bannerbannerbanner
Смерть за хребтом

Руслан Белов
Смерть за хребтом

Полная версия

Разбив цепи, мы навьючили рюкзаки с продуктами, спальные мешки и палатку на узнавших нас ишаков и бегом бросились вниз.

Хотели броситься… Ибо не прошли и нескольких метров, как в нескольких шагах от себя увидели силуэт человека с автоматом в руках. Даже в темноте мы узнали его лицо… Полуразложившееся лицо. Теперь, как и все тело, оно было покрыто сором, налипшим на влажные раны и воспаленную кожу. Он пытался стрелять, но у него не получалось. Видимо, пальцы либо распухли, либо отсутствовали.

Мы с Сергеем бросились к монстру; он, кинув в меня автоматом, убежал вниз.

– Автомат у него… – удивленно пробормотал Сергей, глядя ему вслед. – Значит, он наших охранников завалил, не Федя…

– Пошли, пошли, – зашипел на него Житник. – Сейчас Наташка опять в обморок рухнет и придется нам еще полчаса здесь торчать…

– Вы идите, а я за ним побегу, – выцедил Сергей, решивший, видимо, навсегда покончить с назойливым полутрупом. – А то он на каждом километре приставать будет. Надоело.

И побежал вниз по склону.

– Хозяин – барин… – протянул Юрка, пожав плечами. – Нам он спать не мешает…

Мы вернулись к ишакам, поправили поклажу и спешно двинулись вниз по тропе. И через сотню метров наткнулись на Сергея, стоявшего на коленях. Перед ним навзничь лежал мертвый наш преследователь. Слезы катились из его безвеких глаз…

* * *

Абдурахманов в это время ехал со своими головорезами в аэропорт. Несколько дней назад поняв, что вертолеты, нанятые от имени Управления геологии, никогда не долетят до Уч-Кадо, он занялся поисками подставного лица и нашел его в виде родственника жены, занимавшего довольно значительный пост в Министерстве здравоохранения. Узнав о золоте Уч-Кадо, этот чиновник запросил себе половину добычи и, получив согласие, в один день договорился о предоставлении Тимуру санитарного вертолета.

Приехав в аэропорт, Абдурахманов узнал об исчезновении в районе Барзангинского горного узла машины коварного Ходжи. Естественно, он не поверил в катастрофу. Злость переполнила Тимура до краев, и он забыл о золоте.

– Убью! Всех убью, – повторял он, шагая по аэродромным плитам. – И этого паршивого грека, и этого негодяя Ходжу! Оболью керосином и сожгу!

– Зачем тебе пачкаться, Тимурчик? Предоставь это нам, – недобро улыбаясь, сказал ему шедший рядом наемник по прозвищу Хирург, недавний моджахед последней чеченской войны. – И клянусь аллахом, если ты не получишь полного кайфа, то мы с Сафаром съедим друг другу уши!

* * *

Завалив тело умершего монстра сланцевыми пластинами, мы спустились к реке и направились на тропу, по которой два дня назад шли в город, довольные, полные радужных планов, с мешками, полными золота.

– Нет, не надо туда… – замученным голосом остановил нас едва волочивший ноги Федя.

Мы не спросили, почему не надо. В дехиколонской стороне густо зашелестели автоматы.

7. Дорога на Тагобикуль. – Баранам – баранья шкура. – На свет появляется канистра.

Стрельба в Дехиколоне длилась минут десять, не больше.

– Передрались, наверное, из-за золота, – предположила Наташа, с тревогой глядя на скрывающие кишлак остроконечные кумархские скалы.

– Говорил я ему, взорви штольню и живи спокойно, детей учи… Нет, полез в историю, пассионарий сраный, – покачал я головой. – Кому теперь оно достанется? Ни себе, ни людям…

– А ты что темнишь, Сусанин долбанный? – отведя бегающие глаза от дехиколонской стороны, прицепился к Фредди явно нервничавший Житник. – Говори, куда нас вести собираешься! Мы тебя, орла драного, теперь хорошо знаем. Небось, еще одно минное поле для нас припас? Или яму медвежью? Кстати, пушку Серегину взад верни, ворюга…

– Дайте схавать сначала что-нибудь, – жалобно ответил Фредди, протягивая тяжелый пистолет Сергею. – Упаду сейчас с копыт – трое суток одни грибы хавал. И эфедру[73]. Если бы не она, сдох бы давно. Гнили бы сейчас в штольне… Эх, знал бы раньше, что вы такие трудные…

Наташа покопалась в суме охранников и протянула ему кусок жареной баранины и лепешку. Подкрепившись, Федя поведал, что рядом с тропой, по которой мы шли в город три дня назад, сейчас стоит большая дехиколонская отара и чабаны вооружены. И вряд ли пасутся они там в целях повышения суточных привесов, больно уж трава в тех местах жидковата. И поэтому он предлагает подниматься на другой борт реки Уч-Кадо к тагобикульской штольне и оттуда, по саю Интрузивному, спустится к реке Тагобикуль. Времени это займет почти столько же, сколько путь через Ягноб. Мы сочли это предложение разумным и, сбив кандалы на куске гранита, потопали вверх по давно заброшенной дороге.

В прежние годы частенько, не дождавшись рейса старенького и вечно ломавшегося вахтового “ГАЗ-51” я поднимался по ней пешком в наш тагобикульский разведочный лагерь. Грунтовая дорога, местами с резко завышенным уклоном, глубокими, под брюхо, колеями и многочисленными крутыми поворотами, на многих из которых задние колеса неповоротливых, но очень самоуверенных “Уралов”-бензовозов зависали над пропастями и пропастишками, начиналась в долине Уч-Кадо на высоте 2700м и заканчивалась на отметке 3820м у последней нашей штольни в развороченных бульдозерами альпийских лугах. Дойдя до первого поворота дороги, мы перешли на укорачивающую ее тропу. По ней я пошел первым. Лейла семенила позади ишака, ведомого мною, и смотрела то себе под ноги, то на казавшуюся совершенно недостижимой вершину 3904. В начале подъема я сказал, ей, что мы пересечем водораздел чуть левее и ниже нее, и сейчас в глазах девушки светилось любопытство: она никак не могла поверить, что сможет туда добраться.

– Сколько часов мы будем лезть? – крикнула он мне сзади. – Десять или двадцать?

– Без “иншалла” три часа. К обеду будем. А ты, что, сомневаешься, что залезешь? Брось! После Арху это тьфу!

– Нет, не сомневаюсь, – ответила она и опять посмотрела на вершину.

Когда она опустила глаза, я увидел в них слезы.

– Что случилось? – спросил я удивленно.

– Ничего! – отозвалась Лейла, отвернувшись в сторону.

– Если не скажешь, то я сейчас от огорчения спотыкнусь и упаду вниз, как Федя, – шутливо пригрозил я, кивнув в сторону обрыва, вплотную подобравшегося к тропе.

– Оттуда я опять все увижу… – проговорила Лейла, не поднимая головы.

Я понял, что Резвон опять ворвался в нашу жизнь, и его опять надо убивать… И убил поцелуем в губы.

* * *

Через десять минут мы выбрались на третий снизу поворот серпантина. Четверть пути была позади. Но метров через двести, на самом крутом участке дороги (боковой крен здесь местами достигал 25 градусов и обычно именно здесь наш жизнелюбивый начальник партии Вашуров, спешно подобрав огромный живот, стремглав выскакивал из «уазика» и пыхтя, шел за ним следом), Федя неожиданно остановился и, указав вниз на нижний конец длинной и глубокой канавы, торжествующе сказал:

– Там! Там копайте!

Это была канава № 667. В ее средней части в 78-ом году была вскрыта сульфидно-кварцево-турмалиновая жила с содержанием олова 1,12 % и серебра 250 г/т на мощность 0,75м. В нижнем ее конце, в рыхлых склоновых отложениях были найдены обломки другой жилы с видимым касситеритом и, чтобы достать и опробовать коренные породы, нам пришлось пройти в дне канавы закопушку глубиной метра полтора. На место, где она была пройдена, и указывал нам Федя.

Сказав, Федя поковылял вниз. Мы недоуменно переглянулись и, оставив женщин с ишаками, пошли за ним. Догнав его у самого конца канавы, я хотел спросить, какого черта он выпендривается, но застыл с раскрытым ртом. Закопушка была засыпана! И недавно! И кто-то хотел, чтобы хоть издалека следов земляных работ не было заметно – в набросанный грунт были воткнуты несколько пышных, но пожелтевших уже кустов югана.

– Я тут еще похаваю с чуток, а вы копайте, – сказал довольный собой Федя, доставая из кармана остатки лепешки и неизвестно откуда взявшиеся замызганные кубики рафинада. – Заодно и роман свой тисну, расскажу, как дело было! Только икру, чур, не метать, если не в масть что будет.

– Копать? Руками? Ты это здорово придумал! Но поимей в виду – если там дохлый баран, то я горячиться не буду. Просто удавлю тебя своими собственными руками, – мрачно пригрозил ему Юрка, откидывая ногой маскировочный юган.

– Вот так вот всегда! Выручишь козлов, а они по харе смазать норовят!

– Давай, Федя, ближе к делу! – проворчал я, принявшись выковыривать камни из закопушки. – Видно, что три дня молчал и наболтаться теперь не можешь. Только старайся понятнее изъясняться, без фени. Привыкай к культурной компании!

– Да я и так сам себя перевожу. Хотя и сам ты, видно, не в Оксфордах учился и Лева Толстый не кореш твой, точно…

– Дык ты пять лет всего зону топтал и пайку хавал, а я с вами, зеками, десять лет из одной миски ел и хлеб делил… На Кумархе на пятьдесят человек рабочих сроку совместно оттянутого было сто сорок семь лет. Меня следователь на этот счет удивил, когда у нас два ящика аммонита из склада ВВ уперли. А ты говоришь: в Москве – Париж! В город спустишься – неделю привыкаешь ботать без мата и фени… Давай, рассказывай!

– В общем, так, – с трудом проглотив последний кусок лепешки, начал Федя. – Когда в реке я усек, что грабля моя не скурвилась и тыква, вроде, тоже на месте, решил я к вам возвернуться. Тем более, ствол уберег. Как сука подрезался, но причалил с намудником на копыте и без говнодавов, и, в конец замудоханный, заныкался в канаве, аккурат над тем пятаком, где нас тормознули… Посидел в ней с полчасика, погрыз вокруг всю эфедру и поверху за вами поканал. На Уч-Кадо мудило-учитель с тремя чуваками и двумя кадрами забугорными с вами распрощался и ишаков с желтизной в кишлак погнал.

 

И что мне было делать? – продолжил Федя, оббежав нас замученными глазами. – Куды бечь? Ну и заземлился наверху, вон, в той кривой канаве и в калган не возьму, с чего начать. Ну и стал ночевать. Сутки в луже полоскался. Очухался еле-еле. И уже в сумерки следующего дня, вылез поссать и кореньев на вечерю накоцать, и вижу вдруг – пахан ихний, учитель этот, с двумя ишаками внизу, вон, из-за той белой скалы нарисовался. Близко совсем, хоть время спрашивай. И хиляет прямо на меня! Деловой такой, автомат на плече… Я пушку вынул, пальнул пару раз, но пшик получился, бобики отсырели. Все, думаю, хана. Упал в иван-чай и в канаву свою пополз. Но учитель не заметил, думу, видно, какую-то думал. Ну, я потихоньку балду высунул и зырю, как сурок из блиндажа. Подошел он к этой канаве, покидал что-то в яму, что – я не видел, темно уже стало, и испарился. Покумекал я маленько и решил – точно, наши мешки заныкал, больше нечего! И, прикинь, мог бы ночью ишачка у чабанов оторвать и в город с золотишком рвануть, но я к вам погреб…

– Ну, ну, филантроп ты наш! Соскучился, ласковый, – усмехнулся Сергей, сменивший меня на раскопке. – А теперь, милый, расскажи нам, в глаза мне глядючи, на кого ты, гад, мину ставил?

– А чо врать? Мне народец-то нужен был для компании, чтобы сюда добраться. Дохлый номер одному в горы топать. Сами видели – полно всяких резвонов кругом ошивается. Да и делов куча, одному не одолеть, к тому же я кувалдометром с малолетства не люблю махать. Вот и надумал тогда шпану разную набрать, желтизну их руками добыть, а потом всех порешить без большого кипеша. Одного только, посообразительнее, оставить: без напарника-то на обратной дороге не обойтись… В любой кодле такого человечишку можно найти подходящего… И у вас, сукой буду, такой имеется…

– Гроссмейстер долбанный! Ван Гоген нашелся! Людвиг ван Бефстроган! – выругался я. – А зачем ствол украл?

– Сам не знаю! Я ведь после перевала, после того, как спасли вы меня, мертвого, почти передумал вас мочить… Я, там, под обрывом, хоть и не дышал и без сознания был, но чувствовал, как Черный в меня дышит… А почему украл? Я думал, гадом буду! Два дня соображал. И вот что вышло, вот что надумал… Ботаника какая-то. Секите, я столько лет в башке все проигрывал. И как людей соберу, и как подельника сосватаю, и как в штольню остальных заманю. Тыщу раз у меня перед моргалами стояло, как я машинку кручу, лохов хороню! И как у города напарника кончить придумал. И все думал, что неплохо бы ствол заиметь для порядка и надежности. В мыслях в руках его держал, ласкал, чистил… Но в городе не выгорело достать, крутанули меня барыги, бабки отняли, едва ноги унес. А как под обстрелом пушку Серого нащупал в рюкзаке, ну, том, что к Сильному был приторочен, не выдержал, увел. Руки сами потянулись, век воли не видать! Да и ноги я сделал из-за него, не хотелось этим засранцам отдавать…

– Ну и народ попался! – покачал головой Кивелиди, продолжая копаться в яме. – Самородки! Что Бабек, что Федя… Какие ходы! Какие комбинации! Водку с нами, сука, пил… А сам раздумывал, как сподручнее зарезать, кровью не обрызгавшись! Нет, чем с такими грязь топтать, лучше акул с крокодилами баттерфляю учить… Или носорогов фехтованию… Да оставь вас без присмотра перегрызете друг друга… Волки!

– Да ладно тебе, Серый, – прервал я распалившегося Кивелиди и, обернувшись к Феде, спросил:

– А почему ты, гроссмейстер, именно на два часа салют назначил? Я имею в виду твою записку…

– Да так… – улыбнулся он простодушно. – Рука сама нарисовала… В два или три – какая разница? Со временем солиднее.

– А кто, собственно, охрану замочил?

– Не знаю… – честно ответил он. – Наверное, это ваш Абдурахман-ибн-Хоттаб. Когда я к Нуру бздя горохом с моченой пушкой подбирался, сбоку кто-то выскочил с ломиком или забурником, ткнул его в глаз и к штольне побежал. Оттуда я только хруст черепушек слышал.

– “Не знаю”… “Наверное”… Фуфло! Я бы этого минера сраного… – сменив Сергея в яме, начал бухтеть Житник, но вдруг осекся, нащупав под очередным вынутым им камнем клок белой овечьей шерсти… Еще несколько камней улетело вниз, и все увидели, а затем и почувствовали своими носами, что захоронено в закопушке на глубине около полуметра.

Житник, не говоря ни слова, вылез из ямы, тщательно отряхнул с себя пыль, затем медленно подошел к сидящему Фредди, взял его левой рукой за лацканы пиджака и сильным рывком поставил перед собой.

– Ты чего, Юрик? – заволновался Федя. – Там, под шкурой, может быть золото. Я сам бы падалью его прикрыл.

– Сам ты падаль! – коротко и зло прошипел Житник и с размаху, правой, саданул его в скулу.

Федя мешком навзничь упал в канаву. Юрка колючими глазами нащупал его правый бок (он любил бить в печень), занес ногу, но ударить не успел: Сергей, бросив автомат Бабеку, цепко схватил Житника за руку, потянул на себя и они оба, не удержавшись на ногах, кубарем скатились на несколько метров вниз, на небольшую площадку под канавой. Житник вскочил на ноги первым и ударил Сергея ногой в пах. Но Кивелиди выдержал удар, перехватил ногу противника и попытался пережать ему ахиллесово сухожилие. Но Житник сумел вырваться и отпрянул, дав Сергею время подняться. До этого момента я раздумывал: идти на помощь другу или нет? Но когда Кивелиди встал на ноги, я с облегчением опустился на край канавы и, склонив голову набок, принялся спокойно наблюдать – в драке с равным или даже несколько уступающим по силе соперником Юрка не имел практически никаких шансов. Он слишком любил себя, чтобы допустить хоть малейшую возможность повреждения своей драгоценной шкуры. И поэтому дрался преимущественно с женщинами…

Но, в данном случае, я ошибся. Юрка, даже получив в глаз и по носу, продолжал отражать и наносить удары. И лишь когда он изловчился и, с заметным даже издалека наслаждением, ударил носком тяжелого ботинка Сергея в раненую ногу, я понял, почему драка продолжалась так долго: Юрка знал, где у соперника ахиллесова пята!

Секунды мне хватило, чтобы скатиться вниз и встать между ними.

– Юр, я ведь тебе сейчас руку сломаю, – медленно проговорил я, когда холодные глаза Житника сфокусировались на мне. – В локте. Никакие титановые накладки не помогут, клянусь! И прокладки тоже. Хочешь, покажу, как это делается? Хочешь?

– Оставь его, – выдавил Сергей, морщась от боли. – Козел! Нашел время бодаться. Пошли наверх.

– В общем, так, Львович! – заявил я по дороге понуро шедшему впереди Юрке. – Мы скажем Бабеку, киллеру нашему штатному, чтобы стрелял без политеса и предварительных уведомлений по ногам всех любителей мордобоя. Мы хоть и в жопе, но живы. Короче, если еще раз психанешь – оставим тебя где-нибудь на тропе с побитой мордой. И простреленным коленом. Фамеди?[74]

– Вчера придешь! – огрызнулся Житник, не оборачиваясь. И через минуту добавил уже миролюбиво:

– Ну, пободались маненько… С кем не бывает. После такого капута не грех отряхнуться.

С Бабеком мы подняли истекавшего кровью Сергея на дорогу. Порывшись в рюкзаках, Наташа нашла бурый от приставшей пыли бинт и перевязала его. Затем я осмотрел испуганного Фредди. Он был почти как огурчик – рука была в полном порядке, рана на голове немного покраснела, но не вызывала никаких опасений.

– Пошлите по старой тропе, – сказал он, когда я смазывал ему голову оставшимся у Бабека мумие.

– Врал насчет чабанов? – усмехнулся я.

– Конечно… А сразу про схрон не сказал, потому что удивить хотел. Сюрприз, так сказать в рожу. Но остальное все правда! – твердо глядя в глаза, ответил Фредди. – Умные люди, а не рубите в колбасных обрезках… Ну нахера ему переться из кишлака в такую даль, да еще в гору? Чтобы вонючую шкуру хоронить?

– Хватит ругаться! Надо в город идти! – опустилась Лейла передо мной на корточки. – Неужели вы хотите остаться все здесь навсегда? Или вам понравилось долбить камень в штольне? Мы все, все погибнем в этих горах…

– Все, киска, все! – успокоил ее я. – Через день, максимум – через два мы будем есть праздничный плов во дворе Лешкиного барака. И холодным пивом запивать…

– Из ливерной колбасы плов или из дохлых голубей? На ливерную-то деньжат у вас не хватит, – благодушно съехидничал Юрка, решивший, видно, спустить на тормозах свой поступок. – Кстати, друзья-товарищи, сэры и господа, неплохо было бы сейчас кем-нибудь сытненьким перекусить, а?

После недолгого обсуждения мы решили позавтракать в безопасном месте, и, посадив Кивелиди на безропотного Пашку, поверху, по скотобойным стежкам, пошли на знакомую уже всем тропу в город.

Но не прошли и ста метров, как Кивелиди с высоты ишачьего седока заметил в двухстах метрах внизу человека, неподвижно лежащего ничком в короткой разведочной канаве. Оставив Сергея с женщинами и Федей, мы с Бабеком и Юркой побежали к нему.

Это был Доцент. Мы осторожно перевернули его на спину – он, не приходя в сознание, протяжно застонал. Белая застиранная рубаха на животе была сплошь пропитана кровью. Я задрал ее до груди, и в середине живота, под порослью волос, шелушившихся запекшейся кровью, увидел маленькое пулевое отверстие.

– Допрыгался, интеллигент! Поделом тебе! – сквозь зубы процедил Житник.

– Да, ты прав… согласился я. – Похоже, допрыгался! По брюшным ранениям я, к сожалению, не специалист. Не люблю в кишках ковыряться. Пристрелить бы его. Из милосердия и уважения к просветительским заслугам. Тут его лисы живьем съедят.

– Не надо стрелять! – покачал головой Бабек. – Иншалла! Если не кушал перед пуля, может, жить будет. Я ему перевязка делаю, потом мумие в рот даю.

– А ты ведь дело говоришь, дорогой! – закусил губу Житник. – Молодец! Правильно, не надо его стрелять. Я его с собой возьму. В себя придет, я его вниз головой на столб повешу! Быстренько вытрясу, куда золото спрятал. Или кишки вытряхну. А вы, гуманисты сраные, можете валить отсюда! Без вас дешевле! А я повеселюсь! Последнюю неделю меня только и е…, теперь моя очередь.

– Отвали! – твердо отрезал я. – Очнется, сам расскажет. Увидит твои звериные глаза и расскажет.

Бабек тем временем разорвал свою рубаху на бинты, перевязал рану Доцента, предварительно посыпав ее аммонитным порошком из маленького целлофанового пакетика, затем разжал ему челюсти ножом и вложил в рот почти весь оставшийся запас мумие. Закончив, он поднялся на ноги и заходил взад-вперед, внимательно глядя себе под ноги.

– Ты чего? – удивился я.

Бабек остановился, вперился взглядом куда-то в сторону вниз и спустя пару секунд воскликнул:

– Посмотри! Он туда ползал! В тот следующий канава. Видишь: там винизу в яма юган воткнутый стоят, как на первый канава со шкура бараний. Он туда ползал! Хотел там умирать, чтобы потом кто-нибудь из его люди это место находил!

Конец его речи мы дослушивали уже на ходу.

Подбежав к указанному Бабеком месту, мы опустились вокруг него на колени и, срывая ногти, стали разгребать рыхлый каменистый грунт. Через пять мгновенно прошедших минут наши ногти заскребли по железу, и еще через минуту в наших руках была хорошо нам знакомая канистра со смесью коньячного спирта и водки…

– Больной он что ли? – растерянно пожал я плечами. – В одном месте сгнившую шкуру закопал, в другом – спирта канистру, а в третьем – без сомнения будут лежать пустые банки из-под “Завтрака туриста”. Или мои старые носки, которые я на штольне выбросил…

– Нет, он умний! – покачал головой Бабек. – Он шкура закапывал, и не один, наверно, чтобы собака настоящий место не находил… Банка и носки тоже мог закапать, если пахнут харашо. Или, может быть, жопа чувствовал, что смотрит кто-то и следы запутывал. Давай дальше копать – там земеля еще рихлий.

Стоит ли рассказывать, что творилось с нами после того, как мы практически одновременно ухватились кровоточащими пальцами за перехваченную алюминиевой проволокой горловину такого знакомого, такого родного, такого бугрящегося самородками пробного мешка!

В яме нашлись не только наши мешки, но и вьючная сума с золотом, намытом нами уже под мудрым руководством учителя. В канистре была все та же смесь, благоухающая запахом коньяка.

Мы посидели минут с пятнадцать на мешках, хохоча и хлопая друг друга по плечам, прикладываясь, время от времени, к канистре и поглядывая наверх, где на тропе таращились на нас изумленные товарищи.

Следующие пятнадцать, а то и двадцать минут мы, чертыхаясь, спотыкаясь и падая, тащили наверх наше такое тяжелое, такое радостное, такое надежное золото!

 
73Кустарник с листьями, напоминающими хвою и обладающими тонизирующим действием.
74Понимаешь? (тадж.).
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24 
Рейтинг@Mail.ru