Дарья Прокопьева
Ключ от солнца
Страх. Соловей назвал его самым холодным чувством, и теперь Ника в этом убедилась. В мыслях один за другим стали мелькать самые пугающие кошмары. Вот её вызывают на уроке к доске, а она может только беспомощно мямлить. Вот кто-то ставит её подножку в школьном коридоре, и она падает на глазах у всех – и одноклассники смеются, смеются, смеются…
Каждый следующий образ становился страшнее. Ника вдруг вернулась на школьное крыльцо. Она сидела на земле, над ней возвышалась Анька, а за пазухой не было никакого Соловья. «Никто тебя не спасёт», – подумала Ника и зажмурилась, совсем как в действительности. Но это не помогло: за смеженными веками развернулся очередной кошмар.
Мама заболела. Она лежала в кровати, и лицо у неё было даже не белое – серое, ненормальное. Глаза казались тусклыми, они смотрели будто не на Нику, а сквозь неё. Мама тяжело дышала через рот, и её губы от этого совсем потрескались. С каждым выдохом из груди вырывался хрип, а у Ники замирало сердце. Она помнила, что это – пневмония. Два года назад от неё же умерла бабушка, а теперь…
– Нет, – Ника замотала головой, отступила от кровати. – Неправда!
Голос эхом отдался в ушах, и сжавшие её сердце тиски немного разжались: родительская спальня была совсем небольшая, эха там отродясь не было. То, что видела Ника, не могло происходить в действительности, не могло! Она ликующе улыбнулась, предчувствуя свою победу, а потом картинка перед глазами мигнула и несуществующая комната погрузилась во мглу.
– Эй! – Ника услышала шёпот откуда-то справа. – Ника, вставай!
Она с удивлением обнаружила, что закрыла глаза. Веки слипались, будто спросонья, верхние и нижние ресницы никак не хотели разлепляться. Ника с силой потёрла лицо, чувствуя, как снимает ладонями сон. Стало легче, и она смогла наконец-то моргнуть.
Потом моргнула ещё, и ещё – глаза никак не хотели привыкать к яркому солнцу. А когда привыкли, оказалось, что Ника находится в школе: почти лежит на задней парте прямо посреди урока, а Ира тычет её пальцем в плечо и пытается разбудить.
– Ну ты даёшь! – прошептала подруга со смесью ужаса и восхищения.
Ника сама себе поражалась. Она сообразила, что умудрилась уснуть на математике – матеша такого не прощала. Если бы увидела, то всё, сразу к завучу и звонить маме. А мама бы Нике все уши поотрывала!
От одной мысли об этом волосы на затылке встали дыбом. Ощущение это о чём-то напомнило Нике – она нахмурилась, пытаясь уцепить мысль за хвост. В голове вертелась какая-то фраза о страхе, но Ника никак не могла воспроизвести её в памяти – сколько ни напрягалась, ни поджимала губы, ни тёрла виски. Пришлось смириться, махнуть рукой. Мама в таких случаях говорила, что важное вернётся само, а остальное усилий не стоит.
Прозвенел звонок. Ника спешно записала домашнее задание, побросала вещи в рюкзак и вышла из класса. Очень хотелось умыться, так что она побрела в конец коридора. В туалете было пусто и холодно – кто-то умудрился открыть окно. Ника неуютно поёжилась, поражаясь, откуда взялся такой пронизывающий ветер посреди мая.
Горячей воды тоже не было. Она быстро плеснула холодной в лицо, и та мелкими иголками кольнула кожу. Неприятно, зато сработало: Ника только сейчас почувствовала себя проснувшейся. Хотя выглядела по-прежнему слегка помятой.
Ника перегнулась через раковину, чтобы поближе разглядеть отражение. Если подумать, всё было не так уж плохо: медные волосы не торчали во все стороны, кожа была чистая – подростковые прыщи каким-то чудом обошли её стороной. Ника улыбнулась самой себе, склонила голову набок, и осталась довольна увиденным. Подумать только, насколько симпатично может выглядеть рыжая девочка, если у неё нет веснушек!
Веснушек? Ника снова нахмурилась. Ей показалось странным, что она вспомнила о веснушках, ведь тех у неё отродясь не было! Хотя порой Ника представляла себя с ними – особенно когда сталкивалась с той девочкой из пятиклассников, которую вечно дразнили стишком про «рыжего конопатого».
«Рыжий-рыжий, конопатый», – раздалось в ушах разноголосое. Морщинка на лбу у Ники стала глубже. Почему ей казалось, будто дразнилка могла быть и про неё?
Вдруг дверь туалета распахнулась, да так резко, что Ника вздрогнула. Внутрь ввалилась Ира:
– Ты куда так убежала?! – то ли возмутилась, то ли спросила она.
– Да ты же видела, я там чуть не уснула. Надо было взбодриться.
– Хоть бы предупредила! Я тебя обыскалась, и Серёжа тоже!
– Серёжа? – тупо спросила Ника, и сама не поняла, чему удивилась: с Серёжей они были вместе с седьмого класса, когда им обоим было по четырнадцать лет – уже три года, получается.
– М-да, ты, похоже, до сих пор спишь, – Ира покачала головой. – Давай, просыпайся, нам ещё целую физкультуру отбегать надо!
Ника поморщилась: опять эта дурацкая беготня по кругу, нормативы, а ещё волейбол, в котором ей никогда ничего не удавалось! Хотя, подождите…
Физкультура прошла идеально. Ника легко прыгнула в длину, а потом команды чуть не подрались из-за того, с кем она будет играть. В волейболе она была настоящей звездой, особенно когда вставала прямо под сетку. Стоит ли говорить, что её команда победила с разгромным счётом?
А на выходе из раздевалки ждал Серёжа. На этот раз Ника про него не забыла – спорт помог наконец-то избавиться от вялости. Так что она, не задумываясь, подошла к Серёже, обняла его, чмокнула в щёку. Он обнял её за плечо, и вот так, в обнимку, они пошли к выходу из школы. Ника никак не могла перестать довольно улыбаться – ей казалось, что все смотрят на их парочку с восхищением. Ещё б не смотреть: Серёжа был самым завидным парнем на параллели!
Только малышам было на это всё равно. У начальной школы как раз начиналась вторая смена, и на первом этаже была куча детей: из второго, третьего, четвёртого класса. Ещё совсем маленькие, они постоянно что-то вопили, бегали, играли. Один мальчишка пронёсся у Ники под ногами – так близко, что она едва не споткнулась.
– Эй, мелюзга! – гаркнул вдруг Серёжа.
Подрезавший их мальчишка опрометчиво затормозил, и Серёжа тут же ухватил его за плечо, подтащил ближе. Пальцы его больно вцепились в руку мальчика – Ника видела, как он изо всех сил сжал зубы. Сердце кольнуло жалостью, захотелось попросить Серёжу смягчиться, но она отчего-то промолчала. А тот навис над мальчишкой, грозный и страшный.
– Ты чего творишь, идиот? Получить хочешь? Давай, извиняйся!
– Извините, – робко ответил мальчишка.
– Не слышу! Громче давай, чтобы вся школа урок усвоила!
– И-извините! – мальчик попытался говорить громче, но запнулся.
– Ты чего, не только тупой, но ещё и глухой?! Я тебе что сказал?!
Ника не знала, кто смотрел на Серёжу с большим испугом: мальчишка или она сама. Ей почему-то казалось, что Серёжа никогда не был таким, не мог – он должен быть добрым, понимающим, вежливым.
– Серёж, – осторожно проговорила она, потянула его за рукав.
– Чего? – тот недовольно обернулся.
Нике захотелось отступить – таким пугающим было его лицо. Но она удержалась, лишь заговорила тихо, совсем как мальчишка:
– Оставь его. Ни к чему.
С секунду ей казалось, что Серёжа высмеет и её, но тот вдруг дёрнул плечом, ухмыльнулся:
– Ты права, нечего на эту мелюзгу время тратить, – повернулся к мальчику. – Вали давай.
Напоследок Серёжа ответил мальчику подзатыльник. Ника ничего не сказала – и устыдилась этого. Всё время, пока они шли к выходу из школы, переступали порог, спускались с крыльца её не оставляло чувство неправильности происходящего. В её мечтах было совсем не так.
– Вероникааа… – вдруг что-то привлекло её внимание.
Ника остановилась, повернула голову и с удивлением обнаружила рядом девочку лет тринадцати, взъерошенную и курносую. Она стояла, с опаской глядя на Нику снизу-вверх, и протягивала ей бумажку. Ника присмотрелась: сто рублей.
– Зачем они мне? – удивилась она.
– Но как же… Ты же сказала, что если я тебе две тысячи отдам, то он… – девочка покосилась на Серёжу и не договорила, тут же поспешила отвернуться. – И разрешила по частям приносить, да же?
Её слова о чём-то напомнили Нике. О чём-то важном, что маячило на грани сознания ещё с урока математики. О чём-то, связанном с холодом и страхом, но ещё – с солнцем, с летом и с пением…
С одного из деревьев вдруг вспорхнула птица. Ника вскинула голову, всматриваясь – почему-то ей показалось необходимым узнать, кто это был. Но птичка была совсем маленькой, рассмотреть её не было никакой возможности. Ника могла её только услышать – и услышала, потому что та вдруг запела, зачирикала, будто немного причмокивая.
– Соловей, – узнала Ника, и сразу же поняла, что никак не могла этого знать. Если только полузабытый сон, приснившийся на уроке, не был правдой.
И вдруг он перестал быть сном, а превратился в воспоминание. Она живо представила мальчишку с рогаткой, птицу с вывернутым крылом, худощавого парня в её собственной спальне, пугающее хлопанье за спиной, нависающую над ней Аньку, косые взгляды прохожих, тёмный переулок…
– Ты уверена, что этого хочешь?
Ника вздрогнула, и отшатнулась от Серёжи. Впрочем, это уже был не он: в теле повзрослевшего на пару лет одноклассника, в которого Ника когда-то была тайно и постыдно влюблена, находилось что-то другое. Оно смотрело на неё потемневшими, нечеловеческими глазами, в которых странными смотрелись отголоски эмоций – сожаления и разочарования.
– У тебя может быть всё, что захочешь, – проговорило оно. – Никто не поймает за сном на уроках, никто не будет шикать во время игры в волейбол, никто вообще не посмеет тебе и слова сказать, никто не будет дразнить. Да и не за что будет: веснушек-то больше нет.
Почему-то, сказанные его голосом, её мечты звучали особенно глупо. Дался ей этот волейбол и эти веснушки! Пускай опять прилетает мячом, пускай зовут конопатой, лишь бы не сбылось это – испуганные младшеклассники, грубые друзья и она, заносчивая, наглая, спящая на уроке и вымогающая деньги у каких-то детей!
– Да иди ты! – выпалила Ника. – Вместе со своей хозяйкой! Чего ты знаешь о том, чего я хочу!
Раздражение и стыд заставили её покраснеть, жар прилил к щекам. Сердце снова кольнуло, но уже чем-то тёплым – не страхом, а пониманием, что она всё делает правильно.
– И как ты вообще смеешь нарушать ход вещей! – распалялась Ника. – Мне должно быть четырнадцать, и я должна быть глупой, и не должна спасать мир от какого-то вроде тебя! И за зимой должна идти весна, а потом обязательно лето, и не должно быть в мае такого ветра!..
Ника понимала, что заговаривается. Страх, неловкость, усталость навалились на неё вместе с непреходящей абсурдностью происходящего и теперь выплеснулись наружу. А хуже всего было то, что существо в теле школьника продолжало с сожалением на неё смотреть, и ничего не менялось, и школа не исчезала, и иллюзии никуда не уходили, а Ника понятия не имела, что ещё она могла сделать! Она понимала только, что все эти зимние создания должны были бояться тепла, но тепла рядом как раз и не было – только она ещё каким-то чудом теплилась в этом мире тоски и прохлады!
