Дарья Гущина
Ведьмина тайна
– …две души в одном теле, знаю, – я кивнула. – А ты ещё жива. Ведь жива же?
– Да, иначе бы… всё. Духи ведьм не могут подселяться к человеку вторым «жильцом», это способности нечисти. Нет, прежние ведьмы умели – стародавние, но ненадолго – на час-два. А мы давно лишились нужных для этого знаний. И я жива, – ведьма расслабленно откинулась на спинку кресла. – Очень хотела в этом убедиться. Спасибо, Рада.
– Пять лет прошло, – вспомнила я её слова. – Как там, где ты находишься, получается учитывать время? И – где ты находишься?
– Не помню… – Гульнара снова сникла. – Почему именно пять лет – тоже… Но когда пытаюсь что-то вспомнить, перед глазами встаёт именно эта цифра.
Я рассеянно сделала в блокноте кое-какие пометки и осторожно спросила:
– Но вообще тебя реально найти?
– Да, – она опять расправила плечи и повернусь ко мне. Глаза из-под шляпы загорелись ярче прежнего. – Я оставляла следы. Я шла к цели, как по пещерному лабиринту, понимаешь? И на «поворотах» рисовала крестики-метки, чтобы те, кто пойдёт за мной, восстановили мой путь.
– Что за метки? – я приготовилась писать.
– Ты их не увидишь, – сообщила ведьма с сожалением. – В тебе нет силы – и нет магического зрения. Но брат – он увидит. Да, – проклятая улыбнулась, – ты найдёшь место с меткой – почувствуешь, вычислишь по видимым человеку деталям и приметам, а брат найдёт мои следы. Только так.
– А другая ведьма… – начала я, но Гульнара перебила резко:
– Нет! Это опасно! Посмотри на меня! Нельзя подставлять других! Брат – заклинатель, он работает с нечистью и всё про неё знает. Он справится. А обычная ведьма может пропасть так же, как я. И ты – вместе с ней, понимаешь?
Я нахмурилась, но кивнула.
– Молчи обо мне, – предупредила она. – Никому не говори. Не рискуй. Иначе их жизни будут на твоей совести, Рада. Только ты и брат. И этот «нетопырь», если прибьётся. Не бойся меня, – попросила мягко. – Я не враг ни тебе, ни себе. Ни одна ведьма не услышала мой крик о помощи. Только ты. И, может, ты – мой единственный шанс спастись. Первый и последний. Я тебя не трону. Не бойся.
Теория проклятой звучала убедительно и логично, но мне в ней что-то не понравилось. И включилась журналистская интуиция, как и в случае с нечистью шепнувшая: «Проверь». Я слишком мало знаю, чтобы слепо верить, безоглядно соглашаться и отметать запасной путь, указанный «нетопырём». Слишком эта история странная и опасная.
– Ты ведь защитишь мою тайну? – Гульнара наклонилась ко мне, сверкая глазами. – Не расскажешь?..
– А кому? – я посмотрела на неё с иронией. – Я даже не знаю, как отличить распиаренного экстрасенса от истинной ведьмы.
– Не расстраивайся, – в её голосе снова послышалась улыбка, – всё правильно. Так и должно быть.
И я вернулась к более актуальной теме:
– Как найти твои метки?
Проклятая побарабанила пальцами по подлокотникам и начала издалека:
– Знаешь, а я помню то время… «бабочек». Обрывками, но помню. Я хотела работать с нечистью и долго выбирала тему. Их много живёт среди людей… особенно низших. Этих вообще от человека не отличишь – нормальные глаза, стандартная внешность. Живут лишь в два-три раза дольше, старятся позднее. А кроме них есть высшие, как твой новый знакомец. Они не умеют мимикрировать полностью, поэтому живут на отшибе, в глуши и обычно в одиночестве. Их очень мало. И есть те, кто посередине. Неотличимы от людей, но имеют магию и интересную особенность. Как «бабочки».
Я, уткнувшись в блокнот, делала пометки. Гульнара покосилась на меня и продолжила:
– Понимаешь, Рада, я не хотела изучать то, где веками паслось стадо мастодонтов. Я хотела… уплыть, – и в её хрипловатом голосе зазвучало вдохновение. – Не перекапывать в сотый раз один и тот же участок земли, ища то, чего нет, а сесть на корабль и уплыть в туман, к новым землям – и к новым открытиям. Чтобы однажды вернуться, – и вдохновение сменилось злостью, – и показать этим старым кикиморам! Они же сидят в своих раковинах, скованные правилами и требованиями, как огня боятся наблюдателей и копаются в одних и тех же помоях! Поставили на всё малоизученное гриф «Секретно» и запрещают к нему даже близко подходить!
Отчасти я проклятую понимала. Собственно, поэтому-то меня ведьмино заклятье и зацепило – я тоже хотела запретной новизны в работе. И дохотелась… да, почти до проклятья. И тьфу-тьфу-тьфу…
– Ты не представляешь, каково это, – ведьма снова стиснула подлокотники, – туда нельзя, то не трогай… Всё самое интересное и увлекательное – за семью печатями. Единственное, что не прятали, – это сведения об истребленной нечисти. О якобы истребленной, – уточнила выразительно. – Рапортуют всегда об одном, но через сто-двести лет то «ящерица» уничтоженная всплывёт, то… «бабочка».
Надо же, ещё и «ящерицы» есть…
– И эти дряхлые идиотки… Знаешь, как они живут? Как страусы. Спрятали голову в песок, подставили зад наблюдателям. Что угодно делать готовы, лишь бы их драгоценный Круг не трогали. Их же мало – истинных ведьм, – и рисковать они уже не хотят. И знать ничего не хотят, – её голос сочился горечью. – Я мечтала доказать, что они узко мыслят – узко и примитивно. И не видят дальше собственного носа – не обращают внимания на тех, кто прячется в тенях.
Гульнара замолчала подавленно, и я шустро проанализировала её речь, делая заметки на полях.
Первое: «Дряхлые». Да, она должно быть молода. Очень молода, ибо для молодёжи и сорокалетние – старики.
Второе: «страусы» и «драгоценный Круг». С такой ненавистью говорят о том, чем хотят владеть, но не могут. О мечтательно-недоступном. Она хотела в Круг. И из-за этого выбрала сложную тему, чтобы её оценили и поскорее приняли на работу. Но не сложилось, и любовь сменилась лютой ненавистью. И мыслями о мести?.. Здесь я поставила знак вопроса. Да, и «мечтала доказать» сюда в принципе подходит. Но требует проверки.
Далее. «Узко и примитивно» – поразительная самоуверенность и самонадеянность. Не буду слушать старших, пойду и пересчитаю любезно подложенные судьбой грабли. И найду то, что спрятали, исключительно из вредности. У меня это прошло, когда я уехала от семьи поступать в университет, причём буквально за полгода. Под хрустальным колпаком ты, что ли, жила всегда?.. Но бед точно не знала. Битые судьбой в глупости не лезут, даже если им кровь из носу надо доказать, что они самые-самые. Наблюденческое ИМХО, да.
– Для тебя любой собеседник – открытая книга?
Я вздрогнула, отвлекаясь. Проклятая, придвинувшись, заинтересованно заглядывала в мои записи.
– Нет, конечно, – я смутилась. – Просто речь… Речь – это зеркало. Человек может чего-то не помнить или скрывать истину, но то, какие слова он подбирает, с какими интонациями их произносит, как строит фразы, говорит о многом. О воспитании и образовании, о темпераменте и мироощущении… И об ощущении себя в мире. Основы психологии из учебного курса, – пояснила неловко, – словесный портрет собеседника. Чтобы понимать, о чём спрашивать, на какие точки давить…
Гульнара одобрительно кивнула и заметила:
– Интересно. Знаешь, Рада, нам говорили, что люди не владеют силой и лишены тайной магии. А выходит, ведьмы ошибаются. И ничего-то они о вас не знают, гусеницы надменные. У нас ведь душа – это сфера сила, специальные навыки и заклятья. Которые помогают проникнуть в чужую душу и вывернуть её наизнанку. Ведьмы тратят на это уйму времени и сил, учатся годами, а ты послушала меня пять минут, взяла свой писчий скальпель, препарировала и разложила мою душу на бумаге. Впечатляет.
– Это часть моей работы. Предположения, которые могут оказаться правдой, а могут подвести в самый ответственный момент, – и я поспешила вернуться к прежней теме: – Итак, ты нашла тех, кто прячется в тенях?
– Да, – в голосе проклятой зазвучала гордость. – Я перерыла в архиве всё, что касалось якобы истреблённой нечисти. Выяснила досконально особенности, вычислила любимые места обитания, узнала, какие они оставляют следы. И в итоге остановилась на «бабочках». Понимаешь, это уникальная нечисть, самая живучая из всех, когда-либо обитавших в нашем мире. Например, есть «змея» – кажется, убил её, а она шкуру сбросила и утекла кровью под землю, чтобы там отлежаться, сформироваться заново и вернуться даже более сильной, чем прежде.
Я посмотрела на ведьму недоверчиво, а она подтвердила:
– Это правда – малая часть правды. О большей ты никогда не узнаешь, и скажи спасибо. Не дело людей вникать в дела нечисти – вы слишком хрупкие. Беззащитные. И являетесь… материалом. Патентованная нечисть вынуждена жить на «воде» – на растворённых в мире тёмных человеческих эмоциях. А вот запрещённая, которой по колено ведьмовские запреты, и съесть может, и частичку души личинкой в человеческое тело отложить, чтобы там вызрело потомство, как, например, «мухи» делают. Или, как «бабочки», использовать тело вместо кокона, чтобы вылупиться.
Я испуганно сглотнула. По коже побежали неприятные мурашки.
– Как же они… – я запнулась. – И среди нас?..
– Вот для этого и нужны ведьмы, – просто ответила Гульнара. – Чтобы вы не знали, кто обитает рядом. И чтобы даже не подозревали, какой опасности подвергаетесь каждую минуту.
– Ладно, – я тряхнула головой, отгоняя мерзкие мысли. – Вернёмся к «бабочкам».
– И они же – наши бараны, – она улыбнулась. – Я нашла их следы, Рада. Я исколесила всю страну, изучая подходящие для «бабочек» места, и нашла следы здесь, в городе. Их ни с чем не спутать и ничем не прикрыть. Когда «бабочки» ищут подходящее тело, то снуют повсюду в виде одноименных насекомых, но! – и проклятая красноречиво подняла указательный палец в знак внимания. – Не каждый человек обладает нужными знаниями, чтобы обратить внимание на странную бабочку.
– То есть к нам залетело то, что в наших широтах не водится? – благодаря дяде я немного понимала в повадках этих членистоногих и чешуекрылых. – Какой-нибудь махаон?
– В точку, – Гульнара удовлетворённо щёлкнула пальцами. – Подвид ussuriensis, самый крупный махаон, обитающий в Приморье.
– Светлый и с двумя красными точками на краях крыльев у… хвоста? – дядя, что бы я без тебя делала… Не зря ты три недели гонялся за этой заразой, а потом радостно приседал мне на уши.
– В одной из расцветок. Но для тех, кто не в курсе, это просто бабочка. Крупная, необычная, но мало ли нас окружает вещей, на которые мы не обращаем внимания, или, обращая, не придаём им значения?
…а потом платим за это, читалось в подтексте. Я зябко повела плечами.
– Я изучала специализированную прессу, – продолжала ведьма, – и искала странные случаи, ведь ученые или увлечённые любители не могут не заметить насекомое, которому не должно обитать там, где оно оказалось. Особенно зимой.
Ну да… Без комментариев.
– И я штудировала Сеть – посты, фотографии, замечания. Я жила этим… лет семь, пока не нашла, что искала. Здесь, – она хлопнула ладонью по подлокотнику кресла, – в этом парке, был сделан очень любопытный снимок. Конец весны девятого или десятого года. Цветущая сирень. Центральный парк открыт после затяжной реконструкции, о которой трубят все городские газеты. Длинные статьи и чёрно-белые снимки – клумб, скамеек, кустов. И на одном кусте сидело вот это.
Гульнара протянула левую руку, и на тыльной стороне её ладони мягко расправило крылышки обсуждаемое насекомое. Тёмная паутинка линий, светлые «прожилки», чёрное кружево окантовки крыльев с красными точками внизу, у «хвоста».
– Ничего не замечаешь? – в голосе проклятой послышалось лукавство.
Я отрицательно мотнула головой и пожала плечами.
– Тогда посмотри сюда, – и на второй её руке возникла другая бабочка.
Разница была видна невооруженным взглядом. Очень похожи, но вторая мельче, изящнее, и на нижних крыльях, кроме красных, нашлись и синие пятна, по шесть штук с каждой стороны. И густое кружево верхних крыльев – не сплошь чёрное, а полосатое: тёмная полоса края – светлые пятна – серая полоса – опять чёрная – и опять крупные светлые пятна. И последний ряд перед тельцем – вперемешку: серое пятно, чёрное, светлое, чёрное…
Я рассматривала бабочек с толикой неприязни. Вот за что люблю Сибирь, так за то, что здесь полгода зима плюс четыре месяца подготовки к ней, и насекомых очень мало, если не считать снежных «мух». При дяде я своё отношение сначала скрывала, а потом поняла, что ему пофиг. Как любая увлечённая натура, он часами показывал и рассказывал – и слушал лишь себя, и любовался своей коллекцией сам.
Первая бабочка шевельнула крыльями, и я вздрогнула, отшатнувшись. Крылья двигались асимметрично, вразнобой – одно шло вверх, а второе вниз. И при этом паутинная вязь растеклась по крыльям, как пролившиеся чернила, меняя рисунок, и на секунду мне померещилась чужая морда лица – прищуренные чёрные глаза без белков, противная ухмылка…
– Заметила, да? – стряхнув вторую бабочку, Гульнара ловко схватила первую и сунула её в карман платья. – А люди не видят. Привычные образы так давно стали частью человеческой жизни, что детали уже не заметны, лишь смутный образ отмечается краешком мозга, когда возникает в поле зрения. И нечисть вовсю этим пользуется.
Я поёжилась.
– Когда «бабочка» подселяется к человеку, то, захватывая тело, она теряет крылья. Конечно, со временем их заметает пылью и землей, но если знаешь, где примерно случилось подселение, то выкопать крылья несложно. Это и есть главный след. Капризы природы и время над ними не властны.
– В парке? – мне стало не по себе. Я же там каждый день хожу и в ус не дую…
– Да. И на месте нахождения первой пары крыльев я оставила первую же зацепку-метку. С тех пор полянка с сиреневыми кустами могла измениться сто раз… а могла остаться прежней. Смотри, Рада. Здесь и сейчас – смотри. Найди деталь, которая выбивается из общей картины. Она укажет на место – на реальное место в реальном парке. И на направление поисков. Только так я могу что-то подсказать, – она грустно вздохнула. – Извини. С памятью… очень плохо. Я смутно помню лишь отдельные места, где находила доказательства и оставляла метки. И так и… пропала. Вы, пройдя тем же путём, найдёте меня. Должны найти. Как и доказательства моей правоты.
– Почему ты не сообщила о находке ведьмам Круга? – я встала.
Её смешок был горьким и злым:
– А я сообщила. Я собрала доказательства. Я же просто хотела предупредить об опасности… – Гульнара откинулась на спинку кресла и сердито фыркнула: – А они меня высмеяли! Высмеяли и выгнали в шею! Для них моих данных оказалось недостаточно! Они мне не поверили!
– И ты пошла искать доказательства поубедительнее? – догадалась я.
– Да, – сухо подтвердила ведьма.– И оказалась там… где оказалась.
– «Нетопырь» сказал, от тебя пахнет некой нечистью, – я осматривала парк. – То есть нашла?..
– Вероятно. Не помню. Использовать моё тело и силу нечисть не может – «уголь» защищает нас от одержимости, – но перед их магией я уязвима, как обычный человек, – проклятая зачем-то поправила шляпу и равнодушно пояснила: – Если «бабочек» много, если они врезали по мне панической атакой… Да, вполне возможно, что это воздействие разрушило некоторые участки моего мозга, и я… потерялась. Но я жива, и меня можно найти. Ищи, Рада. Пожалуйста. Найди меня.
Я не ответила, озираясь. Сухая листва летом – это нормально, у нас всегда плохо убирались, да и лето такое жаркое, что кое-где деревья начали желтеть по-осеннему. Кусты – обычные, вдоль аллей. Небо тоже обычное – вечерне-закатное. Воздух… ничем не пахнет, как и в любом сне. А вот деревья, вернее, одно конкретное… За кустами в хаотичном порядке зеленели берёзы и рябины, и среди них сверкало… что-то. Из-за густых ветвей не разобрать, что именно, но деревья точно не светят – ни ранним вечером, ни вообще. Фонарь?
– Время, – голос Гульнары стал тусклым, безжизненным. – Пора.
Я обернулась. Она сидела в кресле, сжавшись и сгорбившись по-старушечьи.
– Будильник. Слышишь? Он зовёт обратно. Не выключай его. Заведи на все дни, пока… ищешь. Пусть звенит напоминанием. Я соскучилась по общению и могу надолго задержать тебя здесь. А нельзя. Ты не выдержишь – можешь и не проснуться. Если нашла деталь, уходи. Как в прошлый раз, – и сипло напомнила: – Только не рассказывай обо мне, ладно? Хватит и нашей с братом помощи. Я оставлю подмогу. Символ поиска. И буду приходить с новыми письмами, отвечать на твои вопросы, а он…
Моей руки коснулась лёгкая щекотка, и, опустив голову, я заметила на коже быстрый росчерк тёмной молнии – и крыльев. А проклятая осторожно встала, держась за подлокотник, посмотрела на меня и велела:
– Просыпайся.
И я проснулась. Выключила голосящий будильник, потёрла саднящую кожу на внутренней стороне левого запястья и обнаружила там… компас. Или циферблат. В общем, стрелки и странные буквы незнакомого алфавита, чёрной татуировкой въевшиеся в покрасневшую кожу. Вот те и «бабочки»…
Потянувшись, я села и заметила на диване новый блокнот – тот самый, из сна, с конспектами. И это вместе с подмогой-«компасом» ударило по моим малоподготовленным мозгам похлеще недавнего разговора с нечистью. Почему-то. «Нетопыря» легко представить человеком, а это… волшебство. Удивительное, невообразимое, непостижимое… реальное до одури.
Я хрипло поздоровалась с Ягой и подошла к окну. На улице разгорался рассвет, а перед моими глазами стоял закатный парк – и ведьма в кресле, будто персонаж из старого романа и иного времени. А рядом…
Интересно, мне показалось, или рядом с ней мельтешила мрачная крылатая тень?..
Глава 6
Магия есть обращение необходимой энергии
на достижение естественных сдвигов.
Чак Паланик «Колыбельная»
Знакомая, привычная до тошноты работа – единственный якорь, способный крепко удерживать человека в его реальности.
Этот нехитрый постулат я вывела давным-давно и сегодня опять убедилась в его чудодейственности. Час напряженного сопения над очередным рекламным «шедевром», завтрак, короткая «отписка» в ватсапе от мамы («Да, всё в порядке, всех целую»), вычитка вчерашних статей за кофе – и мозги встали на место, и утренние сюрпризы показались… да, нормой. Одно странное событие, встроившись в ряд бытовых дел, успешно под них мимикрировало, растеряв прежние признаки волшебства. И мне с одной стороны полегчало, а с другой стало обидно. Вот так люди и теряют веру в сказки…
Встав по будильнику в полвосьмого утра, я проветрила хату, и, пользуясь утренней свежестью, села дописывать статьи. И не люблю, когда висит «хвост» из несделанного, и не хочу, чтобы шефа отвлекала потом от основной проблемы. Рекламу ж ещё утверждать с заказчиком, и, дай бог, председатель не будет цепляться к тексту и просить переписывать.
К двум часам дня я закончила работу. Пообедала пельменями, вышла с чашкой кофе на балкон, полюбовалась на вечно бегущий, суетливый город и решила немного подремать. Никуда по такому пеклу не пойду – ни ведьму добывать по плану «нетопыря», ни в парк. А вот вечером, после шести-семи, когда жара спадёт… Наверно, в парк. А к ведьме – как только, так сразу.
Шефа не беспокоила, и я беспрепятственно проспала до пяти вечера, переждав жару в самом лучшем из миров. И, что удивительно, мне ничего не снилось. В голове каша, в жизни – бардак, грозящий перерасти в катастрофу, но спала я глубоко, крепко и без тревожных сновидений. Может, и здесь не обошлось без ведьмы.
Время парка, впрочем, пришло нескоро. Поглазев в окно и рассудив, что после работы на прогулку выбежит тьма народу, плюс соберутся мамаши с детьми да бабушки, я решила отправиться на разведку часов в девять-десять. И в ожидании позднего вечера сделала одно за другим два важных дела. Во-первых, вычитала и подправила все статьи, выслав их шефе и перекрестившись. А во-вторых, залезла в старые конспекты. В мыслях занозой сидели слова Гульнары из первого разговора – о том, что пара истинных ведьм мне попадалась. И я даже предположила, кто именно. И хотела проверить. Если не получится найти «нетопыриную» ведьму, то…
Облом после тщательных разборов записей был ожидаемым. Тех двоих, кто не рвался на интервью и не звенел на оном килограммами амулетов, между делом находя на мне тысячу сглазов и один венец безбрачия, я вспомнила хорошо, но помочь они ничем не могли. Ни одна.
Первая ведьма звалась Ланой, и с ней я встретилась в последний год практики. Шефа окучивала её давно, но ведьма упрямо отказывалась от любого сотрудничества. А потом вдруг позвонила – мне, напрямую. Спросила, дома ли я и может ли она подъехать. Я растерялась и брякнула: мол, конечно. А сама сорвалась не то с лекции, не то с консультации, и рванула домой. Мы встретились у подъезда, сели на лавочку, и минут пятнадцать она вещала. Я не успела задать ни одного вопроса, только слушала да записывала – в блокнот и на диктофон.
Договорив, Лана встала и ушла не прощаясь. А я, очнувшись, обнаружила три крайне неприятные вещи. Во-первых, я не помнила ни лица ведьмы, ни слова из её речи. Да-да, ни одного, хотя на память не жалуюсь. Теперь, после объяснений «нетопыря», понятно, что это отвод глаз, но тогда… Во-вторых, в блокноте записей не было – ни строчки. А на диктофоне обнаружилась невразумительная муть – очень тихий и бессвязный набор звуков.
Виталина Марковна, прослушав запись и мой заикающийся отчёт, велела забить и забыть. Ведьмы, мол, на то и ведьмы, чтобы гадости делать. И я действительно забыла – случай мигом выветрился из памяти, пока не понадобился. А Лана, как позже выяснилось, умерла – на следующей день после «интервью». Шефа, записи, конечно, сохранила – она каждую строчку цифрует и сканирует… Наведаться в редакционную библиотеку и найти диктофонную запись?.. По теории «нетопыря» наша встреча могла быть предопределена.
Вторую ведьму величали Вестой, и ей прочили лавры Ванги – всё та же слепая девочка-провидица. На момент нашей встречи ей было лет двенадцать-тринадцать. Она рисовала и тем самым предсказывала будущее. Мы к ней приехали вместе с шефой: мать Весты очень хотела поведать миру о даре ребёнка. Но вместо предсказаний мы получили полнейший игнор и несколько изрисованных ромбами, кругами и прочими треугольниками альбомных листов. Само собой, Виталина Марковна «предсказания» припрятала: дескать, вырастет малая да как прогремит на весь мир, а у нас – её первые работы. Эксклюзив.
Но Веста так и не прогремела. Пока. Спустя год или два мать по советам врачей увезла дочку на юг, в более мягкий климат. Шефа следила за судьбой маленькой прорицательницы, но явно не получала никаких интересных сведений. Последние года три, перебирая на планёрках всех «неохваченных», мы о ней даже не вспоминали. И шиш я её найду.
Перебрав залежи записей и по каждому конспекту вспомнив конкретный случай (и их немного оказалось, да: Виталина Марковна мне интересных людей года три как доверила, а прежде я сочиняла бред про «превращенцев» и иже с ними), я не нашла других закрытых людей и странных случаев. Только отец Вальпургий подпадает под теорию вероятных истинных магов. Пиарится мало, бежит от прессы как чёрт от ладана… Надо брать. Кто знает…
За поисками время пролетело незаметно, и, когда я убирала блокноты в ящик комода, по стенам уже расползлись вечерние тени. Наспех поужинав и переодевшись в майку и бриджи, я отметила время – полдевятого, прихватила сумку, попрощалась с Ягой и отправилась в парк. Зря, скорее всего, Гульнара же говорила, что у меня зрение для поисков не магическое, но… Это лучше, чем сидеть дома в ожидании не то следующего письма, не то таинственного брата ведьмы.
Народу в парке хватало. Обнимающиеся парочки и задумчивые одиночки, мамаши с колясками и папаши, увешанные детворой, галдящие бабушки и читающие дедушки. Многовато для разведки… А впрочем, «что обо мне подумают» существует лишь у нас в голове. Люди эгоистичны и в девяноста процентах случаев думают только о себе, а в остальных десяти – о тех, с кем они связаны, и то лишь потому, что связаны. И до тех, кто шныряет рядом, им нет никакого дела.
Словом, я купила мороженое и побрела по аллеям, изучая всё подряд, от скамеек и фонарей до деревьев и клумб. Необычного попадалось много: права Гульнара, мы смотрим… краешком мозга, не обращая внимания на массу любопытных вещей. Разноцветные клумбы на газоне, мимо которых я ходила едва ли не каждый день, оказывается, выложены из камней и образуют надпись «140 лет городу» – три строчки, три ряда – белый, синий, красный. А солнечные часы на пологой лужайке, с разноцветными петуньями меж стрелок и цифр, реально рабочие, хотя я всегда считала, что декоративные.
Увлекшись новым старым миром, я обошла три широкие «кольцевые» аллеи, кругами расходившиеся от центрального фонтана, и занялась исследованием узких продольных троп. Они вились от того же фонтана перпендикулярно «кольцам» и делили парк на тенистые сектора, в одном из которых и находились знаменитые шкаф с креслами. Я нарочно к ним не торопилась: в светлое время суток там постоянно толпятся желающие пофотографироваться в количестве, примерно равном числу приглашённых на свадьбу гостей плюс невеста с женихом плюс «технический персонал». А мне надо подойти к креслу, присесть, подумать, встать, присмотреться, воспроизводя сон…
Облом случился и здесь. Я добралась до кресел в начале одиннадцатого, когда, по моим расчётам, они должны были пустовать, но там зависала парочка малолеток. Оккупировав «ведьмино» кресло, они самозабвенно обжимались и на меня посмотрели как на врага народа. А я уже устала шататься без дела, да. И мне завтра вставать в полвосьмого. Пошли все нафиг.
Игнорируя недовольные взгляды парочки, я невозмутимо подошла ко второму креслу, села и достала телефон – типа для селфи. А сама уставилась в камеру, нацелившись на кусты напротив, и увеличила изображение. Нет, не сверкает… Или не вижу, или время ещё не то…
– Эй, это наше место! – не выдержала моего присутствия девица.
– Предъявите чеки и их копии, – я встала, по-прежнему глядя в экран сотового, – на покупку кресел и особенно земли. И табличку, что по таким-то документам этот кусок земли принадлежит таким-то людям, – и, опустив телефон, взглянула на молодёжь, отмечая слегка нетрезвый вид: – У тебя, кстати, паспорт-то есть? А если не найду?
– Слышь, да пошли отсюда, – принял верное решение парень. – Она, кажись, того…
Я с усмешкой посмотрела им вслед и перевела дух, расслабляясь. Всё, пока никто не мешает… Убрав телефон, огляделась, убедилась, что стою на нужном месте, и прищурилась на хаотично разбросанные по зелёному пятачку деревья. Берёзы, рябинки, кусты – всё как во сне. И на секунду даже внимательный взгляд в спину почудился, но, обернувшись, я никого не увидела. Показалось…
Из-за деревьев, однако, ничто не сверкало, и, смирившись, я Магометом отправилась к своей горе. Через лужайку к аллее, сквозь сиреневые кусты к деревьям… и сквозь подступавший сумрак к свету. Фонарь обнаружился внезапно. Не заметив его среди ветвей, я подумала, что ошиблась в предположении, но нет. Фонарь был. Очень старый, чугунный, одноламповый. Нерабочий.
А на аллее уже зажглись современные оранжевые фонари, и в отблесках их света из-за деревьев я будто снова очутилась во сне с ведьмой – и в ранней осени. Зелень отсвечивала рыжим, под ногами шелестели сухие листья и даже запах изменился. В парках городские вечера неуловимо пахнут прогретыми улицами и пылью, а здесь – свежесть с ноткой увядающей горечи.
Я обошла фонарь, внимательно изучая каждую деталь. Метровая квадратная тумба-постамент, а на ней, ввинченное в потрескавшийся камень, находилось нечто, похожее на настольную лампу. Дуга ножки с завитком наверху, на котором висел «домик» – круглая металлическая крыша с заостренной маковкой и кольцом-держателем, решётчатый овал застеклённых «стен». Нет, конечно, не лампа. Точь-в-точь заброшенный домик для фей или парковых эльфов.
Достав телефон и сделав пару снимков, я приблизилась к тумбе и, подсвечивая сотовым, всмотрелась в пыльное, закопчённое стекло. И как оно уцелело-то – как не разбили хулиганы… Фонарь, спрятанный среди берёз, казался пришельцем из другого времени… как и ведьма в шляпе и чопорном платье. Вот куда шкаф-то с креслами надо поставить. Починить фонарь – и сюда бы еще больше народу сбежалось, чем…
– И что ты хочешь там найти?
Внезапный вопрос прозвучал взрывом хлопушки. Я испуганно вздрогнула и в сердцах выругалась:
– Да что ж вы, мать вашу, все так подкрадываетесь-то, а?! – и резко обернулась.
Опа. Знакомая синяя майка… Мир, чёрт, да ты не просто тесен, ты малокомплектен, как деревенская школа, и явно не собираешься вмещать в себя никого, кто не касается проклятой ведьмы или её «бабочек»…
Дважды замеченный поблизости парень наконец соизволил «познакомиться», и я интуитивно поняла, что это обещанный мне в помощь родной брат Гульнары. Загорелый, высокий и сухощавый, на вид – немногим старше меня, но волосы седые, а глаза – те же самые, описанные Верой Алексеевной, – чёрные. Не безумные, но неприятные – холодные, колючие, надменные. И под их прицелом сразу стало не по себе и захотелось спрятаться за фонарную тумбу. Для начала.
– А кто подкрадывался до меня? – в низком голосе обманчивая вкрадчивость, а взгляд требовал: «Говори!»
«А во!» – про себя я по-детски показала дулю, а вслух сердито спросила:
– А ты кто такой, чтобы разговаривать со мной приказным тоном, да ещё и не представившись? – и для проверки добавила, нарочно употребив уменьшительно-ласкательное имя проклятой: – Брат Гуни?
Он не ответил, лишь прищурился так, что мне стало страшно. Но спрятаться за тумбу я не успела. Лишь увидела хватательное движение его руки – и в голове взорвалась боль. Режущая, тянущая… точно из меня что-то вытаскивали. Выкачивали.
– Плохо, – услышала я как сквозь вату, и боль исчезла, оставив слабую, покалывающую пульсацию в висках.
Я сидела, прислонившись к тумбе и запрокинув голову, а над моим лицом клубилась туча. Да, даже сквозь вечерний сумрак она проступала очень отчётливо. И ещё сильнее ощущалась – липкой, влажной, жуткой.
– Это, – указал парень на «тучу», – сила Гуни. И хотел бы я знать, где ты её подцепила, – он нервно потёр подбородок. – Она же светлая ведьма… была. Теперь явно тёмная.
Я посмотрела зло, но сказать ничего не успела. Заклинатель присел на корточки и неохотно объяснил:
– Обычно эта дрянь сидит неглубоко, но чутко реагирует на любое волшебство – от первых же слов простейшего наговора прячется так, что не вытащить. А вынимать необходимо. Жизненно. И быстро.
– Конечно, пользуйтесь тем, что я не в курсе ваших заморочек и без нужной информации не отличу правды от вранья… – проворчала я, потирая виски.
– Ты в нас веришь. Быстро разберёшься, – и он встал.
