Дженнифер Хартманн
Пока бьётся сердце
Глава 7
– Дин.
Его имя, слетевшее с моего языка, громким надсадным эхом разносится по тихому помещению, и все же Дин притворяется, что не слышит меня. Он не двигается, не моргает и даже не вздрагивает. Он просто сидит, прислонившись к своей трубе и отодвинувшись от меня как можно дальше.
– Дин, – повторяю я. Ничего.
Я вздыхаю, низко опускаю голову и закрываю глаза. Наверное, прошел час с тех пор, как… ну, с тех пор, как это произошло. Он вернулся в свой темный угол и замкнулся в себе.
Он не сказал мне ни слова. Он даже не взглянул на меня.
– Пожалуйста, можешь поговорить со мной? – снова пробую я. Я не представляю, как проведу остаток дня вдали и изолированно от единственного человека, который понимает мое состояние.
Наконец, Дин поводит плечами с тихим мычанием.
Хоть какой-то признак жизни.
– Я не злюсь, Дин. Тебя заставили это сделать, и я пони…
– Я не могу, Кора. Пожалуйста.
Печаль в его голосе практически убивает меня. Впервые в жизни он выглядит поверженным.
– Не отгораживайся от меня. Самой мне не справиться. – На последнем слове у меня перехватывает дыхание. В груди больно от желания сохранить нашу едва зажегшуюся связь.
Он – все, что у меня есть.
Дин медленно качает головой, опуская взгляд в пол.
– Я даже смотреть на тебя не могу.
Я судорожно втягиваю ртом воздух. В данный момент мне до него не достучаться. Он потерян среди своих собственных демонов, сожалений и сомнений.
Но я действительно не злюсь. Дину приставили пистолет к голове, и наши жизни висели на волоске. Был лишь один выход, и я уговорила его им воспользоваться.
Ну, может быть, немного чувствую опустошение.
Я закрываю глаза и ложусь на спину, заставляя себя дать ему уединение, в котором он нуждается. У нас будет время все обсудить – когда он придет в себя.
У нас только и есть, что время.
Наступает вечер, и наш естественный ночник гаснет.
Прошло уже несколько часов. Часов.
А Дин все еще отказывается со мной разговаривать.
Тишина становится невыносимой, поэтому я решаю ее нарушить, пока мы сидим одни в темноте – по-настоящему одни.
– Я собиралась завести собаку, – шепчу я в темноту. Дина почти не видно с моего места, но я различаю легкое движение, сообщившее мне, что он не спит. – Ты хотел знать, о чем я думала. Я думала о двух собаках, с которыми мне так и не удалось встретиться в прошлое воскресенье. Интересно, в какую из них я бы влюбилась?
Тишина.
Мои слова напряженно повисают в воздухе, одинокие и болезненно игнорируемые. Я подтягиваю колени к груди и кладу между ними подбородок. Шевелю пальцами ног в серых кроссовках Дина, которые мне слишком велики. Но в них тепло и уютно, а именно этого я так отчаянно жажду, особенно сейчас.
Я закрываю глаза и шепчу:
– Спокойной ночи.
В эту ночь Дин так мне и не отвечает. Он не поет.
Я же то проваливаюсь в беспокойный, мучительный сон, то выныриваю из него, скучая по звуку голоса Дина.
Глава 8
Десять лет назад
– Дин, останови машину!
Посреди оживленного заснеженного перекрестка лежит раненая собака. Она брыкается, наполовину переворачивается и съеживается от страха каждый раз, когда мимо проносится машина, забрызгивая ее грязной жижей и оставляя замерзать до смерти.
– Черт бы тебя побрал, Корабелла, ты в своем уме? На улице метель, а мы уже на двадцать минут опаздываем к завтраку.
Мэнди оживляется на пассажирском сиденье и выворачивает шею, чтобы посмотреть на меня из-под своих идеально подведенных бровей.
– В чем дело? Ты забыла свою сумочку? – спрашивает она меня.
Я качаю головой, отстегиваю ремень безопасности и наклоняюсь вперед, указывая пальцем в лобовое стекло.
– Там собака. Она ранена.
– Мы не можем остановиться, сестренка, – настаивает Мэнди, ее взгляд останавливается на животном. – Это слишком опасно. К тому же бабушку, вероятно, удар хватит от беспокойства, почему мы опаздываем.
– Можем позвонить в службу контроля за животными, когда доберемся до ресторана, – предлагает Дин.
Мэнди кивает и поднимает свой смартфон.
– Могу даже прямо сейчас позвонить, если тебе от этого станет легче.
– Ты серьезно? Бедняжку, вероятно, сбила машина. И на нее снова наедут! – возмущаюсь я, в груди клокочет страх. – Останови машину, Дин.
– Здесь негде остановиться…
– Ладно. Выйду здесь. – Я тянусь к дверной ручке, как бунтующая идиотка, опьяненная адреналином и необходимостью спасти животное.
– Господи, подожди. – Дин съезжает на обочину оживленной дороги под скрип дворников на ветровом стекле, торопливо раскидывающих комья снега.
Машина едва успела остановиться, как я рывком распахиваю заднюю дверь, натягиваю шапку на уши и морщусь. От ледяного ветра у меня перехватывает дыхание. Мимо проносится машина, и я отскакиваю назад, задаваясь вопросом, не слишком ли глупая эта идея. Я прокладываю себе путь по шести дюймам мокрого снега и останавливаюсь на краю дороги, оглядываясь по сторонам. Сейчас час пик, так что движение плотное. Море фар выхватывают тяжелые снежинки, и у меня кружится голова. Я решаю рвануть вперед, думая, что, вероятно, окажусь быстрее машин, поднимающихся на холм. Я выбегаю на шоссе, мое сердце бьется где-то в горле, а в висках торопливо стучит разгоряченная кровь. Чуть не поскальзываюсь на льду, но добираюсь до средней полосы целой и невредимой, не обращая внимания на рев клаксонов. Добравшись до безопасного места, я наклоняюсь, чтобы перевести дыхание.
Собака лежит на животе, прижавшись мокрым, дрожащим телом к асфальту.
– Эй, привет. Я здесь, чтобы помочь. Я тебя не обижу. – Я снимаю варежки и засовываю их в карманы пальто. Затем протягиваю пальцы, медленно и ласково, наблюдая, как песочного цвета собака осторожно приближается, чтобы обнюхать меня. – Вот так. Очень скоро ты будешь в безопасности и тепле.
Я подаюсь вперед, пытаясь ухватить собаку за загривок, но вдруг подскакиваю от резкого возгласа.
– Чертова идиотка! Да что, черт подери, с тобой не так?
Я поворачиваю голову и вижу Дина, несущегося ко мне по снегу с разъяренным выражением на лице. Под моим недовольным взглядом он натягивает на голову капюшон.
– Кроме тебя?
– Остроумно, Корабелла, – бурчит он. – Ты собралась себя угробить?
– Тогда, полагаю, у тебя сегодня счастливый день.
– Может, хватит?
Мы оба смотрим на собаку, которая сейчас пытается подняться и убежать, вероятно, напуганная Дином и его грубым поведением.
– Ты ее пугаешь, – ругаю я его. – Я сама разберусь.
Дин фыркает себе под нос, и вырвавшийся из его рта воздух при соприкосновении с холодом Среднего Запада тут же превращается в струйку пара.
– Как ты собиралась затащить ее в машину? Ты и сюда едва добралась, чуть не устроив аварию. А животное весит по меньшей мере пятьдесят фунтов.
Ну…
На самом деле, я об этом даже не думала.
– Отвали от меня. Сама справлюсь. – Я бросаю взгляд через двухполосную дорогу и вижу круглые глаза Мэнди, наблюдающей за нами из машины. – Уверена, моя сестра сходит с ума, когда тебя нет на расстоянии вытянутой руки.
– Она переживет. А вот ты – сомнительно, – парирует Дин, повышая голос, чтобы перекричать вой ветра и шум проезжающих мимо автомобилей.
– Это ты сомнительный, – огрызаюсь я. Но, похоже, это мой самый слабый выпад в его сторону за сегодня. Обвиним во всем холод. Я придвигаюсь поближе к собаке, в которой угадывается помесь золотистого ретривера, и лепечу какую-то ласковую чушь, чтобы попытаться завоевать доверие этой собаки в разгар вьюги посреди дороги в утренний час пик.
– Я ее заберу, – вмешивается Дин, протискиваясь мимо меня и устремляясь к испуганному животному с нулевой грацией и деликатностью.
– Дин!
– Иди-ка сюда, приятель!
Он надвигается на собаку, и та пытается броситься наутек.
Она резко выскакивает на две противоположные полосы и чуть не устраивает аварию из четырех машин.
Во мне вспыхивают паника и гнев, пока я с отвисшей челюстью наблюдаю за действиями Дина.
– Посмотри, что ты натворил! Я же сказала, что сама справлюсь!
– Дьявол, – бормочет он себе под нос. Я собираюсь сказать что-то обидное, но внезапно Дин бросается через дорогу в образовавшуюся прогалину между машинами и бежит за собакой по заснеженному оврагу. Я же остаюсь стоять на разделительной полосе, разрываясь от клокочущих в груди нервов. Мне не видно ни Дина, ни собаки. Машины замедляют ход, чтобы поглазеть на меня – дрожащего, засыпанного снегом подростка, стоящего посреди перекрестка. Я постукиваю ногой по мокрому асфальту, снова надевая варежки, чтобы согреть замерзшие пальцы. Я наблюдаю и жду, от нарастающей тревоги сдавливает грудь.
Наконец, я их вижу. Дин тащится вверх по крутому оврагу, неся на руках пятидесятифунтовое животное. У меня вырывается вздох облегчения, и тело расслабляется – до тех пор, пока Дин не бросается сломя голову через шоссе, не замечая несущуюся прямо на него машину с выключенными фарами.
– Дин! – кричу я, привлекая его внимание как раз вовремя. Машина чуть не сбивает его.
Я наблюдаю, как он закрывает глаза и глубоко вдыхает, вероятно переваривая тот факт, что чуть не погиб. Затем без приключений добирается до разделительной полосы и бросает на меня свой фирменный хмурый взгляд.
Он запыхался, а щеки порозовели от морозного ветра.
– Я тебя искренне ненавижу, Корабелла.
Но я не могу сдержать расплывающуюся на моих губах улыбку.
– Ненавижу тебя еще больше.
Мы благополучно добираемся до машины, и Дин позволяет собаке запрыгнуть ко мне на заднее сиденье. Я устраиваюсь поудобнее, пытаясь согреться, и улыбаюсь до ушей, когда она утыкается носом прямо мне в колени, как будто отныне это ее самое любимое место в мире. Собака протяжно вздыхает и расслабленно кладет морду мне на бедро. Наконец-то в безопасности.
– Я нарекаю тебя Вьюгой, – объявляю я пушистой собаке со спутанной шерстью и вывихнутой лапой. – Маме с папой лучше позволить мне тебя оставить.
Когда Дин заводит машину и выруливает обратно на главную дорогу, я ловлю его взгляд в зеркале заднего вида. Клянусь, в его светлых глазах мелькает непривычная эмоция – что-то сродни нежности. Что-то, чего я прежде не видела.
Но она исчезает так же быстро, как и появилась, а на ее место возвращается коварный огонек. Я показываю ему язык.
Он показывает мне средний палец.
Восьмой день встречает нас теплыми, мандариновыми лучами солнца. Разительный контраст с мрачным, сумеречным чувством отчаяния, поселившимся в моем сердце.
Восемь дней.
Кажется, что прошло гораздо больше. Как будто целая жизнь пролетела.
Интересно, когда я совсем потеряю счет дням и все смажется в один затянувшийся, бесконечный кошмар?
Я бросаю взгляд на Дина и с удивлением обнаруживаю, что он снова на меня смотрит. Он выглядит уставшим и изможденным. Щеки впали, под глазами темные круги. Золотисто-бронзовая, здорового цвета кожа приобрела мелово-белый оттенок. Он весь резко изменился всего за двадцать четыре часа.
Но глаза по-прежнему самые голубые на свете, и они прикованы к моим.
Я собираюсь сказать ему «доброе утро», спросить, как он спал, завести праздную беседу, но Дин заговаривает первым.
– Ты бы забрала обеих, – произносит он.
Его голос надтреснутый, а я глупо моргаю, переваривая ответ. Мне требуется больше времени, чем обычно, чтобы осмыслить его слова. Возможно, это из-за того, что я тоже замучена. Но еще часть меня сомневалась, что Дин когда-нибудь снова со мной заговорит. Я сглатываю, в горле спазм.
– Ты бы забрала обеих собак, потому что твое сердце слишком велико только для одной.
Я думала, что слишком устала и обезвожена для новой порции слез, но удивляюсь сама себе, когда глаза начинают затуманиваться. Я не отрываю своего помутившегося взгляда от Дина, боясь разорвать этот контакт, боясь, что он снова замкнется в себе и оставит меня совсем одну. Я слегка улыбаюсь. Затем отвечаю таким же хриплым голосом:
– Никогда бы не подумала, что ты замечал мое сердце.
Это серьезное заявление, и мне грустно, что оно правдиво.
Осунувшееся лицо Дина кажется еще более уставшим после того, как до него доходит смысл моих слов.
– Такое невозможно не заметить, Кора.
Наконец я опускаю взгляд и подтягиваю колени к подбородку. Я больше не слышу, как капает вода из трубы, и лениво задаюсь вопросом, неужели на улице так холодно, что трубы замерзли. Холодный фронт должен был пройти еще на прошлой неделе.
Молчание становится слишком тягостным, и тогда я снова поднимаю взгляд на Дина. Он все еще не сводит с меня глаз. Все таких же невыразительных.
– Кто мы друг другу? – вслух размышляю я. Я не ожидала, что эти слова вырвутся наружу, но они мучили меня уже несколько дней. Дин всегда занимал очень специфическое место в моей жизни. Дин – засранец. Дин – тупой парень моей сестры. Дин – мой смертельный враг.
Но…
– Ты больше не кажешься моим врагом, – заканчиваю я.
Теперь ты для меня скорее, как спасательный круг.
Я наблюдаю, как он слегка хмурит брови, испытующе разглядывая меня. Секунды пролетают и превращаются в минуты. Наши взгляды то блуждают друг по другу, то сталкиваются. Блуждают и сталкиваются.
Он думает. Вероятно, задаваясь тем же вопросом.
– Я не знаю, – наконец отвечает Дин, и в каждом слове сквозит осязаемая грусть. – Но я думаю, что ты была права… мы никогда не станем друзьями.
Глава 9
Пять лет назад
– Где ты научился это делать? Не важно… Я не хочу знать.
Дин вскрывает висячий замок старого, заброшенного дома какой-то маленькой штукой – возможно, шпилькой для волос. А может и кусочком его дьявольского рога.
Брэндон крепче обнимает меня за талию, согревая теплом своего тела. Сейчас только середина октября, но невыносимо морозный воздух добавляет нашему приключению в доме с привидениями идеальную жуткую атмосферу.
Мэнди прижимается к Дину, наблюдая, как он возится с замком. Она подпрыгивает на месте, обнимая себя обеими руками.
– Поторопись, малыш. Нас кто-нибудь увидит, – громким шепотом говорит она. – К тому же у меня уже задница отмерзла.
– Почему ты не надела штаны? – спрашивает Дин. – На улице один градус тепла.
– Они не подходят к моему образу. Очевидно же.
Только моей сестре взбредет в голову выряжаться ради крайне незаконной ночной вылазки в захудалый трехэтажный викторианский дом. Я качаю головой, преувеличенно округляя глаза.
– На кого ты пытаешься произвести впечатление, сестренка? На привидение мистера Гаррисона?
– Ха-ха, – язвит она в ответ. – В отличие от некоторых людей, мне нравится выглядеть идеально независимо от обстоятельств.
Мэнди бросает многозначительный взгляд на мои выцветшие синие джинсы, мешковатую толстовку с капюшоном и потертые ботинки. Я быстро поправляю свой растрепанный пучок, игнорируя намек на то, что моя внешность не соответствует стандартам общества.
Взлом с проникновением точно не входили в мой список дел на сегодня – или вообще когда-либо, если уж на то пошло. Но Мэнди меня уговорила. Заброшенный дом Гаррисона стал источником множества загадочных историй и грязных слухов в нашем маленьком городке, особенно в это время года. Кроме того, Брэндон был чрезмерно воодушевлен перспективой провести ночь в жутком доме, и мне не хотелось, чтобы он счел меня трусихой.
Которой я, разумеется, и являюсь. В данный момент я практически описываюсь от страха.
Я внимательно слежу за попытками Дина вскрыть замок, нетерпеливо постукивая носком ботинка.
– Кажется, ты говорил, что это будет легко, – бухчу я. – Из тебя отвратный преступник.
– Почти получилось.
Щелчок.
Замок соскальзывает, и Дин победоносно мне подмигивает.
– Ты что-то говорила?
Я морщу нос и прохожу мимо него. Брэндон ведет меня вперед, положив руку на поясницу.
– Это ужасно, – заявляет Брэндон, освещая фонариком на своем телефоне темный коридор. Он наклоняется и целует местечко между моей шеей и плечом. – Испугалась, малышка?
Я дрожу.
От поцелуя, а не от мысленного образа пятидесяти тысяч пауков, разбегающихся по углам и ждущих, когда мы заснем, чтобы заползти нам в уши и основать внутри нас целые колонии.
– Мне не страшно. Просто холодно, – вру я.
Я не умею лгать, поэтому Брэндон разворачивает меня и притягивает к себе для быстрого поцелуя.
– Бояться – это нормально. Вот почему это весело.
Дин подкрадывается к нам, поводя своими дурацкими бровями.
– Да, это весело, Корабелла. Ты же читала о веселье в своих книжках?
– Погоди. Ты знаешь, что такое книги?
Мэнди хлопает меня по руке, покачивая своими обесцвеченными локонами.
– Я переживала, что нас убьют злые духи, живущие в этих стенах, но теперь почти уверена, что в конечном итоге вы сами друг друга порешите.
Я пожимаю плечами.
Наверное, она права.
Вдруг что-то начинает щекотать мне затылок, и я сразу представляю паука-волка из «Паранормального явления».
Я хлопаю себя по шее и трясу головой. Все тело мгновенно покрывается мурашками. Фу! Я опускаю взгляд, чтобы закончить раскладывать свой спальный мешок, и тут замечаю трех огромных мохнатых пауков, выглядывающих из мешка и готовых высосать мою душу.
С моих губ срывается вопль. Громкий.
Шею вновь начинает щекотать, я резко вскакиваю, начинаю топать ногами, трясти волосами, руками, одеждой. Дрожащей ногой пинаю спальный мешок и пячусь, врезаясь прямо в твердое тело. Я снова кричу.
В ушах раздается знакомый смех.
Крутанувшись на месте, я замечаю в руках Дина перо и тут же начинаю кулаками молотить его грудь.
– Ты придурок! – кричу я, мое сердце бешено колотится под толстовкой. – Я тебя ненавижу!
Дин хватает меня за запястья, быстро пресекая мою атаку.
– Да, да, да. А я ненавижу тебя еще больше.
Моя грудь все еще тяжело вздымается, когда я смотрю на него злым взглядом.
– Не-а. Ты никак не можешь ненавидеть меня больше, чем я ненавижу тебя. – Я высвобождаю руки.
Он ничего не отвечает. Знает, что я права.
Улыбка Дина широкая и дьявольская.
– Тебе не понравились пауки?
Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на отвратительных демонов, и только теперь понимаю, что они фальшивые.
Придурок, придурок, придурок.
Я снова смеряю Дина гневным взглядом, и тот вскидывает ладони вверх.
– Ты слишком упрощаешь мне задачу, Корабелла.
Я стремительно прохожу мимо, не удостаивая даже взглядом, и присоединяюсь к Брэндону, чтобы исследовать второй этаж. Позже я ему отомщу.
Это обещание.
– Корабелла, хочешь один?
Я сижу перед множеством свечей, пытаясь согреться с помощью виски и флисовых одеял. Мэнди в ванной взбивает волосы или что там ей еще надо, а Брэндон в другой комнате играет на своем новом телефоне HTC.
– Не называй меня так. – Дин появляется слева от меня и протягивает коробку с пончиками в сахарной пудре.
Я люблю пончики с сахарной пудрой.
Подозрительно кошусь на Дина, но его лицо остается непроницаемым. В этих голубых глазах нет ни озорства, ни гнусных намерений. Я поднимаю руку с красно-черного клетчатого покрывала и достаю пончик из коробки.
Откусываю кусочек, а затем мгновенно выплевываю его, когда рот наполняется кукурузным крахмалом.
Ублюдок.
Дин разражается хохотом, и я собираюсь выкрикнуть в его адрес непристойности или накинуться на него с кулаками, но тут мне в голову приходит идея. Нужно действовать быстро.
Я хватаюсь руками за горло и начинаю кашлять. Глаза слезятся, тело трясется.
– У меня… у меня аллергия… на кукурузный крахмал… – выдавливаю я, хрипя и держась за горло, сгибаясь пополам с впечатляющей реалистичностью.
Лицо Дина мгновенно белеет. Он падает рядом со мной на колени и начинает похлопывать меня по спине.
– Черт, Кора. Я не знал. Все нормально?
Я качаю головой, отчаянно хватая ртом воздух.
– Я… не могу… дышать…
– Черт… дерьмо! – орет он, тряся меня за плечи, его глаза округляются от ужаса.
Я падаю навзничь на спальный мешок, смыкаю пальцы вокруг своей шеи и притворяюсь, будто силы бороться меня оставили. Веки закрываются, голова склоняется набок, тело обмякает.
Не смеяться. Не смеяться.
– Мать твою… Кора! – Он продолжает трясти меня. – Кора!
Хотела бы я сейчас видеть выражение его лица.
– Мэнди! – зовет он, и я слышу чьи-то торопливые шаги по комнате.
Дин обхватывает ладонями мое лицо, приподнимая мне голову и гладя большими пальцами мои холодные щеки. Жест странный и нежный, и это меня нервирует, пока я лежу, затаив дыхание.
– Она только что потеряла сознание, Мэнди. Я облажался. Господи Иисусе, – причитает он. – Кора!
– Какого черта тут происходит? – слышится приближающийся голос Брэндона.
Мэнди начинает паниковать, и я представляю, как она по-птичьи машет руками, что у нее происходит всегда при сильном волнении.
– Ты убил мою сестру?! – набрасывается она на Дина.
– Я не знал, что у нее аллергия на кукурузный крахмал!
Внезапно к моим губам прижимается горячий рот, и это не Брэндон. Я запомнила ощущение поцелуя Брэндона, потрескавшиеся и шершавые губы, верхняя тонкая.
Нет, эти полные и мягкие, а на вкус напоминают мяту и бурбон. Дин делает мне искусственное дыхание.
Как бы ни было велико удовольствие от шутки, рот Дина Ашера на моих губах уже слишком. Стоит закругляться, пусть это и забавно. Кроме того, здесь уже замешаны Брэндон и Мэнди, а это несправедливо по отношению к ним.
Я открываю глаза.
Дин начинает давить мне на грудь, выдыхая воздух мне в рот, его лоб блестит от пота. Мои приоткрытые губы растягиваются в улыбке. Он замечает это и недоуменно отстраняется.
Моя ухмылка становится шире, и я начинаю неудержимо хохотать.
– Попался!
Дин спрыгивает с меня, вскакивает на ноги и вытирает лицо обеими ладонями. Ерошит пальцами волосы, наблюдая, как я перекатываюсь на бок и корчусь от смеха.
– Ты серьезно, мать твою?
Я не могу перестать смеяться.
– Я подумал, что ты умерла!
Из меня вырывается несколько всхлипов, и никак не получается отдышаться. Переживаю, что действительно могу потерять сознание. На сей раз по-настоящему.
Наконец, вмешивается Мэнди, скрещивая руки на своей пышной груди.
– Это не круто, сестренка.
– Да, детка, ты нас напугала. – Брэндон сидит рядом со мной на корточках и гладит меня ладонью по плечу.
У меня получается взять себя в руки и немного успокоиться. Приподнимаясь, смотрю на совершенно невпечатленного Дина.
– Хорошенько же я тебя проучила, и ты заслужил это по полной программе. Выражение твоего лица бесценно.
В ответ Дин пронзает меня колючим взглядом, его плечи вздымаются от напряжения. Очевидно, что он не разделяет моего веселья. На самом деле, я никогда раньше не видела, чтобы он так на меня смотрел – измотанный, возмущенный, может быть, даже немного обиженный.
Плевать. Ни капли не жалею.
– Мне определенно нужно покурить, – мрачно бросает Дин, роясь в карманах и вытаскивая пачку сигарет. Он бросает на меня последний неприязненный взгляд, прежде чем исчезнуть в одной из соседних комнат, старые половицы отзываются скрипом на каждый его шаг.
Дальше вечер проходит с гораздо меньшими волнениями. Я прижимаюсь к груди Брэндона и потягиваю коктейль. В мерцании множества свечей мы рассказываем истории о привидениях, жуем попкорн и печенье с шоколадной крошкой и позволяем нашему разуму играть с нами злые шутки, хихикая и визжа при каждом странном, пугающем звуке.
Это веселая ночь. Запоминающаяся. Но что-то не так.
Может быть, из-за неудобных спальных мест. Может, из-за холодного воздуха. Или из-за боли в животе от всей нездоровой пищи, которую я съела. А может, дело в пауках, которые прячутся в тени и ждут удобного случая заползти нам в уши и размножиться в мозгу.
Или… Или потому что Дин так и не удостаивает меня ни единым словом до конца ночи.
В этом доме ужасов проходит больше недели.
Уже шестнадцать рассветов посмеиваются над нами из морозного окна.
«Двадцать вопросов». Сэндвичи с индейкой. Насилие. Голодные боли. Боль в сердце. Пение. Рассказы. Отчаяние. Секс с Дином.
Секс с Дином.
Вот что у меня, наверное, никогда не получится до конца осмыслить. Это случилось уже четыре раза. У меня был секс с Дином Ашером четыре раза. И это не изнасилование – я бы никогда его так не назвала. Каждый раз он ждет моего согласия. Каждый раз он готов умереть, если я решу сказать «нет».
И каждый раз он все равно умирает, по чуть-чуть.
Эрл и Дин чередуются по дням, как по чертову расписанию. Мое тело – это больше не мое тело. Но Эрл обращается со мной как с мусором, грязным и одноразовым, в то время как Дин массирует запястье, помогая отвлечься, шепчет мне на ухо извинения и льет слезы на шею, прежде чем его снова оттащат и закуют в цепи.
Сегодня день Дина, и я благодарна за это.
Дин держит мое запястье, кружит пальцем по нежной коже, пока толкается в мое лоно. Он не смотрит на меня. На самом деле, он вообще почти не смотрит мне в глаза. Я думаю, он боится того, что может там увидеть.
– Хороший песик, – ухмыляется Эрл с расстояния нескольких шагов, отдавая приказы в перерывах между отвратительными стонами. – Котенку нравится.
Я делаю глубокий вдох и отворачиваю голову в другую сторону. Дин отстраняется, опуская мою ногу и обхватывая ладонью мою щеку. Я опускаюсь на ноги, и из-за разницы в росте Дин выскальзывает из меня. Он мог бы поддержать меня другой рукой, но он этого не делает. Не отпускает запястье.
Его прикосновение к щеке нежное и ласковое, и по моей коже пробегают мурашки, которых Дин, надеюсь, не замечает.
– Ты в порядке?
Но тут вмешивается Эрл.
– Я не приказывал, чтобы ты переставал ее трахать, тупоголовая псина!
Мы с Дином быстро переглядываемся, и я киваю, проглатывая искренний ответ, что я не в порядке. И в порядке никогда не буду.
Дин вздыхает, медленно моргая. Я его не убедила, но он понимает, что ничего не может с этим поделать. Поэтому неохотно приподнимает меня и снова оказывается внутри, заполняя собой. Я издаю тихий вздох. Меня беспокоит странное чувство облегчения от ощущений Дина между ног. Может быть, это извращенный случай Стокгольмского синдрома. Может быть, я сошла с ума. Или просто Дин теплый, безопасный и знакомый, и это все, за что мне остается цепляться.
Я приму любую помощь, которая мне доступна.
Закончив, Дин выходит из меня и утыкается лицом в изгиб моей шеи, как и всегда.
– Мне жаль. Прости меня, Кора. – Его дыхание щекочет мне ухо, а кожа намокает от слез. – Пожалуйста, прости меня.
И я прощаю. Всегда прощаю.
Дина отпихивают обратно в свой угол и сажают на цепь, как настоящую собаку. Обычно после этого Эрл уходит на работу, но сейчас он медлит, а затем оборачивается, вперив в меня свои темные глазки. Я вздрагиваю.
– Моя очередь, котенок.
Что?
Нет. Пожалуйста, нет.
– Я… я думала, твоя очередь завтра, – пищу я, медленно пятясь назад, желая раствориться в трубе.
Эрл кидается ко мне и бьет меня наотмашь, заставляя вскрикнуть.
– Эй! – Дин неистовствует, гремя цепью, от него волнами исходит ярость.
– Я беру желаемое, когда захочу, ты, тупая сука! Поняла? – шипит Эрл.
Я киваю. Из глаз текут слезы, а челюсть пульсирует от боли.
Эрл срывает с себя ремень… и когда тот грубо проскальзывает сквозь петли, отлетает крошечный кусочек металлического язычка. Очень маленький, он едва слышно падает у ноги Дина, но Дин его замечает. Я пытаюсь никак не реагировать, чтобы не выдать нас, но округлившимися глазами смотрю, как Дин незаметно прячет металлическую застежку под носком.
Не знаю, чем это может нам помочь и может ли вообще, но уже хоть что-то.
Это все, что у нас есть.
