Слышу сквозь туманную пелену приглушённые голоса. Они тихо переговариваются о чём-то.
Где я?
Пытаюсь разлепить тяжёлые веки – выходит плохо. Пытаюсь сделать глубокий вдох – что-то получается. Пытаюсь пошевелить руками – они будто свинцом налиты.
Голоса за пеленой оживились. Чувствую мягкие прикосновения на лбу, щеках. Мама. Я пытаюсь позвать её, но вместо слов из груди вырывается хриплый стон.
– Инжу, қызым, – наконец разбираю я.
Делаю глубокий вдох и заставляю свою руку накрыть мамину ладонь на щеке. Получается наконец открыть глаза. Вижу плохо, но понимаю, что это мама склонилась надо мной. В поле зрения появляется ещё одно лицо, и я слышу до боли знакомый голос:
– Инжу.
Голос, наполненный состраданием и нежностью – Айдар.
Мне так хочется разглядеть его, что я уже чувствую в себе силы для того, чтобы подняться и сесть. Тут же заныла шея с правой стороны, и я хватаюсь за неё. Ощущаю болезненную припухлость. От движений головой меня снова будто пронзают острые иглы.
Что со мной произошло?
Чувствую, как мама обнимает меня, пока я кряхчу и пытаюсь совладать со своим сознанием. Как следует потерев глаза и проморгавшись, я снова могу нормально видеть и поднимаю голову.
– О, благослови тебя Тенгри! – восклицает мама, со всей силой прижимает меня к себе и всё целует и целует в макушку.
Она обхватывает холодными ладонями мои щёки и заглядывает в глаза, чуть не плача. Я улыбаюсь, показывая, что со мой всё в порядке. На сколько это было возможно, конечно. Поворачиваю голову. Айдар сидит слева от меня. Позади него, сурово скрестив руки на груди, стоит мой отец. Рядом с ним мой младший брат Толе. Слёзы наворачиваются мне на глаза при виде друга, и я тянусь к нему, чтобы обнять. Айдар понимает это и делает порыв ко мне.
– Ерлик, мы так испугались… – шепчет он.
– Что случилось? – спрашиваю я.
– Тебя укусила гадюка, – отвечает мама.
Я нехотя высвобождаюсь из объятий Айдара и удивлённо смотрю на неё.
– Гадюка? Откуда?
– Вероятно, заползла в карман или спряталась в складках тканей.
Вспоминаю то самое странное ощущение по спине, и это снова заставляет меня коснуться места укуса. Ничего не понимаю. Гадюки так себя не ведут.
– Я старалась как можно быстрее извлечь яд из раны, – продолжает мама и аккуратно приподнимает мои волосы, осматривая рану, – но боль и отёк ещё остались. Будем молиться, чтобы они скоро прошли.
А это что такое?
Я случайно бросаю взгляд на свою левую кисть. Не могу понять, что я вижу, и прикасаюсь к ней второй рукой.
Чешуя. Это чешуя. Как у змеи.
Тру пальцами эти пятна. Затем ещё раз, сильнее. Не помогает. Задираю рукав. Такими же пятнами разного размера змеиная кожа покрывает моё предплечье.
– Что со мной? – Меня начинает колотить.
Осматриваю вторую руку – то же самое. Делаю попытку встать.
– Қызым, тебе нужно лежать!..
Мама пытается поймать мою руку, но я уворачиваюсь, встаю, иду, покачиваясь, к сундуку, где лежит моё зеркало, и смотрюсь в него. На секунду успокаиваюсь: лицо осталось прежним, только стало более округлым из-за отёка. Кручу головой налево и направо, поднимая подбородок выше, и замечаю чешуйчатые пятна в области укуса и ближе к затылку. Боюсь представить, что теперь стало с остальными частями моего тела.
– Что со мной? – повторяю я свой вопрос и оборачиваюсь к своим.
Мама только вздыхает и молчит.
– Мы не знаем, – низким голосом отвечает отец. – Твоя мать не знает. Послали за баксы из соседних аулов – никто не знает. Ждём сокола от Старшей.
– Пока не вернулся, – тихо кивает Толе.
Отбрасываю зеркало и падаю в объятия отца. Он с радостью принимает меня, расслабляет мышцы, из-за которых всегда кажется горой, и тихо покачивает.
– Я проклята, да? – бубню я, уткнувшись лицом в его грудь.
– Нет. Нет-нет, – решительно отвечает мама. – Ни один из моих ритуалов этого не показывает. К тому же, змея была белой.
Я внезапно вспоминаю, что упала без сознания прямо перед своим женихом.
– А где… где Ыбырай? – спрашиваю я.
Отец приглушённо рычит. Мама отводит взгляд. Это не к добру. Толе мягко дотрагивается до моего плеча, и поворачиваюсь к нему.
– Он уехал.
– То есть как? Без меня?
– Он увидел на тебе змеиную кожу и… – Толе напряжённо выдохнул. – И сказал, что не вернётся.
В груди защемило.
Наверняка, он сказал не так. Из его уст полились другие слова. Грубые и обидные. Какие я и слышала отовсюду в свой адрес последние шесть лет. Никто. Чужая. Прокажённая. Покинутая. Забытая.
Теперь ещё и страшная.
– Простите меня, – обращаюсь я к родителям и падаю на колени.
Я понимаю, какой позор теперь навис над нашим родом: дочь баксы без магических сил, а теперь ещё и брошенная невеста. Мне не отмыться от этого. И я не знаю, как теперь восстановить честь моей семьи.
Отец молчит. Молчит и мать.
– Да как вы можете?! – вспыхивает Айдар, подходит ко мне и поднимает с колен. – Она не виновата.
– Мы не знаем, кто виноват, а кто нет, – отвечает отец, и от его голоса стынет кровь. – Может, не появись ты тогда у рощи с той проклятой шубой, Беркут прилетел бы к Инжу!
Айдар хмурится.
– Аса́н, – мама касается руки папы, чтобы немного остудить его пыл.
– Что «Асан»? Слухи обо всём этом уже разлетаются по степи. Как же наша дочь, Арда́к? Что теперь будет с ней? Что будет с нами?..
Отец задавал вопросы, на которые никто не знал ответа. Поэтому мы молча переглядываемся, пока в дверях не появляется подручный папы с соколом на предплечье.
– Послание от баксы-Старейшины, господин.
Папа отвязывает записку от лапки сокола, от чего он нетерпеливо переминается. Когда кожаные шнурки отпускают свёрнутую в рулон бумагу, отец передаёт её маме.
– Хвала Тенгри, – вздыхает мама. – Сейчас посмотрим.
Она раскручивает записку и бегает глазами по рунам.
– Что она говорит, Ардак? – нетерпеливо спрашивает отец.
Мама хмурится. Взгляд её становится тяжёлым и задумчивым.
– Мама?
– Ерлик побери… Она ничего не знает.
Мама отшвыривает в сторону записку и начинает беспокойно ходить по юрте. Я обречённо падаю на постель. Губы дрожат. Если даже Старшей духи не отвечают, что теперь будет?
– Қызым, мы разберёмся со всем этим. Не знаю, как. Отправлю соколов к горным аулам, что ближе к Тенгри. Может, тем баксы что-то известно.
– Так ты позволишь новости разлететься ещё быстрее! – возражает отец.
– А что прикажешь делать, Асан? – повышает голос мама. – И дальше держать её взаперти? Изгнать?!.. Я хотя бы как-то пытаюсь помочь, ты же не делаешь ничего!..
Они ссорятся. Из-за меня. Я не выдержу этого. Я не должна быть здесь.
Чувствую, как к горлу снова подкатывают слёзы. Разворачиваюсь к выходу и, найдя глазами какую-то верхнюю одежду, накидываю её на голову и плечи и выбегаю наружу.
– Инжу! – пытается поймать меня за руку Айдар, но я всё равно ускользаю.
Солнце уже зашло, но небо ещё отливает оттенками оранжевого и сиреневого. Я бегу к дереву с лентами, у которого молилась вчера ранним утром. Я знаю, что мои молитвы не помогут. Духи меня оставили, я смирилась с этим. Мне просто нужно побыть одной. Аулчане на пути отшатываются от меня в сторону. Они боятся меня.
Только добежав до места, позволяю себе отдышаться и заплакать. От обиды. От безнадёжности.
Почему я? Что я сделала не так?
Смотрю наверх, на ветви, на которых от ветра колышутся разноцветные лоскутки. Здесь никто не слышит мои молитвы. Но говорят, что чем ближе ты к Небу…
Я замираю от внезапного осознания. Если я останусь здесь, ничего не изменится. Всю жизнь чахнуть взаперти? Я не готова. В лучшем случае меня отравят или ко мне подошлют убийцу, чтобы народ успокоился. В худшем – сделают что-то с моими родными. Мне совершенно точно нельзя здесь оставаться.
Я слышала, что далеко на юго-востоке, в землях Волчьего ру, аулы кочуют не так, как мы, живущие на равнинах. С наступлением весны мы перемещаемся с юга на север, осенью – обратно. Жители аулов, что живут близко к горам, летом поднимаются наверх, где трава изобилует таким разнообразием, что бока скота к осени лоснятся от полноты. Те жайла́у23 находятся в горах, самых высоких в ханстве. Не зря их называют Танирта́у24. А значит, что они находятся ближе к Небу, ближе к Тенгри.
Мне нужно ехать туда.
И пусть никто не обещает мне, что мои молитвы будут услышаны, я ухватилась за эту мысль как за единственную нить, которая, возможно, приведёт меня к ответам. Всё лучше, чем прозябать в родительской юрте в ожидании смерти. Даже если меня не убьют, я точно сойду с ума.
Вернувшись в дом, я молчу и делаю как можно более отрешённый и холодный вид, и меня никто не донимает расспросами. Не знаю, что за словесные баталии здесь были в моё отсутствие, но Айдару позволили переночевать у нас. Правда, за ужином в юрте висит тишина: никто друг на друга не смотрит, но все молча жуют.
У меня нет особой охоты есть, но я стараюсь набить живот: кто знает, когда в следующий раз мне удастся поесть так же плотно. Пока горит свет внутри, я подмечаю, где что лежит и что я могу взять с собой. Заранее перед сном и незаметно для всех готовлю одежду в путь: чистое платье, шерстяной шапан, пояс, шубу… Замечаю лук на стене: стреляла я неплохо, и, возможно, мне даже удастся подстрелить кого-нибудь.
От мыслей, что сейчас, когда все уснут, я уеду, у меня холодеет всё внутри. Скажу им, и они точно начнут меня отговаривать. Нет, так будет лучше для всех. Поэтому, притворяясь спящей, я жду, когда юрта наполнится спокойным сонным сопением. Дождавшись момента, хватаю стопку одежды, лук со стрелами, вяленое мясо с остатками хлеба, курт и бурдюк для воды. Бросаю взгляд на правую сторону юрты, где на стене висит отцовская конская упряжь и кинжал. Своего у меня нет. Надеюсь, отец простит меня за то, что я его позаимствую.
Полнолуние мне на руку. Я тихо выхожу наружу, иду к Сабазу, чтобы и его снарядить в путь. Он удивляется при виде меня, фыркает, и это фырканье проносится эхом по всему табуну. Собаки, спящие рядом, навостряют уши. Я шёпотом молюсь всем богам, духам и аруахам, чтобы животные не подняли шум, который разбудит всех в ауле.
Когда я набираю в бурдюк воды из колодца, кто-то тихо окликает меня совсем рядом. Я поворачиваю голову и вижу своего брата.
– Инжу, что ты делаешь?
Взлохмаченный и сонный, Толе подходит ближе. Я злюсь от того, что меня обнаружили.
– Так нужно, – отвечаю я и закрываю бурдюк.
– Куда ты?
Я иду к Сабазу, не останавливаясь.
– Скажи родителям, что я отправилась в улус Волков. Мама сама сказала, что тамошние баксы, возможно, что-то знают о том, что со мной происходит.
– Но Инжу, – Толе догоняет меня и продолжает говорить тихо, за что я ему благодарна, – ты хочешь поехать совсем одна, это опасно.
Сабаз уже готов. Я цепляю бурдюк к седлу.
– Я поеду с тобой, – вдруг говорит он и собирается идти, но я останавливаю его:
– Нет, ты нужен здесь. Тебе не стоит в это ввязываться. Я должна найти ответы сама.
.– Но я твой брат! Ты же знаешь, что я люблю тебя!
Я ставлю левую ногу в стремя, приподнимаюсь и перекидываю правую ногу через седло.
– Знаю. Но останься, прошу. Позаботься о родителях. И не позволяй грязным слухам распространяться.
Толе сдаётся и отходит в сторону. Я толкаю пятками бока Сабаза, и он делает рывок вперёд.
Когда брат оказывается позади, я даю себе расслабиться: мне самой сейчас до ужаса страшно от того, на что я решилась.
Ничего, я ведь знаю пути кочёвок нашего аула. И знаю, где сейчас стоянки соседей. Степь только кажется бескрайней, я не собьюсь с пути, ведь над головой у меня настоящая карта – звёзды. Я в последний раз гляжу на свой аул. Над ним в небе сверкает Железный кол25.
Я скачу во всю прыть, но внезапно страх охватывает меня, торможу коня. Разворачиваю. Куда я собралась, одна, в ночь? Вернуться? Нет смысла! Снова тяну поводья Сабаза, чтоб повернуть его морду на юго-восток. Мне больше нет места в родном ауле, никто не будет меня там ждать, кроме родителей! Я не могу так жить! Но что ждёт меня в пути? Я никогда не ездила вот так, одна. Снова кручу Сабаза, и он возмущённо ржёт.
– Я знаю-знаю!
Слёзы выступают на глаза. Страшно до ужаса. От неизвестности. От ненависти других. Как решиться?
Я должна взять себя в руки.
Утираю рукавом мокрые щёки. Нет. Я еду. Сабаз стрелой бросается вперёд. Не смотрю назад, нет-нет. И чем дальше мы удаляемся, тем мне становится спокойнее.
Но вдруг – топот копыт, совсем рядом! Я вздрагиваю. Мимо проносится белое пятно, которое опережает Сабаза и перегораживает ему путь, от чего он недовольно ржёт и встаёт на дыбы. Я пытаюсь его успокоить и не сразу понимаю, кем является всадник.
– Ерлик бы тебя побрал, Инжу!
– Айдар?
Я удивлённо хлопаю глазами, а потом до меня доходит: наверное, Толе разбудил Айдара и рассказал ему всё.
– Не пытайся меня остановить, – хмурюсь я и даю Сабазу команду обойти Акку.
Слышу, как Айдар вздыхает, а потом они нагоняют и равняются с нами.
– Я и не пытаюсь.
Я поражённо смотрю на него.
– Но могла бы хотя бы мне сказать: мы же друзья.
– Теперь ты знаешь. Доволен?
Я стараюсь не смотреть на него, но на самом деле я очень рада его видеть. А если он это заметит, то…
– Я поеду с тобой.
Я резко торможу Сабаза, от чего тот взмахивает головой. Смотрю на Айдара. Он смотрит на меня.
– Ты с ума сошёл? – спрашиваю я, но по его глазам вижу, что он настроен серьёзно.
– Нет.
– Ты баксы.
– И?
– Первый мужчина-баксы.
– И?
– Тебе прочат великое будущее.
– И?
– Единственный сын своих родителей.
Тут-то он и потупляет взгляд, бессознательно дотрагиваясь до серьги-дуги в левом ухе как в подтверждение моих слов: по поверьям украшение защищает долгожданных и единственных продолжателей рода от внезапной смерти или сглаза.
– Я уже не тот мальчик, которого ты знала, Инжу, – наконец гордо поднимает голову он. – Меня обучали. Я тренировался.
– Узнаю старого Айдара-хвастуна, – хмыкаю я.
– Инжу, – вздыхает друг и улыбается, поняв, что я шучу. – Опасно бродить по степи в одиночку вне зависимости от того, мужчина ты или женщина.
Я издаю шипящий звук носом и закатываю глаза. Но Айдар прав.
– Я просто провожу тебя до места и обратно, сойдёт? – подмигивает он.
Я молчу.
– О Тенгри… Что за девчонка?.. Мы не общались шесть лет, Инжу! Неужели ты не хочешь провести в компании друга месяц-другой?
Друг. Единственный друг, что у меня остался. Мне этого хочется сейчас больше всего. И хотелось на протяжении всех этих лет. К тому же, Айдар ведь сам вызвался, так? Я его не заставляла и даже не просила.
– Ладно, – киваю я.
– Я ожидал большего восторга.
– Я должна кинуться в твои объятия?
– Я был бы не против.
Я поджимаю губы, хватаюсь за камшу, но Айдар замечает это, ударяет пятками в бока Акку, чтобы та отскочила вперёд. Камша попадает по крупу кобылы, от чего она недовольно взвизгивает.
– Мазила, – смеётся Айдар.
– Ну я сейчас тебе покажу! – закипаю я и устремляюсь вслед за ним.
Я просыпаюсь от крика жаворонка, что раздаётся прямо над местом нашей остановки. Сабаз и Акку сразу начинают перефыркиваться между собой. Я поднимаюсь на локтях, и шуба, которой я укрывалась, соскальзывает к животу. Шея болит. На сумке спать – это тебе не в юрте в мягкой постели. Но я осознаю, что впервые спала без тех снов с участием странных существ и кобыза.
Тру глаза и тут же смотрю на руку: вдруг исчезла змеиная кожа? Но нет. Радует только одно – она не расползлась ещё дальше. После короткого сна тревожность немного ушла. И я всё же рада, что отправилась в путь не одна.
Айдар переворачивается на спину, но глаза остаются закрытыми. Он так изменился с того злополучного дня. Ушли детские щёки, лицо стало более угловатым, да и ростом он вытянулся. Красавец…
Я смущаюсь от собственных мыслей. Раньше мне казалось, что я в него влюблена. Как и многие девочки в округе. Да и он говорил, что хочет жениться лишь на мне. Мы, конечно, были детьми, но изменились ли его чувства ко мне? А мои?
Айдар вдруг открывает глаза, словно почувствовав, что я его рассматриваю, а я перевожу взгляд наверх, разглядывая ветки.
– Давно не спишь?
Он зевает.
– Только что проснулась. Доброе утро, – говорю ему я и нехотя вылезаю из-под тёплой шубы.
Я роюсь в сумке, чтобы достать немного вяленого мяса и воды. Боюсь, что за нами всё-таки отправили кого-то из аула, поэтому нужно позавтракать и выдвигаться. Айдар тоже поднимается, прислоняется спиной к стволу, откупоривает бурдюк и делает несколько глотков. Пять деревьев, выросших кругом, послужили нам местом ночёвки. На ветках уже появились первые листочки. Но они слишком малы, чтобы укрыть нас в случае дождя. Дождь! Я ничего с собой не взяла, чтобы укрыться в пути! Хвала Тенгри, что обошлось без него. Будь я Лебедицей-баксы, соорудила бы нам щит.
А ведь Айдар тоже мог бы.
Меня стукает внезапное осознание, что мой друг – баксы. Они ничем не отличаются от обычных людей, разве что узнать их можно по ритуальному наряду, надеваемому во время обрядов. Вот и Айдар выглядит обычным. Он из богатой семьи бия26. Осанка всегда прямая и горделивая, речь слаженная, одежда жёлтых и светло-коричневых тонов, свойственных всем представителям Беркутов, только из дорогих тканей. Айдар, держа в зубах кусок лепёшки, повязывает на голову ткань, потом надевает расшитый растительным орнаментом шапан.
– Ты чего всё смотришь? – спрашивает он, жуя, снова замечая, как я пялюсь.
Я тут же делаю вид, что тоже собираюсь, и спрашиваю:
– Ты что, правда можешь использовать магию?
Айдар глядит на меня, ускоряет движения челюстями, глотает и только потом отвечает:
– А что?
– Просто это… – задумываюсь я, – это так странно. Для чего Ульгень27 послал дар мужчине?..
– А для чего Ульгень наградил тебя змеиной кожей?
Смущённо прячу кисти поглубже в рукавах.
Ну спасибо, Айдар. Я только забыла об этом.
– Прости, – Айдар виновато чешет затылок.
Зачем он это сказал? Ему неприятно это видеть? Неприятно дотрагиваться до меня? Мне неспокойно от этих вопросов в голове.
– И… что ты умеешь?
– В смысле?
– Магия. Что ты можешь?
Айдар медлит с ответом, но потом задирает голову.
– Много чего.
– Покажешь?
– Прямо сейчас?
– А почему нет?
Айдар осматривается в поисках чего-то и садится поудобнее, скрестив ноги перед собой. Его взгляд останавливается на кучке пожухлых листьев рядом, оставшихся на земле с прошлого года. Он тянет руку, делает пару круговых движений кистью над ними, и – о Тенгри! – воздушные потоки начинают закручивать их, поднимая немного вверх.
Я никогда не видела, как колдуют баксы-Беркуты, поэтому мои глаза округляются. Рука его чуть переливается от некоего внутреннего свечения. Листья кружатся всё быстрее, поднимаются вслед за рукой друга, и вот он уже держит их в воздухе прямо над ладонью. Потом Айдар поднимает вторую руку и будто толкает ею в мою сторону. Воздушное течение вместе с листвой резко устремляется мне в лицо так, что перехватывает дыхание. И теперь у меня наверняка листья в волосах, поэтому Айдар улыбается.
– Как-то так.
А ведь это могла быть я. Я должна была получить эту силу. Почему он, а не я?..
Я стараюсь не выдать то, о чём думаю, поспешно убираю еду обратно в сумку, и принимаюсь поправлять косу, что растрепалась во сне.
– Эй, – слышу голос Айдара, но не смотрю на него. – Инжу.
– Что?
– Ты в порядке?
Но я уже встаю, хватаю свои вещи в охапку и направляюсь к Сабазу.
– Айдар! – грозно рявкаю я, увидев друга, сидящего у воды на камне.
Он дёргается и оборачивается. Я уже была совсем рядом с ним и утыкаю руки в бока.
– Почему не разбудил меня?!.. – Вижу тонкую красную струйку, стекающую по его щеке к шее. – Ой…
– Ой, – передразнивает меня Айдар, нахмурившись.
Только сейчас я замечаю, в одной его руке небольшое зеркало, а в другой – нож. Не совсем обычный: это бритва. Он откладывает её, берёт с коленей кусок ткани и, глядя в зеркало, прикладывает её к ране.
Я, кажется, стою бледная. Айдар видит меня в отражении.
– Всё нормально, просто небольшая царапина, – говорит он.
– Прости, что напугала.
– Забыли.
Он снова берёт нож, подносит к лицу и аккуратно начинает проводить лезвием по коже.
– Ты что, никогда не видела, как бреется твой отец? – усмехается он.
Я мотаю головой, чтобы немного прийти в себя.
– Нет… То есть да… То есть… – я шумно выдыхаю и топчусь на месте. – Я ещё не видела, как это делаешь ты.
– Мне восемнадцать, Инжу. И да, у меня растут волосы на лице. А не разбудил я тебя, потому… Потому что ты так сладко спала… Что с тобой? – спокойно спрашивает Айдар, всё так же сосредоточенно проводя лезвием по щекам.
Я узнаю перед собой своего друга детства. Но одновременно понимаю, что он незнакомец.
– Инжу? – переспрашивает Айдар, прерывая мои мысли.
– Я… Пойду.
Я резко разворачиваюсь, кулаки плотно сжаты, и слышно, как мои ноги быстро перебирают по гальке.
Лето приближается, и каждый день становится длиннее и жарче предыдущего. И каждый день мне кажется всё больше и больше, что прежние Инжу и Айдар остались в прошлом. Я скидываю шубу с плеч, чтобы сделать из неё свёрток и пристегнуть к седлу.
– Помощь нужна? – улыбается Айдар, подъезжая ко мне.
– Это просто шуба, Айдар, я справлюсь, – только отвечаю я, запрыгиваю в седло и прошу Сабаза проскакать чуть вперёд, чтобы не разговаривать с другом.
Это будет сложнее, чем я думала. Мы вроде и знаем друг друга, а вроде и стали чужими. Я не вполне понимаю, почему злюсь. Злюсь на Айдара, что он стал баксы? Но так ведь это Ульгень его выбрал. Злюсь на себя, что прогневала Ульгеня и Духов? Но я всегда старалась жить по правилам, чтобы заслужить благосклонность Неба. Злюсь на Ульгеня и Духов? Но как можно злиться на них и их великие замыслы?.. Однако мне всё равно не давала успокоиться эта несправедливость.
Незаметно степь уже успела позеленеть. Сабаз и Акку наслаждаются свежей зеленью, когда мы останавливаемся на привал. В течение дня Айдар предпринимает несколько неудачных попыток со мной заговорить, но сдаётся. Чего же это я? Он ведь ко мне всей душой. Решил сопроводить меня в путешествии. Почему мне так сложно с ним разговаривать? Наверное, я привыкла к тому, что окружающие не хотят иметь со мной никаких дел, хотя я так отчаянно желала, чтобы кто-то кроме отца, матери и брата составил мне компанию. И вот теперь я отвергаю единственного человека в округе. Он и сейчас едет поодаль от меня, не смотря в мою сторону. И только к вечеру, когда он видит место для ночлега, бросает:
– Остановимся тут.
Смотрю, как огонь отбрасывает тени на его спину, пока он лежит, отвернувшись от меня. Сна ни в одном глазу. Нужно как-то начать разговор.
– Айдар, – шёпотом зову его я.
Тишина.
– Ты спишь?
– Уже нет.
– Будешь спать?
Друг шевелится и переворачивается на другой бок лицом ко мне. Он не выглядит сонным, скорее всего он тоже не спал.
Вот он, Инжу, что дальше?
– А разве мы не должны охранять друг друга по очереди ночью? – вылетает у меня.
Айдар молчит и ждёт, что я скажу дальше.
– Ну… Вдруг разбойники там. Или волки.
Я никогда не путешествовала, поэтому не знаю, как принято. И оттого сейчас кажется, что я задаю неправильные и глупые вопросы. Чувствую, как щёки заливает жар. Хорошо, что этого не видно в оранжевом свете от костра.
– На самом деле, это хорошая идея, – вдруг отвечает Айдар и начинает выбираться из-под своей шубы. – Я караулю первые часа два, а потом разбужу тебя.
Он чуть отходит от огня и садится на большой плоский валун. Снова спиной ко мне.
Отличная работа, Инжу.
Я неудовлетворённо выдыхаю от необходимости выбраться из-под тепла, но делаю это, подхожу и сажусь рядом с ним.
– Я же сказал, что первый буду караулить, – говорит он.
– Я знаю, но… Я просто… Я хотела…
Опять не знаю, что сказать.
– Ты и слова не вымолвила с полудня. Не пойму, что я сделал?..
– Прости, – я склоняю голову, вжимая её в плечи, и тереблю пояс. – Ты ничего не сделал. Это я.
– Это ты?
Я вздыхаю.
– Скажи, – говорю я после долгой паузы, – ты тоже чувствуешь эту пропасть между нами?
Ложусь на камень лицом к звёздам. Айдар делает то же самое, и несколько минут мы молча смотрим на мерцающую россыпь. Тут на мгновение на небе вспышкой появляется короткая черта, и тут же пропадает – звезда упала. И мы с Айдаром почти одновременно произносим:
– Моя выше!
Глядим друг на друга и начинаем смеяться.
– Не смейся, – говорю я, – чья-то звезда закатилась, – а сама не могу остановиться.
– Главное, что не наша, – не успокаивается Айдар.
Постепенно смех всё же сходит на нет, и ещё пару минут мы лежим, стараясь перевести дыхание, но периодически хихикая.
– Ты такая же, – говорит Айдар. – Такой я тебя запомнил – круглолицая девочка с длинными косами, которая всё время улыбается.
– Улыбки для меня стали редкостью.
– Мне жаль. Непонятная ситуация, и непонятно, как и почему в ней оказались мы.
Вздыхаем одновременно. Я ёжусь от холода: под шубой было теплее.
– Почему ты не приезжал?
Айдар долго не отвечает.
– Я хотел, очень. Но меня не пускали. Хотел хотя бы послать тебе весточку, но упрямые соколы не слушались: родители попросили Старшую и за этим проследить.
– Конечно, в глазах всего народа я та, от кого отвернулись Духи, я прокажённая…
– Хочу, чтобы ты знала, что я так не считаю.
– Спасибо.
Чувствую, как рука Айдара лежит уже совсем близко с моей. Кажется, я слышу, как стучит моё сердце.
– И… – пытаюсь продолжить разговор я. – Что там было?
– Где?
– На севере, в Бурабае, где ты обучался.
Кажется, слышу, как он напряжённо сглатывает.
– Сначала все очень удивлялись. Потом плевались, мол, я мужчина и никогда не стану настоящим баксы, потому что не имею связи с природой как женщины.
Я хихикнула.
– Потом учился. Изучал управление воздушными потоками.
– Как интересно.
– Но я ни на секунду не забывал о тебе.
Этот тон в его голосе… Ощущаю, как Айдар сначала мягко касается моей кисти, а потом переплетает наши пальцы и немного сжимает их. Я вообще не понимаю, как себя вести. Я не смотрю на него, но моё дыхание сбивается, а сердце колотится пуще прежнего.
– Ерлик тебя побери, Инжу. Ты ледяная.
Я действительно уже очень замёрзла и волновалась. Айдар всё же высвобождает руку, идёт к моему спальному месту и возвращается с шубой, которую накидывает мне на плечи, когда я сажусь. Я с наслаждением хватаюсь за полы шубы и запахиваю её так сильно, будто собираюсь превратиться в кокон – сейчас быстро согреюсь. Шумно выдыхаю не то от холода, не то от благодарности за то, что Тенгри избавил меня от неловкого момента. Не знаю, готова ли я сейчас говорить об этом.
– Холод, Инжу и шуба. Как тогда, – улыбается Айдар.
– Когда ты украл мою магию?
– Эй!
Я заливаюсь смехом. Конечно, я шучу. И Айдар это знает.
– Я скучал по твоему смеху, – вдруг говорит он, и я вижу его посерьёзневшее лицо. – И по тебе.
– А я по тебе.
Это правда. Что бы ни было между нами, я рада, что он сейчас со мной. Долгий путь и куча времени, чтобы узнать друг друга лучше. К тому же, путешествовать с баксы уже не так страшно.
– Иди спать. Смена уже через полтора часа.
– Эй, куда делись полчаса? Я думала, твоя начнётся только сейчас!
– Пока ты болтаешь, луна движется, – подмигивает Айдар.
Я насупиваюсь и сжимаю кулаки от негодования, но всё же соглашаюсь, что нужно уже лечь. Ерлик меня за язык тянул предложить дежурство…