Дженнифер Хартманн
Пока бьётся сердце
Глава 5
Дни проходят медленно и мучительно, но они проходят.
Мы все еще живы. Я цепляюсь за этот факт.
Чтобы скоротать время, мы с Дином играем в «Двадцать вопросов». Он выигрывает с перевесом в два тура, что меня раздражает. Я учитель и проигрываю… тем более Дину. Но виню в этом недостаток питания и трагичные обстоятельства.
Меня насилуют ежедневно.
Но теперь это ожидаемо, поэтому необузданный, ослепляющий ужас притупляется настолько, насколько это возможно. У меня все лучше и лучше получается отстраняться и отключать эмоции. Душа словно на время покидает тело. Каждый раз Дин со мной разговаривает, и когда я отключаюсь его голос становится утешением на дне моего сознания.
Каждый день около пяти вечера, когда Эрл возвращается с работы, у нас перерыв на туалет. Нам разрешается почистить зубы, затем мы едим сэндвичи из белого хлеба с индейкой и майонезом, и выпиваем полный стакан воды. А потом нас отправляют обратно в нашу тюрьму, приковывают к соответствующим местам и заставляют пережить еще одну ночь в темноте.
Дин поет мне перед сном каждую ночь, и это единственное, чего я жду с нетерпением.
Возьмите грустную песню, и вам станет лучше.
Глава 6
Солнце встает уже седьмой раз. Мы здесь неделю, а все еще не приблизились к свободе. Мы ничуть не преуспели в поиске выхода из этого варварского подвала, чтобы вернуться домой.
Дом.
Порой я забываю, как он выглядит.
Я пытаюсь представить себе лавандового цвета стены моей спальни, эркер и старинное зеркало, которое досталось мне по наследству от бабушки. Это старомодный маленький домик площадью всего в тысячу двести квадратных футов с двумя спальнями, но он мой. Ради него я надрывала задницу и пустила в нем корни.
В данный момент я на стадии изучения местных приютов для животных, чтобы завести собаку – уже год это желание первое в моем списке, но всегда казалось, что время неподходящее. Прошлую субботу я потратила на осмотр пушистых мордочек и чтение милых собачьих биографий, чтобы сузить поиск идеального компаньона. Все же я нашла двух претенденток, и все они взывали ко мне своими печальными глазами и трогательными историями.
Жасмин и Баффи – на этих двух я собиралась посмотреть в воскресенье. Я распечатала их фотографии и прикрепила к холодильнику, взволнованная предстоящими большими переменами в жизни.
Ну ладно, перемены я получила. Просто не те, какие вообще можно было ожидать.
И в глубине души я благодарна, что дома меня не ждет домашнее животное, которое гадает, куда я запропастилась и хочет от меня того, чего я не могу теперь дать.
Теперь я – домашнее животное.
Дин снова откинул голову на трубу, но его взгляд устремлен на меня, пока я мечтаю о двух собаках, с которыми мне так и не довелось познакомиться.
– Пенни за твои мысли?
Я подтягиваю ноги и сажусь по-индейски лицом к нему, бросив на него взгляд.
– У тебя нет ни гроша. Нечестная сделка.
Он молча смотрит на меня, а затем его губы растягиваются в слабой улыбке.
– Тогда назови свою цену.
– Тебе нечего предложить. Мои мысли чрезвычайно дороги, ты же знаешь.
– Даже не сомневался. – У Дина ярко горят глаза, насколько это возможно, учитывая пережитую нами неделю. Он склоняет голову набок, поджимая губы и обдумывая сделку. – Хорошо, Корабелла. Мысль за мысль.
Я повышаю ставки.
– Как насчет признания за признание?
Он заинтересованно выгибает бровь, а на губах расцветает улыбка.
– Это может быть весело. – Подмигивает он мне. – И опасно.
– Опасно? – Я прикусываю внутреннюю сторону нижней губы, а внутри зарождается позабытое ощущение предвкушения веселья. – Какого рода признания ты имел в виду? «Я надул разносчика пиццы» или настоящую исповедь священнику с десятью молитвами «Радуйся, Мария» и актом покаяния?
Дин издает хриплый смешок, потом ерзает, подтягивая колени к груди, и пожимает плечами.
– Я бы ни за что не обманул разносчика пиццы. Непростительно. – Он обдумывает мой вопрос, все еще склонив голову набок и разглядывая меня. – Определенно второй вариант. Давай исповедуемся друг перед другом.
Я пристально смотрю на него в ответ, ломая голову в поисках того, что хотя бы отдаленно было достойным исповеди. Честно говоря, я не так уж интересна. Я плачу налоги, езжу с предельно допустимой скоростью, и никому ничего не должна. Я никогда не жульничала и не воровала. И я всегда вешаю рулон туалетной бумаги правильно, чтобы листок отрывался снизу.
– Ладно. Но я немного скучновата, так что тебе придется начать первым. Вдруг ты вдохновишь меня на что-то грязное и непристойное, похороненное глубоко в моем подсознании.
– Хорошо. – Выражение лица Дина становится более серьезным, а взгляд задумчивым, пока он тщательно подбирает слова признания.
За последнюю неделю его щетина превратилась в короткую бородку. Темные волосы обрамляют подбородок и линию челюсти, придавая Дину более брутальный вид. Мэнди же не нравилась небрежность в его образе, когда он иногда отпускал скромную бородку. Она говорила, что так он похож на горца. В то время я не обращала на него особого внимания, но теперь, когда его лицо – единственное, на что мне остается смотреть, должна признать, что не согласна со своей сестрой. Это мужественно. Брутально.
Может быть, немного сексуально, если бы лицо не принадлежало Дину Ашеру.
Проходит еще несколько минут, и неизвестность убивает меня. Он смотрит на меня так, словно сомневается, стоит ли ему шокировать меня своим откровением. Возможно, жалеет о нашей затее.
– Я жду, Дин.
У него вырывается вздох.
– Ну хорошо. Ладно. – Он смотрит мне в глаза, и его радужки кажутся еще голубее. – Изначально у меня к тебе что-то было.
Что?
Я давлюсь воздухом. Начинаю кашлять и отплевываться, и приходится заставить себя отвести от него взгляд.
– О чем ты говоришь?
Дин прикусывает губу, снова равнодушно пожимая плечами.
– До того, как я начал встречаться с Мэнди. Это был первый год старшей школы, и ты вошла в класс мистера Адилмана в той коротенькой джинсовой юбке и фиолетовом блейзере. Длинные золотистые волосы, и в них какая-то заколка с цветком. Я тогда подумал, что ты самая красивая девушка из всех, что я видел.
Сердце вытанцовывает Макарену, а челюсть отвисает, как в смешном мультфильме. Кажется, я потеряла дар речи, что для меня несвойственно, но все слова растерялись, и даже дыхание резко остановилось. Дин выглядит немного удивленным, наблюдая за мной с расстояния в несколько футов. В ожидании ответа он блуждает по мне взглядом.
Однако я не отвечаю. Я определенно забыла родной язык.
– Твоя очередь, – наконец произносит Дин, его голос нежный и мелодичный.
Я медленно подбираю слова к своим мыслям, затем качаю головой.
– Очередь все еще твоя. На сто процентов твоя очередь. О чем ты вообще говоришь? Тебе подсыпали наркотики в сэндвич с индейкой?
Дин смеется, скользя носками по полу и вытягивая свои длинные ноги.
– Я думал, что унесу эту тайну с собой в могилу, – признается он с усмешкой. – Но не мог позволить тебе продолжать думать, что я тебя ненавижу. Это очень далеко от истины.
– Конечно, ты можешь меня дурачить. Ты способен одурачить кого угодно. Почему ты вел себя по отношению ко мне как настоящий придурок?
Его ухмылка сползает.
– Я же говорил тебе. Я был подростком, а именно так себя ведут глупые парни, когда им нравится девушка. Достают ее.
– Я никогда этого не пойму.
– Да, это глупо, – соглашается он. – Потом мы оба выросли, но строить друг другу козни просто стало сутью наших с тобой отношений. Пути назад не было. – Дин смотрит на меня почти понимающе. – И можешь отрицать это сколько угодно, но ты бы не хотела ничего менять.
Я стискиваю зубы, во мне бурлят эмоции. Я не знаю, как относиться к признаю Дина. Мне просто не верится. Оно идет вразрез с моим представлением о нас.
Я проглатываю еще несколько вопросов и решаю сменить тему. Вызванное Дином потрясение действительно напомнило мне об одной пикантной подробности моей жизни.
– Я потеряла девственность с мистером Адилманом.
Он таращится на меня.
– Какого хрена?
Я морщу нос, не очень гордясь этим фактом.
– Мне было девятнадцать. Случайно встретились друг с другом в баре – мы с Мэнди тогда только получили поддельные удостоверения личности. Он подвез меня домой, слово за слово, и… – Я чувствую, как щеки краснеют от воспоминаний, десять лет рьяно хранимых в тайне. – Уверена, дальше ты и сам все понял.
Дин громко выдыхает, позвякивая наручниками.
– Черт, Кора. Ты отдалась своему школьному учителю английского? Мэнди говорила, что твоим первым был Брэндон.
При упоминании Брэндона у меня тут же начинает дергаться глаз. Мои первые долгосрочные отношения и огромный источник разногласий между мной и мужчиной, который сейчас у меня перед глазами.
– Я никогда никому об этом не рассказывала. Даже Мэнди. – А затем я сужаю глаза, и во мне вспыхивает раздражение на собственную сестру. – Поверить не могу, что она рассказывает тебе о моих сексуальных похождениях. Фу.
– Она рассказывает мне все.
Я фыркаю на него.
– Твоя очередь.
Дин приоткрывает губы, собираясь заговорить, но колеблется. Его взгляд стекленеет, а на лице появляется маска неуверенности. Я вижу, как он сглатывает, и мне интересно, чем еще он может меня удивить.
– Э-э… это насчет Брэндона.
Я застываю.
– Что насчет Брэндона?
Дин явно нервничает, раскачивая ступнями из стороны в сторону. Затем ловит мой взгляд и отвечает:
– Он изменял тебе, Корабелла.
Я тупо смотрю на него, не уверенная, правильно ли расслышала.
– Повтори?
– Он тебе изменял. Я наткнулся на него возле «Весла», когда он сосался с какой-то шлюхой. Пришлось слегка его помять и велеть, чтобы он порвал с тобой, или я расквашу ему лицо.
Я продолжаю пялиться.
– Я знал, что это тебя уничтожит, поэтому велел ему свалить все на меня. Ты все равно уже меня ненавидела. Лучше так, чем позволить тебе ненавидеть себя или заставить считать себя недостаточно хорошей для этого придурка.
Все еще пялюсь.
Дин глубоко вздыхает, на мгновение закрывая глаза, а затем снова ловит и выдерживает мой пристальный взгляд.
– Скажи что-нибудь, Кора.
Я открываю рот, чтобы ответить, но вырывается только сдавленный писк. Правда, льющаяся из уст Дина, поражает меня. Не знаю, злиться ли мне из-за того, что я три года тосковала по изменщику, думая, что Дин испортил мои отношения только из желания мне насолить, или быть тронутой попыткой Дина защитить меня своим собственным извращенным способом.
Я собираюсь сказать ему, что пятнадцать лет думала, что недостаточно хороша для него – для его дружбы. Для его уважения. Для его хорошего отношения ко мне. Но не успеваю произнести ни слова, потому что по скрипучим ступенькам подвала снова стучат ботинки Эрла, и меня ждет седьмое изнасилование подряд. Мы с Дином поворачиваемся к ублюдку-садисту, который надвигается на нас с дьявольской ухмылкой.
– Сегодня у меня для моих малышей припасено несколько новых трюков, – сообщает нам Эрл, хлопая в ладоши и потирая ладони.
О боже. Что еще он может для нас придумать? Пытку?
Содомию?
Я чувствую тошноту.
Я жду, что он подойдет ко мне, как обычно делает каждое утро перед работой, но вместо этого он подходит к Дину. Я встаю на ноги, чувствуя, как от тревоги сводит живот.
Эрл рычит Дину:
– Ты готов немного повеселиться, мой грязный пес?
Я начинаю греметь цепями, меня тошнит от одной только мысли.
– Нет! Отвали от него.
Дин остается сидеть с невозмутимым лицом.
– Пошел на хрен.
– О, это не то, о чем ты думаешь. – Эрл вскидывает руки вверх, качая своей круглой головой и хрипло смеясь. Вдруг он вытаскивает пистолет и приставляет дуло ко лбу Дина. – Я не гомик. А теперь встань, малыш.
Дин встает. Мы обмениваемся озадаченными взглядами, оба в замешательстве. Оба измученные неизвестностью.
– Сейчас я тебя сниму с цепи, – сообщает Эрл, продолжая с силой прижимать дуло пистолета к голове Дина. – Одно неверное движение, и я разнесу тебя на куски. Найду новую собачку для своего котенка. Ты меня слышишь?
Дин кивает.
– Хорошо. – Эрл достает ключ из кармана и освобождает руки Дина. Я смотрю, как наручники падают на пол, а Дин потирает свои опухшие запястья, ожидая дальнейших распоряжений.
Эрл отступает на три шага и несколько мгновений молчит, следя, чтобы Дин не мог сделать никаких резких движений. На его толстом красном лице появляется хитрая улыбка, и от этого вида тревога во мне растет и клокочет еще сильнее. Что бы он ни задумал, ничего хорошего это не сулит.
Удовлетворенно, протяжно вздохнув, Эрл озвучивает свои намерения:
– Трахни ее.
Воздух покидает мои легкие. Комната начинает вращаться.
Я смотрю на Дина, который в шоке и заметно бледнеет на моих глазах.
– Что? – переспрашивает Дин, его голос едва ли громче натянутого шепота.
Эрл хихикает, его глаза-бусинки наполнены злобой.
– Я что, невнятно разговариваю? – Он направляет пистолет на меня, затем снова целится в Дина. – Трахни. Ее.
Дин, не веря своим ушам, качает головой. Он в крайнем ужасе.
– Нет.
– Нет? – повторяет Эрл.
– Нет.
– Тогда ты умрешь. Три, два, од…
– Нет! – вскрикиваю я. – Нет, нет, пожалуйста. Дин, просто сделай это. – У меня тяжело вздымается грудь от невозможности происходящего.
Этого не может быть. Это не может происходить на самом деле, черт побери.
Дин смотрит на меня, и его округлившиеся глаза полны противоречий. Жилки на висках пульсируют от сдерживаемой ярости.
– Я не поступлю так с тобой. Лучше умереть, – отвечает он. И он говорит серьезно. Клянусь Богом, он говорит серьезно.
Эрл хватает Дина за футболку спереди и тащит его ко мне, пистолет прижат к его груди.
– Котенок этого хочет. Уже мурлычет от желания.
Дин едва не падает, когда его толкают ко мне, но успевает удержаться за мгновение до столкновения с моим лицом. Мы впиваемся друг в друга отчаянными взглядами, когда нас насквозь, до мозга костей пробирает реальность, ужасающая правда происходящего. Я чувствую исходящее от Дина тепло, когда он тянет ко мне руки, чтобы прикоснуться, в самый первый раз.
Он кладет ладони мне на плечи, слегка сжимая.
– Я не могу, Кора. Позволь ему убить меня. Пожалуйста.
– Прекрати. – Слезы наполняют мои уставшие глаза, и я инстинктивно прижимаюсь к Дину в поисках желанного тепла. Больше контакта. – Я не позволю тебе умереть. Просто покончи с этим.
Лучше ты, чем он.
Хотя я вряд ли могла бы произнести это вслух.
Дин опускает руки, его пальцы впиваются в мои предплечья. Он опускает голову и тяжело, с болью выдыхает.
– Черт…
– Давай, Ромео. У Эрла сегодня много дел. У тебя есть еще минута, прежде чем я начну терять терпение и стану злиться.
Мы оба смотрим на Эрла, затем снова друг на друга. Зрительный контакт оказывается для меня невыносимым, поэтому я отворачиваю голову вправо. По моим испачканным щекам катятся слезы.
– Кора. – Тон Дина настойчив. Тихий, но пронизанный напряжением. Он берет мой подбородок своими грубыми пальцами и заставляет меня поднять взгляд. – Кора, посмотри на меня.
Боже. Слезы текут сильнее. Я приоткрываю рот, и взгляд Дина падает на мои губы. На горле дергается кадык. Затем Дин наклоняется ко мне.
О, нет. Нет, нет, нет. Он собирается поцеловать меня.
Я снова отворачиваю голову в сторону, уклоняясь от поцелуя.
– Нет, – шепчу я срывающимся голосом, пряди моих волос липнут к мокрым щекам. – Не превращай это в то, чему здесь нет места.
Дин прерывисто втягивает воздух и останавливается. Он слегка кивает, сообщая мне, что понимает, а затем тянется к одному из моих скованных запястий. Между нами воцаряется замешательство, и я хмурюсь. Он начинает массировать большим пальцем точку, где у меня бьется пульс. Его взгляд все еще прикован ко мне.
– Ты чувствуешь это?
Я с трудом сглатываю. В моем пересохшем горле ком, и он болезненно скатывается ниже.
– Да, – выдыхаю я. Жест немного успокаивающий, несмотря на обстоятельства.
Дин продолжает круговые движения, почти любовно касаясь моего запястья.
– Сосредоточься на этом. Закрой глаза и отключись. Я хочу, чтобы единственное, что ты чувствовала, – это мой большой палец на твоем запястье.
Мне еще сильнее хочется плакать. Плакать, потому что я напугана, измучена, мне больно, и я унижена. Мне хочется плакать, потому что я не могу поверить в происходящее. Хочется плакать, потому что жених моей сестры, мужчина, которого еще неделю назад я ненавидела, собирается трахнуть меня, в то время как актер из цирка уродцев дрочит в нескольких футах от нас.
Хочется плакать, потому что это отвратительно, просто ужасно, но Дин все равно пытается хоть чем-то мне помочь.
Я опускаю подбородок и крепко зажмуриваю глаза, кивая в знак согласия. Дин вздыхает, и его вздох волной прокатывается по моему телу. За этим следует звук расстегивающейся пряжки ремня, и его брюки падают на холодный цемент.
Момент разрывает знакомый хриплый голос.
– Да, вот так. Трахни ее хорошенько и жестко.
Я крепче зажмуриваюсь, пытаясь отсеять все, кроме ощущения большого пальца Дина на чувствительной коже моего запястья. Его движения нежные и плавные. Не прерывающиеся. Что бы он ни делал другой рукой – боже, я не хочу этого знать, – мое внимание целиком на запястье. Я делаю прерывистый вдох, долгий и медленный.
– Что с тобой не так, черт подери? – рявкает Эрл с другого конца подвала. – Она горячая штучка. Трахни ее наконец.
Я вздрагиваю от пронзительного звука его голоса, и распахиваю глаза. Приближаюсь к лицу Дина. Он смотрит на меня пустыми глазами.
– Все в порядке. Просто сделай это, – успокаиваю я его, желая поскорее покончить с этим. Желая свернуться калачиком от стыда и плакать, пока не усну.
Навсегда.
Дин стискивает зубы, у него раздуваются ноздри.
– Не думаю, что смогу.
Эрл снова нас прерывает.
– Что, черт возьми, с тобой происходит? Ты играешь за другую команду?
Дин поворачивает голову и выплевывает через плечо в ответ:
– Я не мерзкий психопат, который получает удовольствие, насилуя женщин. Я на подобное не способен.
А потом дуло пистолета упирается Дину в висок, и я вскрикиваю.
– Это не поможет, – вскипает Дин, по его темным волосам стекают капли пота. Он пытается сохранять спокойствие, но я вижу страх в его глазах. Я чувствую его запах.
– У тебя есть три секунды, чтобы сообразить, что поможет, или твои мозги окажутся на этой сучке до тех пор, пока она мне не надоест, и я не закопаю ее костлявую задницу в землю.
У меня вырывается сдавленный всхлип, и я гремлю цепями, отмечая, что Дин продолжает держать мое запястье. Я не знаю, что еще сказать, поэтому выпаливаю:
– Поцелуй меня.
Он смотрит на меня встревоженным взглядом светло-голубых глаз, налитых кровью.
– Поцелуй меня, Дин, – повторяю я. – Пожалуйста.
Обстоятельства определенно не способны быстро привести его в нужное Эрлу «настроение», так что, возможно, немного вынужденной близости не помешает. Я перевожу взгляд на пистолет, который медленно удаляется от головы Дина. Я не могу сдержать крошечного вздоха облегчения.
Дин слегка приоткрывает рот, его взгляд скользит к моим потрескавшимся губам.
Он снова смотрит на меня, как бы спрашивая: ты уверена?
Я быстро киваю, проглатывая страх, вкус которого физически ощущается на языке.
– Я хочу, чтобы ты это сделал.
Когда он наклоняется, я резко втягиваю воздух, мои глаза закрываются в предвкушении. Я тихонько вздыхаю, когда наши губы соприкасаются, и Дин делает то же самое. Я говорила ему не превращать это в то, чего быть не может, но, наверное, мы должны притворяться. Может быть, это единственный способ справиться. Я чувствую, как его язык ищет вход в мой рот, и подчиняюсь. Подаюсь всем телом вперед, чтобы прижаться к нему сильнее, и открываю рот шире, поощряя его.
– Закрой глаза и отключись, – выдыхаю я в жар его губ, повторяя его собственные слова. – Сосредоточься на нашем поцелуе.
Мои слова, кажется, каким-то образом его приободряют, и Дин обхватывает правой ладонью мое лицо, в то время как другой рукой продолжает размеренно кружить по моему запястью. У каждого из нас есть свои демоны. И свои методы выживания. Его прикосновение, мой поцелуй. Поцелуй, который становится все глубже и глубже, овладевает нами, маскируя этот момент, немного приукрашивая отвратительную реальность. Мой язык – это его вуаль, его черный плащ.
Но он также и его топливо. Не успеваю я опомниться, как Дин скользит рукой по моей щеке, затем талии, бедру и наконец нежно раздвигает мне ноги. Я чувствую, как кончик его члена прижимается к моему входу, и все становится слишком реальным. Я издаю звук, который даже не могу описать – похожий на писк котенка. Вызванный всепоглощающим неверием в происходящее, током, пронзающим все мое тело.
– Прости меня. – Он отстраняется от моего рта и утыкается лбом мне в шею, когда толкается внутрь. – Мне ужасно жаль.
Круг, круг, круг.
В левую сторону, затем в правую. Медленно, осторожно и ласково. Вверх и вниз.
Очерчивает линии вен. Как искусство.
Я могу притвориться, что это нечто прекрасное.
Дин снова тянется к моим губам. Его член заполняет меня, двигаясь внутрь и наружу торопливыми толчками. Он кажется большим и толстым, в отличие от мерзкого Эрла, который только вчера вторгался в мое тело.
Круг, круг, круг.
Наши языки борются, отчаянно пытаясь стереть все происходящее – все, что уже произошло. Просто все. Правой рукой Дин задирает мою ногу и прижимает к своему бедру. Его пальцы впиваются в мою ягодицу, слегка сжимая при каждом толчке. Вперед, назад. Вперед, назад.
Круг, круг, круг.
Я слышу, как неподалеку тяжело дышит вонючий монстр, постанывая от удовольствия при виде этого зрелища. Гребаного развлечения с нами в главной роли.
Круг, круг, круг.
Мне нужно сосредоточиться. Мне нужно отключиться от Эрла, этого подвала и запаха неминуемой смерти в воздухе.
Дин.
Есть только Дин.
И не имеет значения, что он внутри меня, пронзает меня, вырывая тихие всхлипы из глубины моего горла. Он здесь. Он жив. Мы оба живы.
Мы вместе во всем этом.
Он продолжает целовать меня, движения языка все более неуклюжи, толчки ускоряются, а тело напрягается. Он собирается кончить.
Круг, круг, круг.
Я не открываю глаз. Я не хочу видеть его лицо в этот момент – не хочу становиться свидетелем его удовольствия. И это не потому, что я злюсь или обвиняю. Я завидую. Завидую, что он способен найти уголок радости, удовольствия, подлинного блаженства посреди нашего общего кошмара. Да, мы вместе, но на мгновение – на несколько ослепительных секунд – мы окажемся в разных мирах.
Дин скользит ладонью вверх по моему бедру и сжимает мою голую задницу. Но при этом большой палец не прекращает двигаться на запястье. Словно неустанный шепот извинений.
Круг, круг, круг.
И затем Дин достигает пика удовольствия. Пытаясь скрыть свой стон, он утыкается лицом в изгиб моей шеи. Охватываемый волнами оргазма, он цепляется за меня, крепко обнимает, как пылкий любовник. Но это не так. Я всего лишь пешка в игре Эрла. Мы оба пешки.
Дин глубоко вздыхает и у него тут же перехватывает дыхание.
– Мне жаль. Прости меня. Мне очень жаль, – повторяет он, снова и снова. Его захлестывает отчаяние. Эйфорию сменяет раскаяние, и моя зависть исчезает. Я чувствую, как его горячие слезы капают мне на ключицу.
Но Эрл напоминает нам о том, где мы находимся и почему мы здесь. Как будто такое возможно забыть.
– Это было чертовски красиво. Я так мощно кончил, аж звезды перед глазами, – рычит он, от его хриплого смеха мне хочется блевать.
Дин все еще внутри меня, смягчается, но пока не может меня покинуть.
Может быть, он все еще притворяется.
Я не виню его.
– Время вышло, любовничек, – рявкает Эрл.
В нос проникает отвратительный запах потного, немытого тела. Я наконец открываю глаза, чтобы увидеть, как он приближается к нам со своим пистолетом в руках. Дин выскальзывает из меня, но левой рукой не отпускает запястья. Правая же опускается с моей задницы на бедро. Он продолжает держать меня, продляет прикосновение так долго, насколько возможно. Я чувствую, как он поднимает голову с моего плеча, но всем телом поворачиваюсь в сторону, не в силах смотреть ему в глаза. Пока нет.
Может быть, никогда.
– У нас тут не романтическое утро после ночи любви, тупой ублюдок. Убирайся на хрен в свой угол, пока я тебе бошку не разнес.
Голос Эрла обжигает, и я чувствую потерянность и холод. Но ничто так не опустошает, как то, что Дин отпускает мое запястье и отступает. Кожа все еще помнит его прикосновение, я чувствую отголоски движений по линии вен. И Дин никогда не узнает, какой большой след они оставили в моей душе. Запястье покалывает и ноет, требуя продолжения.
Когда я наконец отваживаюсь взглянуть в сторону Дина, его штаны вновь застегнуты, а Эрл приковывает его к трубе.
Мы вернулись на наши прежние позиции.
Но когда по внутренней стороне бедра стекает теплая и липкая жидкость, а слезы Дина смешиваются с потом на моей коже, я знаю, что мы изменились.
Мы никогда больше не будем прежними.
