Дарья Прокопьева
Ключ от солнца
– Окно открыто?! – требовательно спросил он.
Ника быстро кивнула, чувствуя, что на этот раз лучше смолчать.
– О, бес тебя разбери! – ругнулся он и, схватив здоровой рукой Нику за запястье, потащил прочь из комнаты, не обращая внимания на слабое сопротивление.
– Да подожди же ты! – вырваться Нике удалось только в прихожей. – Не хочешь объяснить, кто ты вообще такой и какого чёрта творишь?!
Он ответил, но она не услышала – в кухне загрохотало, будто что-то тяжёлое свалилось на пол. Ника почувствовала, как сердце на мгновение перестало биться: кроме них двоих в квартире никого не было. До сих пор.
– Чего стоишь?! Дверь открой! – накинулся на неё парень.
Дрожащей рукой она нащупала на столике ключ. Попасть в замочную скважину не получалось, по спине тонкой струйкой побежал пот, позади раздался какой-то странный, неестественный шум, будто к ним приближалось что-то тёмное, злое, невиданное…
В замочной скважине щёлкнуло. Ника вылетела за дверь и понеслась по лестнице, не оборачиваясь. Она не хотела знать, что гналось за ними, и только слышала: тяжёлый топот её странного спутника да жуткие хлопки чего-то, похожего на огромные крылья.
Наконец, она перепрыгнула через последнюю ступеньку и вдавила до упора кнопку от домофона. По подъезду пролилась благословенная трель, и Ника выскочила наружу, на улицу, под яркие лучи солнца. Дверь позади неё с грохотом захлопнулась, и всё стихло.
Медленно, Ника обернулась. Парень сидел прямо на земле, прислонившись спиной к подъездной двери, и тяжело дышал сквозь зубы. Лицо его исказила гримаса боли, и на мгновение Нике даже стало жаль его – но лишь на мгновение. Потом она выпрямилась и ткнула в него пальцем:
– Ты! Отвечай, что это было?
– А ты поверишь? – выдавил он между тяжёлыми вдохами.
– После того, как ты из птицы превратился в человека – поверю.
Та птица была соловьём. Нике стоило сообразить: кто ещё из пернатых мог бы так петь. Однако сейчас её мало волновала собственная недогадливость – были проблемы и посерьёзнее.
– То есть, ты – посланник бога солнца Даждьбога, который должен при помощи какого-то волшебного ключа открыть дверь и впустить в мир лето?
– Да.
– И ты должен был доставить ему этот самый волшебный ключ, когда тот пацан подстрелил тебя из рогатки?
– Да.
– Но он сделал это не потому, что дурак, а потому что его сердце уколола богиня зимы Марена, которая очень не хочет, чтобы лето наступило?
– Да.
– И так как я подобрала тебя, то она решила, что я на вашей стороне, и теперь будет охотиться ещё и за мной, подсылая своих слуг-воронов?
– Да.
– И чтобы спастись, я теперь на самом деле должна тебе помочь: найти тот ключ, притащить Даждьбогу и спасти мир от вечной зимы?
– Ага, – Соловей даже кивнул.
– А ещё это полная правда, каким бы бредом она мне ни казалась.
Они сидели на скамейке в парке неподалёку от её дома. Соловей привёл Нику сюда после того, как дал ей обуться – несмотря на спешный побег, он умудрился захватить стоявшие в прихожей кроссовки. Втайне Ника была ему за это благодарна – в одни носках по городу особенно не побегаешь, – однако вслух она «спасибо» так и не произнесла.
Теперь она мысками этих кроссовок рисовала на земле непонятные узоры. Несмотря на помрачневшее небо, на детской площадке вовсю резвились дошколята, по тропинкам сновали мамы с колясками, и на фоне этой обыденности слова Соловья казались ещё более странными и невероятными. Наверное, Ника бы не поверила – но она помнила то чувство леденящего ужаса, что преследовало её в подъезде. Оно было необъяснимым, неестественным, чрезмерным, и окончательно убедило её: невозможное – очень растяжимое понятие.
– Но почему они сейчас не атакуют? Вороны? – помолчав, Ника всё же нашла лазейку в пугающе логичном рассказе Соловья.
Она понимала, что цепляется за соломинку. Но как же хотелось, чтобы всё оказалось дурацким розыгрышем, сидящий рядом парень назвался каким-нибудь Лёхой, дёрнул её за хвост, обозвал дурёхой и убежал рассказывать друзьям, какое лицо у неё при этом было!
– Вороны не могут находиться под прямым светом солнца. Поэтому, когда я на улице, Марене приходится изгаляться: она посылает в сердца людей зимний холод, и они становятся злее. Как тот мальчик с рогаткой.
– Не такой он уж был и добрый, – пробормотала Ника себе под нос.
– Что? – Соловей всё же услышал.
– Не такой уж он был и добрый до этого, – чётче повторила Ника. – Он до меня достёбывался перед тем, как в тебя выстрелил.
– Достё… – попытался повторить Соловей, но бросил эту затею. – Что?
– Доставал он меня, говорю! – почти прокричала Ника в ответ.
– Ну, у тебя характер тоже не сахар, – хмыкнул тот в ответ, отчего Ника покраснела уже не от раздражения, а от стыда. – Но на самом деле, думаю, он к тебе приставал тоже из-за укола Марены. Он же не одномоментно действует. Это как испорченное настроение: оно не в одну секунду приходит и не так уж быстро уходит.
– Но уходит?
– Да. Того мальчика через полчаса отпустит, если ты о нём беспокоишься.
– И ничего я не беспокоюсь, – насупилась Ника.
Хотя она, конечно, немножечко волновалась. Всё-таки мальчик, получается, просто попал под раздачу – оказался поблизости, когда злым силам нужно было кого-то использовать. Если так подумать, его может быть даже и жалко…
– Беру свои слова назад.
– А? – вскинула голову Ника.
– Хороший у тебя характер, – усмехнулся Соловей. – Добрый.
Ника залилась краской пуще прежнего и отвела взгляд. Проследила за женщиной с коляской, которая медленно шла в отдалении, с кем-то негромко разговаривая по телефону. Выглядела она вполне нормальной, но всё же натолкнула Нику на мысль:
– А почему Марена их не использует?
– Кого – детей? Они не успеют сильно нам навредить. Что касается женщин… – Соловей проследил за взглядом Ники и улыбнулся. – Ты слышала истории о великой силе материнской любви? Так вот, все они – правда. Сердца матерей переполнены любовью, а это самоё тёплое из возможных чувств. Ледяные уколы Марены им не страшны. Поэтому я и привёл тебя сюда.
– Но нам придётся отсюда уйти.
– Да. Но я постараюсь упростить тебе задачу: обращусь в соловья. Из-за раны мне тяжело сохранять эту форму, и тем более бегать в ней от воронов. Если честно, я держусь из последних сил, – Ника окинула его сверху вниз взглядом и подумала, что Соловей и впрямь выглядит уставшим. – Кроме того, им будет труднее меня обнаружить, так как я буду меньше разбрасываться энергией и не оставлю такой явный след.
– Но напали-то на тебя, когда ты был соловьём.
– Я не говорил, что совсем перестану оставлять следы. Просто увидеть их станет немного труднее, и у тебя будет время спокойно добраться до школы.
– Только до школы? – переспросила Ника. И сама ответила на свой вопрос. – Ну, конечно. Они знают, что ты обронил ключ и обязательно за ним вернёшься. И ты посылаешь меня прямо в засаду?!
– Я буду рядом, – просто отвечал Соловей. – Кроме того, там навряд ли будет много людей: уроки у второй смены ещё не окончились, или я ошибаюсь?
Ника потянулась было в карман за телефоном, но замерла – вспомнила, что он остался в квартире. А ещё там дверь была открыта едва ли не нараспашку: если мама увидит – перепугается до смерти, а потом прибьёт. Надо бы уложиться до вечера, чтобы она ни о чём не узнала. Знать бы ещё, сколько времени было в запасе!
– У меня нет часов, – произнесла Ника. – Я не знаю, как скоро заканчиваются уроки, и сколько вообще времени у нас есть.
– Не много. Чем дольше длится межсезонье, тем больше у Марены шансов вырваться на свободу. Это ведь перепутье, а на них рассечь ткань миров проще, чем где бы то ни было.
– А это ещё что значит? – мрачно поинтересовалась Ника.
– Чем дольше зима и лето оба находятся за Дверью, тем проще распахнуть эту Дверь изнутри и выпустить в ваш мир всякую нечисть.
– Вроде воронов?
– Или кого похуже. Леших, мавок, водяных, богинок, бесов и прочей нечисти, которую объединяет одно – они очень, очень не любят людей.
Ника попыталась представить. И мысль о том, что её накажет мама, показалась не такой уж и страшной.
Соловей был прав: рядом со школой никого не было. Прогульщики держались подальше, опасаясь попасться, а остальные сидели на уроках. Однако Ника не собиралась рассчитывать на удачу. Она была предельно осторожна – из страха не только за себя, но и за раненную птицу, которую пришлось спрятать в передний карман толстовки. Теперь Ника чувствовала, как Соловей ворочается там, пытаясь принять хоть сколько-нибудь удобную позу. Она старалась двигаться медленно, не устраивать ему сильную тряску.
Для начала, Ника тихонько подкралась к зданию. Высунулась из-за угла, прищурилась. Во дворе было пусто и тихо – только усилившийся ветер гонял сухую листву. Но Ника не спешила выходить. Кто-то мог спрятаться у входа, или за одним из деревьев, или за другим углом школы…
Ника вздохнула. Она понимала, что просто тянет время, боится столкнуться с чем-то: то ли с розыгрышем, вероятность которого Ника всё ещё не отбрасывала, то ли с сотканными из тьмы прислужниками злой богини зимы и смерти. Ника не знала, что хуже.
– Почему стоим? – оказалось, даже в облике соловья её спутник мог издавать вполне себе человеческие звуки. Поначалу это немного нервировало Нику – говорящая птица выглядела очень странно и неестественно, – но за четверть часа она успела смириться. Теперь ей лишь не нравилось, что именно эта птица говорит.
– Допустим, я изучаю обстановку, – проговорила Ника.
– И как она?
– Подозрительно тихая и спокойная. Такое чувство, что стоит мне выйти, и эти ваши вороны разорвут меня на клочки.
– Они не смогут. У них нет физической формы, так что тебя не могут заклевать. Скорее они просто пройдут насквозь, но это ненамного приятнее. Люди при этом чувствуют холод, страх, одиночество…
– Спасибо, теперь выходить стало намного легче.
– Всегда пожалуйста, – ну вот, опять она не могла понять: шутит он или действительно не понимает, что Ника чувствует.
Она покачала головой, но отвечать не стала. Спорить, подглядывать, изучать обстановку можно было до бесконечности. Но бесконечности у Ники не было – из-за мамы или из-за Марены, не так уж и важно.
– Ладно. Пожелай мне удачи.
– Удачи, – откликнулся Соловей, и Ника вышла из-за угла.
Ничего не случилось. На неё не накинулись ни вороны, ни люди, не нечистая сила. Ника медленно шагнула вперёд по тропинке – всё по-прежнему было спокойно. Она немного ускорилась, потом ещё чуть-чуть, потом перешла на бег и в два счёта преодолела расстояние от поворота до крыльца школы.
Замерла, вся обратившись в слуха, но не услышала ни звука, кроме шелеста листвы. Сжавшаяся внутри пружина слегка разжалась, дышать стало легче. Всё ещё оглядываясь, Ника подошла к тому дереву, возле которого целую вечность назад нашла соловья. Опустилась на корточки, всмотрелась в жухлую листву, оставшуюся ещё с осени.
