полная версия

Бауыржан Чердабаев
Золотая лодка

Глава 10. Под Москвой.

Осень 1941 года. На подступах к Москве.

Группа солдат, численностью в восемнадцать человек, уже второй час брела безо всяких приказов и правил по лесной дороге, отходя всё дальше от западной границы в сторону Можайска.

После утреннего дождя стояла сухая ветреная погода. По сторонам дороги стены жёлто-красного осеннего леса местами обрывались и открывали вид на полосы, уходивших далеко к горизонту, осенних серых полей.

Гонимые ветром опавшие листья перебегали дорогу под ногами солдат. Иногда сквозь тучи проглядывало солнце, и ненадолго становилось ясно и тепло.

Близилась к концу вторая неделя октября 1941 года. Младший лейтенант Ахан Атаев вместе со своим взводом, а вернее сказать, с теми, кто остался в живых после недавних ожесточенных боев под Вязьмой, выбирался из окружения.

Почему Ахан выбирался оттуда, а не сдался в плен немцам, было не совсем понятно. Ведь он для этого рвался на фронт, чтобы сдаться. И немцы являлись сейчас тем единственным каналом, которым он мог воспользоваться, чтобы попробовать решить вопрос со сбытом золотой лодки, и начать устраивать свою дальнейшую судьбу.

Конечно же, риск в этом деле присутствовал немалый. К немцам ещё надо было попасть: могли свои шлепнуть за трусость, или сами немцы могли подстрелить, не разобравшись в намерениях сдававшегося к ним в плен. А попав к фрицам, – постараться избежать казни, а затем пробовать договариваться с ними о деле, в которое не каждый мог бы сразу же поверить.

Ахан понимал, чем рискует и старался быть очень осторожным.

Он колебался, выжидая, выбирая более удобный случай. Хотя, затягивая с этим делом, он рисковал не меньше – его могли убить в любом бою.

Но, как бы то ни было, Ахан не бросал своих людей и продолжал вместе с ними выбираться из окружения.

Когда лесная дорога в очередной раз вывела их к открытой местности, вдруг раздался взволнованный голос одного из бойцов:

– Товарищ младший лейтенант!

Это был Мишка Свиридов – худенький, светловолосый и совсем ещё юный солдат, прибывший из Москвы три недели назад вместе с Аханом в расположение части Западного фронта, – он скинул винтовку с плеча и, указывая вдаль, добавил:

– Глядите, немцы!

Ахан, находившийся позади взвода, тут же подскочил, словно ужаленный, к Мишке.

Увидев немецкие танки и бронетранспортеры, шедшие по полю наперерез дороге, он толкнул бойца в плечо и, обращаясь ко всем остальным, прокричал:

– Взвод! Живо в лес!

Бойцы ринулись врассыпную. В этот момент раздались звуки выстрелов танковых пушек и пулеметов.

Снаряды разрывались на дороге и обочинах, пули косили всё вокруг, заставляя солдат прижиматься телами к земле и отползать в лес.

Большая часть солдат не успела укрыться. Сраженные шквальным огнем противника, они остались лежать на дороге. Кого-то из них ранило, кого-то убило, но Ахан этого уже не мог знать.

Как только раздались первые выстрелы, он отпрыгнул в кусты у обочины, чуть было не налетел всем своим телом на кого-то из солдат, только слегка задев тому голову сапогом.

Им снова оказался Свиридов. Солдат не струсил и не убежал, а сидел в кустах с винтовкой в руках на изготовку.

– Мишка! – с одновременной радостью и тревогой воскликнул Ахан и, коснувшись рукой его плеча, словно извиняясь за то, что задел, спросил:

– Живой?

Но не дожидаясь ответа, Ахан вскочил на ноги.

Грохотавшие снаряды, разрывались недалеко от них. Немцы явно не жалели боеприпасов.

Подняв с земли свой автомат, Ахан подхватил Мишку за локоть и взволнованно проговорил:

– А ну-ка, братец, подымайся. Уходим, нечего нам тут делать.

– Постойте, – возмутился Мишка. – А как же ребята? Им надо помочь!

– Рядовой Свиридов! – крикнул Ахан ему в ухо. – Приказываю, живо за мной в лес!

– Слушаюсь! – оторопело воскликнул тот и, закинув винтовку на плечо, ринулся за своим командиром.

Низко пригибаясь к земле, практически падая на неё на четвереньки, они побежали за деревья.

Забежав в лес, Ахан с Мишкой остановились и, тяжело дыша, принялись оттуда высматривать своих и противника.

Грохоча гусеницами, по дороге двигались танки. Из шедших за танками бронетранспортеров выскакивали немецкие автоматчики и, крича что-то на своём, стреляли из автоматов.

– Похоже, раненых добивают, – сказал Ахан и, посмотрев на Мишку, вытиравшего слезы рукавом своей грязной шинели, мягко добавил:

– Надо идти, Михаил. Им мы теперь ничем не сможем помочь.

– Хорошо, – всхлипнул Мишка и, опомнившись, добавил:

– Слушаюсь, товарищ младший лейтенант.

Ахан с Мишкой углубились в лес. День уже клонился к закату. Солнце медленно заходило за горизонт, окрашивая повисшие на небе тяжелые тучи в красные тона.

В лесу было тихо. Лишь изредка поскрипывали от ветра деревья, да слышались шаги Ахана и Мишки, ступавших по земле, покрытой отсыревшими листьями и ветками.

Тишина казалась странной и, пожалуй, даже опасной, ведь Ахан с Мишкой так отвыкли от нее за эти дни.

– Если бы не было войны, – остановившись, негромко проговорил Мишка, – то в лесу в это время было бы так же тихо. Птицы уже улетели в теплые края, и лес опустел.

Ахан промолчал, ему показалось странным рассуждать в такие минуты на подобную тему.

– Товарищ младший лейтенант, – продолжил тем же негромким голосом Мишка. – А ваш сын, Камбар… вы мне о нём в прошлый раз ещё рассказывали. Где он сейчас?

– Что значит: где? – встревоженно воскликнул Ахан, – дома, ясное дело, в Сарайшыке. А зачем ты об этом спрашиваешь?

Мишка смутился и, чуть потоптавшись на месте, поспешил за своим командиром.

– Товарищ младший лейтенант, вы извините, что я спрашиваю вас об этом, но в прошлый раз вы говорили, что Камбару исполнилось восемнадцать лет, вот я поэтому и подумал: может его тоже призвали в армию?

Склонив голову на бок, Ахан потер шею. Казалось, что и он сам немного смутился.

Чуть погодя, лицо Ахана и вовсе сделалось задумчивым. Ведь он и вправду не знал, что сейчас происходило с его родными. С того момента, как он отправил им письмо, прошло немало времени. Несколько недель по военным меркам – это очень долго.

– Думаю, – неуверенно начал Ахан, – что Камбар сейчас находится со своей матерью в Сарайшыке.

Но Мишка не отреагировал на это и, похоже, пытаясь перевести разговор на другую тему, проговорил:

– Товарищ младший лейтенант, как вы думаете, мы доберемся до наших?

– Обязательно доберемся! – воскликнул Ахан и заметно взбодрился.

Появившаяся было перед этим тревога за родных стала быстро улетучиваться.

Ахан повеселел. Он уже собирался проговорить что-то в ответ Мишке. Но неожиданно раздался чей-то окрик, ввергнув обоих в оцепенение.

– Halt! Stehen bleiben! Hände hoch!⁴³

К ним из-за деревьев вышел немецкий солдат, одетый в камуфляжную накидку и каску, – отличавшийся униформой от тех, что недавно добивали из автоматов их раненных на дороге товарищей, – и, направляя на них дуло своей винтовки, грозно скомандовал:

– Waffen fallen lassen! Hände hoch!⁴⁴

Ахан с Мишкой, не раздумывая, подчинились приказу и бросили оружие на землю.

Как только они подняли руки, к ним из-за деревьев вышли ещё несколько немцев, одетых в точно такую же униформу.

– Nicht schießen!⁴⁵ – вдруг крикнул Ахан, обращаясь к ним, и, посмотрев на Мишку, негромко скомандовал:

– Не дергайся, это эсэсовцы!

Он снова посмотрел на фашистов и прокричал:

– Ich muss mit deinem Kommandanten sprechen⁴⁶.

– Товарищ младший лейтенант, – тихо проговорил Мишка, стоя с поднятыми руками рядом с Аханом. – Вы что, знаете немецкий язык?

Парень был в недоумении. Он часто захлопал своими светло-голубыми глазами, не понимая, что хочет предпринять командир.

– Сейчас, Мишка, – взволнованно проговорил Ахан, держа руки вверх и не отводя взгляда от эсэсовцев. – Погоди…

Ахан хотел сказать еще что-то Мишке, но его перебили.

– Wer bist du?⁴⁷ – крикнул один из немцев, обращаясь к нему.

Это был унтершарфюрер, командовавший отделением панцергренадеров эсэсовского войска. Их элитное подразделение СС «Дас Рейх», известное своими жестокостями и зверствами, находилось в составе одной из немецких танковых групп, осуществлявших бросок на восток по дороге на Москву.

Панцергренадеры расступились, и командующий отделением, выйдя немного вперед, добавил:

– Warum brauchst du unseren Kommandanten?⁴⁸

– Bring mich zu ihm⁴⁹, – ответил Ахан, держа руки над головой и глядя на эсэсовца. – Ich habe einen wichtigen Bericht für ihn⁵⁰.

– Einen… wichtigen… Bericht… für… ihn, – тихо повторил Мишка слова своего командира и с удивлением глянул на него, возможно, вспомнил что-то из школьных уроков немецкого языка.

Голубые глаза парня потемнели от яростной злобы. По его виду можно было без сомнения понять, что он догадался, о чем шла речь между Аханом и эсэсовцами.

Не обращая больше внимания на врага, Мишка опустил руки и, шагнув с кулаками на Ахана, проговорил сквозь зубы:

– Ах ты гад! Ты преда…

Но не успел он договорить, как панцергренадер, державший пленных все это время на мушке, выстрелил ему в грудь.

Ахан тут же выставил перед собой руки.

Раздался громкий смех эсэсовцев.

Ахан медленно опустил руки и, глянув на упавшего Мишку, с сожалением в голосе проговорил:

– Эх ты, дуралей. Я бы смог тебе все объяснить.

– Hey du!⁵¹ – гаркнул стрелявший панцергренадер, обращаясь к Ахану и, мотнув стволом винтовки вверх, прокричал:

– Hände hoch!⁵²

Подойдя вплотную к Ахану, панцергренадер обыскал его.

Вынув из нагрудного кармана гимнастерки Ахана красноармейскую книжку и передав её своему командиру, немец ткнул дулом винтовки в спину пленного и произнес:

– Komm schon, geh schnell!⁵³

Унтершарфюрер и остальные эсэсовцы уже уходили за деревья.

Когда Ахана привели к неприметной землянке, устроенную среди сосен силами солдат одной из частей Красной армии, дислоцировавшейся в этих местах двумя-тремя месяцами ранее, уже совсем стемнело. Моросил мелкий и холодный дождь. Небо плотно затянуло тучами, не было видно ни луны, ни звезд.

Но ждать Ахану пришлось недолго. Из землянки вышел тот самый унтершарфюрер, который был недавно в лесу. Он успел доложить своему командиру о пленном и теперь велел Ахану проследовать за ним в помещение.

Ахан незамедлительно подчинился приказу немца. Осторожно ступая по мокрым деревянным ступенькам, он спустился за командующим отделения вниз и вошел в землянку.

Перед Аханом открылось просторное помещение, стены и потолок были обшиты толстыми досками, посередине стояла большая железная печь, от которой, должно быть, становилось тепло даже в сильные морозы.

Помещение освещалось тусклым огоньком из сплющенной снарядной гильзы, стоявшей на столе, за которым находился командир эсэсовцев. По его серой униформе и знакам различия можно было без особого труда определить оберштурмфюрера СС.

Коротким движением руки офицер велел унтершарфюреру удалиться. Тот подчинился приказу и вышел. Ахан остался стоять у двери, глядя на офицера.

Свет от самодельной гильзовой лампады хорошо освещал худощавое лицо эсэсовца. Его холодные, глубоко посаженные глаза глядели на Ахана, как глядят глаза свирепого хищника, готового к прыжку.

Покуривая сигарету, офицер принялся изучать красноармейскую книжку Ахана. Сизый дым, периодически выпускавшийся им изо рта, клубился у низкого потолка над коротко стриженной светловолосой головой.

Отложив документ в сторону, эсэсовец снова вонзил взгляд в пленного. Казалось, что он смог учуять что-то настораживающее и необычное. Возможно, его насторожили черные глаза Ахана.

Стоя у входа, Ахан неприятно поёжился, словно оценивающий взгляд немца, проникнув внутрь, принялся стискивать его душу.

– Mir wurde gesagt⁵⁴, – произнес эсэсовец режущим, как бритва, голосом и, отвлекшись на секунду, вдавливая остаток сигареты в пепельницу, добавил:

– Dass du sehr gut Deutsch sprichst⁵⁵.

– Jawohl⁵⁶, господин оберштурмфюрер! – ответил Ахан и раскашлялся от волнения, что немец не станет долго возиться с ним и прикажет своим головорезам казнить его.

– Выпейте, – учтиво предложил оберштурмфюрер и, взяв со стола графин, наполнил водой граненый стакан, стоявший рядом на столе.

Ахан подошел к столу и, осторожно взяв обеими руками стакан, чтобы не расплескать воду, сделал несколько жадных глотков.

Осушив стакан, он поставил его обратно на стол.

– Danke schöne⁵⁷, – сказал Ахан, аккуратно вытерев рукавом рот. – Вы очень великодушны, господин оберштурмфюрер.

– Садитесь, младший лейтенант РККА, – произнес эсэсовец, указывая на стул, стоявший у стола с противоположной от него стороны, и на его лице скользнула легкая ухмылка.

Ахан сел на край стула и с опаской посмотрел на эсэсовца. Тот продолжал глядеть на него своими хищными глазами.

Всем своим видом Ахан старался показать немцу, что не имеет ничего против германского правительства и готов активно сотрудничать.

– Не будем тратить время на банальные вступления, – продолжил эсэсовец и, ткнув указательным пальцем в красноармейскую книжку, лежавшую на столе, язвительно произнес:

– Мне уже известны ваши звание, воинская часть и даже должность, на которой вы работали в мирное время. Давайте лучше сразу перейдем к основной части нашей с вами беседы.

В эту секунду Ахан еще больше напрягся. Он машинально выпрямил спину и, положив ладони на колени, как примерный ученик, слушавший урок строгого учителя, сидел смирно на стуле.

Офицер вынул из портсигара следующую сигарету. Прикурив её от огня самодельной лампады, он выпустил дым и продолжил:

– Меня сейчас интересует, где вы так хорошо научились говорить по-немецки, куда направлялись, и какое было у вас задание?

– Что, задание? – встревоженно вопросил по-немецки Ахан. – Какое задание?

Ахан принялся тыкать обеими руками себе в грудь и испуганно проговорил:

– Господин оберштурмфюрер, я клянусь вам, у меня не было никакого задания. Я пытался дойти до своих, вот и все.

– А язык? – спросил эсэсовец, глядя в глаза азиата, которые, несмотря на испуг, продолжали сверкать темным огнем.

– Какой… язык?.. – переспросил офицера Ахан.

– Откуда вы так хорошо говорите по-немецки? – повторил свой вопрос эсэсовец и, резким движением стряхнув пепел в пепельницу, снова затянулся сигаретой.

В голосе оберштурмфюрера послышалась раздражительная нотка, и Ахан, вжав голову в плечи, взволнованно проговорил:

– Ich entschuldige mich… Herr Obersturmführer… ich kenne Deutsch seit meiner Kindheit… ich habe es in der Schule unterrichtet… ich war sogar in Berlin… es war 1913… ja, ich war damals zehn Jahre alt… ich war dort mit meinem Vater…⁵⁸

– Неужели! – воскликнул оберштурмфюрер и, выпустив струю дыма рядом с лицом азиата, спросил:

– И кем же был ваш отец?

Но тут же, стараясь опередить с ответом Ахана, добавил:

– Он сейчас жив?

– Нет, – горько ответил Ахан и, опустив голову, продолжил:

– Мой отец был богатым и влиятельным человеком в степи и даже за её пределами. У него были связи в Царской России и Европе. Он часто разъезжал по делам в другие страны. Иногда он брал меня с собой в такие поездки.

Говоря об отце, Ахан заметно приободрился. Он гордо поднял голову и пока говорил, в забывчивости смотрел прямо в глаза немцу.

Опомнившись, он замолчал и сник, испугался, что эсэсовец не оценит такую наглость. И был прав: сверкнувшие надменностью глаза офицера, говорили о том, что тот успел обратить внимание на поведение пленного.

– Какая интересная история, – произнес оберштурмфюрер и, снова затянувшись сигаретой, добавил:

– Но сдается мне, что вы являетесь советским разведчиком.

Ахан снова нервно раскашлялся и залепетал на немецком языке:

– Господин оберштурмфюрер, помилуйте, какой резон мне обманывать вас, если ваши люди могут меня в любой момент расстрелять?

Лицо Ахана в этот момент сменилось из жалостливого в настороженное, будто он испугался, что выдал немцу свой самый большой страх. Словно боясь, что и действительно тот прикажет своим панцергренадерам расстрелять его, он добавил:

– Я сказал вам правду о том, что был с отцом в Германии.

– Да, кстати, – ухмыльнувшись одними лишь губами, снова перебил его эсэсовец. – И что же случилось с ним, с вашим отцом?

Наверняка, немец догадывался о том, что обычно случалось с такими «элементами», как отец Ахана, в большевистской стране, но его ирония скорее говорила о том, что он попросту не верил правдивости пленного.

– Его расстреляли красные, – ответил Ахан и замолчал.

На его глазах выступили еле заметные слезы. Он опустил голову, пытаясь скрыть их от немца.

Эсэсовец сидел и докуривал свою сигарету.

В землянке стало на мгновение тихо. Послышались снаружи заунывные звуки лесного ветра.

Ахан сидел, свесив голову, но вот он сделал пару глубоких вздохов, пытаясь избавиться от накатившего воспоминания об отце, обиды на жизнь и жалости к себе. Вдруг он поднял голову и решительно произнес:

– До войны я работал археологом. Участвовал в раскопках средневекового городища на западе Казахстана.

Ахан сделал паузу, чтобы оценить реакцию немца. Но оберштурмфюрер смотрел на него молча.

И он продолжил:

– Однажды, во время работ я наткнулся на необычную лодку. Как мне тогда показалось, лодка была изготовлена из чистого золота самой высокой пробы!

Ахан снова замолчал. «Что за чурбан такой, этот фриц, неодушевленный? Его что совсем не интересует золото?»

Но услышав от того громкое: «дальше!», Ахан встрепенулся и продолжил:

– Когда я попытался отколоть от неё небольшой кусок, и у меня не получилось даже оставить на корпусе лодки царапины от ударов топора, я понял, что она была изготовлена из неизвестного мне сверхлегкого и сверхпрочного металла.

– Сверхлегкого и сверхпрочного? – перебил его оберштурмфюрер и затянулся сигаретой.

– Да, – ответил Ахан: «ну наконец-то заинтересовался этот фриц», – и взволнованно добавил:

– Хотя, как я уже говорил, металл этот был схож по цвету и структуре с золотом.

– И где эта лодка сейчас? – спросил безучастно оберштурмфюрер.

Его голос прозвучал как-то сухо и даже безжизненно, словно слова пленного вовсе не заинтересовали. Но, скорее всего, он умело скрывал свои эмоции, чтобы иметь возможность в любой подходящий момент использовать полученную информацию в свою пользу.

– Я спрятал её, – произнес подавленным голосом Ахан. – Закопал в степи.

Ахан расстроился. Не заметив должной реакции со стороны эсэсовца, он пожалел, что поделился своим секретом.

Ахан уже было серьезно пригорюнился: ведь золотая лодка была его единственным козырем в жизни.

В тот момент, когда в землянке проходил допрос Ахана, управлением военной разведки и контрразведки вооруженных сил вермахта сформировывался первый Туркестанский батальон, который затем летом 1942 года вольется в состав Туркестанского легиона, под командованием немецких офицеров и инструкторов.

В экспериментальный батальон, дислоцировавшийся под Варшавой, вошли военнопленные Красной армии – выходцы из Средней Азии, Казахстана, Башкирии, Поволжья, Азербайджана и Северного Кавказа. Создание первого Туркестанского батальона поддержало верховное командование германской армии. Нацистское руководство заинтересовала идея борьбы за освобождение мусульман Туркестана от советской власти. Подобный ход решал ряд вопросов о национальном расколе СССР, о разложении рядов Красной армии и о совершении восстаний внутри страны. Германское командование действовало, объединив усилия с антисоветской эмиграцией – недобитыми в 30-е годы басмачами, надеявшимися вернуться к власти с помощью немцев.

Экспансия на восток набирала новые и весьма серьезные обороты. И, наверняка, оберштурмфюрер, допрашивавший Ахана в это позднее время, знал о них.

Эсэсовец устало потянулся и расправил затекшие мышцы плеч. Было похоже, что он уже принял решение о дальнейшей судьбе пленного азиата.

Немец привстал и, нависнув над столом, отбрасывая огромную тень на дощатую стену землянки, проговорил, глядя на Ахана:

– Не желаете отомстить за своего отца?

Ахан приподнял голову и, посмотрев на немца с серьезным лицом, ответил:

– Дайте мне любую возможность, господин оберштурмфюрер, и я докажу вам, что мои слова не являются пустым звуком.

– Время покажет, – коротко ответил эсэсовец и кликнул унтершарфюрера.

В землянку вошел унтершарфюрер и вытянулся перед командиром в ожидании приказа.

– Готовьте пленного вместе с остальными к отправке в Польшу, – сказал эсэсовец. – Обо всём, что необходимо для этого, вы уже осведомлены.

– Jawohl!⁵⁹ – воскликнул унтершарфюрер и, пропуская перед собой пленного, повел к выходу.

Задержавшись у двери, Ахан набрался смелости и оглянулся, посмотрев напоследок на оберштурмфюрера.

Но эсэсовец закурил очередную сигарету и, взглянув на Ахана, выдавил из себя:

– Ступайте.

В этот момент можно было заметить, что оберштурмфюрер был чем-то подавлен.

Но Ахан не придал этому особого значения. Откуда он мог знать, что именно в эти часы молниеносная война Третьего рейха «Блицкриг»⁶⁰ стала окончательно захлебываться на восточном фронте.

Пауза слегка затянулась и унтершарфюрер ткнул рукой в спину Ахана. Тот покорно перевел взгляд на дверь и, распахнув её, вышел из землянки.

Свежий морозный воздух ударил в лицо и взбодрил его.

Ночное небо уже было чистым. Яркая луна заливала все вокруг светом, искрившимся на недавно выпавшем снеге.

Близилась зима 1941 года. Значительные силы подкрепления Красной армии подходили с Дальнего Востока к Москве.

Советские войска усиленно готовились к контрнаступлению.

Знал ли об этом в эти минуты бывший лейтенант РККА Ахан Атаев? Вряд ли. Он ведь был настроен на другое. В его личной судьбе происходили кардинальные изменения. Одним из первых он становился в ряды Туркестанских легионеров.