Дея Нира
Сумрачная антология
ТИХИЕ ШОРОХИ
Вдоль берега широкого озера понурая кляча тащила телегу, груженую мешками.
В лесной тиши раздавался монотонный стук копыт по каменистой дороге, колеса скрипели и подпрыгивали, натыкаясь на разбросанные валуны. На телеге сидели мужчины: один держал вожжи, безразлично глядя перед собой, а второй, с изнуренным, покрасневшим лицом, прижимал к груди грязный узелок и беспокойно оглядывался по сторонам, будто чего-то опасался.
– Игнат, долго еще ехать? – хрипло спросил он у извозчика, поеживаясь. Отовсюду тянуло вязким туманом, отчего одежда отсыревала. Несмотря на июль, ветер дул холодный, а вечер готовился смениться ночью.
Извозчик коротко мотнул головой:
– Пару верст всего. Большую часть пути проехали, не боись.
От этих слов лицо мужчины прояснилось. Последние дни он только бежал до изнеможения или ехал, прячась от всех, не имея возможности передохнуть. Переходя обширные болота, чуть не утонул в зловонной жиже; комары, словно изголодавшиеся вампиры, кидались на него всякий раз, как он устраивался на непродолжительный ночлег, изводя назойливостью. Кожа невыносимо зудела от их яростных укусов.
Словом, выспаться было невозможно. К тому же, он боялся погони, и потому дикий страх быть снова пойманным гнал его, словно дикое животное, убегающее от безжалостных охотников. Ноги, после долгого перехода через густые леса, гудели до сих пор.
Он наклонился и, нахмурившись, приспустил штанину, чтобы скрыть багровую отметину на щиколотке: постыдный след его собственной глупости и доверчивости.
Солнце уже скрылось за сизыми тучами, касаясь горизонта: еще немного и все вокруг погрузится во мрак.
Извозчик, правя лошадью, переложил вожжи в одну руку, а второй пошарил у себя под ногами и извлек закопченный масляный фонарь, коробок спичек и передал их по очереди попутчику:
– На-ка, зажги, – коротко бросил он. – По памяти еду, но все ж таки лучше с огоньком.
Попутчик не стал возражать, хотя пальцы с трудом слушались его и тряслись. Он сломал несколько спичек прежде, чем смог извлечь крошечный язычок пламени, и за стеклом фонаря замерцал тусклый свет.
Мужчина подождал, пока пламя разгорится и только потом осторожно передал фонарь извозчику, а тот подвесил его на торчащую изогнутую палку, приспособленную для этого.
Между тем стало совсем темно. Если еще недавно стволы деревьев мелькали на фоне фиолетово-красного заката, то теперь и небо, и лес слились в сплошную черноту. Оттуда потихоньку доносились и становились все громче звуки ночи: резкий свист, уханье, стрекотание, шорохи. Иногда совсем рядом трещали ветки за деревьями, будто кто-то огромный пробирался сквозь чащу, но предпочитал не показываться. В глубине зарослей внезапно вспыхивали блестящие точки и гасли, когда телега со скрипом проезжала мимо.
Игнат что-то напевал себе под нос, подгоняя клячу, которая иногда нервно вскидывала голову, косясь на непроглядную стену леса.
– Непривычно небось? – внезапно подал он голос, посмеиваясь. – Городской что ли?
Попутчик замер, не зная, сердиться ему или благодарить за возможность переброситься словом.
– Устал я, – ответил он хрипло. – Дорога у меня дальняя.
– Ладно, не серчай, – добродушно произнес извозчик, не поворачиваясь. – Часто тут ваших сюда подвожу. Голодных, злых, оборванных. Ну, да ничего! Теперь по-новому заживешь, коли не сглупишь.
Мужчина прижал еще крепче узелок к груди и ухмыльнулся. Ну уж нет. Не для того он жизнью рисковал и стер ноги в кровь, чтобы где-нибудь попасться. Теперь он будет осторожнее.
– Сам-то, смотри, не болтай лишнего, – он постарался сказать это с улыбкой, но в голосе прозвучало предупреждение. Игнат тихо засмеялся:
– А насчет этого не думай. Не из болтливых я. Мое дело простое – забрать человека и привезти его. Приехали уж!
Впереди в темноте блеснул огонек, а сосны расступились. Лошадь, почуяв жилой дом, вытянула шею и заржала. Тусклый свет фонаря осветил высокий частокол и грубые деревянные ворота.
– Открывайте, хозяева! – крикнул во все горло извозчик, и тут же из-за ворот показалась крепкая высокая фигура, поднимая над головой светильник.
– Не ждали мы вас уже, – раздался гулкий бас. Коренастый мужик приблизился к телеге. Его глубоко посаженные глазки из-под нависающих бровей пристально и пытливо посмотрели на прибывших. – Кто таков?
Мужчина, сидевший на мешках понял, что обращаются к нему. Он подхватил свой узелок, спрыгнул с телеги и встал в полный рост:
– Савелием звать. Беглый я.
– Это мне ясно, – перебил его коренастый, вскидывая увесистую дубину на плечо. – А что тебе на том берегу передали?
Савелий нахмурился, вспоминая. Перед глазами промелькнуло лицо человека, доверившего ему тайну, которая объединяла этих людей. Если он ошибется, ему несдобровать. Особым образом он скрестил указательные пальцы рук и плюнул на землю. Жест, по которому его должны узнать.
Коренастый мужик опустил дубину и снова ухмыльнулся:
– Ну, заходи. Гостем будешь. А я – Макар!
Ворота со скрипом открылись, пропуская телегу. Кляча, предчувствуя желанный отдых, резво вбежала во двор и замедлилась лишь у навеса, где на привязи стояли две лошади.
Савелий последовал за ней, прищурился и огляделся: пара пристроек, курятник, крытый колодец и низкий бревенчатый дом с двускатной крышей. В окнах плясали тусклые блики, а на одном из подоконников стояла одинокая зажженная свеча.
Дверь дома открылась и на порог вышла маленькая худая женщина в простом платье. Она оглядела прибывших, поправила платок на голове и поздоровалась с ними с какой-то тихой кротостью.
Макар подошел к гостю и хлопнул по плечу:
– Иди в дом, не робей.
Савелий послушался. Дом был скромным, но опрятным и убранным. Хозяйка вынимала из печи и ставила на стол целую горку золотистых блинов, блестящих от масла. Савелий ощутил, как в животе у него заурчало: последнюю краюху хлеба он доел сегодня утром. Женщина приветливо улыбнулась и показала на небольшой чан с водой, где можно было ополоснуть руки.
Игнат уже сидел за столом, принимаясь за блины, да нахваливая хозяйку:
– Ай, Настасья, сколько жил, а таких блинов нигде не пробовал!
Радушная обстановка в доме подкупала. Савелий с удовольствием вымыл руки и лицо, а затем выпил стопку крепкой настойки, поднесенную хозяйкой, вторую и третью, пока не осоловел. После долгой и тяжелой дороги, всех злоключений, выпавших на его долю, теперь казалось, что все пойдет по-другому.
К ним за стол подсел и Макар, завязался разговор. Вот уже гость пустился в горькие рассуждения о том, как спутался с лихими людьми, которые обманули его и сделали виноватым, отчего он и отправился коротать срок. А потом Савелий воспользовался возможностью бежать с подельником, который указал на тайный гостевой двор.
Судя по всему, двор этот становился убежищем для таких, как он. Здесь можно было переждать какое-то время, а потом идти дальше. Выяснилось, что Макар и Настасья – брат и сестра, которые живут тут давно и помогают тем, кто в этом нуждается.
У Савелия все более теплело на душе. Он еще никогда не встречал таких сердечных и отзывчивых людей, которые по доброте душевной заботились о невинно осужденных или тех, кто испытал на себе тяготы судьбы.
Мужчина плакал, крестился и клялся, что теперь не успокоится, пока не отдаст хозяевам дружеский долг, а Макар хмурил брови и повторял: «Полно тебе! Все под Богом ходим».
Казалось, что блины никогда не закончатся, как и другие блюда, что появлялись на столе. Крепкая настойка лилась рекой, заглушая все неприятные мысли. Мужики громко смеялись, ели и пили вдоволь, а потом Савелий почти ничего не помнил.
Наконец, проваливаясь в темноту, гость не без помощи хозяина, добрел в свою комнатку, где упал на приготовленную постель и заснул мертвецким сном.
Проснулся Савелий на рассвете.
Сквозь сон ему показалось, что кто-то истошно, прямо душераздирающе закричал вдалеке. Это неприятно поразило его. Он вздрогнул и прислушался, ожидая, что вопль повторится, но этого не случилось. Видно, так подействовали на него сильные душевные переживания, что ему до сих пор чудилось что-то страшное.
Мужчина широко открыл глаза.
Солнечные лучи лились сквозь маленькое окошко. Это успокаивало и дарило надежду. К удивлению, голова совсем не болела, хотя он смутно припоминал, что выпил много настойки накануне. Он обвел взглядом комнатку, в которой кроме лежанки в углу, да грубо сколоченного табурета ничего не было.
Правда мужчина также понял, что он теперь не один.
На табурете, сложив тоненькие ручки перед собой, сидела маленькая девочка. На ней был зеленый сарафан и льняная рубаха, а длинная коса спускалась до самого пола. Савелия поразило не то, как тут очутилась эта пигалица, а то, каким бледным оказалось ее лицо. Большие голубые глаза смотрели на гостя с любопытством.
– Ты кто? – спросил он.
Девочка откинула русую косу за спину и звонким голоском ответила:
– Аленкой звать.
– Ты чья такая красивая?
Она приняла важный вид:
– Мамкина я.
– А, так ты хозяйкина дочка? – догадался Савелий. – Сколько ж тебе годков?
Аленка растопырила пальцы.
– Ага, значит, шесть. И давно вы тут живете?
Девочка пожала плечами.
– Тятя помер три зимы назад, а мы тут остались, а с нами и дядька Макар.
Савелий тут же вспомнил здоровенного мужика, встретившего его у ворот, с которым он пил этой ночью.
– У тебя лицо доброе, – неожиданно сказала девочка. – Наверное, ты хороший.
Голубые глаза смотрели так доверчиво и открыто, что он смутился и поскорее встал с постели:
– Спасибо. Ну, пойдем. Покажешь, что к чему.
Выйдя во двор, Савелий не увидел знакомой телеги. Должно быть, Игнат выполнил поручение, и теперь уехал. Под навесом по-прежнему стояли две лошади и медленно жевали траву.
Теперь, когда солнце разогнало темноту, лес вокруг показался не таким жутким, как накануне. Вовсю распевали птицы, заливаясь на все лады; на высоких елях с ветки на ветку прыгали проворные белки, гоняясь друг за другом.
– Сюда, – позвала Аленка, показывая куда идти.
Савелий последовал за ней между двух пристроек по узкому деревянному настилу, который вывел их в зеленые заросли.
С обеих сторон пышно росли кусты малины и черемухи, шелестели яблоневые деревья, сияли под солнцем желтые, красные и оранжевые цветы. Аккуратные деревянные дорожки извивались и уходили вглубь зарослей, а все вокруг цвело и пахло травами и нектаром. Три березы обступили маленький пруд с кувшинками. Прямо у пруда стояла скамеечка, на которую уселась Аленка.
– Это мой любимый садик, – произнесла девочка. – Нравится?
Мужчина ответил не сразу.
Он не ожидал увидеть в глухом лесу нечто подобное. Когда он жил в большом городе, ему как-то довелось попасть в ботанический сад с одной особой, разбившей ему сердце. Но сейчас он вспомнил не ту вертихвостку, а сотворенный человеческими руками прекрасный уголок.
Тогда он еще подумал, вот бы устроиться туда на работу. И случись так, быть может он не связался с дурной компанией, из-за которой ему пришлось попрощаться со свободой и добрым именем.
– Никогда такого не видел, – признался Савелий.
– Это мой батенька посадил, потому что беспокоился о моем здоровье.
– А что у тебя со здоровьем? – спросил мужчина, подозревая, что такая белая кожа у девочки неспроста.
Аленка хлопнула себя кулачком по груди, но ответить не успела. Неожиданно позади возникла огромная фигура Макара. Хозяин пристально глянул на Савелия, а потом обратился к ребенку:
– Ты чего, малая, не слышишь, как тебя мать зовет?
Девочка встрепенулась.
– Нет! А где она?
– На заднем дворе. Ступай к ней.
Аленка повернулась к Савелию, помахала ему рукой и пустилась бежать обратно к пристройкам, а Макар сказал:
– Проспался, значит?
Тот кивнул.
– Идем, что ли. Дрова умеешь колоть?
Савелий обиделся.
– А то!
– Вот и хорошо. От помощи не откажемся.
Взгляд Савелия задержался на красных разводах, щедро покрывавших низ полотняного фартука хозяина. Макар, заметив это, махнул рукой:
– Пару кур забил. Трепыхались, глупые. Теперь Настасье отстирывать.
Колоть дрова оказалось не так просто, как думалось.
Савелий управился лишь к полудню. Он давно не занимался физическим трудом, вот руки и ослабли. Перенесенная недавно лихорадка тоже давала о себе знать. Но уж очень ему хотелось как-то отблагодарить за радушный прием. Стыдно было ударить в грязь лицом, поэтому, хоть у него и разболелась спина, но он осилил данное ему поручение.
Макар похвалил за труд, а потом отправил гостя в баню. Горячая вода приятно расслабила утомленное тело, и Савелий принялся думать о своем секретном убежище, о котором никто не знал. Туда он и отправится дальше.
Возврата к прежней жизни быть не могло.
Хозяева, правда, не торопили его. Сказали, чтобы оставался, покуда не окрепнет. Мол, помогай по дому и в себя приходи. Вот Савелий и старался, как мог. Как тут не отплатить людям за добро?
Миновало несколько дней.
Макар поглядывал на гостя с выражением, которое тот никак не мог описать, будто присматривался к нему, оценивал, прикидывал что-то. Говорил, что Савелий наконец-то идет на поправку, заметно прибавляет в весе.
Гость смеялся.
Как не прибавить в весе, если хозяйка такая замечательная стряпуха? Так готовит, что за уши от стола не оттащишь.
Сама Настасья редко перебрасывалась словом с Савелием. У нее были свои заботы.
Целыми днями она варила, пекла, штопала, мыла, стирала, да играла с дочкой. Бледность девочки не проходила, а казалось, наоборот, усиливалась. Еще немного, и кожа совсем прозрачной станет. И сама хозяйка, видя это, становилась все задумчивей.
Наконец Савелий набрался храбрости и завел разговор, отчего ребенок такой. Женщина поджала губы и ответила нехотя:
– Хворь у нее особая. Точит изнутри.
– Что за хворь?
Настасья усмехнулась:
– Ты лекарь что ли?
Мужчина покачал головой.
– А чего спрашиваешь?
– Хорошая она. Жалко. Хотел бы помочь.
Настасья посуровела, а ее голубые глаза сверкнули:
– Есть одно средство…
Какое это средство, Савелий так и не услышал. Но мысли о бедной хозяйке, вынужденной наблюдать, как чахнет ее дитя, печалили его.
Аленка же не подавала виду, что думает о своей болезни. Часто видел ее Савелий в том садике, что устроил для нее ныне покойный отец. Девочка, если не сидела рядом с матерью, то играла у пруда.
Он не раз заговаривал с ней, рассказывал сказки, которые мог вспомнить, делился некоторыми историями своей жизни, а еще сплел для нее куколку из травы и цветов.
Девочка игрушку взяла, поблагодарила, но о себе много так не поведала. Лишь то, что мужчина и так уже знал. Будто она скрывала что-то или стеснялась, но искренняя благодарность всегда светилась на ее милом лице.
От тягостных размышлений отвлек приезд еще одного постояльца, когда Игнат, правя своей клячей, въехал с песней во двор.
Савелий пожалел бедную лошадь, вынужденную тащить телегу в такую даль. Новый гость Антип оказался довольно внушительных размеров, румяный, веселый. Как выяснилось – контрабандист, скрывающийся от властей.
Веселость Антипа была столь заразительна, что даже передалась хозяйке.
Она вся как-то ожила, расцвела, и Савелий неожиданно почувствовал укол ревности. Настасья быстро накрыла на стол, хлопоча вокруг гостей.
Контрабандист много говорил, а ел и того больше. Его лоснящиеся щеки и двойной подбородок так и подпрыгивали, когда он откидывал голову и громко смеялся над какой-нибудь шуткой. Савелию он напоминал откормленного пухлого медведя, но не дикого, а того, что сыто живет у богатого помещика.
Аленка, привлеченная громким постояльцем, уселась было на лавку, чтобы послушать гостя, как мать вручила ей кусок пирога, кружку киселя и строго велела отправляться на свою половину. Девочка вздохнула, но подчинилась. Савелий никогда не видел, чтобы она перечила.
Макар потчевал гостей настойкой, следя за тем, чтобы их кружки не пустовали, а Настасья подавала одно блюдо за другим, чтобы никто не остался голодным.
Антип к тому времени, как справился с двумя жареными куриными тушками, пирожками и печеным картофелем, успел поведать свою историю. Самое главное, что ему нравилась вольная жизнь, возможность хорошенько подзаработать, а спасаться от преследования властей приходилось не впервые.
Савелий слушал его, испытывая непонятную и странную неприязнь, и поглядывал на хозяев. Те явно радовались интересному гостю. Все-таки жизнь в глуши давала о себе знать.
Так что мужчина поел и отправился в свою комнатку, не желая участвовать в оживленной беседе. Настасья, хоть и не принимала в ней участие, жадно ловила каждое слово. Савелию это было очевидно.
Он еще долго ворочался в постели, раздумывая, отчего ему так неприятен новый гость.
Сон явно издевался над ним и бежал прочь. Прошло достаточно много времени, но глаза не желали закрываться. В комнатке было темно, пока из-за туч не вышел месяц и не осветил мир под собой.
«Ну вот, – раздраженно подумал Савелий. – И так не спится, а еще и этот месяц. Что ж ты братец, не мог обождать еще немного?»
Кряхтя, он встал с лежанки, чтобы поискать какую-нибудь тряпку и занавесить окошко, как заметил движение во дворе.
Сначала он решил, что ему это привиделось, но присмотревшись, понял: две фигуры медленно шли к пристройкам.
Одна из них была маленькой и стройной, а вторая внушительных размеров.
– Что за черт? – пробормотал с досадой мужчина, вглядываясь в полумрак.
Он почти сразу узнал их, но не мог взять в толк, почему Настасья прогуливается с этим контрабандистом? К нему самому она не проявляла такого внимания, не заговаривала с ним первой, не говоря о том, чтобы сопровождать куда-то посреди ночи.
Савелий припал к окну, пытаясь услышать, о чем говорят во дворе, но толком ничего не разобрал. Женщина посмеивалась над тем, что нашептывал ей гость, не имея ничего против того, что тот касался ее спины и талии.
Савелий ощутил неожиданную злость.
«Вот оно как! Свалился на голову, наболтал всего, а она и побежала… Ладно. Поглядим».
Мужчина покинул комнатку и, осторожно ступая, выбрался во двор. Пара уже скрылась в тени пристроек, но Савелий знал, что они направлялись в сад. Больше там спрятаться было негде.
Месяц так же висел на черно-синем безоблачном небе, дул прохладный ветерок, шелестела листва на деревьях. Савелий согнулся в три погибели, чтобы его не заметили, крался в зарослях и старался не упустить из виду Антипа и Настасью.
Они уже прошли пруд и березки, углубляясь в сад. Голоса стали чуть громче. Видно, здесь они уже не боялись, что их услышат. Раздавался женский игривый смех, и Савелий понял, что еще не слышал, чтобы Настасья смеялась так весело и звонко.
За кустами ежевики начинался частокол, а за ним и дремучий лес. Савелий это знал, потому что несколько раз прогуливался тут, но ему никогда не приходило в голову заглянуть за саму изгородь.
Настасья же подошла к частоколу, пошарила руками перед собой, положила ладони на грубые доски и надавила на них. Без умолку болтавший Антип видно удивился этому, как и Савелий, потому что резко замолчал, уставившись в образовавшийся небольшой проем.
В частоколе хитрым образом пряталась калитка, которую он не видел. Настасья поманила за собой притихшего гостя, взяв за руку, и скрылась за частоколом.
Не имея теперь возможности наблюдать за происходящим, Савелий подбежал к тому месту, где только что стояли женщина и мужчина. До него доносились их приглушенные голоса, тихий смех и шепот. Он подождал, когда они отойдут подальше, приоткрыл калитку и скользнул в темноту.
Поначалу он ничего не мог разглядеть, потому как угодил в густые заросли высокой травы, но выбравшись, смог разглядеть такую картину: на небольшой полянке с углублением в земле стояли Антип и Настасья лицом друг другу. Со всех сторон их окружали столетние деревья с толстыми стволами и кривыми ветками.
Женщина оглянулась, что-то произнесла, а потом внезапно толкнула стоявшего на краю углубления мужчину. Тот не удержал равновесия и покатился кубарем вниз, прямо в заросли, откуда торчали огромные округлые листья.
Савелию это растение показалось довольно необычным, даже красивым. Его покрывали тонкие нитевидные отростки, которые блестели и переливались в ярком свете месяца, словно роса.
Антип охнул, а потом пьяно захохотал, встал на ноги и выпрямился во весь рост. Из ямы торчала только его макушка.
«Поиграть решила», – только подумал Савелий с неприязнью.
– Вот ты какая! – с трудом выговорил Антип, посмеиваясь. Он хотел сказать еще что-то, как вдруг охнул и замолчал, будто ему заткнули рот.
Голова его исчезла, послышался странный шорох и резкий хруст. Донесся протяжный испуганный крик, от которого у наблюдавшего за происходящим Савелия, волосы так и встали дыбом. Широкие листья затряслись, закачались, как от сильного ветра. Раздался противный чавкающий звук, треск, будто кто-то с наслаждением обгладывал куриную косточку. Крик перерос в отчаянный жалобный вопль, а затем стих.
Савелий замер, в ужасе переводя взгляд с неподвижной фигуры Настасьи на подрагивающие листья.
Не показалось ли ему это? Быть может, он выпил больше настойки, чем следовало? Мужчина боялся пошевелиться, не зная, как поступить. В этой страшной воцарившейся тишине слышалось слабое хлюпанье, будто кто-то медленно всасывал воду сквозь плотно сомкнутые губы.
Настасья же понаблюдала еще какое-то время за подрагивающими блестящими листьями, вздохнула и пошла обратно к частоколу. Теперь она напевала себе под нос, пребывая в хорошем расположении духа. Женщина не заметила спрятавшегося в кустах Савелия, потянула на себя калитку и исчезла.
Мужчина подождал еще немного, с трудом поднялся с колен, так как руки и ноги дрожали. Дрожь пронеслась неприятной волной по всему телу, отчего застучали и зубы. Савелий зажал себе рот и медленно приблизился к яме, откуда торчали листья, сплошь покрытые блестящими каплями.
Повеяло тухлым болотом и гнилью. А еще… Пахло мертвечиной. Он едва сдержал себя, чтоб не отшатнуться.
Затаив дыхание, склонился над ямой, всматриваясь туда, но ничего так и не увидел. Тогда мужчина поискал вокруг и обнаружил обломившуюся ветку, которой отодвинул тугой стебель.
– Эй, Антип! – шепотом позвал он. – Хватит дурить. Слышишь?
Но тот не отвечал, будто спрятался. Савелий в глубине души ждал, что контрабандист сейчас выскочит и они посмеются вместе, и, быть может, усядутся прямо здесь, чтобы поговорить о женском коварстве. И тут в легком серебристом свете месяца он увидел окровавленную и неподвижную ступню.
Она торчала из глубины растения, которое плотно обвивало ее, будто щупальцами. Иногда по упругим листьям с прожилками пробегала слабая дрожь, отчего сотрясалось все растение. Антипа разглядеть не удалось, но изломанные очертания его тела угадывались внутри туго скрученного листа.
Невозможно было представить себе, во что мог превратиться человек в таком положении, да и Савелий ни за что на свете не захотел бы глядеть на это.
Он отполз подальше от ямы, сдерживая тошноту от накатывающих спазмов. Какое-то время лежал на спине и тупо смотрел на раскинувшееся над ним высокое небо, не в состоянии двигаться.
Мужчина пытался осмыслить увиденное, но здравые мысли покидали его. Наконец он поднялся, шатаясь добрался до частокола, открыл калитку, миновал мирно дремлющий садик и вышел во двор.
В окнах хозяйского дома было темно.
Видно, Настасья отправилась отдыхать после ночной прогулки. Савелий клацнул зубами и бросился в дом, чтобы забрать узелок, который привез сюда. В нем он хранил некоторые дорогие его сердцу вещицы и не хотел оставлять здесь.
Свернутый узелок лежал нетронутый в изголовье. Мужчина схватил его, спрятал за пазуху, перекрестился и распахнул дверь.
На пороге стоял Макар.
– Ты чего? – Савелий едва подавил крик и попытался придать голосу твердости, но у него не вышло.
Хозяин хмыкнул.
– Я-то ничего, – пробасил он. – А вот тебе не следовало совать нос куда не просили. И куда это ты собрался посреди ночи? Так-то платишь за наше гостеприимство?
Савелий вспомнил веселое лицо контрабандиста, а потом то, что от него осталось, и судорожно сглотнул.
– Не хочешь по-хорошему, – вздохнул Макар. – Воля твоя.
Прежде, чем Савелий успел ответить, огромный кулак свалил его с ног, а он сам провалился в темноту.
Пахло скошенной травой и лошадьми.
В голове звенело и кололо, словно внутрь засыпали гвоздей. Над ухом раздавалось назойливое жужжание. Савелий еле разлепил веки: по лицу ползла противная муха, цепляясь лапками за отрастающую бороду.
Он застонал, пошевелился и попытался сесть. Мужчина осмотрелся: вокруг шли сплошь деревянные перегородки, словно его посадили в птичью клетку.
Его охватило глубокое невыразимое отчаяние. Снова попался! Так глупо и так неожиданно. Именно тогда, когда уже понадеялся на удачу, она отвернулась от него. Мог ли он ожидать такого подвоха от тех, кому поверил?
– Эй, там!
Кто-то окликнул его из-за перегородки. Савелий поднял голову и заметил обросшего мужика, который тоже сидел в своей деревянной клетке. Он ответил кивком:
– Где это мы?
– За конюшней у них амбар. Нас тут и держат.
– Зачем? – не понял Савелий.
Мужик осклабился:
– Понятно, зачем. Чтобы кормить свое чудовище. Они называют его «цветочком». Только не вздумай на помощь звать. Сделаешь только хуже. Сиди да помалкивай.
Савелий похолодел, вспоминая события минувшей ночи. Противная желчь подкатила к горлу.
– Я вчера видел кое-что за частоколом. Не поверишь! – слова с трудом давались ему.
– Отчего же не поверю! Эх, ты. Сбежал бы сразу.
– Не успел, – мрачно произнес он. – А к чему это им? Такой грех на душу брать!
Мужик захихикал:
– Э-э-э, ты еще не знаешь. Дочку хозяйскую видел?
– Ну, видел. И что?
– Не приметил чего необычного?
Савелий задумался.
– Хворая она.
– Вот! А Настасья знает лекарство. Вот они и устроили этот двор для таких дураков, как мы.
– Погоди-ка! А причем тут мы?
Мужик подобрался вплотную к решетке так, что стали видны его безумные глаза. В них терялось все человеческое, оставались лишь пустота и безнадежность.
– Думаешь, они по доброте душевной кормят нас и лелеют? Э-э-э, нет, брат. Им кое-что нужно от нас.
– И что же?
Глаза безумного засверкали злостью, лицо исказилось:
– Так и не понял??? Они нас на убой откармливают для этой твари, вот что! Раз! – он стукнул себя костяшками пальцев по лбу, – и все. Нет тебя. А бывает, кто-нибудь из хозяев ведет дорогого гостя за частокол прогуляться. Чаще, конечно, Настасья.
Савелия передернуло. Во рту появился кисловатый привкус.
– А что ж меня туда сразу не повела? Или тебя?
Мужик прыснул со смеху:
– Так тощие мы. Мясцо-то еще не нагуляли, а как нагуляем, то и в самый раз будет!
Савелий вспомнил пухлого контрабандиста с ярким румянцем и то, как хозяйка увивалась вокруг Антипа.
Холодный пот так и прошиб его.
Вот отчего она так радовалась и весело глядела. А он еще и завидовал бедняге Антипу. Знал бы раньше!
– Ты как сюда попал? – спросил Савелий, не веря в происходящее.
– Да так же, как и ты. Услыхал, что есть двор тайный, где схорониться можно. От кредиторов бежал.
– А вез тебя кто сюда? Игнат?
– Он, родимый. У них тут сговор, не сомневайся. Я, правда, в первый день и попался. Случайно подслушал разговор хозяев, а они заметили. С неделю тут сижу. Пытался устроить голодовку, так Макар пригрозил, что станет отнимать у меня по пальцу каждый день, если не угомонюсь. Приходится есть потихонечку. Хотя им держать нас в клетках не нравится.
– Ишь ты, какие благородные!
– Да нет, – в голосе мужика прозвучали язвительные нотки. – Это они все для той твари стараются. Вот ходили бы мы на свободе, радовались жизни, доброте хозяйской, кушали плотно да в баньке парились, тогда бы от такой жизни быстро оклемались. Им так проще.
– А меня Макар просил по хозяйству помогать, – вспомнил Савелий. – Дрова рубить, например, лошадей чистить.
– Это чтоб кровушка у тебя хорошо по телу гуляла и не застоялась, – снова захихикал мужик. – Все на пользу! Не ради тебя, уж поверь. А кормят они это чудовище человечиной, потому что тогда оно сок дает особенный. Нигде такого не найдешь. А они придумали, как Аленку свою лечить.
Савелий крепко зажмурился. Тошнота снова вернулась. Вот откуда худенькие девичьи ручки, да белая, прозрачная кожа. Настасья так и сказала про дочку: «Хворая она…»
В нем закипело и возмущение, и жалость, и злость.
– Неужто средства иного нет?
– Видно, нет. Зря они, думаешь, свой сад развели, да все эти байки придумали о спасении беглых?
Мужчины замолчали на какое-то время.
– Зовут тебя как?
– Федором.
– А я – Савелий. Бежать надобно, слышишь?
– Слышу. А толку? Макара видел? Он и медведя одолеет голыми руками.
– Ничего. Подумаем еще.
Сам Макар вскоре объявился, когда принес пленникам поесть. Он грозно осмотрел их, даже как-то по-звериному, и проговорил:
– Ешьте, мужики вволю. Чтоб миски пустые остались. Не вздумайте озорничать, а не то худо будет.
– Куда уж хуже, – подал голос Савелий, не сводя глаз с хозяина.
Тот усмехнулся, но глянул холодно.
– А вы думайте, что для благого дела стараетесь. Ваши жалкие жизни на добро употребите. Считайте это искуплением за ваши грехи. Вы сюда не праведниками пришли.
– Может и так, да только вы нам выбора не оставляете.
– Вы бы о нем думали, когда становились ворами, убийцами и казнокрадами. А теперь нечего болтать. Чтоб к моему приходу от каши и киселя ничего не осталось.
Савелий вздохнул. Пар от горшочка с кашей поднимался густой. Пахло вкусно, но от мыслей, для чего это нужно, мужчину выворачивало.
Федор, правда, все быстро съел. Видно, привык или смирился со своей долей.
Макар даже похвалил его и принес добавки. Федор покорно управился и с ней.
– А ты чего добавки не просишь? – спросил хозяин двора у Савелия. – Вот не шастал бы ты где не надобно, так жил бы себе сейчас спокойно, мне по хозяйству помогал. Ну, ничего. Вроде Игнат на днях еще одного вашего привезет. Он сегодня пустой приехал, но там его уже расспрашивали про наш двор. Вишь, чудеса какие. Вот и идет ваш брат, покорно, сам! По своей воле. А мы вас тут тепленькими и берем. Ну, хорош болтать. Дел много.
Первую ночь в клетке Савелию не спалось.
Он с ужасом размышлял о своей доле, не понимая, как мог угодить в такую ловушку. Его товарищ по несчастью, между тем, сладко похрапывал, будто не было никакой беды.
Аленки и Настасьи в ближайшие дни Савелий не видел. Должно быть, в обязанности Макара входило приносить еду пленникам. Что он и делал с потаенной радостью. Не нужно было теперь скрывать свои истинные намерения. Чувствовалась в нем жестокость и желание поскорее расправиться с гостями.
К несчастью, кормили их очень хорошо, а отвертеться не получалось. Макар время от времени осматривал их и хвалил, если были послушные. Когда пребывал в хорошем настроении, то делился с пленниками своими соображениями, рассказывал о «цветочке», сожравшем бедного Антипа целиком, чуть ли ни с благоговейным восторгом.
