Дарья Райнер
Театр жизни
– Я бы мог солгать.
– Скажите прямо! Не мучайте меня… больше, чем положено.
Лицо синьора отразило отчаяние – мрачным, непримиримым зеркалом. И столь же отчаянным был его поцелуй, оставленный на губах Ангела.
– Обещаю.
Она кивнула и покачнулась. Руки в белых перчатках безжизненно повисли вдоль тела. Сердце, которое билось в последние минуты невыносимо часто, замерло, как золотая стрелка на часах. Вместе с последним ударом колокола на город обрушился ливень.
Казалось, сама башня покачнулась.
И весь мир.
* * *
Он сбежал по узкой лестнице, минуя часовой механизм, и прошел сквозь арку, ведущую к Мерчерии – главной торговой артерии, что связывала площадь с кварталом Риальто. По дороге ему встретилась хрупкая фигура в черном. Молчаливая и собранная, она не удостоила синьора даже взглядом. Только взметнулись пепельные косы, и в мыслях прозвучало страшное: «Убийца».
Сорванный обруч упал на мостовую, покатился со звоном в сточную канаву. Стена ближайшего дома оскалилась трещиной; кирпичная пыль посыпалась под ноги синьору. Он запоздало разжал кулаки.
Вот кем он был, убийцей. Безымянным. Тем, кто умел одно – разрушать. И кому по жестокой иронии Судьбы – или безликого Распорядителя? – было позволено жить.
Великая Игра продолжалась, но теперь уже не имела смысла.
Должно быть, так чувствовали себя глупые дзанни4 из комедийных пьес, навсегда застывшие в образах – всё равно что запертые в тюрьме своих костюмов. Но у актера оставался выбор: он мог уйти со сцены и мирно рыбачить у острова Бурано, в то время как на сцене Театра жизни приходилось играть по чужим законам. С тех пор как «счастливец» примерял маску, он больше не принадлежал себе, становясь владельцем непостижимой силы – стихийной, как огненный шторм, сметающей всё на своем пути. Или спасительной, как пламя свечи, указывающей путь во мраке. Каждому – по заслугам. Хаос и порядок шли рука об руку: при равном числе игроков исход партии был непредсказуем. Тот, кто звал себя Распорядителем, не делал ставок. Он лишь наблюдал.
«Осталось недолго».
Безымянный мысленно повторил слова Ангела, не желая прощаться с ее голосом.
Стены домов обступили его, уводя всё глубже в лабиринт, а дождь продолжал хлестать по лицу. «Я же говорю вам: злому не противься, но если кто ударит тебя в правую щеку, подставь ему другую»5.
Он вдруг рассмеялся, как безумец, поняв, что не знает, куда повернуть.
Десять лет, проведенные вдали от родины, ничего не значили: он вырос здесь и знал Венецию как свои пять пальцев. И несмотря на это ощущал себя потерянным ребенком, заблудившимся в каменном лесу, где не горели масляные фонари.
