Денис Леонидович Коваленко
Операция «Искра». Прорыв блокады Ленинграда
– Мы, когда еще 13-го числа, штурмовали высоту… Мы думали ее сходу взять, нахрапом, – Пирогов говорил, и видно было, насколько его это волновало, – на этой высоте у фрицев тяжелые пушки стояли, и били по нам страшно.
– Знаю, – кивнул Лапшов.
– А у нас приказ – пушки захватить. И как дал по нам пулемет… зараз с десяток наших. Не заметили мы в снегу ДЗОТа. А фриц хитер. Он подпустил нашу цепь метров на пятьдесят, и вдарил. Нам не головы поднять, не отступить. Потому как мы от леса отошли, и лежали как зайцы на снеженном поле. И пушкам нашим на прямую наводку не подойти, потому, как немецкие пушки бьют, и не подпускают. И лежат наши роты точно в ловушке. Вот такая картина. Послали Колю Усова – пополз по всем законам, как уж на охоту. И десяти метров не прополз, скосил его вражина.
– Помню Усова, – кивнул Лапшов, видел он, что выговориться надо сержанту, всю боль свою выговорить.
– Еще двоих послали, – продолжал Пирогов, – и они бугорками на снегу остались. Сколько нам так еще лежать? Долго не пролежим, немец миномёты направит и всё – конец трем доблестным ротам 270-го стрелкового 136-й дивизии. Получается, зря нас Симоняк гонял? Зря мы Неву под оркестр перебегали, и плацдармы для танков занимали? Всё зря?
– Да ладно тебе, – Лапшов обнял товарища. – Это война. Здесь смерть в обнимку с жизнью ходит, как вот мы с тобой – сидят, и сами не знают – кто будет следующий.
– Никто ему никакого приказа, кроме как связь тянуть, не давал. – Пирогов точно удивлялся этому, – тянет он провод по кустам, по болотам, всего в полста метров от ДЗОТа. Не его это дело доставать гранату и на смерть верную лезть. Нет, он увидел, что в беде его товарищи, бросил свою катушку, и пополз тенью сбоку к ДЗОТу этому, у Коли Усова гранату из руки мертвой взял. Бросил – мимо. И когда бросал, рану в плечо получил. Дернулось у него так плечо, когда забил по нему пулемет. Ему бы залечь, вернуться к своей катушке. А он нет, всё равно побежал, как заговоренный и гранату еще одну бросил в самую амбразуру. Взрыв! Поднялся, машет нам! Всё! Мы обрадовались! Поднялись, бросились в атаку. А пулемет по нам. Не попал Митрий Семенович. Тогда забрался он на крышу ДЗОТа, скатился и всем своим телом закрыл эту проклятую амбразуру, эту дьявольскую щель. Не спихнуть его, не пулеметом прострелить, так он плотно на амбразуру навалился. Мы тогда все, как увидели это, вскочили и – быстрее северного ветра. Бежим, орем «Ура!» и видно, что каждый своим собственным телом, всем нутром чувствует, как десятки пуль всаживаются в живот и грудь Молодцова, как яростно пулеметчик хочет сбросить его тело. Я, так точно, каждую пулю, как в себя пущенную чувствовал, аж трясло меня, пока до ДЗОТа бежал.
Мы тогда высоту это сходу – как птицы на нее взлетели. Всю прислугу перебили. И поверишь – злы были не за тех, кто погиб, а за одного Молодцова злы. Потому как не видели еще такого подвига. Многое видели, но такого нет. Чтобы ради всех наших жизней ради всех нас – свою дорогую жизнь отдать, добровольно. Ни одного немца не убил, а сколько жизней спас. И вот чей подвиг героическее? Его, или вот танкистов?
– Все герои, Тимоша. – Лапшов еще раз обнял товарища. – На войне просто из окопа в рукопашную пошел – уже герой. Просто взял винтовку и засел в окопе – тоже герой. Даже кто в Ленинграде сейчас ждет нашего прорыва – тоже герои.
– Согласен, Ваня. Ну что, пойдем? А то мы тут получается одни остались. Наши уже вот, вперед идут.
– Пошли, – сержанты подняли и каждый заспешил к своей роте.
Глава 6
Помощь с неба
Рота 342-го стрелкового, где старшиной был Иван Лапшов, залегла в километре от рабочего поселка №5. Полки 136-й стрелковой в эти дни бились в районе этого главного теперь, укрепленного немецкого рубежа. Здесь в пятом поселке должна быть встреча двух фронтов, здесь решалась судьба операции «Искра».
Два ДЗОТа встали на пути, как два стража, а за ДЗОТами – артиллерийская батарея. Сколько таких «стражей» и батарей уничтожили красноармейцы 342-й за эти долгие январские дни и ночи прорыва блокады, они и считать забыли. Склады с боеприпасами и продовольствием, железнодорожные станции, деревеньки, котлованы, холмы с лесками – везде их ждал враг. Как в страшном сказочном лесу, где каждый пень, каждый кустик таил в себе опасность, готовый превратиться в ожившее лесное чудовище, заставлял красноармейцев продвигаться по болотам, как по минному полю, впрочем, и мин на пути хватало, как грибов после дождя. Приходилось вступать в бой не только с танками, не только с засевшими в укреплениях ротами и взводами, но и с отдельными группами, бывало, что и по два-три человека – потерявшимся, озлобленным от страха, и от того еще более опасным врагом.
Пулемет, положив с ходу несколько бойцов, замолчал – красноармейцы залегли в снег.
– Стоять, – Лапшов ухватил за штанину, готового с гранатой ползти к ДЗОТу, молодого своего бойца. – Успеешь стать Молодцовым.
– Товарищ старшина, что делать-то? – резонно вопросом отвечал боец.
– Сам пойду, – сказав, Лапшов пополз к злополучному ДЗОТу.
Гул моторов, невольно заставил старшину оглянуться к небу. Из облаков вынырнули два штурмовика Ил-2. Машины пронеслись над залегшей пехотой, ДЗОТами, батареей; скрылись в облаках.
***
– Товарищ капитан, знакомая картина, – услышал в рацию летчик, что был ведущим, – поддержим пехоту? А то замерзнут так, в снегу лежа.
– Вижу, – отвечал ведущий; недолгое молчание. – Думаешь, пехота без нас не справиться? Летим без сопровождения, лейтенант. Если мессеры или фоккеры нагрянут – не уйдем.
– Уйдем, товарищ капитан. Вон, какая облачность! Поможем пехоте. Может там мой брат сейчас лежит в снегу. Он как раз на Ленинградском.
– Брат, говоришь? А у меня брат на Кавказском воюет, что ж, до Кавказа полетим? Ладно, – капитан принял решение. – Значит так, лейтенант Кузнецов, делай разворот, – решившись, приказал капитан. – Иди за мной. Я работаю ракетами по ДЗОТам, ты по пушкам. Срисовал их?
– Конечно. Нам сверху видно всё!
– Вот и отлично. Бомбы не тратим, нам еще свое задание надо выполнить.
Сделав петлю, штурмовики вновь вышли из облаков в том же месте, где их увидел Лапшов, он как раз бросил первую гранату. Промах. И теперь одинокой фигурой лежал на снегу между своей ротой и ДЗОТом, что взбрызгивал возле него снег вот уже второй очередью. Пули врезались у самой головы сержанта, обдавая его снежной пылью.
Выйдя на высоту атаки, штурмовики дали два залпа.
– Ловко, – красноармейцы, что залегли на открытом болоте, не успевали головы поворачивать. До того ловко вели себя в небе наши «истребители танков». Они появились точно ниоткуда. Облака закрывали небо не выше ста метров над землей. Из этих облаков и вынырнули штурмовики. Снизившись метров на пятьдесят, они выпустили по четыре нура20 каждый – оставляя воздушные хвосты, ракеты врезались в злополучные ДЗОТы и батарею, что стояла на холмике за ДЗОТами, окопанная, и прикрытая небольшим леском. – Как же ловко! – радостно говорили красноармейцы, увидев, как взрывы тряханули один из ДЗОТов и подбросили несколько пушечных расчетов.
– От же… – многие, кто лежал сейчас на снегу, и вот только что радовался взлетевшей на воздух вражеской батареи, напряглись. Из облаков выскочила тройка мессеров и бросилась на нашу пару штурмовиков. – Дайте им братушки! – закричало несколько отчаянных голосов – дайте им жару, Сталинские соколы! – Штурмовики никому ничего «не дали», только немецкие истребители нацелились зайти штурмовикам в хвост, ИЛы веером – влево и вправо разлетелись в облака – точно и не было их. Мессершмиты – два влево, один – вправо.
– Да-а, – грустный протяжный вздох. – Приняли бы бой, показали бы, на что способны Сталинские соколы, а так – смылись, как любовники от мужей.
– Поговори мне тут, умник, – пожилой красноармеец зыркнул на говорившего. – Они вот батарею подбили, которая нас сейчас здесь уложила и заставляет снег носом ковырять. А ты… дать бы тебе в рыло, – он даже замахнулся.
Лапшов оставался на месте. Уничтожен был только один ДЗОТ.
В небе и на земле, только осели взрывы и исчезли в облаках наши и немецкие самолеты, наступила какая-то непривычная тишина, только слышно было, как ветер шумит над пустым и безлюдным холмом.
Сотня солдат лежала в снегу, не зная, что делать. Подняться в атаку, значить погибнуть всем, отползать – значит не взять высоту.
Неожиданная глухая очередь авиационных противотанковых пушек, какими были вооружены советские штурмовики Ил-2, неспешно проворчала, как занудная бабка: трух-тух-тух-тух-тух. Вторя этому старческому тяжелому ворчанию, бойко протарахтели пулеметы. Обдав гулом моторов залегших красноармейцев, штурмовики пронеслись так низко, что у некоторых солдат подолы шинелей колыхнулись. 23-мм снаряды первого штурмовика снайперски вошли в самую амбразуру ДЗОТа, заткнув его навеки, второй штурмовик отработал по оставшейся пушке. Всё. Кончено. Путь свободен. Для всех, кто лежал на снегу, да, наверно, и для тех, кто был в ДЗОТе, эти два захода стали громом среди ясного неба. Кто был на земле, давно попрощались с тяжелыми железными машинами, уверенные, что если их не сбили истребители, то они ушли на аэродром. Но нет.
Оба наших пилота, что решили поддержать огнем залегшую пехоту и освободить ей проход, уничтожив вражескую батарею и ДЗОТы, выполнили задание лишь наполовину. А это не дело.
Не было у штурмовиков задачи вступать в бой с истребителями, да и не устояли бы «летающие танки» против ловких и скоростных немецких Ме-109. Ворвавшись в облака, оба штурмовика, нарисовав восьмерку, на разных высотах, обманув немецкие истребители, вернулись и добили ДЗОТ и оставшийся артиллерийский расчет21.
– Теперь можешь мне и в рыло дать! – солдат весело засмеялся.
Лапшов первым вскочил и бросился к разбитым ДЗОТам, рота за ним. Красноармейцы, бодрые, потому как досыта належались в снегу, бежали мимо мертвых ДЗОТов и такой же мертвой батареи. Там, за ними, поселок, в поселке немцы, вот там и согреемся, братцы! – на бегу шутили красноармейцы, славя всех советских летчиков, и штурмовиков в отдельности.
В этот же день, Лапшов, отобрав самых ловких и опытных, пробрался на окраину поселка, и, малой группой, красноармейцы атаковали небольшой гарнизон, что окопался возле одного из бараков, где был склад с боеприпасами. Взрыв заметили даже в штабе полка.
– Не уйти теперь Лапшову от Звезды Героя, – шутили в штабе. – Бойко, стервец, воюет, ой как бойко!
Глава 7
Узкоколейка
136-я, на пятый день боев, вплотную подступила к рабочему поселку №5. Там, на другом конце этого невеликого торфозаготовочного поселка, штурмовали немецкие укрепления красноармейцы Волховского фронта 2-й ударной армии.
Теперь, в эти дни, всё, весь ход всей операции решался здесь на линии железной дороги, ведущей от пятого поселка через первый на Шлиссельбург. Немцы стянули всё что могли, усилив, и так укрепленный рубеж. Со всех болот и рощ, точно ведьмаки на шабаш, съехались на это малое пространство немецкие полки. Превратив дорогу, со всеми железнодорожными платформами и сортировочной станцией в неприступную крепость. Когда-то дорогу проложили для созидания и жизни, она соединяла между собой рабочие поселки и деревни ладожской «Америки». Так прозвали эти болота местные жители, когда десять лет назад из США была выписана группа инженеров для разработки торфодобывающих карьеров и постройки всей необходимой инфраструктуры, чтобы обеспечить работу молодой, только построенной 8-й ГЭС.
Все первые дни штурмовая авиация обоих фронтов совершала налеты на поселки, артиллерия осыпала поселки снарядами, каждый немецкий оборонительный рубеж был сфотографирован с воздуха и нанесен на карту. Казалось бы, всё готово к штурму. Дело за малым, взять неприступный рубеж, и прорвать блокаду.
– Дело за малым, – Симоняк, стоял над картой в своем передвижном штабе, что двигался вслед за дивизией. Как мозг окружен крепкой черепной коробкой, защищен был штаб командующего дивизией. Его глаза были разведчики, тело, руки и ноги – стрелковые и танковые батальоны. Мозг отдавал приказы, и батальоны шли туда, куда их направлял «Генерал-прорыва» – так вскоре назовут красноармейцы своего славного генерала 136-й стрелковой. Еще недавно в штабе были командующий Ленинградским фронтом Говоров и сам представитель ставки Ворошилов. Нет, не требовали, не давили, но и так было понятно – пора брать поселки, и соединяться с волховчанами, пора разбить это «бутылочное горлышко», и прорвать блокаду. – Пора, давно пора, – вслух, негромко бормотал генерал.
– Что? – не расслышал командир 61-й танковой, полковник Хрустицкий.
– Много у тебя твоих малюток осталось?
– Мало, Николай Павлович, – ответ последовал не сразу, – но для прорыва хватит.
– Это хорошо. Твои малютки хорошо себя показали. Слухи, как твой один Т-60 три «Тигра» загнал, как целую роту в котловане в торф закатал, до самого командующего армией дошли.
