Денис Александрович Игумнов
Рассказы на закуску

– Не расскажет, как же. Если будет нужно – всё выложит, – включился в беседу первый босс.

Коско Славутич с укоризной во взгляде посмотрел на худого коллегу, но прерывать не стал, а тот, между тем, продолжал:

– А что? Пускай знает всё. Он сам первый захотел быть честным. Так вот, то место, в котором вы мучались, есть шедевр нашей инженерной мысли. Оно носит неофициальное название – "Шкатулка криков". Поверьте, есть за что её так называть. – Худой достал из кармана рубашки предмет, похожий на мобильный телефон и продолжил. – Вот здесь я храню все записи криков попавших в шкатулку наших врагов. Плохих людей, действительно плохих. Это правда, – с великим убеждением сказал босс, чем поразил и даже испугал Дэна, который подумал, что перед ним сидит самый настоящий сумасшедший. – Так вот, чтобы у вас не осталось иллюзий, я дам прослушать запись этих криков, всех сразу, звучащих одновременно.

После этого босс поводил пальцем по сенсорному экрану, включив запись. Чуть погодя раздались крики, нет не крики, а раздирающие барабанные перепонки своей правдивостью вопли – беспрестанно нарастающие, или нестерпимо долго звучащие на одной самой высокой ноте, захлебывающиеся, булькающие, сумасшедшие, разные и звучавшие все разом. Дэн, услышав какого запределья может достичь боль и что вероятно его ожидает, побледнел в сметану. Увидев, какую реакцию на него оказали крики, худой палач милостиво выключил запись, почмокал губами и продолжил:

– Ещё никто не выдерживал пыток в шкатулке криков, находясь в ней без перерыва в течение суток. Рекорд – семь часов семь минут. Но для особо упрямых клиентов можно сделать исключение. Пытка в течение всего трёх часов в день. Так можно протянуть недели две, если, конечно, раньше не свихнуться. А это запросто: двадцать процентов сходят с ума меньше чем за четыре дня. Советую вам быть посговорчивее. Я расскажу, в качестве предупреждения, какая, не считая ещё трёх десятков перед ней, последняя процедура ждёт наших особо упрямых гостей. Как апофеоз экзекуции – электронная многоножка. Она прикрепляется к позвоночному столбу и выпускает в спинной мозг усики тончайших рецепторов. Таким образом она транслирует через них болевые импульсы. Всё сразу – от зубной боли до сердечных припадков. Длительность такой процедуры не может превышать десяти секунд, иначе клиент, ничего не успев рассказать, откинется. Ну и как вам такой расклад, мистер Гордон?

– Вот тебя бы самого туда засунуть. Козел!

– А я был там, – к удивлению Дэна, ответил за худого босса широкоплечий Коско. – И не судите так строго моего коллегу, он у нас большой энтузиаст этого дела, но только в теории. Он по природе не злой совсем. Гений тайной пропаганды, глава службы информационной безопасности. Лицо не публичное, его имя вам знать не обязательно, он у нас засекреченный.

Вернёмся к моему незабываемому опыту общения с чудом истязания людей, поставленного на научные рельсы. Мне в нём удалось выдержать целых два часа, – с гордостью произнёс Коско. – Добавлю, шкатулка с такой же эффективностью, как уродовать, может и лечить. Отлично лечить – почти любые повреждения, любые травмы. На вашем теле не останется шрамов, уверяю вас. Только память вашего сердца не даст забыть вам перенесённое страдание. Всех, кто прошёл боль, ждёт обновление – глубокий катарсис! Правда, понимание приходит несколько позже.

Теперь к делу. Мы вам рассказывали про пытки не для того, чтобы вас напугать или сломить. Просто хотели показать, что мы далеко не ангелы и сейчас вместо дальнейших пыток откроем перед вами все наши козыри. Мне самому всё это претит, я постоянно чувствую вину, наверное, поэтому добровольно в неё и залез. Ладно, хватит лирики. Вам врали, Дэн. Те, кто вербовал вас, преследовали совершенно иные цели, чем те о которых вам рассказали. Начнём с того, что наш президент никакой не монстр, а спаситель нации. Такие люди, как он, рождаются раз в тысячелетие. Вам наверняка рассказывали об ужасах режима, репрессиях и прочем. Так вот: за двадцать лет его правления, по так называемым политическим мотивам, было расстреляно всего двести человек. Если учитывать всё население Главазии, а это, как никак, пятьдесят миллионов человек, – ничтожно малая цифра. Вы не находите? Да и то расстрелянные в подавляющем большинстве были руководителями террористических организаций, члены которых убивали полицейских, чиновников, не гнушались и убийствами врачей с учителями. Непримиримые бандиты, питавшиеся кровью народа…

Со шкатулкой всё проще гораздо, чем вы себе возомнили. В ней побывало, если считать и вас, всего девяносто девять человек – иностранные шпионы, местные мафиози и прочая шушера. Зачем нужно их было засовывать в этот ад? – спросите вы. Отвечу: таким образом мы за считанные месяцы избавились от весьма разветвлённой разведывательной сети чужих государств, победили преступность и коррупцию. Кстати, именно поэтому вы здесь: разведка вашей страны в условиях жёсткого дефицита шпионских кадров вынуждена прибегать к помощи таких, как вы, непрофессионалов. Люди, побывавшие в шкатулке, выкладывали всё что знали, сдавали в одночасье все их связи и контакты.

На сегодняшний день в нашей стране осталась всего одна группа заговорщиков, самая законспирированная и поэтому самая опасная. Им безразлична судьба народа, все они куплены с потрохами вашей страной Дэн. В случае если их путч удастся, они распродадут наше государство по кускам вашим корпорациям, закроют все социальные проекты, превратят в курорт для богатых извращенцев. Пропаганда большинства западных стран трубит о том, как мы плохо живём. Но если сравнить с тем периодом, когда у нас хозяйничали иностранцы, то мы увидим, что доходы населения выросли втрое, а покупательская способность вдвое. Кроме того, женщины у нас получают за туже работу, что выполняют мужчины, одинаковую с ними плату. Ваше, самое демократическое государство в мире до сих пор не может этим похвастаться. Не так ли? На сегодня мы являемся третьей страной в мире по количеству изобретений и научных открытий, совершаемых за год!

– Вижу, – хмуро буркнул Дэн.

– Вы про атомную подлодку, оружие? Поверьте, это всё пустяки. За короткий срок нам самостоятельно удалось совершить настоящий прорыв. И всё благодаря правильному и независимому управлению. Наймиты запада хотят это всё разрушить. Наше государство контролирует канал между двумя океанами, а поэтому стратегически важна для них держать нас под контролем. Ваши хозяева хотят отобрать у нас права контроля за перевозками, и вовсе не хотят помогать, якобы, угнетённому народу. Им нужно наше побережье. Всё передаваемые вам материалы для настоящего вашего фильма сфабрикованы. Мы нашли их в тайнике у вас на ноутбуке. Для такого уровня дезинформации западные агенты влияния должны входить в самые верхние правящие круги страны. Так?

Коско был прав. Действительно, из тех пяти человек, с которыми общался Дэн, трое состояли на государственной службе и занимали высокие места в аппарате управления государством. Гордон отметил про себя это обстоятельство. Умный врага – вдвойне опасный враг. Его пробила внутренняя дрожь тоскливого предчувствия.

– Отвечать не трудитесь, – после небольшой паузу, в течение которой он наблюдал за реакцией пленника, произнёс Коско, – это понятно и ребёнку. Они вам врали, цифры в их документах искажены.

– Я вам не верю, – твёрдым голосом, но на самом деле сомневаясь, сказал Дэн.

– А людям, которых в первый раз в жизни вы видели, поверили? Вы же их совсем не знаете. Или, может быть, вы полностью доверяете людям, пославшим вас сюда? Впрочем, не важно. Всё это сантименты.

– Из сантиментов и состоит жизнь, а вы пытаете людей.

– Да, пытаем. Хочу уточнить: не просто людей, пририсовавших рожки газетной фотографии президента, а настоящих матёрых врагов, заботящихся о своей шкуре, любящих только себя и деньги. Тех, кто уготовил народу рабское будущее – существовать во второстепенной державе рабов общества потребления, буквально во всём зависимой от иностранного капитала и чужой политической воли. Безмозглым быдлом легко управлять, а мы сделали ставку на повышение уровня интеллекта нации, и это мешает вашей стране реализации её целей по беспроблемному управлению миром. Речь идёт о мягкой диктатуре над стадом озабоченном только своей личной выгодой. Кому же как не вам этого не понимать?

– Начав издеваться над кем бы то ни было, трудно остановиться. Или у вас не бывает ошибок? Вкус крови не будоражит ваше сознание, господа вурдалаки?

– Бывают. Будоражит. Если вам будет от этого легче – вы последний клиент "Шкатулки криков", президент вчера подписал указ о закрытии проекта. Лично я считаю этот шаг преждевременным. Что же касается наших ошибок то, когда мы понимаем, что человек попал сюда по ошибке, мы стираем ему память о муках, которые он перенёс и отпускаем. Правда, таких случаев могу припомнить всего два. Поэтому я считаю шкатулку бесценным инструментом защиты интересов нации, функционирующей практически без ошибок.

– Я согласен, что шкатулка и в будущем могла бы значительно облегчить нам жизнь, но президент Серджо Дракач больше не может терпеть её античеловеческую сущность, а его авторитет непререкаем, – поддержал своего коллегу худощавый босс.

Дэн усмехнулся и подумал – "Ещё бы непререкаем, позволили вы бы себе настаивать на чём-то своём и быстренько оказались бы на моём месте".

– Понимаю, о чём вы думаете. Повторяю, у нас нет диктатуры одного человека, – тут же отреагировал на саркастическое движение бледных губ Дэна Коско. – Мы можем иметь своё мнение и открыто его высказывать, спорить с президентом, но, если он принял решение, обязаны исполнять. В большей степени решения принимаются коллегиально, совместно со всеми членами правительства.

Напомню вам, если вы запамятовали, у нас каждые пять лет проводятся всеобщие выборы главы государства. Девяносто процентов людей голосует за Дракача. Выборы честные, что бы там не трубили за границей, просто у него нет достойных соперников. А те, кто называет себя законными кандидатами на первое место в государстве, и при этом живёт в странах запада, почему-то на все наши приглашения приехать на родину и должным образом зарегистрироваться в избиркоме отвечали демагогическими рассуждениями о кровавом режиме, предопределённости сфабрикованных результатов и естественно никуда не ехали. Они, впрочем, как и их хозяева, отлично понимают, что законным путём свергнуть режим нельзя. Убийство Дракача и последующий за этим вооружённый путч – единственный метод дестабилизации положения внутри страны. А потом они организуют интервенцию извне. Сценарий известен и опробован много раз.

Ваш арест, я уверен, тоже входит в их планы. Если вас арестовывают, то за рубежом поднимается шум, пропаганда трубит о новом зверстве людоеда Дракача и на этой волне происходит переворот, а главное – есть повод ввести войска в Главазию. Если же вы, целый и невредимый, улетаете к себе домой, то ваш «правдивый» фильм об ужасах режима, плачевном экономическом положении, бедствиях крестьян, становится катализатором общественного негодования всего мирового сообщества и де-факто оправдывает любые крутые меры, направленные против нашей страны. Вы для них просто разменная пешка, а не талантливый художник. Ваше известность в мире играет против вас. Им, конечно, выгоднее, чтобы мы вас задержали, а ещё лучше, если найдут ваш изуродованный труп. Поэтому так нужно, поймите, в первую очередь не нам, а народу, во имя справедливости, обнаружить заговорщиков и вовремя их обезвредить.

– Зря стараетесь, я вам всё равно ничего не скажу. Можете меня сажать обратно в вашу шкатулку-мясорубку. Многоножки, черти с рожками – мне всё по хрену, – совсем запутавшись, устало, тихо, почти шёпотом проговорил Дэн Гордон. – Пользуйтесь вашим шансом, отрывайтесь на узнике. Ведь я же ваш последний клиент.

– Ваша реакция понятна. Трудно поверить в то, что всю сознательную жизнь из вас делали клоуна, по-нашему – Петрушку. Отучиться плясать под чужую дудку тяжело, при попытке стать свободным сразу незамедлительно начинаются ломки. Пытать мы вас дальше не станем. Зачем?

Дэн не поверил своим ушам. С него будто скатили камень размером с погребальный курган. Он только сейчас понял, насколько он был напряжён, как ему хотелось жить и не хватало воздуха. Потом он испугался пуще прежнего. А вдруг это очередная уловка? Его пробил холодный пот.

– Да, более того, мы вас освободим и собранные вами и нашими врагами материалы не будем конфисковать, – продолжил заместитель министра. – Остальное дело вашей совести. Вы свободны.

В тот же момент Дэна схватили за плечи и сделали укол в шею.

Следующим, что он увидел после сползающих в размытое небытие сидящих рядышком друг с другом боссов, стало море. Закат, фиолетовые разводы облаков, по окантовке святящиеся жёлтыми плодами каплевидных пятен, подсвеченных розовыми лучами, ныряющего в фиолетовый расплав зеркала океана оранжевого солнца.

Дэн сидел, привалившись спиной об камень волнореза и дышал. Главное – дышал. Каким сладким после стерильной, многократно отфильтрованной атмосферы подлодки показался ему солёный воздух вечернего моря! Аромат освобождения, подарок судьбы. Он остался живым и ничуть не изуродованным. Может, ему весь предыдущий террор приснился? Нет, его действительно пытали. Память о перенесённых им мукам никуда не делась.

Обманывать себя самое идиотское занятие на свете. Но помечтать об частичной амнезии несколько минут, сидя на берегу самого прекрасного на свете моря, Дэн себе позволил. Дэн с трудом поднялся на ноги. Голова немного кружилась, но в остальном он чувствовал себя огурцом. Таких чудесных ощущений он не помнил с детства. Секрет прост – для того, чтобы почувствовать себя на сто процентов живым, надо побывать в "Шкатулке криков" и вернуться обратно и желательно не в виде окровавленной культяпки способной лишь мычать, да глаза закатывать и забывшей как её зовут.

Чем страшнее пытка, тем сильнее меняется твоя личность. Дэн переродился, прозрел. Через линзу мук всё происходящее вокруг стало выглядеть по-другому. Наружу вылезли все, до этого скрытые детали. Неприглядное выглядело отвратительным, прекрасное – понятным.

Дэн поднялся на набережную и медленно двинулся по ней по направлении призывно гудящего вдалеке города. Счастье понятие относительное, но сегодня Дэн был по-настоящему счастлив. Свой выбор он уже сделал.

Прокаченное естество

-Посмотри на мои мускулы детка. Нравятся?

На двуспальной кровати сидел загорелый молодой бодибилдер в одних голубых плавках и, развернувшись боком, обращался к лежащей рядом с ним обнажённой симпатичной девушке. Он специально напрягал рельефное полушарие бицепса, покрытое сетью брутально вздувшихся вен, на правой руке, чтобы вызвать её восхищение его идеальным телом.

– Генрих, прекрати. Не превращайся в нарцисса, любимый, – мягко улыбнувшись, произнесла девушка, подтянулась к нему ближе и поцеловала его в спину. – Ты у меня и так красавчик, об этом все знают.

Генрих действительно выглядел, как модель с обложки журнала "Мужское здоровье". Натуральный пшеничный блондин, сероглазый, нос прямой, на конце расширяющийся до круглого утолщения, подбородок квадратный, волевой, с трогательной ямочкой посередине. Рот широкий, привыкший улыбаться. Губы тёмные, словно зацелованные, скрывали за собой оскал белых ровных квадратиков зубов. Причёска модная, волосы на пробор – чёлка зачесана назад, виски, бока головы и затылок выбриты. И фигура! Божественное тело, сексуальное. Не капли жира, квадратики пресса. Мышцы и в спокойном, не напряжённом положении, выглядели великолепно, прорисовывались самые мелкие их пучки. Мечта всех женщин – начиная от шестнадцати и заканчивая сорока пятью.

Его благоверная – красивая девушка, не старше двадцати лет, – на его фоне несколько терялась. Волосы пышные, коротко подстриженные, крашенные в мягкий рыжий цвет. Носик маленький, доверчиво нежный. Глаза игривые. Руки и пальцы музыкальные. Но, в общем, ничего особенного. Спасали её от полного забвения длинные, с блестящей гладкой кожей, ноги, груди в виде ракет третьего размера тоже спасали и обаяние. Стоило с ней провести всего несколько минут и её умение вести лёгкий, на любые отвлечённые темы, разговор, в купе с обширным набором приятных, озарённых внутренней энергией благожелательности выражений её немного детского лица, и вас ласкало, обволакивало, расслабляло. При общении с ней своеобразное тепло растекалось по всему организму. Звали её Вероника.

– Ха! Вероника, радость моя, поцелуй меня чуток пониже.

Девушка хлопнула его в притворном негодовании по плечу и попыталась откатиться назад. Генрих не позволил ей этого сделать, перехватил в самом начале движения и сам взял на себя поцелуйную инициативу. Он перецеловал все части её тела и когда дошёл до ступней, она, поджав нижнюю губу и засмеявшись, произнесла:

– Ну что ты! Зацеловал меня всю. Не забывай – тебе скоро уезжать.

Генрих, заметно расстроившись, прекратил едва начатую прелюдию.

– Да, ты права, самолёт через пять часов. Пора собираться.

Вероника снова придвинулась к нему, крепко обняла за шею и сказала:

– Ты ещё со мной, а я уже скучаю. Возвращайся скорее.

– Всего неделя. Ты и оглянуться не успеешь, а я уже тут как тут.

– Жаль, что я не могу поехать с тобой, мой дорогой. Так хотелось отдохнуть вместе.

– Не расстраивайся. Кто же знал, что у тебя дедушка заболеет. Ничего не поделаешь, придётся за ним ухаживать. Дед у тебя геройский. Ветеран, он заслужил хорошее отношение внучки.

– Да я и не спорю, Генрих. Просто сердце ноет. Как бы ты там со своими друзьями ни учудил чего-нибудь. Таиланд, страна, привлекающая к себе туристов разными пороками.

– Ну что ты. Я тебя одну люблю. И мне никто другой не нужен.

Спустя пятнадцать минут объятий и взаимных изъявлений в любви на веки, Генрих собрался и с вместительной спортивной сумкой, с надписью "Reebok" на боку, отбыл в тёплые края – дальние страны.

В аэропорту его ждали два закадычных дружка – Петя и Юра. Они все втроём учились в одном институте, числились студентами последнего курса и готовились к написанию диплома. Друзья не бедствовали, их семьи принадлежали к жирной прослойке среднего класса, поэтому деньги у них водились. К приезду Генриха друзья успели порядочно нагрузиться. В отличие от него они до такой самоистязающей, самовлюблённой степени спортом не увлекались, но и лишним весом тоже не страдали. Подтянутые парни, по случаю типично июльской жаркой погоды одетые в шорты, футболки, кроссовки. Самый из них высокий – Петр – носил футболку без рукавов, зеркальные очки в стиле сицилийских мафиози, имел длинный нос уточкой и постоянно ухмылялся. Юра, всегда довольный собой, никогда не унывающий тип, обритый наголо, первым заметил бронзовое тело их друга, легко двигающееся в толпе к ним. Он поднял две руки кверху, сцепил между собой и закричал:

– Камон, бой! Генрих, привет!

Подойдя к ним, Генрих поздоровался, положил сумку на свободное пластмассовое кресло и отвечая на громкое приветствие Юры, степенно произнёс:

– Успели уже, и меня не подождали. Обещали же. Куда катиться мир, ни на кого нельзя положиться. Кругом одно жульё.

Ухмыльнувшись, растянув мокрые губы сильнее обычного, Пётр парировал выпад друга:

– Так уж и жульё. Так уж и кругом. Мы про своих не забываем. На, держи, – с этими словами он вытянул из своей сумки пластиковую бутылку с коричневой жидкостью и отдал её Генриху.

Генрих подозрительно посмотрел на неё, отвинтил колпачок, принюхался:

– Что здесь?

– Пей, поди не отравим.

– Что здесь – я спрашиваю?

– Занудный у нас друг, Юра, – сказал Петя. – Виски с колой там, пей смело.

Генрих сделал три больших глотка, хотел сделать четвёртый, но чуть не поперхнулся, услышав слова Петра:

– Почему кола выглядит, как жидкое дерьмо? Вы не замечали? Канализационные воды одного с ней цвета.

– А ты что сантехник или просто любитель на какашки посмотреть? – поддержал разговор Юра.

Генрих отдал бутылку назад, ему расхотелось пить этот популярный коктейль такого знакомого коричневого цвета.

– Пошли на регистрацию, в дьюти фри купим чего-нибудь приличного, – заканчивая намечающийся спор на не очень аппетитную для него тему, предложил Генрих.

В магазине беспошлинной торговли они купили большую бутылку текилы и в ожидании посадки уговорили её полностью, до последней капли, в качестве закуски имея лишь покупные кусочки вяленного мяса. В салон самолёта они вошли в том состоянии, когда реальность начинает крутиться перед глазами, но пока не тошнит. По всеобщему согласию они решили сделать перерыв в обширных возлияниях. Летели на Боинге. Перелёт предстоял долгий, около половины суток, и первые три-четыре часа друзья пили минеральную воду и сок. Генрих же вообще сразу поле взлёта заснул и пропустил первую кормёжку, а ведь он имел бзик на питании. Ел он пять раз в день, но, во всяком случае, в будние дни придерживался здорового питания. На отдыхе он позволял себе разговеться, компенсировал себе вынужденные месяцы спортивного поста. Кушал плотно, с аппетитом. Потом согнать лишний, накопленный перееданием жаренным и сладким жир для него не составляло труда. Генриха выручала хорошая генетика и привычка к регулярным занятиям железом.

Отдохнув, приятели продолжили пить. Начали с пива, потом купили несколько порций шампанского и понеслось. Молодая печень, запущенная на полную катушку предыдущими порциями этилового спирта, работала в ускоренном режиме, отлично нейтрализуя яд алкоголя, выращивая в организме нарастающее состояние дымного опьянения. Ребята вели себя вполне прилично, единственное что они себе позволяли, так это лёгкий флирт со стюардессами. Между собой они общались на сленге, так что другие пассажиры их понимали с трудом. Шутили и балагурили, и опять – пили. В Таиланд они прибыли совершенно одуревшими от выпитого – глаза на выкате, головы шумят, лица красные, как пестицидные помидоры.

Юра, покидая самолёт последним из друзей, по-шутовски раскланялся со всеми стюардессами и, попрощавшись, пообещал:

– До свидания, прекрасные феи. Мы встретимся снова, я точно знаю, не сомневайтесь.

– Давай-давай иди, – схватил за руку своего друга Генрих, – пошли нас ждут косоглазые развлечения.

Гостиница, как и полагается, стояла недалеко от моря, всего в ста метрах от золотистой кромки воды. Её одноэтажные корпуса раскинулись между пальмами, зарослями акаций, подобно отдыхающему, пришедшему на пляж хорошо загореть и просто поваляться в объятиях жаркой лени. При виде этих зданий приходило на ум странное название – "Бунгало". Бордовая черепица, коричневые, будто сплетённые из толстых прутьев стены. Их поселили в номер, окна которого выходили на море. Между волосатой чешуёй стволов пальм просвечивала мягкая синева спокойной воды, играющая с солнцем в игру под названием – лето.

Разложив, распихав вещи по углам, парням захотелось продолжения банкета. Пётр, бывавший в этой стране прежде, предложил всем взбодриться. Они, освящённой вином троицей, отправились в магазин. Там, в прохладном торговом зале Пётр подвёл всех к неприметному холодильнику, зажатому пивными сородичами в самый угол. Ростом холодильник карлик достигал им всего лишь до пупков. За его стеклянной дверцей прятались ряды маленьких, пузатых, даже не бутылочек, а скорее пузырьков с белыми этикетками под горлышко, раскрашенными синими и зелёными всплесками с россыпями каких-то розовых зёрнышек.

– Что це за дрянь? – первым спросил Генрих.

– Оооо. Это не наша дрянь, это их рецепт, а может и не их, а чей-то, – загадочно проговорил Петя. – В любом случае вы такого никогда не пробывали.

– Хе, хе. Это коктейль?

– Фарма коктейль. Номинально – это их энергетик. Они в него добавляют местные хитрые травки, и он не просто бодрит, он выкручивает вам пробки. Три порции на рыло и гарантирую все предохранители перегорят.

– Да ну на. Будем в канаве валяться и пузыри из жопы пускать? Мне оно не надо, – засомневался осторожный Генрих.

– Млять. Объяснил неправильно. Ты наоборот приобретёшь особую остроту восприятия происходящих вокруг событий. Как будто черно-белый фильм вдруг становится цветным. А вместе с алкоголем он ещё лучше действует. Получаются качели. – Заметив, как сморщился при слове «качели» Герман, добавил: – Приятные качели, не ссы.

– Я готов! – согласился на эксперимент Юра. И выгреб из холодильника сразу с десяток пузырьков. – Пошли, – сказал и направился к кассе.

На этом дискуссия закончилась. Выйдя из мини-маркета, друзья устроились под несколькими деревьями, растущими из одного места в серой земле, как пучок придорожной травы, с гладкими стволами, с тонкой серой плёнкой коры и широкими листьями, дающими хорошую тень. Там в теньке они и употребили тайский энергетик. Что туда клали при его приготовлении они не знали, но эффект, наступивший через пятнадцать минут, не просто впечатлял, он граничил с действием запрещённых законом стимуляторов. В одно и то же время они оказались расторможены алкоголем и взбодрены напитком. Их речевые центры освободились от сдерживающих оков сознательного анализа произносимых ими слов. Всё тайное стало явным. Все те сокровенные мысли, раньше скрытые в подполье подсознания, складно вплетались в общий разговор, укрепляя дружеское взаимопонимание и доверие. Никто никого не осуждал и не смеялся, даже если суждения товарища выглядели нелепыми. А ещё, по крайней мере у Генриха, изменилось восприятие звуков – теперь он их видел в цветах. И особенно изменилось впечатление от музыки: для Генриха она превратилась в радужный водопад, заливающий, но не топящий его, позволяющий во всей полноте наслаждаться мелодиями и ритмами. Им было весело! Никогда прежде они не испытывали такую всеобъемлющую радость от жизни.

Петр предложил, а остальные согласились, – посетить город, а там пойти в неприличный район – поглазеть на местный колорит. Пока они ехали туда на такси, они пили коктейли и безостановочно говорили. Наступил вечер. Городские кварталы сияли неоном, а там, куда они приехали, преобладал над всеми другими красный цвет.

Генрих слабо разбирался, где они оказались – в какой конкретно клоаке продажной любви очутились. От выпитого или от экзотического энергетика иногда его настигали провалы в памяти, и он не мог бы сказать, что делал пять минут назад и вообще, чем он занимается сейчас. Вот они выходят из такси в галдящую толпу, развлекающихся туристов, а вот он уже сидит за барной стойкой в розовом тумане стрип-клуба. В руках у него полный стакан лимонной водки. Друзья нелепыми движениями, невольно пародируя сломанных роботов, выдавливают из себя давно забытый дискотечный танец, отплясывая в центре полупустого помещения. Все эти танцевальные па они видели в детстве в дешёвых американских боевиках и теперь это знание по открывшимся туннелям забытых эмоций запоздало выползло наружу. На сцене извиваются миниатюрные аборигенки, бесстыже выставляя на показ все интимные складки своих смуглых тел. А рядом с этим подиумом доступного, любому кто имеет деньги, разврата, сидят пузатые дяди и некоторые тёти, с азартом выбирая из танцовщиц себе очередную игрушку на ночь.

Генрих выпивает залпом содержимое толстостенного стакана и присоединяется к ребятам. Постепенно увлечённые их примером, а скорее просто из желания легко заработать, к ним из теней углов, из-за скрытых портьерами дыр дверей выходят с десяток таек. Все они невысокого роста, пухлогубые, черноволосые и одеты в облегающие платья разных цветов, едва закрывающие их оттопыренные, расщеплённые попки. Из мужчин примеру друзей следует всего пара человек. Музыка орёт и бьёт электронными басами ритма по глазам. Генрих практически ничего не может различить за постоянной сменой цветовых вспышек на его роговице. Об него кто-то трётся, он кого-то лапает за крохотную грудь. Наступает угар.

Невидимый диджей ставит новую запись. Под крышей притона непривычно и неожиданно раздаются тягучие звуки саксофона. Генрих видит оранжевые ленты ритма; движения танцующих замедляются. Из просто похабных переходят в порочно-интимные, завлекающие, дающие понять, что за такой прелюдией по умолчанию должен идти обязательно утончённо извращённый секс. Генрих понимает – играет "Блюз оранжевых джунглей", и ему никуда не деться.

В какой-то момент, сделав движение резче обычного, Генрих проваливается, перемещается из цветного мира алкогольных грёз в чёрно-белый негатив объёмной фотографии. Все окружающие его люди становятся чёрными силуэтами с синхронно открывающимися белыми провалами ртов. Всё почернело и обрело белую ауру, цвета исчезли. Ему становиться страшно. Окружающее пространство начинает растягиваться, по бокам скручиваясь перемотанными между собой жгутами в спираль фокуса его зрения. Он осознаёт, что происходящее реально только в его голове, но ничего не может с собой поделать. Злачное место накрывает Генриха психодымом эротической дискотеки. Раз, два и он отключается…

Просыпается Генрих в незнакомом месте. Перед глазами расплываются жёлтые пятна на измятой подушке. Пахнет странно, приторно, чем-то сладким или мучным и речным илом – липким и неприятным. Он переворачивается на спину. У него ломит пах и страшно болят грудные мышцы. – "Чёрт, отдохнул называется. Все деньги, наверно, спёрли" – думает он, осматривая номер, в котором очутился. Шторы на окнах плотно задёрнуты, но судя по мягким, слава богу, не мельтешащим отсветам на улице светло. Солнце уже встало, значит, настало утро. В номере царит сумрак. Различать предметы можно, но для того, чтобы разобраться в нюансах окружающей обстановки, требуется встать и подойти к интересующему предмету ближе.

Кровать, на которой Генрих лежит, большая, высокая, чёрного цвета, с кожаным изголовьем, на котором нанесены неизвестным для него способом картины из жизни кентавров. По обе стороны от изголовья стоят тумбочки, а на них – причудливо изогнутые в виде золотых змей светильники. Справа в стене открытая дверь, видимо ведущая к ванной комнате и входной двери. Слева туалетный столик с тумбами и высоким прямоугольным зеркалом в оправе, украшенной разноцветными стекляшками – имитацией под драгоценные камни. Зеркало повёрнуто боком к кровати. Генрих встаёт, его майка задралась почти до подбородка, а шорты стали как-то неправильно обтягивать, он хочет полюбоваться на себя любимого, узнать, как на его внешности отразился ночной период разгула, которого, кстати сказать, он во всех сногсшибательных подробностях и не помнит. Во всяком случае большая часть приключений на местной дискотеке вылетела из головы, а может попросту и не поместилась в неё.