bannerbannerbanner
Унесенные бездной. Гибель «Курска».

Николай Черкашин
Унесенные бездной. Гибель «Курска».

Полная версия

Некорректна эта версия ещё и потому, что даже в самые острые моменты Холодной войны, в дни того же Карибского «ракетного» кризиса, когда американцы вполне безнаказанно могли топить наши подводные лодки, действовавшие в «горячих водах» конфликта, не выпускали своих торпед. Почему же американский командир должен был сделать это в прибрежных водах России, в неконфликтный период? Услышал, как русский командир открывает переднюю крышку торпедного аппарата? Принял это за начало торпедной атаки против «Мемфиса» или «Толедо»? Но с какой стати? Ведь оба американских командира прекрасно сознавали, что находятся в полигоне боевой подготовки российских подводных лодок, а в полигонах принято стрелять…

Отец командира «Курска» Петр Степанович Лячин, бывший сельский механизатор, утверждает:

– Я уверен, лодку американцы потопили! Они ему (сыну, капитану 1-го ранга Геннадию Лячину. – Н.Ч.) не простили, что он все их ловушки обошел в своем дальнем походе.

Однако тесть Геннадия Лячина, бывший подводник-профессионал, задается другими вопросами:

– Трудно поверить, что американские лодки находились вдалеке от наших учений. Но ещё труднее поверить, что было задание избавиться от нашего «Курска». Таким способом? В мирное время?

Нельзя с ним не согласиться.

Настаивая на своей, прямо скажем, полуфантастической версии морского боя российской и двух американских подводных лодок, профессор Доценко не приемлет версию непредумышленного столкновения на том основании, что невозможно себе представить «столкновение легкового автомобиля с грузовым, после которого грузовик остался бы на обочине разбитый вдребезги, а легковой без повреждений. Если в результате столкновения с иностранной подводной лодкой «Курск» получил столь серьезные повреждения, что затонул, то какие же повреждения должна была получить лодка, водоизмещение которой в 3 раза меньше, чем у «Курска»? После такого столкновения иностранная подводная лодка никак не смогла бы самостоятельно покинуть район и уйти в норвежскую базу Берген. К тому же скрыть от посторонних глаз повреждения не удалось бы.

…Известны многочисленные случаи столкновения подводных лодок друг с другом и даже столкновение подводной лодкой со скалой (в Белом море). При столкновении двух подводных лодок их повреждения будут примерно одинаковы».

Последнее утверждение совершенно справедливо, если речь идет о наружных повреждениях. Но ведь все чудовищные разрушения в носу «Курска» произошли вовсе не оттого, что их нанес форштевень чужого корабля, не от механики соудара, а от взрыва многих торпед, который мог быть вызван даже не лобовым столкновением. Что инициировало взрыв – вот в чем вопрос. Если даже малый «запорожец» чиркнет своим бортом о цистерну огромного бензовоза и выбьет при этом роковую искру, то что потом станет с «грузовиком»? А ведь атомарины типа «Лос-Анджелес», даже при самых вольных аналогиях с автотранспортом, это вовсе не «Ока» и не «запорожец».

«Следует также учесть, – продолжает свою аргументацию профессор, – что подозреваемые стороны, то есть и американцы, и англичане, на правительственном уровне заявили о том, что никаких столкновений их субмарины с нашими подводными лодками не имели. Англичане с возмущением потребовали от российской стороны представить доказательства… Замечу, что американская сторона в такой ультимативной форме не протестовала».

К версии профессора Доценко примыкает не менее экстравагантная гипотеза доцента физико-технического института из города Снежинска Кронида Эрглиса:

«Причина гибели атомного подводного крейсера «Курск» может быть значительно серьезнее, чем предполагается (в целом правильно) в публикациях (газеты «Век». – Н.Ч.) «Курск» убит лодкой-киллером» и «Бермудский треугольник военной реформы», а также в интервью с академиком И.Д. Спасским. По моему мнению, весьма вероятно нападение безэкипажной мини-подлодки, автономно управляемой бортовым суперкомпьютером.

Еще осенью 1984 года появились сообщения о начале разработок безэкипажного танка, способного самостоятельно, без радиоуправления, не только передвигаться по пересеченной местности, но и попутно составлять её карту с замеченными объектами.

По программе агентства ARPA в США уже на 1984 год были ассигнованы 50 млн долларов на предварительные изыскания по созданию компьютера с производительностью порядка 100 миллиардов операций в секунду при физическом объеме устройства не более 0, 4 куб. метра и мощности питания не менее 1 кВт. Программой были запланированы разработки аналогичных информационно-управляющих суперкомпьютеров для самолетов и кораблей. Публикации на эту тему прекратились в ноябре того же, 1984 года.

Возможности мощных современных компьютеров значительно превосходят все мыслимые пределы техники пятнадцатилетней давности. Есть все основания полагать, что крылатые ракеты США, в марте 1999 года прицельно разрушавшие жизненно важные объекты в Югославии, автономно управлялись многопроцессорными бортовыми суперкомпьютерами…

Задача постройки небольшой безэкипажной таранной подлодки (с прочными боковыми выступами в носу) значительно более проста, чем разработка крылатой ракеты. Эффективность такой мини-подлодки несомненна, поскольку на большой глубине умеренный удар по внутреннему прочному корпусу смертелен, а внешний корпус проломить несложно…

Если исходить из разумного предположения, что ведущие американские инженеры – настоящие специалисты в своих областях, то со всей определенностью можно утверждать, что США сегодня располагают хотя бы одной таранной подлодкой. А если она имеется, то велик был соблазн её испытать – вспомним Хиросиму и Нагасаки.

Интервью с генеральным конструктором ЦКБ «Рубин» академиком И.Д. Спасским лишь подтвердило мою уверенность в том, что «Курск» был загублен безэкипажной таранной подлодкой, управляемой мощным компьютером».

В Санкт-Петербурге я встретился с известным подводником, возглавлявшим до недавнего времени Военно-морскую академию, адмиралом Валентином Николаевичем Поникоровским. Насколько я понял, именно он главный «вдохновитель» версии «морского боя».

– У командиров американских подводных лодок есть инструкция, утвержденная президентом страны: в случае явного нападения применять оружие для самообороны по своему усмотрению. В свое время мы в академии разработали нечто подобное, передали документ в главкомат ВМФ для утверждения. Однако проект положили под сукно, где он пылится и поныне…

После беседы с адмиралом Поникоровским у меня сложилось впечатление, что версия «морского боя» выдвинута им для того, чтобы привлечь внимание начальства и общественности к затененному факту: у американских подводников есть право применять оружие по своему усмотрению, у российских – не было и нет. Как советским, так и российским командирам подлодок предписывалось и предписывается до сих пор: в случае нападения на корабль всплыть, донести об инциденте и ждать распоряжения из Москвы. Можно себе представить, сколько времени уйдет на «согласование с политбюро» приказа об ответном ударе. Однако у подводной лодки при нападении на неё практически не остается времени ни на всплытие, ни на донесение и уж тем более на ожидание ответа. Это значит, что любая из российских лодок в случае вооруженного конфликта обречена на гибель. Это значит, что российское правительство (в отличие от американского) не доверяет своим командирам-подводникам здраво оценивать обстановку в море и заранее приносит в жертву тот или иной экипаж ради сохранения мира от случайного развязывания войны. Если рассуждать об интересах всего человечества, тогда в подобном связывании рук есть свой благой смысл: кто-то из конфликтующих кораблей должен воздержаться от ответного удара, воздержаться ценой собственной жизни, дабы не ввергнуть мир в глобальный кризис. Кому воздерживаться и кому жертвовать – уже предписано: российским подводникам. Тогда получается, что сегодня мои коллеги, мои товарищи по оружию дважды обречены: они лишены права на превентивную самооборону и они лишены надежды на успешное спасение, поскольку надежной службы подобного рода пока не существует.

Глава третья
«МОГУ ПРЕДПОЛОЖИТЬ…»

Мнения профессионалов

Контр-адмирал Илья Козлов, начальник службы МЧС по проведению поисково-спасательных работ на акваториях. Был командиром одной из первых подводных лодок 949-го проекта. Получил Звезду Героя России за арктический переход подо льдами с Севера на Тихий океан. До недавнего времени командовал дивизией атомных подводных лодок.

– Могу предполагать, что произошел взрыв аккумуляторной батареи…

Капитан 1-го ранга Борис Коляда:

– Почему произошел взрыв, могут быть любые версии – взрыв торпеды и даже атака иностранной подлодки. Подводники разных стран всегда следят за учениями друг друга. Если мы видим лодку противника, мы первым делом её условно атакуем. Потом выходим на позицию слежения, затем опять условная атака. Противник тоже выходит в условную атаку. Но никто не застрахован от ошибок и от боевой торпеды вместо условной. Обследования лодки покажут, куда загнулись края пробоины и откуда был взрыв – изнутри или снаружи.

Капитан 1-го ранга Виктор Рожков, первый командир подводной лодки «Курск»:

– В 1994 году, когда я командовал «Курском», на испытаниях лодка показала себя превосходно, выполнив все мыслимые и немыслимые маневры. И версию столкновения с надводным судном я считаю бредовой. Известно же, что перископ был поднят. Если так, то командир не мог не заметить приближающейся опасности. Что-то произошло внутри: либо взрыв оружия, либо взрыв аккумуляторной батареи…

Бывший командир однотипных «Курску» атомарин «Смоленск» и «Касатка» капитан 1-го ранга Аркадий Ефанов:

– У нас говорят, есть только один способ избежать аварии на лодке – обходить её стороной. А если серьезно, то каждые 10 минут кто-то должен обходить отсеки и проверять, проверять, проверять…

Командир отряда водолазов-глубоководников Герой России Анатолий Храмов:

 

– Боюсь, установить первопричину трагедии вообще вряд ли удастся. Ясно только одно – в результате происшедшего сдетонировал боезапас. Первого отсека просто нет. Да и от второго мало что осталось. В один из последних дней норвежскому водолазу разрешили войти туда – он пролез через остатки первого отсека почти до конца второго. Там сплошное месиво из кабелей, исковерканного железа, а уж о судовых журналах или каких-то документах говорить не приходится.

Капитан 1-го ранга А. Уваров, профессор Высшего военно-морского инженерного училища, бывший начальник кафедры теории, устройства, управления и живучести подводных лодок, подводник с немалым стажем:

– Характер катастрофы не имеет аналогов. Горько сознавать, что судьба экипажа была предрешена этим её особым характером.

Первопричиной разгерметизации прочного корпуса я склонен считать взрыв двигателя торпеды в момент выхода из торпедного аппарата… При таком взрыве возможно выбивание задней крышки торпедного аппарата и быстрое затопление отсека объемом около 1000 кубометров. Из-за такого количества принятой забортной воды теряется продольная остойчивость, возрастает дифферент на нос. При ходе 5-6 узлов (3-4 метра в секунду) скорость нарастания дифферента составляет 2-3 градуса в секунду, увеличивается скорость ухода лодки на глубину. Простой расчет показывает: имея под килем порядка 80 метров, АПЛ через 25—30 секунд с дифферентом около 60 градусов врезается в грунт. Сила удара при этом носовой оконечностью составляет 50 тысяч тонн. Удар такой силы, по-видимому, вызвал детонацию в первом отсеке, сильное сотрясение и деформацию всего корпуса до самой кормы, что и привело, с моей точки зрения, к повреждениям комингс-площадки, кормового люка…

Капитан 1-го ранга Рудольф Рыжиков:

– Сам я по образованию, как зафиксировано в моем дипломе, торпедист-подводник, начинал службу командиром торпедной группы, а закончил её командиром подводного крейсера. Последние несколько лет перед тем, как уйти в запас, служил в одном из управлений ВМФ, ведающим торпедами, минами, глубинными бомбами и другим подводным оружием. Был автором-исполнителем приказа главкома ВМФ, определявшего до недавней поры загрузку (боекомплект) этого оружия на все корабли нашего флота, в том числе и на такие лодки, как «Курск»…

Лично я придерживаюсь такой версии: гибель корабля от взрыва сдетонировавших в первом отсеке нескольких торпед. Детонация эта в свою очередь могла произойти от взрыва двигателя приготовленной к выстрелу, но не вышедшей из аппарата практической торпеды. Торпеды, по-видимому, с тепловым двигателем, работающим на взрывоопасном топливе, снабженной пороховыми стартовыми двигателями, естественно тоже взрывоопасными…

Случаи невыхода торпед из аппаратов после команды «Пли!» не так уж и редки. Даже у знаменитого подводника А.И. Маринеско в ходе «атаки века» одна из четырех торпед залпа из аппарата не вышла. По всей вероятности, то же произошло и на «Курске». Косвенно это подтверждается и тем, что у лежащей на грунте лодки подняты выдвижные устройства. Вряд ли такой атомоход, как «Курск», атаковал цель в надводном положении. Но факт есть факт – лодка «упала» на грунт из надводного или перископного положения! Значит, перед залпом или после него она всплывала. А для чего? Может быть, для того, чтобы «мазнуть» по цели лучом радиолокатора и определить до неё дистанцию? Подводники знают, когда это делается. Но тогда радиолокационный сигнал лодки неминуемо засекли бы на «цели»… Нам об этом, как и о многом другом, неизвестно. Видимо, характер стрельбы этого не предусматривал. Тогда остается одно: командир всплывал, чтобы осмотреться, разобраться с поломкой и, если понадобится, донести на береговой или корабельный командный пункт о неисправности и срыве атаки. Но не успел…

Прогремели сначала «малый», а потом и «большой» взрывы…

Смогут ли определить истинную причину аварии, а затем и катастрофы, после того как лодку поднимут? Возможно, и смогут… Хотя сомневаюсь.

И последнее. Не стоит обвинять командование флота и ВМФ в том, что все, мол, произошло оттого, что «что-то там испытывали». Даже если и испытывали. Что тут криминального? Нужно же знать, как ведет себя оружие не в условиях промышленных испытаний на Каспии, рядом с заводом «Дагдизель», а в море, в условиях, как говорится, приближенных к боевым. А от аварий, несчастных случаев никто не застрахован. Только вот не надо шарахаться от полного замалчивания катастроф до длительного, в течение нескольких недель, испытания нервов близких подводников да и всех жителей России.

Контр-адмирал запаса Валентин Козлов:

– …Зная высокие возможности наших глубоководных аппаратов «Мир-1» и «Мир-2», показанные при обследовании затонувшей АПЛ «Комсомолец» на глубине 1500 метров и при съемках зарубежного фильма «Титаник», мы ожидали их использования на месте гибели «Курска». Но не оказались они в порту приписки. Вместе со своим судном-носителем занимались чем-то другим у берегов Америки. Как сообщали СМИ, трудились на коммерческой основе, чтобы «выжить». По слухам, спускали за большие деньги толстосумов на место гибели того самого «Титаника».

Прошло сообщение, что они все же направились в Баренцево море. Вот только дорого яичко к празднику…

Глава четвертая
ВЗРЫВ У ПРИЧАЛА

Воистину, сколько голов, столько и мнений. Старейшина российского адмиралитета Николай Николаевич Амелько, только что отметивший свое 85-летие, считает, что никакого столкновения не было, а во всем виновата недоброкачественная торпеда.

Не то что бывший командующий Тихоокеанским флотом не верит в принципиальную возможность рокового столкновения двух подводных лодок. Верит, и даже отстаивает подобную версию, которая связана с гибелью другого нашего подводного крейсера – К-129. Адмирал Амелько просто убежден, что К-129 потоплена в результате тарана американской подводной лодкой «Суордфиш» в 1968 году. А вот «Курску» он отказывает в подобном ходе событий.

– У меня никогда не было сомнений, что К-129 была протаранена американской подводной лодкой «Суордфиш». Но случай с «Курском» иной. Я полагаю, американцы тут ни при чем… Думаю, что причина гибели «Курска» в наших новых ракетоторпедах…

– Но почему, Николай Николаевич? Ведь общеизвестно, что наше торпедное оружие – лучшее в мире. Это даже американцы признают. Ведь просто так, сами по себе, со всеми своими ступенями предохранения торпеды не взрываются.

– А вы о подводной лодке Б-37 слышали?

– Слышал.

– Поговорите с её командиром: почему у него «ни с того ни с сего» взорвался весь торпедный боезапас?

Командир злосчастной Б-37 капитан 1-го ранга Анатолий Степанович Бегеба живет в городе Полярный1, где и случилась сорок лет назад трагедия, подобная «курской». Еду к нему из Видяева, благо тут недалеко.

Анатолий Степанович радушный хозяин: ставит на выбор – чай с брусникой, морошкой, коньяк на рябине.

Шла Холодная – без выстрелов – война. Но скорбные списки на воинских обелисках множились год от года.

Экипаж дизельной подводной лодки Б-37 готовился идти на Новую Землю стрелять в полигон атомной торпедой. А потом – в Карибское море, на Кубу. Но трагический случай перечеркнул все планы вместе с жизнями ста двадцати двух моряков.

Небрежность? Месть? Диверсия?

В лейтенантскую пору обмывали мы новое офицерское звание нашего штурмана. Дело было в «Ягодке» – гарнизонной столовой города Полярного, которая по вечерам работала как ресторан. Играл оркестр, моряки приглашали дам… Я приглядел себе миловидную блондинку за соседним столиком, но старпом остановил:

– Не рвись… Она не танцует.

– Почему?

– Потом узнаешь…

Кто-то из новичков-лейтенантов попытался пригласить девушку, но получил отказ. И только в конце вечера, когда парочки двинулись к выходу, я увидел, что белокурая недотрога заметно прихрамывает. Провожать её никто не пошел…

– Неужели та самая?

– Та самая…

Об этой девушке знали все старожилы Полярного. Знал о ней и я в чьем-то тихом пересказе.

После гибели линкора «Новороссийск» флот семь лет не знал большей беды, чем та, что стряслась в Полярном на дивизии подводных лодок.

Черный день – 11 января 1962 года – начался весьма буднично. Таково уж свойство всех роковых дней – обрушиваться как гром среди ясного неба… Впрочем, стояла темная арктическая ночь…

Большая дизель-электрическая подводная лодка Б-37 ошвартовалась в Екатерининской гавани у 5-го причала. Того самого, у которого и по сию пору грузят на лодки торпеды. Командир – капитан 2-го ранга Анатолий Бегеба – только что вернулся из отпуска – его отозвали досрочно. На политическом и военном горизонтах сгущались тучи – вызревал Карибский «ракетный» кризис. Б-37 стояла в боевом дежурстве в полной готовности немедленно сняться и выйти воевать.

Ранним утром экипаж – семь десятков матросов, старшин и офицеров – встречал командира в строю на причале. Старпом капитан-лейтенант Симонян, не чуя смертного своего часа, бодро доложил о готовности к подъему флага. И тут же под медное курлыканье горна флаг и гюйс подняли на всех кораблях.

– Команде вниз! – приказал Бегеба. Начиналось ежеутреннее проворачивание лодочных машин и механизмов. Командир в таких случаях спускается в лодку последним.

– В 8 часов 20 минут я находился на верхней палубе корабля, – рассказывает Анатолий Степанович, – как вдруг услышал легкий хлопок, палуба вздрогнула под ногами и из верхнего рубочного люка повалил черный дым – сильно, как из трубы паровоза. Первая мысль – замыкание, горят кабельные трассы. Так уже было прошлым летом. Не у нас – на другой лодке. Тогда, чтобы погасить пожар, пришлось открывать концевые люки и тащить баллоны с углекислотой… Бросился на причал к телефону. Доложил о пожаре начальнику штаба контр-адмиралу Юдину и сразу же на лодку. На палубе толклись рулевые, которые следили за проворачиванием рулей глубины. В ограждении рубки мельтешили радисты и метристы, проверявшие выдвижные антенны. Дым валил такой, что нечего было и думать лезть в центральный пост через входную шахту. Я приказал радистам прыгать на палубу, чтобы не отравились ядовитыми газами. А сам побежал в корму, где был аварийно-спасательный люк, по которому можно было проникнуть в седьмой отсек. Не добежал шагов десять – взрыв чудовищной силы швырнул меня в воду. Я не почувствовал ледяного холода. Полуоглохший вылез на привальный брус и с ужасом посмотрел на то, что стало с лодкой. Развороченный нос медленно уходил в дымящуюся воду…

Тяжело контуженного командира увезли в госпиталь с первой же партией раненых.

Город вздрогнул и застонал.

Один из офицеров торпедно-технической базы, у причала которой стояла Б-37, старший лейтенант Валентин Заварин попал в зону взрыва, но остался жив. Я много раз встречался с ним и в Полярном, и в Питере, и в Москве… Покойный ныне Валентин Николаевич оставил свои записи о том дне…

«Взрыв я воспринял как безмолвную вспышку в тот момент, когда перебегал через рельсы узкоколейки, по которой из торпедного склада вывозили на тележках торпеды… Очнулся в сугробе, без шапки и без единой пуговицы на шинели. Было темно. На снегу валялись провода. В нос бил запах сгоревшего тротила, едкий дым застилал глаза.

На причале творилось невообразимое: к торпедному складу, вернее, к тому месту, где стояла снесенная взрывом караулка, сносили тела людей. Нос Б-37 ушел в воду, корма задралась кверху. К изувеченной субмарине бежали по причалу водолазы в гидрокомбинезонах. Кто-то из них уже спустился в отдраенный кормовой люк и вытащил оттуда полуживого моряка. Потом водолаз снова полез в тонущий корабль, долго не появлялся, наконец, из люка высунулась голова в шлеме, но выбраться на палубу парень не смог – зацепился за что-то и на наших глазах ушел с кормой под воду… Берег оцепенел…

На сопке, что возвышалась над Циркульным домом, над подплавом, стояли женщины с детьми. Поднятые грохотом и звоном вылетевших стекол, они бросились туда, где в этот час должны были быть их мужья. Мимо них с воем сирен сновали санитарные машины. Чья душа не вопрошала тогда с горестной тоской – что, если и мой там?!»

Борт о борт с Б-37 стояла подводная лодка С-350. Одновременный взрыв двенадцати торпед разворотил и её.

Город, ещё не пришедший в себя после бесследного исчезновения в море подводной лодки С-80 со всем экипажем, накрыл стальной град обломков и осколков новой катастрофы. Огромные лодочные баллоны со сжатым воздухом разлетелись над гаванью и сопками как ракеты.

Валентин Заварин: «Один из них, проломив крышу и потолок, завис в кухне моей соседки. Чудовищный свист рвущегося наружу воздуха ударил в барабанные перепонки. Обезумев от ужаса, она выскочила с годовалым ребенком на улицу в ожидании конца света… Эхо взрыва докатилось до Североморска и даже до острова Кильдин…»

 

Анатолий Степанович Бегеба:

– В госпиталь ко мне приехал сам Главнокомандующий ВМФ СССР Адмирал Флота Советского Союза Сергей Горшков, расспрашивал, что и как. Спросил мое мнение о причине взрыва. А потом было заседание ЦК КПСС, на котором министр обороны Малиновский доложил о ЧП в Полярном Хрущеву. Не знаю реакцию генсека, но Малиновский распорядился отдать меня под суд. Видимо, принял такое решение на основании акта государственной комиссии по расследованию. Но акт составили за пять дней до того, как лодку подняли и детально осмотрели… Поспешили маленько. У нас ведь как: на все случаи военной жизни есть универсальная формула – «вследствие низкой организации службы»…

1962 год… Самый расцвет «волюнтаризма» и «субъективизма». Приказ министра обороны – «отдать под суд» был равносилен приговору. Детали – на сколько лет и в какие места – должен был определить военный трибунал. В июне в Полярном начался суд над командиром подводной лодки Б-37. От адвоката Бегеба отказался. Защищал себя сам.

– Почему, Анатолий Степанович?

– Прислали женщину-адвоката… Но что она понимала в нашем деле, в нашей службе, в нашей технике? Обвинитель задает вопрос: «Почему воздушные баллоны ваших торпед просрочены с проверкой на два года?» Отвечаю: «Торпеды принимали на лодку в то время, когда я был в отпуске. Я видел только дубликаты их формуляров. В них сроки проверки не записываются. А заносятся они в подлинники, которые хранятся в арсенале».

Следующий вопрос: «Почему не была объявлена аварийная тревога, все ваши люди бросились в панике в корму?» Отвечаю: «Расположение трупов в отсеках показывает, что каждый из погибших находился там, где обязывала его быть аварийная тревога. Вот акт осмотра корабля водолазами». – «Почему вы, командир, бежали в противоположную от пожара сторону – в корму?» В вопросе ясно слышалось: «Почему вы струсили?» Отвечаю: «Люк в носовой отсек без посторонней помощи изнутри открыть невозможно. А кормовой – аварийный – я открыл бы сам. Попасть в лодку можно было только через него…» Проверили мое заявление на одной из лодок – все точно: следственный эксперимент показал, что носовой – торпедопогрузочный – люк снаружи открыть невозможно.

Бегеба защищал на суде свою честь и честь погибшего экипажа. Он не был юристом, но он был высококлассным профессионалом-подводником. И случилось чудо: подведомственная министру обороны военная Фемида вынесла назначенному свыше «преступнику» оправдательный приговор! Назову имя этого бесстрашного и честного служителя Закона: генерал-майор юстиции Федор Титов. Кажется, ему тогда здорово влетело от начальства. Приговор немедленно опротестовали и направили в Верховный суд. Но и Военная коллегия Верховного суда не смогла ни в чем обвинить командира погибшей лодки. Она отклонила протест прокурора. Бегебе вернули поспешно отобранный партбилет. Но флотская карьера его была сломана.

Говорят, на британском флоте в аттестации офицеров есть графа «везучий-невезучий». Возможно, кто-то и из наших кадровиков посчитал 35-летнего кавторанга «невезучим» и удалил его от боевых кораблей – в Бакинское высшее военно-морское училище. Преподавал он там тактику до самых последних дней своей военной службы. Там же, в Баку, и жену схоронил. А когда начался разгул антирусского шовинизма, вернулся в Полярный к дочери. Бросил в столице солнечного Азербайджана квартиру, мебель, все вещи. Взял с собой лишь ордена, кортик да пачку старых фотографий.

Мы сидим с Анатолием Степановичем среди книг, гравюр и оленьих рогов в тесной комнатке блочного дома, пьем чай с вареньем из морошки. Жестокое это дело – расспрашивать моряка о гибели его корабля… Но Бегеба белорус, мужик крепкий, чего в своей жизни только не испытал…

Между тем попытки выяснить первопричину взрыва торпед продолжались долгие годы. Занимались этим делом не только следователи прокуратуры, но и флотские контрразведчики. И хотя в их распоряжении была сама лодка, точнее, то, что от неё осталось, множество обломков торпед, а также немало очевидцев, тем не менее однозначной причины так и не выявили.

– Анатолий Степанович, ваша версия взрыва торпед?

– Когда я прибыл из отпуска на корабль, мой минер доложил мне: «Товарищ командир, мы приняли не боезапас, а мусор!» Стал разбираться, в чем дело. Оказывается, все лучшее погрузили на лодки, которые ушли в Атлантику под Кубу. А нам – второму эшелону – сбросили просроченное торпедное старье, все, что наскребли в арсеналах. Хотя мы и стояли в боевом дежурстве. Обычно стеллажные торпеды содержатся на лодках с половинным давлением в баллонах. А нам приказали довести его до полного – до двухсот атмосфер. Я отказался это сделать. Но флагманский минер настаивал, ссылаясь на напряженную обстановку в мире. Мол, того и гляди – война. «Хорошо. Приказание исполню только под запись командира бригады в вахтенном журнале». Комбриг и записал: «Иметь давление 200 атмосфер». Вопрос этот потом на суде обошли. К чести комбрига, скажу: он свою запись подтвердил, несмотря на то что вахтенный журнал так и не смогли обнаружить.

Так вот, на мой взгляд, все дело в этом полном давлении в воздушных резервуарах стеллажных торпед. Скорее всего, выбило донышко старого баллона. Я же слышал хлопок перед пожаром! Воздушная струя взрезала обшивку торпеды. Тело её было в смазке. Под стеллажами хранились банки с «кислородными консервами» – пластинами регенерации. Масло в кислороде воспламеняется само по себе. Старшина команды торпедистов мичман Семенов успел только доложить о пожаре и задохнулся в дыму. Это почти как на «Комсомольце»… Скоротечный и мощный разогрев. Потом взрыв. Сдетонировали все двенадцать торпед… Только после этого случая запретили хранить банки с «регенерацией» в торпедных отсеках. А все эти слухи о том, что в носу шли огневые работы, паяли вмятину на зарядном отделении, – полная чушь. Это я вам как командир утверждаю!

Про девочку, которую осколком ранило, слышали? Так вот мы теперь с ней в одних президиумах сидим: я как председатель совета ветеранов, она – как председатель союза инвалидов города Полярного. Вот судьба…

«Мама крикнула: «Война!»

Ту самую блондинку, которую я так и не пригласил на танец, я легко отыскал по адресу, сообщенному Бегебой. Ирина Николаевна Хабарова жила на вершине одной из застроенных городских сопок. Дверь мне открыла энергичная, напористая и все ещё миловидная женщина. В сопровождении собаки и двух кошек, она, прихрамывая, провела меня в комнаты… Достала старые фотографии.

– Вот дом, в котором мы тогда жили. Деревянная одноэтажная постройка, каких много было в Полярном. Я училась в третьем классе, и в тот день мама позволила мне поспать подольше – уроки перенесли во вторую смену. Трехпудовый осколок баллона с легкостью проломил крышу и упал на мою кровать. Спасло меня то, что весь удар пришелся на железную поперечину кровати. Меня задело лишь краем. Я даже сознание не потеряла, хотя был перебит тазобедренный сустав и повреждены внутренние органы. Мама крикнула: «Война!», схватила меня и сестренку и кинулась в бомбоубежище. Потом увидела кровь… Побежала за машиной. Легла на дорогу – остановила самосвал. В госпиталь меня привезли раньше раненых матросов. Сделали все необходимые перевязки и на катере отправили в Североморск, а оттуда самолетом в Москву. Почти год провела в Русаковской больнице в Сокольниках. Врачи там хорошие… Но от хромоты спасти меня не смогли… Вернулась домой. Закончила школу. Пошла работать санитаркой в морской госпиталь…

Тут в комнату вбежал маленький мальчик, а его поймала молодая красивая женщина – дочь Ирины Николаевны – Оля… И понял я, что прихрамывающую блондинку кто-то решился однажды проводить из ресторана. Решился связать с ней судьбу, жениться на ней. Мужем Ирины стал статный моряк-главстаршина. Прожили они несколько лет. Потом развелись. И она, увечная, с ребенком на руках, сумела найти нового мужа, не хуже прежнего. Это даже не судьба, это – характер.

Рейтинг@Mail.ru