрульный. – Охре…
Он умолк и уставился на Грэйсона, который умел произвести впечатление.
Грэйсон же оставался совершенно невозмутимым.
– Вы держите под стражей Джулиет Грэйсон.
Это был не вопрос, но его манера держаться требовала ответить.
– Джиджи? – К ним подошел офицер и изогнул шею, словно пытался увидеть «феррари» Грэйсона через стены. – Да, она у нас.
– Вы наверняка захотите исправить эту ошибку. – Есть разница между тем, когда ты сам говоришь людям, что хочешь, и тем, когда ты ясно даешь им понять, что для них самое лучшее будет дать тебе все, что нужно. Явные угрозы – это для тех, кому необходимо утвердиться в своей власти. Никогда не утверждай то, в чем и так уверен, Грэйсон.
– А ты, черт подери, кто такой?
Грэйсону не надо было поворачиваться, чтобы понять, что говоривший гораздо старше тех двоих офицеров и выше по званию. Возможно, сержант или лейтенант. Это и тот интерес, который вызвало у него имя Джулиет Грэйсон, сказало Грэйсону все, что ему необходимо знать: именно этот человек и причина почему документы все еще не готовы.
– Вы действительно хотите знать? – ответил Грэйсон. Ему хорошо известна сила, которой порой обладает определенное выражение лица: без тени агрессии и все же предостерегающее.
Лейтенант – теперь Грэйсон видел его значок – смерил Грэйсона взглядом: покрой его очень дорогого костюма, его абсолютное спокойствие. Было видно, что мужчина раздумывает, не послал ли Грэйсона тот же самый человек, что просил его об услуге.
– Если хотите, я могу позвонить нашему общему другу. – Грэйсон, как и все Хоторны, отлично умел блефовать. Он достал из кармана телефон. – Или вы попросите одного из этих офицеров проводить меня к девушке.
Джулиет Грэйсон держали в комнате для допросов. Она сидела по-турецки на столе, руки лежали на коленях ладонями вверх. Волосы ее, шоколадного оттенка и волнистые – в отличие от светлых прямых волос Грэйсона, были длиной до подбородка и в легком беспорядке, в нарушение всех законов гравитации жизнерадостно торчали в разные стороны.
Девушка смотрела на пустой стаканчик из-под кофе, ее глаза – чуть ярче и синее, чем у него, – не мигали.
– Телекинез по-прежнему не получается? – спросил коп, который привел Грэйсона.
Задержанная улыбнулась.
– Может, мне нужно больше кофе?
– Нет, точно больше никакого кофе, – ответил коп.
Девушка – плоть и кровь Грэйсона, хотя она ничего об этом не знала, а он не собирался ей ничего говорить – соскочила со стола, ее кудряшки подпрыгнули.
– «Матильда» Роальда Даля, – объяснила она Грэйсону. – Детская книжка про брошенную девочку-гения, у которой появилась способность передвигать предметы при помощи взгляда. Первым делом она опрокидывает стакан с водой. Я прочла ее в семь лет, и это разрушило мою жизнь.
Грэйсон вдруг понял, что едва сдерживает улыбку. Наверное, потому, что девушка так сияла, словно это ее обычное состояние. Не поворачиваясь к полицейскому, он произнес:
– Оставьте нас.
Чтобы заставить людей сделать то, что вы хотите, нужно быть абсолютно уверенным в том, что они это сделают, в этом вся хитрость.
– Ух ты! – воскликнул лучик света в человеческом обличье, когда коп ушел. – Это было круто! «Оставьте нас», – повторила она глубоким серьезным голосом. – Кстати, я Джиджи и готова поспорить, что тебе никогда не приходилось взламывать банковские хранилища. Ты просто смотришь на двери – и бум! – они открываются!
«Взламывать банковские хранилища»? Грэйсон знал, в каком месте ее задержала полиция, но конкретные детали ему неизвестны.
– Изгиб бровей впечатляет, – весело продолжила Джиджи. – Ну а так ты умеешь?
Ее голубые глаза округлились, нижняя губа задрожала. Затем она ухмыльнулась и указала большим пальцем в сторону стола, на пустой стаканчик из-под кофе, который она пыталась опрокинуть, окруженный пятью другими. – Раскуси их и плачь. Я делаю такое лицо, а они просто приносят мне кофе! И шоколад, но я не люблю шоколад. – Словно из ниоткуда девушка достала шоколадный батончик и протянула ему. – «Твикс»?
Грэйсона так и подмывало сказать ей, что это не игра – ее задержала полиция. Все очень серьезно. Но он подавил инстинкты защитника и произнес:
– Ты не спросила, кто я такой.
– Ну я сказала: «Я Джиджи», – ответила она, обаятельно улыбаясь, – это ты мне не представился, приятель. – Девушка понизила голос: – Тебя прислал мистер Троубридж? Давно пора. Я позвонила ему прошлой ночью, как только они привели меня сюда.
Троубридж. Грэйсон запомнил это имя и решил, что разумнее всего покинуть участок прямо сейчас, до того как кто-нибудь поймет, что его никто сюда не посылал.
– Пойдем.
Джиджи чуть ли не скакала от радости, увидев «спайдер».
– Знаешь, я буду полностью с тобой откровенна. Меня нельзя назвать лучшим в мире водителем, но синий – это мой цвет, и…
– Нет, – отрезал Грэйсон. Пока он подходил к водительской двери, Джиджи с комфортом устроилась на пассажирском сиденье. Он хотел предупредить ее, чтобы она не садилась в машину к незнакомцу, но остановился. «Туда и обратно». Он приехал, чтобы отвезти ее домой, позаботиться, чтобы не было проблем с юридической стороны – и все.
– Ты ведь не работаешь на мистера Троубриджа, верно? – спросила Джиджи когда они тронулись.
– У мистера Троубриджа есть имя? – поинтересовался Грэйсон.
– Кент, – охотно ответила Джиджи, – он друг семьи и наш адвокат. Адвокат-друг. Я использовала свое право на звонок, чтобы связаться с ним, а не с мамой, потому что моя мама не адвокат и к тому же есть маленький шанс, что она все еще думает, будто вчерашнюю ночь и сегодняшний день я провела у подруги, где не совершала никаких преступлений, а веселилась на полную катушку.
Джиджи говорила все больше, все быстрее. Грэйсон уже начал думать, что ей не стоило давать столько кофеина.
– Если тебя не прислал мистер Троубридж… – Джиджи притихла. – Это был мой папа?
Грэйсона с детства учили подавлять эмоции. Контроль – вот что всегда должно быть самым главным. Он старался думать только о том, что происходило в настоящий момент и не вспоминать Шеффилда Грэйсона.
– Так и было, да? – Джиджи пришла к этому выводу так же легко и быстро, как балерина передвигается по сцене. – Ты можешь проследить, чтобы папа узнал, что я на самом деле не вламывалась в банк? Я просто бродила там, пытаясь попасть туда, где хранятся сверхзащищенные депозитные ячейки. Я не хотела ничего плохого!
– Бродила? – скептический тон Грэйсона говорил сам за себя.
Семнадцатилетняя девушка рядом с ним широко заулыбалась.
– Я же не виновата, что у меня такая подозрительная походка! – Она помолчала. – Нет, серьезно, ты недавно говорил с моим папой?
Твой папа мертв.
– Нет.
– Но ты его знаешь? – Джиджи не дождалась ответа. – Ты на него работаешь, да? Тайно? Над чем-то, что может объяснить его исчезновение?
Грэйсон тяжело сглотнул.
– Я ничем не могу тебе помочь.
Весь энтузиазм, который Джиджи излучала до этого момента, вдруг куда-то испарился.
– Я знаю, что у него должны были быть веские причины, чтобы уехать. Я знаю, что нет никакой другой женщины. Я знаю про ячейку.
Очевидно, Джиджи верила, что он понимал, о чем она говорит, что он действительно работал на ее отца. По-настоящему добрым поступком было бы рассказать ей правду – хотя бы часть, – но он не мог позволить себе быть добрым.
Она сказала, что знает про ячейку.
– Банковскую ячейку. – Грэйсон пришел к очевидному умозаключению, выслушав признания девушки о событиях, повлекших ее арест.
– У меня есть ключ, – призналась Джиджи, – но она оформлена не на него, и я понятия не имею, каким именем он воспользовался. А ты?
У Шеффилда Грэйсона есть банковская ячейка, оформленная на другое имя. Грэйсону потребовалась секунда, чтобы осмыслить эту информацию и возможные последствия.
– Джулиет, твой отец не посылал меня. Я не работаю на него.
– Но ты его знаешь, – тихо сказала Джиджи, – ведь так?
Грэйсону вспомнился разговор, равнодушные фразы. «Мой племянник – единственный, кого я мог бы считать сыном, но он мертв. Мертв по вине семьи Хоторнов».
– Не особо.
Это его единственная встреча с Шеффилдом Грэйсоном.
– Но достаточно, чтобы знать, что он не просто так уехал? – спросила Джиджи с надеждой в голосе. – Он не поступил бы так! – решительно продолжила девушка. Она поморгала, чтобы сдержать слезы, и опустила глаза, ее буйные кудри упали на лицо. – Когда мне было пять, мне удалили миндалины, и папа украсил всю палату воздушными шариками. Их было так много, что медсестры пришли в бешенство. И он всегда сидит на первом ряду на всех играх Саванны – вернее, раньше сидел. Он никогда не изменил бы маме!
Каждая произнесенная ею фраза казалась Грэйсону разрезом на коже. «И все же он изменил твоей матери! Я – результат этого». Но он не мог сказать это Джиджи.
– Все эти слухи о том, что он сбежал на Мальдивы или в Тунис, чтобы беззаботно крутить там шуры-муры… Я им не верю! – ожесточенно воскликнула Джиджи. – Мой отец не просто так уехал. И я собираюсь это доказать.
– При помощи того, что лежит в той банковской ячейке, чем бы оно ни оказалось. – Грэйсон сам понимал, как звучит его голос – спокойно и хладнокровно. Но все его мысли крутились вокруг Эйвери и того, что она потеряет, если всплывет наружу правда о Шеффилде Грэйсоне.
Он остановился перед большим домом, отделанным штукатуркой в тосканском стиле, эффектным и роскошным. Если у Джиджи и возникли вопросы о том, откуда ему известно, где она живет, девушка ничем себя не выдала. Она вытащила тонкую цепочку из-под рубашки цвета морской волны.
На цепочке висел ключ. Ключ от банковской ячейки.
– Я нашла это внутри папиного компьютера. – Джиджи умоляюще посмотрела на Грэйсона. – Я разбираюсь в компьютерах. Знаешь, мне даже кажется, что он хотел, чтобы я нашла этот ключ.
– Тебе нужно немного поспать.
– После шести стаканов тюремного кофе? – Джиджи взбила волосы. – По-моему, я могу летать!
Грэйсон мысленно оценил высоту крыши жилища Грэйсонов.
– Не можешь. – Его серые глаза уставились в ее ярко-синие. Пора было прощаться. – Ты не можешь летать. И перестань вламываться в банки. Так нельзя, Джулиет.
Она закрыла глаза.
– Знаешь, меня так папа называл. И никто больше. Я провозгласила себя Джиджи в два года и силой принудила остальных называть меня только так.
Синие глаза снова открылись. Их взгляд был ясным и решительным.
– Вот такая я.
«Она не собирается прекращать». Грэйсон с минуту посидел, обдумывая эту мысль.
– Может, наконец, скажешь мне свое имя? – спросила Джиджи.
Очевидно, девушка так и не узнала его. Значит, не любительница лазить по сайтам со сплетнями о знаменитостях. Он сказал ей только свое имя.
– Грэйсон.
– Это случайность, что твое имя полностью совпадает с моей фамилией? – Джиджи посмотрела на него. – Не обижайся, «Грэйсон», но, по-моему, тебе не помешает взять парочку уроков по запудриванию мозгов.
Если бы только она знала!
Через двадцать минут Грэйсон остановил «феррари» перед «Хейвуд-Астирия» и оставил гостиничных парковщиков грызться из-за ключей.
– Имя?
Вместо ответа на вопрос портье Грэйсон достал из бумажника черную карточку в золотой оправе и положил ее на стойку.
– Ваше имя, сэр? – не унимался портье, но едва он успел закончить предложение, как к нему подошла женщина с проницательным взглядом и элегантным пучком.
– Я этим займусь, Райан.
Она взяла карточку. Это была не кредитка, а ключ к особо выделенному номеру-люкс в этом или любом другом отеле одной и той же сети в стране. Если номер был занят, его освобождали в кратчайшие сроки, за исключением случаев, когда жилец имел точно такую же карточку, как у Грэйсона.
Что маловероятно.
– Вы остановитесь у нас на неделю? – Вопрос был задан сдержанным, вежливым тоном. И она не спрашивала его имени.
– Только на ночь, – ответил Грэйсон, уже начиная сомневаться в сказанном. После их с Джиджи встречи ему о многом следовало подумать – и мысли эти обещали быть не из приятных.
– Бассейн открыт? – ровным голосом спросил он.
– Разумеется, – ответила женщина.
Грэйсон с невозмутимым видом перехватил ее взгляд.
– Что потребуется, чтобы его закрыть?
Плавание, как и игра на скрипке, владение дуэльным мечом, бой на ножах и фотография, было выбрано Грэйсоном во время ежегодного ритуала на день рождения его дедушки. Однажды он даже участвовал в Олимпийских играх. Сейчас же ему хотелось лишь одного – плавать до тех пор, пока силы не покинут его: быстрее, сильнее, в изнуряющем темпе, на предельных нагрузках.
Он все равно выдержал.
Но его мышцы и легкие горели, и ему было не до Джиджи, не до больничных палат, забитых воздушными шариками, не до отцов, сидящих в первом ряду на играх. Не до банковских ячеек. Не до ключа, который Джиджи носила на шее.
Многие считают силу и слабость противоположностями, но Грэйсон рано понял, что на самом деле противоположность слабости – контроль.
Неизвестно, сколько раз звонил его телефон, прежде чем он услышал его. Вымотанный, Грэйсон подплыл к краю бассейна и проверил сообщения: три новых голосовых и два текстовых сообщения от Ксандра. Первый текст гласил: «Перезвони мне в течение десяти минут, или твоя голосовая почта будет разрываться от йодля».
Второе сообщение было напоминанием: «В йодле я не мастер».
Вернувшись в эксклюзивный люкс, Грэйсон быстро принял обжигающий душ. Обернувшись полотенцем, он приготовился к неизбежному.
– Со мной все в порядке, – сказал он, как только Ксандр ответил на звонок.
– Ты в Финиксе! – радостно отозвался младший брат.
Грэйсон мысленно напомнил себе проверить все свои устройства на программы слежения.
– Ты же знаешь, что мне известно, кто живет в Финиксе? – допытывался Ксандр. – Позволь мне напомнить, что я отличный слушатель. Очень хороший слушатель, который не рассказал ни Джеймсону, ни Эйвери, ни Нэшу о том, где ты. Пока что.
И это «пока что» было угрозой похлеще йодля. Хотя Грэйсон понимал, что ни то, ни другое не заставило бы его заговорить, если бы он того не хотел, пусть даже на подсознательном уровне.
– Когда меня зачали, Шеффилд Грэйсон был женат. – Грэйсон начал с очевидных фактов. – Он переспал со Скай, чтобы позлить нашего деда, которого винил в смерти своего племянника Колина.
– Пожар на острове Хоторнов, – тихо отозвался Ксандр.
Грэйсон кивнул.
– Пожар на острове Хоторнов, – подтвердил он.
У него никогда не было иллюзий по поводу того, что, узнай таинственный отец о его существовании, он стал бы желанным. Но Грэйсон не ожидал, что его будут ненавидеть.
– Через несколько лет после смерти Колина, – спокойным голосом продолжал рассказывать он Ксандру, – у моего отца и его жены родились близнецы. Девочки.
– Так у тебя есть сестры! – радостно сказал Ксандр. Он уже знал о существовании близнецов. Как и обо всем остальном.
– У меня есть обязательства, – поправил его Грэйсон. – Их отец мертв.
В зеркале было видно, как напряглись мышцы над его ключицами.
– Близняшкам ничего не известно о том, каким человеком был их отец на самом деле и что с ним произошло. – Грэйсон тяжело сглотнул. – Они ничего не должны узнать.
– Что ты делаешь в Финиксе, Грэй? – ласково спросил Ксандр.
– Одна из девчонок попала в передрягу. Мне шепнули, что у нее проблемы, и я приехал сюда решить их.
Он практически слышал, как Ксандр переваривал эту информацию.
– И ты?
У Грэйсона ныло все тело.
– Нет.
Джиджи больше не была под стражей. А если учесть, что ему беспрепятственно позволили уйти с ней из участка, Грэйсон сомневался, что ее арест когда-нибудь документально зафиксируют. Но в действительности ситуация еще далека от разрешения.
Грэйсон рассказал Ксандру о том, что ему известно.
– Не знаю, что именно в той банковской ячейке, – закончил он, – но если существует хотя бы малейший шанс, что ее содержимое может связать Шеффилда Грэйсона с бомбой в самолете Эйвери или с ее похищением…
– …тогда Эйвери могут связать с его исчезновением, – договорил за него Ксандр.
– Я не могу позволить Джиджи открыть эту ячейку, – сказал Грэйсон, и это было больше похоже на клятву. Однажды он не сумел защитить Эйвери. И не раз. Он больше не собирался подводить ее.
– Ну что, каков наш план? – спросил Ксандр.
– Здесь нет никаких «мы», Ксан. – Грэйсон отвернулся от зеркала. – Только я.
– Только ты. – Ксандр звучал как-то слишком послушно. – И твои сестры.
«Из общего у нас только кровь» – эта мысль была нарочитой, взвешенной, но не достигла своей цели, потому что Ксандр спросил:
– И какая она? Та, с которой ты встречался?
Грэйсон постарался ответить как можно короче.
– Чем-то напоминает мне тебя.
Может, это объясняло, почему ему так сильно хотелось защитить девушку.
– Тебе придется лгать ей, – в голосе Ксандра явно слышалась тревога, – мешать ей. Завоевать ее доверие, а потом предать.
Грэйсон положил трубку и только потом ответил:
– Знаю.
Не дав себе времени на то, чтобы поддаться чувству вины или передумать, он поднял трубку телефона отеля и позвонил на стойку регистрации.
– Так вышло, – сказал он каменным голосом, – что я останусь в номере как минимум на неделю.
Считалось, что в домик на дереве можно попасть тринадцатью разными способами. Но если человек был готов рискнуть свалиться вниз, их было куда больше. И Грэйсон не удивился, когда выглянул наружу и увидел Джеймсона, опасно болтающегося на ветке. Не удивился он и тогда, когда его младший брат каким-то образом пробрался внутрь через окно.
– Ты опоздал, – сказал Грэйсон. Джеймсон всегда опаздывал, ему было разрешено опаздывать.
– Завтра, когда мы с тобой будем одного возраста, я велю тебе расслабиться. – Чтобы подчеркнуть свое заявление, Джеймсон подпрыгнул, ухватился за одну из балок над головой, раскачался и прыгнул на Грэйсона, который успел отскочить в сторону.
– Завтра я все равно буду старше тебя, – парировал Грэйсон.
Родись Джеймсон на день позже, их разница в возрасте составляла бы ровно год. Но его младший брат появился на свет двадцать второго августа, за день до первого дня рождения Грэйсона.
А это означало, что один день в году они были фактически одного возраста.
– Готов? – тихо спросил Грэйсон. – К своему дню рождения?
«Сначала твой, потом мой».
– Готов, – выпятив подбородок, ответил Джеймсон.
Грэйсон мысленно перевел: «Готов к тому, что мне исполнится восемь. Готов к тому, что меня вызовут в кабинет Старика».
Джеймсон сглотнул.
– Он заставит меня драться с тобой, Грэй.
Грэй не стал спорить. Каждый год, в их дни рождения, дед приветствовал внуков тремя словами: «Вкладывай. Развивай. Создавай». Выдавал им по десять тысяч долларов, чтобы они могли их во что-то вложить. Затем им предстояло выбрать себе способность, чтобы развить ее в течение года, любую, какой им хотелось бы обладать. А еще им давали задание, которое необходимо было выполнить к следующему дню рождения.
За последние три года Грэйсон и Джеймсон выбирали разные формы боевого искусства для развития. «Конечно, Старик заставит Джеймсона драться со мной».
– А на следующий день, – пробормотал Грэйсон, – на мой день рождения, он заставит меня драться с ним.
Это ужасно – посвятить чему-то целый год, а потом проиграть.
– Только не щади меня, ладно? – Лицо Джеймсона приняло решительное выражение.
«Старик сразу же поймет».
– Ладно.
Джеймсон прищурился.
– Обещаешь?
Грэйсон провел большим пальцем вдоль лица, от линии роста волос до подбородка.
– Обещаю.
Такое обещание нельзя забрать назад – оно их, и только их.
Джеймсон выдохнул.
– Какое у тебя твое задание на этот год? Что ты должен создать?
Сердце Грэйсона забилось быстрее. Через два дня ему придется показать, насколько за прошедшие двенадцать месяцев он преуспел в развитии своего таланта, и предъявить дедушке выполненное задание.
– Хайку.
Джеймсон наморщил лоб.
– Что?
– Стихотворение. – Грэйсон опустил глаза. – Хайку – это жанр японской поэзии, где каждый стих состоит из трех строк, семнадцати слогов, которые, в свою очередь, делятся на пять в первой и последней строке и семь в средней.
Это определение въелось в его память.
– Семнадцать слогов? – возмутился Джеймсон. – Ты издеваешься? И все?
– Они должны быть идеальными. – Грэйсон заставил себя встретиться взглядом с братом. – Так сказал Старик. У меня нет права на ошибку. Когда у тебя всего три строки, каждое слово должно быть правильным, стоять на своем месте. – Он тяжело сглотнул. – Стих должен быть красивым. Он должен что-то означать. Должен ранить.
– Ранить? – Джеймсон нахмурился.
Рука Грэйсона опустилась в карман, обхватила медальон.
– Когда слова истинны, когда это правильные слова, когда то, что ты говоришь, имеет значение, когда это красиво, совершенно и искренне – это причиняет боль.
Грэйсон достал из кармана медальон и протянул брату.
Джеймсон внимательно осмотрел его.
– Тебе нужно было выгравировать слова самому?
Грэйсон покачал головой.
– Сначала мне нужно было убедиться, что они идеальны. – Он забрал медальон у Джеймсона. – А что насчет тебя? Какое задание получил ты?
– Карточный домик, – ответил Джеймсон с убийственным выражением лица. – Мне пришлось использовать пятьсот карт. Без клея. Вообще без каких бы то ни было связующих материалов. Только карты.
Джеймсон исчез в окне домика на дереве. Грэйсон слышал, как он перемещался по одной из башен, а потом вернулся с навороченным фотоаппаратом.
– Я должен был делать снимки каждый раз, когда все шло хорошо, и каждый раз, когда у меня не получалось.
Семь лет. Пятьсот карт. Грэйсон готов поспорить, что неудач у Джеймсона случилось много. Он протянул руку за фотоаппаратом, и, к его удивлению, брат отдал его. Грэйсон принялся листать фотографии. Сначала Джеймсон пытался строить высокие башни, потом широкие.
За каждым снимком, на котором появлялось что-то прекрасное, шел снимок пола, усыпанного картами. И так очень много раз. Сотни фотографий.
Грэйсон добрался до последнего снимка. Джеймсон построил замок в виде буквы L, высотой в пять этажей, водрузив его вплотную к стенам одной из своих комнат.
– Когда ты закончил? – спросил Грэйсон, не отрывая глаз от последней фотографии.
– Прошлым вечером, – ответил Джеймсон. – Я сделал прорези в полу.
Никаких связующих веществ. Только карты. Но ведь комнату использовать не запрещено? Грэйсон понимал, что все это весьма сомнительно, – и все же!
– Ты сделал прорези в деревянном полу? – переспросил он в благоговейном ужасе.
Старик обожал дом Хоторнов: каждую половицу, каждый светильник, каждую деталь.
– И в стенах, – добавил Джеймсон без капли раскаяния, скрестив руки на груди. – Ты уже решил, что сделаешь с десятью тысячами долларов этого года?
Вкладывай.
– Да, – ответил Грэйсон брату, – а ты?
Джеймсон кивнул. По правилам игры они не должны обсуждать свой выбор.
– Похоже, остается только решить, какой талант мы выберем для развития в следующем году. Я тут подумал… – Джеймсон принял боевую стойку и рубанул руками по воздуху. – Ножевой бой!
Грэйсон посмотрел на камеру. Он подумал о снимках, которые сделал Джеймсон – удачи и промахи, – и его так и подмывало переместить на них фокус, а еще лучше – поймать в кадре карты в момент их падения.
– Фотография.
– Ни за что! – тут же отозвался Джеймсон. – Я в жизни больше не сделаю ни одного снимка!
Грэйсон так и не опускал камеру.
– Делай что хочешь, Джейми. Никто не говорил, чтобы мы выбирали одно и то же.
– Ну и отлично! – объявил Джеймсон. – Тогда я выбираю альпинизм.
Он снова запрыгнул на подоконник.
– Потому что, в отличие от некоторых в этом домике, я не боюсь упасть!