Денис Викторович Белоногов
Президент нищих
Астроном устало улыбнулся.
– Подождать? Еще? А чего ждать? Экономика это наука, в ней есть фундаментальные законы и она не подчиняется астрологическим прогнозам или вспышкам на солнце. Нет удачного времени или неудачного времени. Можно и нужно создать условия, при которых экономика может запуститься на полную мощь. И чтоб создать их, вовсе не требовалось ждать. Наша жизнь проходит именно сейчас, мы готовы работать и у нас нет времени ждать тот самый момент.
– И поэтому вы решили все взять в свои руки и основали сопротивление?
– Мы просто делаем, что можем, в сложившихся условиях. У нас не так-то много осталось возможностей. Будь у нас другие варианты, мы бы с большим рвением применили себя в своей области. Вас не удивило мое прозвище? Астроном. Я бы с большим удовольствием выбрался из этого сырого подвала и снова устремил свой взгляд к звездам, но это теперь ни кому не нужно.
– Всегда есть выход. Вы могли бы прийти ко мне. Рассказать о своих трудностях. Мы обязательно бы нашли решение.
– Ах – ах – ах – Астроном залился смехом, но в нем сквозила горечь – Помните, вы спросили где остальные? Эти остальные и попытались что-то сделать. Среди них были и те, что пришли к вам. Теперь они узники. Не очень-то им это помогло.
– Позвольте. Я знаю о ком вы говорите. Но это же просто бандиты, мошенники и попрошайки. Есть закон и нужно его чтить. Не встань они на скользкий преступный путь, они бы не угодили в тюрьму.
– Закон. Ваш закон. Это сеть капканов и ловушек. Чтоб продраться через ваш закон, нужен ловкий, бесстрашный головорез, из тех, что проводят путников сквозь опасные джунгли. Вот только эти головорезы плоть от плоти вашего режима. Не будет его, не будет их. А такое положение дел их совсем не устраивает.
– Снова вы это так называете?
– Что? Это…
– Ну режим… Вас послушать, так у нас какая-то хунта. Но я ничего такого не вижу. Мне встречаются лишь улыбающиеся, довольные, счастливые люди и никто из них не упоминает режим.
– Мы видим жизнь по разному.
– Боюсь именно в этом ваша проблема. Смотри вы на жизнь так же как мы, нам всем было бы от этого только лучше, но вам все обязательно нужно изменить, все перевернуть с ног на голову. Есть правила установленные большинством и это большинство таким положением довольно. Так чего же нам думать, нравится вам это или нет? Жизнь несправедлива, всегда будет большинство и именно ему и решать как жить. А раз так, то будьте как все или замолкните навеки.
Недовольный ропот снова зазвучал в коридоре. Толпа за дверью похоже начинала горячиться. Повар пунцовый как рак, вылетел из комнаты.
– Но мы есть. Мы существуем. Мы живы. Большинство может выбрать кто будет главным, большинство может определить правила регулирующие нашу жизнь, но не более того. Большинство не может решать как нам жить, большинство не может решать где нам жить и отменить данное нам по праву рождения, большинство не может решать во что нам верить и верить ли вообще, большинство не может решать за нас, что нам говорить и уж точно не может решать жить нам или нет – воскликнул Астроном.
Раздвинув руками плотную толпу у входа, в комнату протиснулся разгоряченный мужчина.
– Да, что с ним разговоры говорить? Горбатого могила исправит. Только нужно ему с этим помочь.
– Да, да, давайте – раздались озлобленные голоса позади него.
Президент даже не дрогнул, казалось он вошел в раж и теперь сам готов был дать отпор кому угодно.
– Вот вы. Да, вы – Президент с вызовом взмахнул подбородком в сторону протиснувшегося мужчины – Даже через маску усталости, разочарования и озлобленности я вижу кто вы.
– И кто же? – спросил тот с вызовом.
– Вы учитель. Скорее всего бывший. Теперь вы горячитесь. Теперь вы недовольны. А ведь это именно вы, мой самый большой сторонник.
Учитель потупил взгляд и смущенно отвел его в сторону.
– Я говорю о вас, о таких как вы. Вы знаете о чем я. Точно знаете – Президент хитро с прищуром посмотрел на него – Теперь вы жалеете о том, что сделали. Вы озлоблены и ненавидите эту жизнь и несправедливость вокруг. Но на самом деле вы ненавидите себя, ведь не измени вы себе, вам не пришлось бы опуститься до уровня обычного головореза, желающего выместить свою злобу на том, кого он винит в своих проблемах. Но теперь уже поздно. Да и не сделаете вы мне ничего. Будь у вас этот стержень, хребет, воля, вы бы не совершили тех ошибок, что привели меня на мое место, а вас на ваше. По этому лучше помалкивайте!
– Не самая разумная тактика против разъяренной толпы. Вам не кажется? – Астроном постарался упредить развитие ситуации.
– Да-да, помню. Вы же сопротивление. Скажите хоть, чем занимается ваше сопротивление? Может знай я об этом, я бы относился в нему серьезней.
– Ну, мы мало чем можем похвастаться. Пока мы выживаем. Наших сил хватает лишь на это. Но основная наша цель, это донести информацию, о том, что так жить нельзя, что в наших силах это изменить. Мы придаем огласке преступления режима – ответил Астроном.
Президент устало ухмыльнулся.
– Ладно. С вами ясно. Каков ваш план? Выдать меня обратно за исполнение ваших требований? Каких? Хотя не говорите. Я кажется знаю. Было время, когда об этом не кричал только ленивый. Дайте-ка вспомню. Написать закон? Всех распустить? Выступить по телевизору и сказать, что все кончено?
Люди в дверях и в коридоре неловко переглядывались.
– Да, что-то вроде того. Ничего конкретного еще не обсуждали – кивнул Астроном.
– Не получится – ответил Президент.
– Вам почем знать?
– Не сработает не потому, что я не хочу чтоб сработало, а потому, что не сработает.
– Как так?
– Ну как вам сказать… Вот. Знаете в кино. Главный герой приходит куда-то и просит о чем-то. А ему отвечают, что он же и предупредили их о том, что когда-то вернется сюда и попросит именно об этом. И он строго настрого запретил делать то, о чем он их попросит. Иначе говоря – система защищена от того, что я внезапно захочу ее сломать.
Его собеседник смотрел в упор, но кажется не до конца понимал о чем Президент толкует.
– Людям всегда кажется, что такое решение самое верное и быстрое. Но быстрых решений не бывает. Нельзя похитить Президента и заставить его что-то сделать…
– Но мы не… Вы же сами заблудились… – вклинился Астроном.
– Ну не придирайтесь, дайте закончить. О чем я? Да. Это не сработает. Раньше было модно записывать ко мне обращения. Умоляли. Вставали на колени. Думаете я помог? Верно. Нет. Думаете я мог? Неверно мог, а может и нет… Я даже не уверен, что система ведет себя так, как я ожидаю. Я подготавливаю поручения и распоряжения, принимаю решения, подписываю законы и указы. Они уходят в работу, словно в черный ящик. Думаете я вижу, что происходит с ними дальше. Нет конечно, ко мне приходят какие-то чиновники, отчитываются. Но я никак не могу проверить правду ли они говорят. Я даже не уверен, что документы которые покидают мою комнату действительно принимаются к выполнению, а чиновники которые приходят ко мне не наемные актеры.
Он ошарашено замолк, словно все сказанное внезапно стало откровением и для него самого. Словно он птенец, случайно выпавший из гнезда и теперь озирающийся на чуждый и незнакомый ему мир, который только-что открыл. Что же. Раз так, то останавливаться нет смысла. И он продолжил открывать глаза окружающим, а главное самому себе.
– Что я могу? Выступить по телевизору? Осудить? Ха. Да плевал местный князек на то, что я там сказал. Думаете полиция в этом городе подчиняется мне? Только по телевизору. Вам наверно кажется, что я могу попросить прокурора разобраться? Как бы не так. Этот же самый прокурор все может вывернуть так, что я сам лишусь своего кресла. Ваша хваленая система «сдержек и противовесов», на которую вы так любите ссылаться… Думаете ее не существует? А вот и нет. Она есть и она работает. Только работает она не для вас, а для нас. Военные, полиция, прокуроры, суды. Все прикрыли свои тылы. Все у них схвачено. Тронь одного и встанут все. Ведь чтоб система продолжала работать они готовы все разом защищать ее от попыток расшатать. Нет более сплоченной команды чем они. Вы ничего не можете. Вам кажется, что все пропало и выхода нет. Вы правы. Все пропало. Я и сам раньше задумывался «Что я могу сделать?». Но мне ничего не пришло в голову. Хотя… Есть одна оговорка. Система работает «на» и «для» самых верхов. Пары десятков человек в каждом городе, каждом министерстве и ведомстве, каждом захудалом предприятии. Ну и нескольких сотен помельче, которым и нужно поменьше, может как раз в силу их беспринципности. А вот остальные… На вас никаких ресурсов не хватит. Но поддерживает систему, дает ей право на жизнь, именно ваше безропотное согласие. Ваше непротивление. Только благодаря этому она и существует. Вот и получается, начальник говорит – делайте так и все делают. Ропщут, стонут, корежатся, молят о жалости, взывают к богам, которых не выбрали, а которым велено молиться, но делают как сказал начальник. Приказ, указ, настоятельная просьба, предложение от которого нельзя отказаться. И плохо вам, и тошно, а все же делаете. И жалко вас, а впрочем вы ведь сами виноваты. Вы безропотно платите в казну, вы подобострастно взираете на них снизу вверх, вы покорно покупаете все, что вам скажут, нужно вам этот или нет. И только одно вам невдомек – деньги-то ваши. Вы хотите, чтоб они решили все ваши мельчайшие проблемы, даже самые глупые бытовые. Они видят, что вы не можете решить самостоятельно самые простые вопросы, организоваться. Вы для них безропотный, покорный скот, за которым нужен уход, а хозяин скота не разбирается в средствах, как ему обращаться со своим скотом. Черт. Вы даже не можете договориться между собой – он разочарованно повторил это пытаясь принять всю глубину, принять абсурдность. Ха. Да вы беспомощней чем сами о себе думаете.
На несколько секунд он замолчал, словно собирался с мыслями, затем продолжил. Никто так и не нашел в себе сил прервать его. Они лишь молча, понурив голову, внимали его словам.
– И все же вы продолжаете барахтаться, как та лягушка в банке со сливками. Чего ради? Что дает вам силы? Думаете дожить до лучших времен пальцем о палец не ударив? Думаете все как-то само выправится? Найдется Мессия, что приведет вас к лучшей жизни? По прежнему наивно надеетесь, что есть какой-то высший фильтр и он не допустит к власти кого попало? А вы когда-нибудь задумывались, кто на самом деле вами руководит? Вы почему-то считаете, что там наверху, где принимаются решения, сидят лучшие люди страны, самые умные, самые мудрые, самые достойные – лучшие представители, элита страны. Уж им видней как следует жить. А раз у них там ни черта не получается, то и дело вовсе не в них, а в том, что по другому видимо никак и нужно терпеть, и надеяться, что когда-нибудь будет лучше.
Только вот… Если и был какой фильтр, то я его не видел. А время великих государственных деятелей ушло. То-ли народ устал, то-ли вывелись. Но скорее всего причина гораздо проще – технический прогресс избавил от необходимости завоевательных войн, теперь не нужен авторитет от бога, чтоб вести за собой несметные легионы. Да и вызовы времени стали помельче, справится и заурядный клерк. Не нужны люди, одной своей волей способные изменить мир и историю планеты? Все устали от потрясений, всем подавай спокойный быт. Ушла эпоха героев, как самых сильных воинов, которые не хуже пехотинца могут работать оружием, настала эпоха великих болтунов и проходимцев. В один прекрасный момент стало ясно, что людей, которые шли во власть ради высшей цели, чтоб толкать народы к лучшей жизни, достигать величия для наций – их просто не стало. Наверно они, как герои мифов, просто растворились, ушли на покой, и свято место оказалось пусто. А значит кто первый сел на трон, тот и главный. И пока других достойных кандидатов не было, его заняли местоблюстители мелкого пошиба, мошенники по сути. Но никто не заметил подвоха, ведь говорили они красиво, вели себя ретиво и бойко. И я, наверно, из их числа.
Утром я встаю и готовлю себе завтрак, немного читаю газету, смотрю телевизор. Затем иду на работу. Стыдно признаться, но утром мне тяжело удержаться и не заснуть. Я немножко дремлю на работе. И весь аппарат покорно ждёт, они думают, что я не знаю, но я знаю и ничего не могу с собой поделать. Потом мы катаемся по городу, иногда дальше, снимаем сюжеты для ТВ, их нужно очень много, чтоб не дай бох кто-то на секунду не отвлекся от экрана. Пока они смотрят, их мысли лениво дремлют, время от времени напоминая, что нужно поесть. Это, кстати, они тоже делают у экрана.
Так вот. Бывают и другие дела, но в основном, потом меня везут домой. Я ужинаю, сижу перед телевизором, листаю газету.
Я тут подумал… себе-то я не принадлежу, я как наемный актёр, играю то, что скажут.
Он замолчал и уставился на своих пленителей. Кто-то рассеяно озирался по сторонам, кто-то старательно прятал взгляд, были и те, кто сокрушенно прятал лица в ладони.
Астроном задумчиво смотрел на него, откинувшись на стуле. Он не выглядел растерянным, не сокрушался, на его лице не было и печати сожаления, как у всякого человека достойно прожившего свои годы и не растерявшего убеждений, ни разу не пошедшего на сделку с совестью. Могло даже показаться, что его мысли за пределами этой комнаты, если бы не сосредоточенный взгляд, который не оставлял сомнений, что он размышляет. Наконец Астроном заговорил.
– Вы либо очень хорошо играете свою роль, либо и правда совсем отрешились от реальности. Многое из того, что сказано вами, ранит. С какой-то частью, я готов согласиться. И все же это бред усталого старого циника. Все что вы сказали лишь выглядит как сложившаяся, устоявшаяся традиция, неоспоримая, непоколебимая истина. И все же это не так. В этом мире есть место героям. А впрочем это совершенно не важно. Выберемся ли мы сами или кто-то нас выведет. Встретим ли мы новый день при солнечном свете или в сырости подвала. Сотрет ли вас тлен или сметет бурный поток молодости. Здесь и сейчас важно, как будет важно всегда – не потерять себя, на забыть о лучшем в себе, о достоинстве, не разменять их ради сиюминутных слабостей… Поэтому мы отпускаем его – на последних словах он повернулся к людям.
– Нет. Этого не стоит делать. Мы не можем просто отпустить его – возмутился тот, что привел Президента к сопротивлению.
– Должны – коротко, но с добродушной прямотой ответил Астроном.
– Как бы нам не пожалеть об этом – сокрушался тот.
– Как бы нам не пожалеть о непоправимом. Мы можем уйти от преследования, но не сможем уйти от себя. Идемте – с этими словами он встал из-за стола и вышел в коридор.
Старик-Президент остался один в комнате. Люди, не глядя на него, отходили от комнаты. Через дверной проем он наблюдал как они возвращаются к своим обычным делам. В общем зале начинали расставлять столы, все собирались к ужину.
Наконец старик встал и тихо вышел в зал. Он покряхтел, словно хотел что-то сказать. Лишь пара соседей устало взглянула на него. Он сделал несколько шагов в сторону выхода и на секунду замер, словно еще надеялся, что его остановят. Но никто не шелохнулся. Медленно прошел он через зал и когда уже был у самого выхода, то снова обернулся к ним.
– Знаете, я бы и сам с удовольствием остался у вас. Устал я от этой работы. Но думаю вам еще один рот тут без надобности, самим есть нечего. Не держите зла.
Он неловко махнул им на прощание и вышел вон.
За дверью его встретила отвратная погода. Капал противный мелкий дождь. Серые тучи заволокли небо. Он вышел из переулка и направился в сторону, где дома становились все выше, а улицы все шире. Пересекая один за другим перекрестки, он двигался в сторону центра. Туда, где, как он ожидал, должен быть этот самый центр. На одном из перекрестков он увидел полицейскую машину медленно курсирующую вдоль улицы, словно в поисках чего-то. Ее маячки ярко мерцали. Он устало махнул им рукой. Через пару секунд, машина резко сорвалась с места и понеслась в его сторону. Они подъехали вплотную и из нее выскочили пара полицейских. Один из них, дрожащим от возбуждения голосом, вызывал по рации подмогу и осматривал окрестности. Другой посадил Президента на переднее сидение, укутал одеялами и включили печку на полную мощность. Редкая удача для полицейских. Теперь они взлетят по карьерной лестнице. Системе нужны такие люди.
Через некоторое время над местом где они находились залетали вертолеты. Из всех переулков, как черти из табакерки, выскакивали черные автомобили, мигом запрудив все улицы в округе. Охрана тут же проводила его в машину скорой помощи, где его тщательно осмотрели, напичкали уколами, объяснив, что для тонуса и положили отдыхать в камеру для восстановления. Мягкий теплый свет лился на него от ламп, а тело согревалось. Скорая немедленно тронулась. Он лежал, укутанный в одеяла и наслаждался уютом. Через несколько минут усталость свалила его и он уснул.
Он пришел в себя в медицинском кабинете. Он понял это безошибочно, по мерно гудящему оборудованию. Похожее он уже видел сегодня в клинике. Или не сегодня? Сколько он проспал?
Он отогнул край белоснежного одеяла, благоухающего ароматом чистейшего хлопка. Рядом с ним, в кресле, сидел человек, с виду такой же старый. Из его подбородка торчала седая бороденка, которую он размеренно поглаживал, словно это его успокаивало. Он напряженно всматривался в показания приборов и даже не заметил, что Президент проснулся.
– Долго я проспал? – спросил Президент.
– О, вы проснулись, господин Президент. Как вы себя чувствуете? – спросил тот с явным облегчением.
– Я в порядке – ответил Президент – Долго я спал? – повторил он вопрос.
– Нет. Пару часов. Это был короткий, стимулирующий сон, в медицинских целях. Вы ничего не пропустили.
– Можете позвать мою помощницу?
– Поверьте, для Вашего же блага Вам следует отдохнуть. Я рекомендую отложить все дела.
– Я в порядке и не собираюсь спорить. Если вам кажется, что мне нужно отдохнуть, вколите что-то стимулирующее и давайте закончим этот разговор.
– Это совершенно излишне. Если Вы настаиваете, я позову вашу помощницу. Она все это время просидела за стеной.
Старый доктор открыл дверь в палату и выглянул в коридор.
– Барышня… Президент вас ожидает. Вы можете войти.
В коридоре раздалось быстрое цоканье и в кабинет влетела его помощница.
– Господин Президент. Как вы себя чувствуете?
– Я в порядке и оставьте это. У нас много дел. У меня намечена речь, а я позволил себе проваляться… некоторое количество драгоценного времени.
– Вы не хотите ничего отменять? – в ее глазах была смесь страха и восхищения.
– Вы все поняли верно. Сообщите всем, что планы остаются в силе. Более того, то что я сегодня пережил, навело меня на мысль, что именно сейчас, как никогда, я нужен своей стране. Меня распирает от того, что давно следовало сказать. Так что собираемся. У нас впереди много дел.
Внутри огромного зала было очень светло. Тяжелые хрустальные люстры, словно гроздья винограда, смешивающие дневной свет из окон и софиты сотен ламп в сказочные переливы, свисали с потолка, украшенного богатыми фресками. В полукруглых, сводчатых нишах между высоких, в два человеческих роста, окон, на пьедесталах стояли бледные гипсовые и желтоватые каменные бюсты философов древности, политиков прошлого и победоносных полководцев. По периметру, мимо ниш и окон, зал опоясывала гранитная дорожка, вниз от которой, с уменьшающимся радиусом спускались ряды ступеней, до круглой площадки в центре зала. Гранитный пол площадки устилал круглый шерстяной ковер тончайшей выделки с золотым плетением. И прямо посередине ковра, буквально вырастая из него, располагался массивный стол, больше напоминающим огромный черный брусок. Во главе стола располагалось величественное кресло с изящной резьбой, украшенное зеленым сукном и позолотой. Расходясь от кресла с обоих сторон, вокруг стола стояли резные стулья, внешне не отличимые от кресла, но заметно меньше, хотя и так же богато украшенные. Около них, в ожидании, выстроились мужчины и женщины в строгих костюмах, судя по всему министры, генералы в зеленых мундирах с погонами, соревнующимися между собой в обилии золота, несколько представителей религиозных конфессий, одетые по последней религиозной моде со всеми атрибутами их веры в руках, влиятельные бизнесмены в дорогих золотых очках с благородным затенением и элитными часами на запястьях, чтоб хоть чем-то отличаться от чиновников, щеголяющих в не менее статусных костюмах. Общественных деятелей и других видных представителей творческой интеллигенции определить не составляло труда. Они стояли обособленной кучкой и что-то живо обсуждали, жеманно жестикулируя при разговоре и интеллектуально хмуря брови и морща лоб. Но стоило первому лицу государства войти, как они тут же вставали на задние лапки, демонстрируя недюжинное воодушевление, нарочито подобострастно улыбались и аплодируя. Обычно их не подпускали слишком близко к Президенту и они довольствовались самим фактом посещения этого мероприятия. Дополняли картину, внешне неотличимые друг от друга, как близнецы, охранники в черных костюмах и непроницаемых для света очках, заслоняющие своими широкими спинами каждый оконный проем в зале.
Когда он вошел, все присутствующие, неторопливо в пол голоса, разговаривали. Но при его появлении умолкли и нанесли на лицо личину благопристойности, воодушевления и легкого восторга. Зал наполнился не громкими, но дружными аплодисментами. Президент уверенной походкой прошел сквозь зал, не останавливаясь и не обращая внимание на приветствия. Через массивные черные двери, уже распахнутые ему на встречу.
– Господа, минутку внимания – прокричала помощница президента – заседание Госсовета переносится. В сложившейся ситуации принято решение сразу перейти к обращению Президента. Прошу всех занять свои места в зале для церемоний.
Присутствующие, недовольно, ропща, но все же потянулись нестройной толпой в зал.
Президент вошел в зал для церемоний. Этот зал был гораздо больше предыдущего. Он не был так богато украшен, но и создавался он с одной единственной целью – выделить того единственного, что занимал кафедру на сцене. Ярко подсвеченная софитами, с огромными экранами по обеим сторонам, что дублировали для всех изображение говорящего со сцены, она безусловно была центральным местом в зале. Президент проследовал к кафедре на сцене. Легко взлетел по ступеням и занял свое место. Белая мраморная кафедра была обильно украшена золотом и несла герб государства на лицевой стороне. Он окинул зал взглядом и удовлетворенно кивнул. Десятки рядов кресел уже собрали практически полный зал. Люди в креслах сидели абсолютно бесшумно, словно это было частью плана великого режиссера. Это были чиновники рангом поменьше. Президент обратился к толпе вытекающей из предыдущего зала:
– Ну же, господа, не заставляйте себя ждать!
Кучка избранных степенно рассаживалась в первом ряду. А множество помощников сновали между кресел, рассаживая их согласно иерархии и четкого распорядка. Когда наконец движение успокоилось, Президент поприветствовал собравшихся:
– Добрый день, Господа. И Дамы! – улыбнулся он, как нестареющий дамский угодник.
Женщины в зале очарованно защебетали. Остальные присутствующие закивали, а те, что, в соответствии с иерархией, находились поблизости от сцены, даже позволили себе подойти вплотную к сцене и приветствовать Президента лично.
Наконец, когда с прелюдией было покончено, Президент принял серьезный вид и снова занял место за кафедрой.
– Очень рад, что в столь непростое для нашей страны время, вы нашли в себе и силы и время, чтоб посетить мое обращение к нации. Думаю в первую очередь это обращение направлено к вам, как к цвету нации.
Зал наполнился оглушительными аплодисментами.
– Спасибо, спасибо – он поднял вверх обе руки, призывая собравшихся к тишине.
На кафедре уже лежала заранее подготовленная речь.
– Дорогие сограждане! – начал он торжественно.
Он перевернул лист и взглянул на текст. Это была не та речь, которую он готовил. Впрочем, даже беглого взгляда хватило бы, чтоб понять общий смысл и тон обращения и воспроизвести его на камеру. Такое бывало и раньше. Но почему-то именно сегодня, эта грубая подмена раздосадовала его и выпустила на свет его мелкую мстительность. Время шло, а он все медлил. Пауза слишком затянулась. Он поднял взгляд и посмотрел на людей в зале. На их лицах читалось напряжение и настороженность. Некоторые переглядывались и обменивались короткими замечаниями, словно тоже заметили заминку. Он поднял взгляд выше, над собравшимися. Яркий свет заставлял его щуриться. Буквы на листе упрямо не хотели стоять на одном месте, разбегаясь в разные стороны. Рука тянулась к влажному лбу, но лишь усилием воли он не позволил ей подняться. Хотя она все же предательски дернулась. Кажется никто не заметил. Но заметил он. Как же жарко, так хочется расстегнуть галстук. «Нельзя. Терпи. Где я? Что я здесь делаю?». Люди в зале снова начали аплодировать, выражая поддержку. И он заговорил:
– Дорогие сограждане! Я знаю о всех ваших желаниях и чаяниях. Знаю, в какой-то момент мы потеряли связь с реальностью, забыли о вашем существовании. О существовании народа, на чьих плечах создано и держится наше богатство, наше процветание. Верю, что без социально справедливости, нет у нас будущего. У нас не будет развития, а только прозябание на свалке истории. Пришло время и нам обратить свой взор к народу, раскрыть для него свои объятия, вкусить с ним хлеб и разделить горести!
Он сделал паузу. Вымуштрованный зал, сначала нерешительно – отдельными робкими вспышками аплодисментов, а затем громогласно, заполнил своды бурными овациями.
Президент, освещенный лучами софитов, казалось наслаждался поддержкой зала, как проявлением его величайшего фурора. Звук этих «волн» ласкал его слух. Он слушал их, не в силах поднять руки, не в силах остановить. Но, не обласканный слух заставил его остановиться, а гулкая пустота, там, где раньше было место желаний и помыслов, стремлений и упорства, граничащего с упрямством. Там где вскипали самые амбициозные планы, самые смелые мечты. Стремление превзойти себя и своих предшественников. Там где раньше черпал он страсть и силу для работы, теперь была вязкая тишина. Аплодисменты постепенно стихли, давая продолжить, но Президент безмолвствовал. Самые настороженные и пугливые начали озираться по сторонам, не зная как реагировать и ища поддержки. Время текло очень медленно. Наконец тишина стала настолько невыносимой, что кто-то не выдержал и подскочив с места, снова начал хлопать. Новые и новые люди в зале поднимаются на ноги и вливаются в стройные ряды хлопающих. Крики поддержки вторят аплодисментам в зале.
Президент, восхищенный этой поддержкой, снова почувствовал небывалый подъем. Он горделиво поднял подбородок, словно устремляя взор к вершинам, что неминуемо будут покорены. Стать вновь вошла в его поникшее, сжавшееся тело. Он подобрался, вытянулся в струну, кажется даже прибавил в росте. Решительным жестом он сорвал верхнюю страницу речи, лежащей перед ним и начал читать. Чем сильнее и уверенней гремел его голос, тем реже он обращался к листам лежащим внизу, тем явственней проступали в голове слова, что долгие годы он повторяет с трибун. Такие близкие и понятные, такие естественные и удобные.
Подул свежий воздух. Кажется кто-то все же заметил микроскопические капельки пота, что выступили на его лбу. Теперь гораздо легче. Он с новыми силами и упоением продолжил оглашать, заученную бесчисленными повторениями, речь.
Когда но закончил – зал неистово ревел от восторга.
Он обернулся назад, туда, где пара больших экранов замерла в моменте наивысшего торжества его выступления.
Его лицо, такое бывает лишь в самом расцвете сил, когда ты уже не молод, но по прежнему тверд и силен, когда силы твои, еще значительные, расточаются через призму мудрости и опыта. О, это торжество в глазах. Бесконечная уверенность в безграничности твоих возможностей, в собственном величии. Как блаженно это чувство.
