Дикий Носок
Амброзия
«Что вам всем надо?» – сорвалась на отчаянный крик Анастасия. – «Чего пристали? Отвяжитесь от меня.»
Затравленно озираясь, она поднялась и, морщась от боли в саднивших ладонях, продолжила: «Что вам надо? Пропустите меня.»
Ринувшаяся было сквозь толпу Настя едва снова не оказалась на асфальте. Та расступилась перед ней и плавно обтекла, словно косяк сардин хищного голубого марлина, сойдясь позади. Девушка снова оказалась как бы в вакууме. Она закрыла лицо руками и бросилась на таран, но даже ноги никому отдавить не сумела. Разрезав толпу пополам до самого конца, она остановилась, сдернула с ног босоножки на каблуках, подтянула вверх узкую джинсовую юбку и припустила что было духу, уже не оглядываясь и ни о чем не думая.
Сопя, пыхтя и толкаясь локтями, толпа устремилась за ней, словно была единым целым, и пребывая все в том же гробовом молчании. Шлепали по спинам рюкзачки, развевались неприбранные волосы, подпрыгивали мячиками груди, поднималась клубами в воздух дорожная пыль. Толпа преданных фанатов молча преследовала своего кумира, готовая растоптать любого на своем пути.
Срезая путь, Анастасия вильнула в сторону и стала огибать территорию детского сада по идущей вдоль забора хорошо утоптанной тропинке. Бег ее невольно замедлился, поскольку обочины народной тропы были в избытке завалены разнокалиберным мусором. Толпа преследователей, сгрудившись поначалу в кучу, стала вытягиваться разноцветной змеей вдоль забора детского сада из сетки-рабицы. Девушка, тем временем, немного оторвавшись, вырвалась на оперативный простор, нырнула в один двор, пронеслась наискось через второй, перемахнула через дорогу, увернувшись от клюнувшей носом маршрутки и, совсем уж, окончательно выдохшись, забралась по крутым ступеням «Наливайки». Анастасия ввалилась в рюмочную, заперлась изнутри и только тут, привалившись спиной к двери, перевела дух.
Толпа выпихнулась во двор, завалив таки угол забора. Вывернула во второй, утоптав насмерть четыре клумбы, две скамейки и одного пуделя. Её занесло на повороте, но, расплескавшись, словно полноводная река, она вновь вернулась в русло и набрала скорость. Стадо фанатов ступило на дорогу уверенно и не глядя по сторонам, точно кинозвезда на красную дорожку, начисто проигнорировав гневные гудки на редкость малочисленных автомобилей. Вильнув, те приткнулись к обочинам и замерли. Толпа же, запрудив все вокруг: дорогу, тротуары, чахлые палисадники под окнами многоэтажки, замерла, рассевшись по бордюрам, скамейкам, ступеням и прямо на земле.
Настя осторожно раздвинула жалюзи, выглянула в щелочку и похолодела. Она была в ловушке, в которую сама себя загнала.
***
Люся не верила своим глазам. Летнее платье, еще вчера ровно, без единой складочки, облегавшее ее монументальную фигуру, сегодня висело сиротским отрепьем. Полукруглый вырез, раньше едва ли не горизонтально возлежащий на ее груди, провис и пошел заломами. Грудь сдулась, будто воздушный шарик, из которого выпустили воздух. Впрочем, то же самое произошло с животом, бедрами и даже щеками. Люся не знала, плакать ей или смеяться.
Худая корова, как известно, еще не газель. Что толку в этакой худобе, если кожа на животе сложилась складками, а лицо обвисло, как морда шарпея? Кожа щек складочками сползала на шею, придавая ей вид несчастный и обиженный, да еще и потрескалась вся, точно старая картина. На ощупь она стала, как пергаментная бумага – тонкая, ломкая, хрусткая. И что же это за напасть такая? Неужто она от нервов так схуднула? Сама себе Люся напоминала оплывшую свечу на именинном торте, такую, какие обычно рисуют на открытках. А ведь обычно с ней происходило наоборот – от нервов случался зверский аппетит, заставляющий сметать с полок холодильника все без разбору.
***
Пока Анастасия пряталась в подсобке, забаррикадировав дверь ящиками, десятки обеспокоенных граждан, в основном тех, кому повезло в страшной толчее втиснуться в переполненный и замерший теперь перед неожиданной преградой общественный транспорт, бомбардировали звонками экстренные службы. Надо заметить, что и без этого происшествия у экстренных служб со вчерашнего вечера попа была в мыле.
Бесследно исчезнувшее во всем городе и окрестностях электричество, которое, по заявлению городских энергетиков, должно было быть, но почему-то совершенно необъяснимым образом отсутствовало, оставило сотни людей запертыми в лифтах, прекратило движение троллейбусов, разморозило тысячи холодильников в магазинах и домах, остановило производство на большинстве предприятий и много чего еще натворило. Потухшие светофоры спровоцировали столпотворение в час пик, которое удалось разрулить лишь ближе к полуночи, зафиксировав несколько десятков аварий с битым железом и изувеченным человеческим мясом. На отстоящей от города в десяти километрах мегаферме возмущенно мычали две тысячи недоенных коров. Управляющий же, с красным, опухшим от постоянного давления телефоном ухом, готов был от отчаяния исполнить индейский национальный танец с бубнами. Но электричество кануло в Лету, туда же, куда и теплоэлектростанции, загрязняющие окружающую среду, а также легкомысленно отринутые вчера Настей полезные ископаемые, включая нефть, газ и уголь. Автовладельцы, не подозревая о том, какие они счастливчики, что заправились вчера, докатывали последний бензин и тоже переставали коптить небо.
Стихийно перекрывшая центральную магистраль крупного городского района, по которой шел весь поток общественного транспорта, толпа не могла остаться без внимания. Пока городские власти прятали голову в песок, гадая: дольщики? автомобилисты? пенсионеры? И окольными путями пытаясь выяснить суть требований митингующих, на разведку властным решением был послан депутат городской думы, избиравшийся по этому округу. Сопровождал его экипаж патрульно-постовой службы.
Виктор Федорович Козичкин героем не был. Экипаж ДПС Кондратюк и Слюсаренко тоже. Но положение обязывало. Страшный сон любого должностного лица – пронырливая корреспондентка из не прикормленных уже была на месте.
Жизнь депутата, вопреки распространенному мнению, не легка. Партийная дисциплина оставляла мало простора для маневров. Преданность партии должна была быть беспрекословной и молниеносной. Исповедуемый в ней принцип «кто не с нами, тот против нас» держал Виктора Федоровича в постоянном напряжении. Не то чтобы он сам хотел бы вильнуть в сторону, но ведь прошикнуться можно и по незнанию. Виктор Федорович изо всех сил старался быть полезным.
Партия – это пожизненная кормушка. Она своих не бросает. Главное – внедриться в систему, а уж она о тебе позаботится. Виктор Федорович встроился. Переизбрался уже на второй срок, рассчитывая в будущем на теплое, тихое, начальственное местечко где-нибудь в областном статистическом управлении, например. Что еще нужно человеку, чтобы встретить старость? Но до старости еще нужно было дожить. Порой партия требовала броситься грудью на баррикаду. Такие происшествия как сегодня, добавляют немало седых волос любому политику.
Ксения Шиловская – корреспондент маленького, но амбициозного местного телеканала, вечно стоящего на грани закрытия, фамилии своей соответствовала идеально. Шило у нее было с детства, как раз в том месте, о котором говорить не принято.
Запруженная людьми улица Ксюшу воодушевила. Вот это размах! Да тут целая революция намечается. Только бы конкуренты пронюхали об этом как можно позже. Сама Ксения оказалась на месте событий первой по той простой причине, что жила рядом. Вызвав истеричным звонком грозящего вот-вот отрубиться телефона оператора, она ринулась в гущу событий. И через четверть часа выпала из толпы совершенно обескураженной. Толпа была пассивна, амебообразна и на внешние раздражители не реагировала. Никак.
Ксении уже приходилось работать на подобных стихийных сборищах людей. Меньшего масштаба, конечно. Однажды это были возмущенные члены садоводческого товарищества, единственную дорогу в которое перекопал ушлый делец. В другой раз – разгневанные жильцы трех многоэтажек, в течении нескольких знойных летних дней вдыхавшие аромат переполненных мусорных контейнеров. Были и другие случаи. Все их объединяло одно – наперебой рвущиеся высказать свое негодование люди. В активистах недостатка не было. Но на этом сборище царил полный штиль. Никто ничего не хотел, не требовал, не брызгал слюной, наседая на телевизионщиков, не орал оглушительно в ухо, будто решение вопроса могло зависеть от количества децибел. Ксения покружила в толпе, словно назойливая муха, пытаясь пристроиться то здесь, то там, разговорить тех, кто по ее опыту, всегда охотно вступает в разговоры – скучающих всезнающих бабулек. Но все без толку.
Только когда появилась начальственного вида машина в сопровождении ДПС с сановного вида пузатым дядечкой за пятьдесят, Ксения махнула рукой оператору быть наготове. Чиновник выбрался из машины, поправил безупречный галстук, пригладил ежик на лысеющей макушке и в некоторой растерянности огляделся. Похоже, внутренне он был готов убеждать, успокаивать, улещевать бушующую толпу горожан и никак не ожидал очутиться посреди безмятежного болота.
Первыми в бой пошли Кондратюк и Слюсаренко.
«Уважаемые граждане! Депутат городской думы Виктор Федорович Козичкин выслушает Ваши требования. Он находится здесь по личному поручению городского главы. Просим всех организованно пройти к школе №66. Собрание состоится на школьном стадионе. Необходимо освободить проезжую часть, дать возможность следовать общественному транспорту. Люди же на работу опаздывают,» – напоследок воззвали они к совести недовольных, внеся в свои призывы нотку человечности.
Тишина. Лишь молодая мамочка, сидящая на асфальте на подсунутой под попу сумке-кенгуру, расстегнула пуговки трикотажной кофточки и приложила ребенка к груди. Виктор Федорович сконфузился и старательно отвел глаза в другую сторону. ДПСники крякнули и переглянулись.
Современные молодые мамочки, уверенные в себе и беспощадные к окружающим, могли вогнать в краску любого, выставляя напоказ самые интимные моменты своего бытия. Стыдливость? Приличия? Здравый смысл? В топку их. Потребности ребенка священны, как индийские коровы. Если дитятко орет, то срочно нужно сунуть ему немытую грудь прямо за столиком в кафе, например, испортив аппетит всем окружающим. Юные и неокрепшие души, ознакомленные с женской сексуальностью таким незамысловатым образом против своей воли, рисковали навсегда от нее отвратиться.
Начало получилось так себе. Виктору Федоровичу сделалось тоскливо. Ну вот что он должен делать в такой ситуации? Талант к импровизации отсутствовал у него начисто., а инструкций на подобный случай не предусмотрено. Ну не умеет он краснобайством завести, заболтать толпу и повести за собой. Не дано ему это. Он скорее педант, крючкотвор, юрист, одним словом. И уютно чувствует себя только в своем кабинете среди аккуратно разложенных на столе бумаг. Да еще эта язва с микрофоном ужом вьется вокруг, точно стервятник. Не пойми чего наплетет, наснимает, не расхлебаешь потом. Надо взять себя в руки.
«Товарищи, все Вы меня хорошо знаете,» – задушевно воззвал Виктор Федорович к сидящим на проезжей части. – «Я на Вашей стороне. Поверьте, я постараюсь максимально быстро решить Вашу проблему. Но для начала мне нужно о ней узнать. Вот Вас, молодой человек, что тревожит? Почему Вы здесь?»
Случайный визави депутата Козичкина – молодой человек с тощей кадыкастой шеей и длинными волосами, стянутыми в неформальный хвостик, взглянул на него с неприязнью, но ответить не пожелал.
«Каковы Ваши требования? Против чего Вы протестуете?» – теряя терпение, продолжал допытываться настырный депутат. – «Господа, давайте пройдем на стадион ближайшей школы, где Вы и изложите все свои претензии.»
Но товарищи, даже превратившись в господ, на призыв сановника не отреагировали. И тогда Виктор Федорович совершил роковую ошибку. Он ухватил хвостатого неформала за локоток, пытаясь сподвигнуть того подняться. Флегматичный молодой человек мгновенно озверел. Вскочив на ноги, он с неожиданной для такого субтильного субъекта силой оттолкнул депутата Козичкина так, что тот, не удержав равновесия, сделал шаг назад и сел задом на мощный загривок Антонины Антиповой, кувырнулся через ее голову назад и упал на вытянутые колоннообразные ноги гражданки.
Журналистка приглушенно ахнула: «Ты снял? Все снял? Это же эксклюзив!».
«Снять то я снял. Но кто тебе такое показать даст?» – флегматично отозвался оператор.
«Простите! Извините!» – залепетал ошалевший от кульбита Виктор Федорович, обшаривая ноги дамы в поисках слетевших очков. И был, очевидно, совершенно превратно понят, потому как она мало того, что гневно столкнула его на землю, так, поднявшись, еще и наподдала ногой по мягкому месту. Вследствие чего депутат врезался носом в чей-то живот. И понеслось. Виктора Федоровича Козичкина пинали как футбольный мяч, остервенело молотили руками и ногами. И происходило это в полной тишине. Молча и обыденно, без ненависти и злости, равнодушно, будто люди занимались каким-нибудь самым привычным, рутинным делом. Виктор Федорович тоже молчал, сжавшись в клубок и прикрывая голову руками.
Корреспондентка повизгивала от восторга, оператор держал камеру твердой рукой, Кондратюк и Слюсаренко смело ринулись в гущу событий с дубинками наперевес, выручать представителя власти.
После того, как в лице Виктора Федоровича что-то громко хрустнуло, он уже ничего не говорил, а лишь тихонько подвывал, по-прежнему зажимая лицо ладонями. Кондратюк и Слюсаренко добросовестно предприняли попытку до него добраться. И поначалу даже казалось, что они могут преуспеть. Все-таки дубинки – это сила. Но пассивная с виду толпа мгновенно превращалась в пчелиный рой, стоило только ее задеть, и действовала слаженно, будто единый механизм, – методично, размеренно и равнодушно. Кондратюку казалось, словно он попал в мясорубку, и его крутит, швыряет и рвет на части. Как-то вмиг пришло понимание, что если он сейчас, сию минуту, не выберется отсюда, то это – конец. Взревев в отчаянии, точно пароходный гудок, он вскочил на ноги и, бешено молотя дубинкой направо и налево, рванул к машине. Неизвестно почему, но толпа полицейского не преследовала. Стоило только вырваться за ее пределы, как его отпустили.
Кондратюк забрался в машину, сдал назад на всякий случай, остановился и уставился в лобовое стекло. Правый глаз его, залитый кровью, ничего не видел. Фуражка пропала. При каждом вздохе в левый бок вонзался острый обломок кости. Впереди, один чуть поближе, другой – немного в стороне, клубились два мотка человечины. Где-то там в глубине каждого из них сейчас умирал забитый до смерти человек. Кондратюк мог быть третьим. Удивительнее всего было то, что не участвующие в избиениях люди продолжали спокойно сидеть, как ни в чем не бывало.
Вокруг машины депутата, прижав телефон к уху, бегал водитель, то приседая за колесом, то опасливо выглядывая из-за багажника. Можно было не сомневаться, он уже в красках живописал происходящее и вызвал кавалерию. Там же, за багажником членовоза, прятались и журналистка с оператором. Держа камеру на плече, он продолжал снимать.
***
Кожа на лбу треснула как раз в тот момент, когда Людмила Марковна посмотрела в зеркало. Трещина пришлась туда, где пролегала одна из трех прорезавших лоб горизонтальных морщин. Были они, к Люсиному огорчению, глубоки и ветвисты как речные каньоны. Носогубные складки лопнули, видимо, еще ночью. Кровь измазала наволочку на подушке и уже запеклась. Тоненькая струйка крови сбежала по лбу, наткнулась на бровь, огибая ее, вильнула в сторону и закапала с виска. Лицо выглядело так, будто было изрезано ножом изощренного маньяка.
Люся охнула и потянулась к зеркальной дверце шкафчика, где держала лекарства. Тонкая, как пергаментная бумага, кожа на пальцах натянулась и лопнула между указательным и большим. Люся вскрикнула. Но дверцу все же открыла. Когда же она потянулась на верхнюю полку за пузырьком перекиси водорода, лопнул живот. Людмила закричала и сложилась пополам. Некогда нежно-голубой, а теперь застиранный домашний халат вмиг пропитался кровью. Когда-то давно, после родов, Люся боялась, что у нее разойдется шрам от кесарева сечения. Старый кошмар запоздало сбывался.
«Надо звонить в скорую. И скорее, пока я не истекла кровью,» – в страхе подумала Люся. Не разгибаясь, она побрела в спальню. Как и большинству людей, телефон заменял ей будильник, поэтому и лежал на прикроватной тумбочке. Людмила осторожно присела на кровать, кое-как вытерла руку о халат и выдернула шнур зарядки из аппарата. Кожа на подушечках пальцев – большого и указательного разошлась, и кровь залила кнопки телефона. Люся все же потыкала в них, но то ли нажала не туда, то ли в телефонный мозг попала кровь, соединения не произошло.
Позабыв об осторожности, Людмила потерла телефон о бедро, стирая кровь с кнопок. Кожа на бедре сошла лохмотьями, будто содранная об асфальт при падении и разошлась. Трещина змейкой поползла по ноге вниз, добралась до косточки на лодыжке и остановилась будто в нерешительности. Кровь хлынула как-то вся разом, словно открыли водопроводный кран. Люся судорожно пыталась зажать ее покрывалом. Ей стало дурно. Голова закружилась и упала на колени. Тут уже не выдержала кожа на пояснице. Лопнув, она обнажила позвоночник. Людмила Марковна потеряла сознание. Но ненадолго. Кровь продолжила хлестать и скоро вытекла вся.
***
Настя выла на одной ноте, монотонно и отчаянно, словно приговоренный к смерти при виде виселицы с покачивающейся на ветру петлей. Забаррикадировав дверь крохотной подсобки ящиками с пивом и водкой и зажав руками уши, она вжалась спиной в освободившийся угол, вздрагивая всем телом, как побитая собака при доносящихся с улицы звуках.
А на улице штормило. Крики, визг, шум накатывали волнами, точно суровый зимний шторм набрасывался на дикие прибрежные скалы, загаженные птицами. Сирены автомобилей слились в единый неумолчный гул, на фоне которого что-то периодически грохотало и взрывалось, точно запускали новогодние фейерверки.
Монотонное Настино вытье прервал удар в дверь, от которого хлипкий замок вылетел из двери пулей и отрекошетил от противоположной стены. Ящики с бутылками, стеклянно тренькнув, отъехали туда же. В комнатушку ввалился некто огромный, заполнивший собой все свободное пространство. Девушка завизжала. Вломившийся сначала поставил ее на ноги и легонько встряхнул за плечи. Потом, для окончательного приведения девушки в чувство, пару раз съездил по щекам своей бронированной пятерней. Настина голова мотнулась туда-сюда, щеки стремительно побагровели, она закрыла, наконец, рот и открыла глаза.
Перед ней стоял космонавт. Защитное стекло на округлом черном шлеме приподнялось, и он вполне дружелюбно спросил: «Ну чего орешь, дуреха? Все уже окончилось.»
Еще один сунулся было в подсобку, но за неимением свободного места развернулся прямо в дверях. На его спине крупными буквами было написано «ОМОН».
«Давно тут сидишь?» – поинтересовался первый.
«Не знаю,» – проблеяла Настя.
«Когда толпа собиралась видела?»
Девушка закивала в ответ.
«Вот и чудненько. Может в свидетели сгодишься,» – подытожил мужик. – «Тут пока побудь.»
Вопреки разумному совету Настя все же вылезла из укрытия и поняла, что в подсобке пряталась не зря. Металлическая дверь, внушающая уважение уже одним своим массивным видом и тяжестью криво висела на одной петле, прислоненная к стене. Одноногие столики словно смело в угол словно ураганом. Под ногами хрустели осколки посуды. Девушка подошла к окну и раздвинула каким-то чудом уцелевшие жалюзи.
Наверное, приблизительно так выглядело Куликово поле наутро после битвы. Все свободное пространство было усеяно обрывками одежды, соскочившими в пылу драки головными уборами, обувью и прочим неопознаваемым, хорошо затоптанным барахлом. Поломанные кусты напоминали расчески со сломанными зубьями. Голым копьем торчал ствол обломанной рябинки прямо перед окнами. Чуть поодаль лежала на крыше перевернутая легковушка. Тут и там на асфальте темнели кровавые пятна, уже оккупированные пировавшими мухами. Настя вздрогнула и отвела глаза.
Машины с мигалками перегораживали улицу со всех сторон. Вереница автобусов и автозаков цепочкой тянулась в сторону центра. Разъезжались и машины скорой помощи. Из переулка, словно стая бродячих собак на помойку мясокомбината, прорывалась к месту происшествия пресса, без труда оттесняемая широкими спинами в бронежилетах.
Ксении Шиловской там давно не было. Предприимчивая девица три часа назад вихрем промчалась по квартирам одного из близлежащих домов, скоренько договорилась за три тысячи рублей с одинокой пенсионеркой с седьмого этажа и, с относительным комфортом устроившись на ее маленьком захламленном балконе аккурат между плетеными детскими санками и коробкой с пустыми банками, сняла все произошедшее. Пенсионерка тоже торчала на балконе, горюя, что продешевила. Удачно миновав оцепление, корреспондентка и оператор уже неслись на всех парах в студию.
Кондратюк в это время трясся в машине скорой помощи. Как раз на полдороге, на углу у Центрального городского рынка, он обмяк и потерял сознание.
«Ну уж нет, ты это брось. Удумал тоже, отключиться,» – рванулся к нему Николай Петрович. – «Нина, давление.»
Его напарник Слюсаренко, Виктор Федорович Козичкин и еще десяток бедолаг были уже где-то далеко, вне досягаемости от омоновцев, полиции, начальства и даже партии. А бренные останки их перемещались в черных мешках в морг.
Скандал назревал прямо-таки чудовищный. Двенадцать жертв на нелегальном митинге! Уму непостижимо! Губернатору, наверняка, конец. Партия такого прокола с рук не спустит. Да и другие головы полетят. А главное, чего хотели протестовавшие, так никто и не понял.
***
Район будто вымер. Несмотря на духоту летнего вечера захлопнулись форточки, задернулись шторы, в темных квартирах уютно затеплились свечки. На опустевших детских площадках ветерок лениво гонял ускользнувшие из урн обертки от мороженого и прочий мусор. Бродячие собаки, обладающие отменным нюхом на неприятности, сховались на задах гаражного кооператива прямо в лопухах. Черноглазые торговцы арбузами шустро прикрыли свои лавочки по всему городу и разбежались по щелям. У них нюх на неприятности был еще более острым, выработанный десятилетиями нелегального существования. Угрожающе темнели кусты. Даже птицы перестали верещать и куда-то попрятались. Летний ветерок, и так робкий и нерешительный, окончательно струхнул от обилия мигалок, толчеи и шума и бесследно растворился в воздухе. Только вездесущие подростки шныряли вокруг оцепления до ночи, пытаясь издали рассмотреть работу следователей и экспертов. Когда они закончили, за дело принялись дворники в ярко оранжевых жилетах. Потом по улице пустили поливалки. Лунная дорожка весело побежала по мокрому асфальту среди угрюмых темных коробок многоэтажек с обеих сторон.
Погасшие экраны разряженных смартфонов поставили жизнь на паузу. В один миг оказавшись не у дел, их владельцы потерялись во времени и пространстве, словно выброшенные на берег рыбины, и потянулись от нечего делать друг к друг разговаривать разговоры.
С Настей наскоро поговорили прямо там, на ступеньках рюмочной, записали адрес и телефон и выпроводили за оцепление. Домой она пришла на ватных ногах, неся босоножки на шпильках в руке. Отмахнувшись от накинувшейся с вопросами матери, заперлась в ванной комнате и пустила холодную воду. Насквозь промокшая от пота одежда полетела на пол. Настя влезла под душ. Сначала кожу нестерпимо обожгло ледяной водой так, что она с трудом сдержала визг. Потом где-то глубоко внутри разгорелся огонь. Настя терла и терла кожу мочалкой, смывала пену и начинала сначала. И вышла из ванны раскрасневшаяся, будто побывала в парилке. Теперь у нее были силы говорить с матерью, слушать ее причитания об испортившихся продуктах и дурдоме на работе и поддакивать в ответ.
Пьяный треп, как известно, – бесценный источник информации для шпионов, предателей и профессиональных сплетников. Для обычного человека это тоже показатель. Если ты не пил с человеком – считай, что совсем его и не знаешь. Чего только не выболтаешь и не услышишь во время дружеской попойки. На стенах кухни плясали тени от огня свечи, а захмелевшая мать, пьяно щурясь, рассказывала историю своего поступления в медицинское училище (случайного и необдуманного, по сути). Надо же было куда-нибудь поступить, да и мать, Настина бабка то есть, поедом ела, бездельничать не давала. История повторялась.
«А че ты за папу замуж вышла?» – придвинулась поближе Настя, приобняв разомлевшую мать за плечи.
«Да дура была,» – бесхитростно заявила мать. – «Залетела. А то хрен бы пошла, поколбасилась бы еще на свободе.»
«Но ты меня не слушай,» – тут же махнула рукой она. – «Тебе замуж уже пора. Вот парень, что вчера заходил, он кто? Вроде ничего.»
«Ничего особенного,» – отрезала Настя, раздосадованная таким резким переходом на неё. – «Таких как он – пучок за пятачок.»
«А тебе прям особенный нужен? Обычный, нормальный никак не подойдет? Смотри, доразбрасываешься женихами. Королевична нашлась,» – свернула на привычную дорожку поучений мать. Вечер был безнадежно испорчен, словно волшебным ранним июльским утром вместо пения соловья взревел перфоратор.
Захмелевшая Настя (после такого сумасшедшего дня сам бог велел) зажгла еще одну свечу и ушла к себе в комнату. Внизу улица тонула в темноте, но в окошках соседних домов уютно теплились огоньки свечей или прыгал свет суматошных фонариков. Луна, круглая и желтая, точно хитрый кошачий глаз, с чувством собственного достоинства и даже немного высокомерно, как показалось Насте, зависла в небе.
«Может и правда замуж выйти?» – зевнула девушка. – «Теперь то точно смогу,» – подумала она, имея в виду новую грудь.
«Да ну, на фиг. Стирай потом, убирай, да жрать готовь круглые сутки,» – включился здравый смысл. Но призрак белоснежного платья с широкой, летящей, многослойной юбкой и корсетом, при виде которого самые разумные девушки отчего-то глупеют и впадают в мечтательный ступор, уже влез в Настину голову и даже мысленно украсил ее высокой прической с искусственными цветочками и жемчужными шпильками. Потом в мечтания плавно въехали лимузины: белый для нее с подружками и черный для жениха со товарищами; возник многоярусный свадебный торт, украшенный фигурками жениха и невеста; и, как апофеоз, зашуршал белоснежный песок Мальдивских островов – места свадебного путешествия.
Мальдивы Настя видела на картинках в интернете. Ряды домиков на сваях, соединенные деревянным настилом, у небольших, идиллического вида райских островков с пальмами и дивной фотогеничности пляжами. А в домиках еще и полы стеклянные, чтобы рыбок смотреть. Все это было чудесно. Дело стопорил лишь жених. Точнее, его отсутствие. Так, в мечтах о рыбках и жемчугах Настя и уснула.
***
Это была не девушка. Это была сказочная пэри. Она плыла по дороге, покачивая бедрами в цветастых шортах, затянутых на талии белым шнурком, растянутой домашней футболке и шлепая задниками резиновых тапочек. Её дивные локоны выбивались из высокой прически и ниспадали на шею. Гитарных изгибов фигура приковывала взгляд. Суренчик едва не закапал слюной на асфальт. Более красивой девушки он никогда не видел. Не обращая на него ни малейшего внимания пэри дошлепала до переполненных мусорных контейнеров и забросила туда черный, плотно завязанный пакет. При этом действе шортики так плотно облепили ее зад, что у Суренчика остановилось дыхание.
«Женюсь,» – сама собой возникла в голове дикая мысль. То, что мысль глупая, он прекрасно понимал. Жениться надо только на «своей» девушке – правильно воспитанной, послушной, той, что родители сосватают. Которая глаз лишний раз от пола не поднимет, рот не откроет и во всем будет стараться угодить. И само собой разумеется – невинной. И ничего страшного, что у правильных девушек иногда растут усы. Если девушка «не своя», то она – проститутка. Третьего не дано. «Не свои» – свободные, самостоятельные, гулящие. Они делают, что хотят, ходят, куда вздумается, не спрашивая разрешения и не отчитываясь, одеваются, точно шлюхи. Их совершенно невозможно контролировать, а мысль о послушании мужчине, мужу, как справедливо подозревал Сурен, вызывает у таких только истерический смех.
Пэри была чужой. Но неужели же нельзя хоть разок сделать исключение? Неужели, глядя на нее, родители не поймут? Уж отец то должен. А может и мать. Она так его любит, что даже неловко бывает от ее нежностей, хоть и высказанных наедине, в доме.
Суренчик очень охотно встречался с чужими девушками, предпочитая веселых и фигуристых, соглашающихся выпить и потусить. Они соглашались тем более охотно, когда дядя давал ему в свободный вечер свою машину. Сурен переехал в город два года назад к дяде под крыло учиться уму-разуму. И все это время был на подхвате, делая, что велят, в самом низу иерархической лестницы. Что поделать? Он был самым молодым, а авторитет старших непререкаем. Дядя устроил его в институт на заочный факультет. Платно, разумеется. Дядя отправил учиться на права. Уже по-настоящему, а не как в институт. Дядя учил вести дела, что куда важнее учебы. Но сильно гайки не закручивал, понимая, что такое молодость. Но женитьбу на «не своей» девушке он не поймет. Да и никто не поймет.
Почему он замыслил именно женитьбу, Сурен и сам объяснить не мог. Почему бы просто не пригласить её покататься, посидеть где-нибудь или съездить искупаться на речку как всех прочих? Впрочем, нужно было прекращать мечтать и что-то предпринять. Пэри, подтягивая спадающие тапочки, уже удалялась. Почти дойдя до подъезда, один шлепанец она все же потеряла, матюкнулась, подобрала босую ногу и запрыгала назад за беглецом.
В этот момент к ней и подкатил Сурен. Жаль, конечно, что он был без тачки. В дядиной тачке он производил на девушек большее впечатление. Сурен налетел на Настю так лихо, что она покачнулась, стоя на одной ноге, и едва не упала. Джигит подхватил ее под локоток, поддержал, пока она сунула ногу в шлепанец, но отпускать не торопился.
«Спасибо,» – буркнула девушка, отстранясь и даже не взглянув на добродетеля. Была она с утра не в духе. Оказалось, отсутствие электричества создает массу проблем. Мало того, что смартфон не зарядить, отчего у Насти складывалось впечатление, будто ее вырезали из жизни и забросили на необитаемый остров. Все где-то там далеко живут, переписываются, постят забавные фоточки, а она – одна-одинешенька. Так еще и горячей воды нет. Котел без электричества не работает. Мыть голову холодной водой было страшно неохота, и пока в кастрюле, самой большой из найденных дома, грелась вода, Настя неряшливо скрутила волосы на макушке резинкой и отправилась выносить ощутимо пованивающий пакет с мусором.
