Дарья Райнер
Театр жизни
– Наши жизни – не пустяк, – проговорил он дерзко, с затаенной, почти детской обидой. – Только Он считает иначе.
– У Распорядителя свои правила. Свои причины для… всего.
Синьора опустила ладони на каменные перила. Ее взгляд был направлен не на собеседника, а вдаль – туда, где языки костров тянулись к небу. Пасхальное воскресенье подошло к концу.
* * *
Безумец смотрел на тающую луну. Он сидел прямо на булыжниках, лицом к дворцовой капелле. Слева высилась Часовая башня, справа – кампанила Святого Марка с пятью колоколами; позади горели костры. Протяжно выли собаки – невидимые в густых тенях, словно призраки.
Маска безумца была сшита из двух половинок: уродливый шов тянулся от виска к подбородку. Одна половина, похожая на тонкий месяц, лукаво усмехалась, другая – кривила рот в гримасе боли. Синий плащ покрывали пятна грязи; редкие волосы топорщились седым облаком. Старик то бессвязно бормотал молитвы, то принимался горько причитать, обхватив себя за колени и раскачиваясь подобно маятнику.
Когда рядом остановилась темная фигура, он всхлипнул.
– Пора?
– Еще нет, – ответил девичий голос. – Не твой черед.
Синьорина лет тринадцати, одетая в просторное до́мино2 с откинутым капюшоном, остановилась за плечом старика. Ее маска была сделана не из кожи или папье-маше, а из костяных пластин: бесстрастный череп скалился пожелтевшими зубами. Таким же бесстрастным оставалось и лицо самой девочки. Пепельные косы тугими змеями лежали на плечах. В пальцах она крутила монетку – серебряный скудо, который то и дело поворачивала к луне крестом.
– Тогда чей? Кого из них хочешь забрать? – Старик вскинул руку и указал на вершину Часовой башни.
Там, за парапетом, виднелись две крошечные фигурки: одна в белом, другая в черном. Под ними, этажом ниже, спал крылатый лев в окружении сотни звезд, вечный покровитель Венеции, смеживший веки от усталости и скорби. На циферблате бесновалась золотая стрелка: вот она замерла на римских цифрах XIIII, миновав Весы на зодиакальном поле, а в следующий миг сравнялась со Львом. На отметке XVI механизм пришел в движение: колокол ударил раньше времени, отчаянно и глухо.
С неба отозвался гром; луна окончательно скрылась, проглоченная тучами. Старик уронил маску на ладони и захныкал, как младенец.
– Мои желания не важны. – Девочка опустила руку в черной перчатке на его плечо в скупом жесте утешения. – Это их судьба… Их выбор. Нам остается только ждать.
Безумец часто закивал и перекрестился.
– Ибо кроток Я и смирен сердцем, – зашептал он, распластавшись на коленях. – И найдете покой вашим душам… Ведь ярмо Мое – не в тягость, и ноша Моя легка3. – Он уткнулся лбом в кирпичную кладку, слыша, как рядом упала монета, подброшенная в последний раз.
