Айлин Вульф
Лорд и леди Шервуда. Том 3
– Ты обидел его? – догадалась Марианна по отчаянию в голосе Вилла.
– Я ответил ему, что у него уже есть один верный пес – Эдрик, и с него достаточно, – тихо сказал Вилл. – Робин медленно отпустил мое стремя, глядя на меня почерневшими, ничего не понимающими глазами. Я хлестнул коня, приказал ратникам открыть ворота и покинул Веардрун. К полудню следующего дня я был в Локсли. Отец посылал за мной, я отказался вернуться, и он уехал один, без меня.
Потом приезжал Робин. Мы долго с ним разговаривали, я обо всем ему рассказал, мы помирились, но вернуться в Веардрун я отказался наотрез. «Вилл, – сказал Робин, прощаясь со мной, – я всегда опасался, что однажды между нами встанет вопрос о графском титуле. Я знаю, что ты не ищешь его, и, поверь, у отца тоже нет сомнений в тебе. Но другим нет дела до наших желаний. Это и беспокоило отца, который любит тебя всем сердцем!» Я холодно пожал плечами в ответ, и Робин уехал. А вскоре в Локсли пришла весть о том, что графа Альрика убили на обратном пути из Лондона, Веардрун взят штурмом, и молодой граф Хантингтон тоже погиб.
Лицо Вилла стало неподвижно-спокойным, и так же спокойны были его глаза и голос. Только пальцы – красивые, сильные пальцы воина – растирали в порошок клейкий, едва раскрывшийся ивовый лист.
– Я до сих пор не знаю, как пережил тот день! – прошептал Вилл. – Мать плакала, за один час постарев на добрый десяток лет. Отец погиб! И я никогда уже не смогу попросить у него прощения за свою необузданную непримиримость, за те слова, которые сказал ему на прощание. Он никогда не узнает, как я любил его и гордился тем, что я его сын. После первой волны горя меня оглушила вторая. Погиб и молодой граф… Робин! Ведь он стал графом после смерти отца, и вот уже нет и его. О Клэр было ничего неизвестно. Не дожидаясь рассвета, я оседлал коня и бросился в Веардрун.
Путь был долгим, и по дороге на постоялом дворе я встретил Вульфгара. В Веардруне он был одним из конюхов, и от него я узнал, что Робину удалось избежать смерти и с помощью Эдрика выбраться вместе с сестрой из захваченного Веардруна. Куда они отправились, Вульфгар не знал. Эдрик послал его позаботиться о погребении графа Альрика и погибших с ним ратников. В моей душе появилась надежда, мне надо во что бы то ни стало найти следы Робина и разыскать его самого. Но сначала я должен был исполнить последний долг перед отцом.
Утром мы с Вульфгаром были там, где отец попал в засаду. Изрубленный мечами, он так и лежал возле дороги в окружении тел своих ратников. Мы не могли предать тела земле: свежую могилу не на кладбищенской земле разорили бы грабители, да у нас и не было лопат. И тогда я решил похоронить их по древним воинским обычаям. Неподалеку я обнаружил место заготовки дров, на тот день выпал церковный праздник, и никого из работников не было. Зато бревен, дров и вязанок с хворостом хватало с избытком. Я спрятал под одним из бревен несколько монет, чтобы на следующий день их могли отыскать дровосеки, потому что больше они бы ничего не нашли. Все остальные бревна мы с Вульфгаром перенесли на поляну поблизости от места гибели отца, сложили их уступами, прокладывая каждый ряд бревен дровами. Мы перенесли с дороги тела ратников и уложили их на помост из бревен, а на самый верх положили тело отца.
Пока Вульфгар обкладывал бревна вязанками хвороста, я забрался наверх к отцу и долго сидел рядом с ним, не в силах заставить себя отпустить его окаменевшую руку. Я молил его простить меня, говорил все, что когда-либо мечтал ему сказать, но не сказал, пока он был жив. Я поклялся отцу найти Робина, всегда быть рядом с ним и оберегать его, во всем помогать ему, чтобы наш род однажды обрел былое величие. Вульфгар крикнул, что все готово. Я поцеловал отца в холодный лоб, еще раз посмотрел на его спокойное и такое прекрасное даже в смерти лицо и забрал его меч Элбион, чтобы передать Робину. Я спустился, мы подожгли хворост, огонь занялся. Мы пробыли там до тех пор, пока погребальный костер отца и его ратников не догорел дотла. Потом я впервые сотворил заклятье магического круга, чтобы никто не мог потревожить место костра, в пламени которого истаяло тело моего отца.
Вульфгар хотел сопровождать меня, но его лошадь не могла угнаться за моим жеребцом. Поэтому я велел ему отправляться в Локсли к моей матери и рассказать ей о том, как был погребен отец, а сам пустился на поиски Робина. Не один день я скитался по Средним землям в безуспешных поисках! Робин был жив – в этом у меня не оставалось сомнений. Но его искал не только я: по следам Робина шли наемные убийцы сэра Рейнолда. Я должен был опередить их, найти хотя бы неприметный след. Я побывал у графа Лестера, который сказал мне, что отправил Робина в свое владение в Пограничье. Я был в Йорке и узнал, что накануне в дом, где остановился на ночлег Робин, попытались вломиться ратники, и он расстрелял их из лука. В начале второй недели поисков я даже побывал у вас во Фледстане. Но твой брат только от меня узнал, что Робин жив. В вашем замке было свое горе: днем раньше преставилась леди Рианнон. Твой отец заперся и никого не хотел видеть. Реджинальд поменял моего коня на свежего и отвел меня проститься с леди Рианнон. Там я впервые увидел тебя.
Марианна удивленно посмотрела на Вилла и с досадой покачала головой:
– Я помню те дни – они ясно запечатлены в моей памяти. Но ты!
– Ты была в часовне, стояла на коленях возле постамента, на котором покоилась леди Рианнон. Маленькая заплаканная девочка в траурных одеждах. Я погладил тебя по голове, а ты сверкнула на меня серебряными глазищами и увернулась из-под моей руки, – улыбнулся Вилл.
Марианна с трудом вспомнила юношу, который вошел в часовню в сопровождении ее брата. Реджинальд тут же ушел, а гость долго стоял, не сводя грустных глаз с неподвижного лица ее матери. А ей, маленькой Марианне, он мешал своим присутствием. Ей хотелось плакать, но гордость не позволяла лить слезы при ком-то.
– Да, помню! – сказала она и посмотрела на Вилла другими глазами, пытаясь увидеть в нем того юношу. – Значит, это был ты? Ты никогда не говорил, что знал моего брата.
– Мы были друзьями – Робин, Реджинальд и я. Твой брат был из тех немногих, кто никогда не разделял нас с Робином и не пытался напомнить мне о том, кто я. А кроме того, Реджинальд – один из нас, Воинов, хранящих Средние земли.
– Почему ты никогда не рассказывал об этом раньше?!
– О чем? О том, как я, глядя на твое заплаканное и опухшее от слез лицо, посочувствовал обрученному с тобой брату, сильно усомнившись в уверениях леди Рианнон, которая уговаривала Робина смириться с помолвкой и обещала, что ты станешь необыкновенной красавицей? – расхохотался Вилл. – Вот сейчас рассказываю!
Марианна замахнулась на него с притворным негодованием, но Вилл увернулся, и она чуть не стряхнула с ивы Дэниса.
– Хватит отвлекаться! – возмутился Дэнис, едва не свалившись на землю. – Куда ты поехал дальше?
– В Хольдернес. Узнал, что они с Эдриком там попали в засаду, но сумели уйти. По едва заметным следам я понял, что они отправились в Рэтфорд, где у Эдрика был дом. Судя по всему, Робин передумал искать убежище в Пограничье, но куда он направлялся, оставалось для меня пока загадкой. В Рэтфорде произошло событие, которое позволило мне сбить слуг шерифа со следа Робина и уверить их в его гибели. Возле дома Эдрика собралась толпа, а в доме были ратники. Там на полу лицом вниз лежал мертвый юноша с мечом в руке. Ратники убили его, когда он пытался отразить их нападение. Я узнал меч Робина, увидел сквозь рубашку повязку, набухшую от крови. Со слов Вульфгара я знал, что Робин был ранен при штурме Веардруна. Ратники вслух гадали, был ли убитый юноша графом Хантингтоном или нет. И тогда я сказал им, что знаю молодого графа в лицо. Я был почти уверен, что передо мной Робин, и хотел только одного: забрать его тело и позаботиться о нем. Когда юношу перевернули на спину, я увидел, что это не Робин, но ратникам сказал, что это он. Они обрадовались: их ждала награда, и к моему глубокому облегчению решили сразу закопать его, а не везти в Ноттингем. Слуг шерифа со следа я сбил, но и сам сбился тоже.
Я вернулся в Локсли, падая с коня от усталости, не зная, где и как продолжать поиски. Я знал одно: мой долг перед памятью отца – найти Робина, помочь ему и защитить его. Элизабет всю ночь провела рядом со мной, пытаясь меня утешить. Следующий день я дал коню отдых, собираясь вечером снова отправиться в путь. И вечером того же дня в Локсли приехал Робин.
Вилл прищурил глаза, до мельчайших черточек вспоминая облик младшего брата, каким был Робин в день приезда в Локсли.
– Все селение собралось перед господским домом, в полном молчании встречая нового графа Хантингтона. Рядом с ним ехал Эдрик, а перед Робином в седле сидела Клэр и спала, прильнув к груди брата. Их лошади оступались от изнеможения, с трудом передвигая ноги. Возле дома Робин спрыгнул с коня и подхватил Клэр на руки. Его лицо было серым от пыли и усталости. Он смотрел перед собой, но никого и ничего не видел. С сестрой на руках он ушел в дом. Эдрик, прежде чем последовать за ним, повернулся к жителям Локсли и сказал: «Я привез к вам своего графа и господина. Вашего графа! Не обманите мое доверие. Если вы не желаете юному графу Робину смерти, не обмолвитесь нигде ни словом, даже на исповеди, о том, что он нашел убежище здесь». Он ушел в дом, и все разошлись в подавленном молчании.
Я не знал, как показаться Робину на глаза, но как только совсем стемнело, пришел к его дому. Я постучал в дверь, и ее распахнул Эдрик. Загородив собой дверной проем, он потребовал, чтобы я убирался прочь. Я настаивал на том, что мне надо увидеть Робина. «Увидеть графа? – прорычал он. – Неблагодарный щенок, где ты был, когда погиб граф Альрик? Где ты был, когда граф Робин отбивал атаки от стен Веардруна? А сейчас ты явился? Убирайся прочь, граф не станет знаться с тобой!»
Мы стояли друг напротив друга, словно два пса. Я, молодой, и он, со следами шрамов. Внезапно за спиной Эдрика раздался голос Робина: «С кем ты так решительно говоришь от моего имени?» Робин заставил Эдрика посторониться, увидел меня и устало улыбнулся. «Входи!» – сказал он и крепко обнял меня, едва я переступил порог. Я сжал его ответно в объятиях, и он чуть не потерял сознание: я задел его рану. Мне пришлось сбегать за Эллен – она занималась в Локсли врачеванием, а потом дивиться мужеству, с которым Робин перенес перевязку. Рана загноилась, и Эллен пришлось раскрыть ее, чтобы выпустить гной и иссечь края. Эдрик, наблюдая за этим, сам едва не свалился без чувств, а Робин только вспотел и пару раз скрипнул зубами.
Мы проговорили с ним до глубокой ночи. Робин рассказал мне о штурме и падении Веардруна, о том, как его допрашивал сэр Рейнолд, грозя пытками, о том, как им удалось выбраться из замка. Он рассказал о ложном доносе на отца королю, о своих скитаниях в поисках убежища. Я узнал о том, что произошло в Рэтфорде. Юноша, которого убитым приняли за Робина, ворвался в дом на рассвете и сказал, что идут ратники, и Робину надо уходить, а он их задержит. Взяв нож, он ткнул им себя в плечо так, как был ранен Робин, потом схватил его меч. Брат пытался воспрепятствовать, но Эдрик со всей силой стукнул его по раненому плечу, и Робин потерял сознание.
Для Эдрика ни одна жертва во имя Рочестеров не показалась бы чрезмерной! И Робин пришел в себя уже в лесу, когда ничем не мог помочь самоотверженному парню, только всегда оставаться ему благодарным. А я рассказал Робину, как похоронил отца, о смерти твоей матери. Когда наши рассказы иссякли, Робин поднялся со скамьи, на которой сидел, обнял меня и, посмотрев мне в глаза, сказал с невеселой усмешкой: «Видишь, Вилл, я был прав. Графский титул не стоит того, чтобы я потерял из-за него любимого брата. Вот я стою перед тобой – граф Хантингтон, и чем я отличаюсь от тебя?» У меня перехватило горло от его голоса: столько боли и горечи было в нем! Он отличался. Отличался от меня, несмотря на сказанные им слова.
У Робина душа истинного властителя: великодушного, справедливого, умеющего владеть собой и обуздывать чувства, в отличие от меня. Он доказал за эти дни, что достоин называться воином, что ему по силам титул графа, в то время как я оставил и его, и отца на произвол судьбы, сам того не желая. Я вынул из ножен Элбион и, преклонив колено, положил его к ногам Робина. Склонив голову, я сказал: «Ваша светлость, господин мой и брат! Я приношу вам присягу и клянусь до конца своих дней быть вашим преданным вассалом. Моя жизнь в вашем распоряжении до последнего вздоха, граф Хантингтон!» В его глазах сверкнули слезы. Он поднял меня и, поцеловав в лоб, ответил: «Я принимаю твою присягу, Вилл, и благодарю тебя за нее, брат». И мы, конечно, не обошлись без Эдрика, который стоял в дверях и наблюдал за нами. Кажется, в его глазах впервые мелькнуло нечто похожее на довольство мной, но он тут же напустился на меня, сказал, что у меня нет совести. Брат ранен, устал, падает с ног, а я не даю ему отдохнуть, когда у нас столько дней впереди!
И Робин стал жить в Локсли. Его присутствие незаметно влияло на всех, особенно на молодежь. Он и за плугом шел так, словно был увенчан незримым графским венцом. Всем постепенно передались его достоинство, гордость, внутренняя свобода. Никто и никогда не выдал его ни вздохом, ни взглядом. Все втайне гордились, что граф Хантингтон живет среди нас, не чураясь простых людей. Мы с ним собирались попытаться вернуть владения Рочестеров из-под опеки шерифа после смерти короля Генриха. Но слепой случай занес в Локсли Гая Гисборна, и нашей спокойной жизни пришел конец.
– Что было нужно Гаю от Робина? – спросила Марианна.
– Робин и был нужен! – недобро усмехнувшись, ответил Вилл. – Ты же сама сказала это Гисборну в Ноттингеме, только другими словами. Но угадала правильно, за что он и ударил тебя. Его пленяла душа Робина, как потом пленила твоя душа. И, как твоей, он хотел владеть душой Робина безраздельно, подчинив ее себе, – иначе он не умеет. А Робин всегда остается сам себе господином и не признает ничьей власти над собой. Сам выбирает себе друзей, сам устанавливает правила для себя. А тут еще Гай очаровался легендами о Посвященных Воинах, узнал, что Робин возглавляет после смерти отца Воинов Средних земель. Ему отчаянно захотелось пройти обряд посвящения и обрести силы, которые даруются Посвященному Воину. Как ты думаешь, чем могло закончиться противостояние Робина и Гисборна?
– Я знаю, чем оно закончилось, Робин рассказывал мне, – вздохнула Марианна и поинтересовалась: – Ты по-прежнему не слишком ладишь с Эдриком?
– Эдрик! – и Вилл насмешливо фыркнул. – Только он оттаял ко мне, как разразилась гроза по поводу моей женитьбы на Элизабет. Он много чего мне сказал, пытаясь отговорить. Но Робин дал разрешение на брак, и тогда уже все громы и молнии обрушились на его голову. Эдрик твердил, что всегда опасался моего дурного влияния на Робина. Что я бастард и от меня нечего ждать ни понимания долга перед родом, ни соблюдения правил чести. Робин слушал его упреки, а потом, стоило Эдрику на миг замолчать, чтобы перевести дыхание, негромко сказал – так, что даже у меня похолодела кровь от его голоса: «Эдрик, если ты еще хотя бы раз назовешь Вилла бастардом или попытаешься указать мне, что для графа прилично, а что нет, можешь больше не появляться мне на глаза».
Для Эдрика это была жестокая угроза! Он до последнего вздоха был предан нашему отцу, обожал Робина и после смерти графа Альрика перенес на него всю заботу, любовь и преданность. И получилось так, что они крепко поссорились из-за меня. За что же ему любить меня, Мэриан? С Робином он помирился и обожает его, как прежде, но меня он терпит только ради Робина. Хотя Дэнис неожиданно пришелся ему по душе.
– Скажи, почему все-таки ты сам для себя наотрез отказался от возможных прав на титул отца? – спросила Марианна, внимательно глядя на Вилла, который долго думал, прежде чем ответить.
– Во-первых, я никогда его и не желал. С ним сопряжено столько обязанностей, которые я не хотел бы на себя брать! Только если бы не осталось иного выхода. Из нас двоих Робин рожден принимать решения не за себя одного, но и за других людей, и нести за эти решения ответственность. Поверь, это тяжелая ноша! Сколько я наблюдаю за Робином, столько же убеждаюсь в этой тяжести. Ну а во-вторых, с моей стороны подобные претензии были бы черной неблагодарностью по отношению к отцу и к Робину. Знала бы ты, как он меня защищал, когда кто-нибудь хотя бы взглядом намекал на мое незаконное рождение! Ставил на место одним движением брови, к особенно упорным не стеснялся применить и силу. Тот же Гай в свое время получил от него немало тумаков! И это притом что за самим Робином Гай готов был ходить по пятам, если бы Робин ему это позволил.
Вилл рассмеялся, вспомнив потасовки детских и юношеских лет, а Марианна поняла причину истовой заботы Робина о Вилле и данного Робином самому себе слова не иметь незаконнорожденных детей.
– Граф Альрик любил твою мать? – тихо спросила Марианна, глядя на Вилла, лицо которого после ее вопроса приняло задумчивое и грустное выражение. – Но из-за титула и в силу помолвки был вынужден жениться на более знатной девушке?
Вилл отрицательно покачал головой:
– Нет, отец не любил ее. Любила она. Он был добр к ней и благодарен за любовь, но не более того. Он не питал настоящей любви и к супруге – леди Луизе. Но Робина, Клэр и меня отец любил всем сердцем. Так что его детям повезло больше, чем женщинам, которые нас родили.
– Что же, сердце графа Альрика совсем не знало любви? – удивилась Марианна. – Неужели он действительно считал, что воин должен оберегать свое сердце от женских чар?
– Он любил! – глубоко вздохнув, с печалью ответил Вилл. – Любил горячо и беззаветно. И с такой же жаркой беззаветностью был ответно любим. Но свою избранницу отец повстречал слишком поздно, когда оба уже были связаны брачными обетами. Они оказались разлученными изначально.
Вилл повернулся к Марианне, внимательно посмотрел на нее и странно улыбнулся:
– Скажи, ты когда-нибудь сопоставляла даты гибели графа Альрика и смерти своей матери? Тебя не удивило, что она умерла всего лишь через неделю после его смерти?
– Робин сказал мне, что она была Хранительницей и слишком поздно получила знания, которые могли бы предостеречь графа Альрика. Неисполненный долг убил ее, – ответила Марианна.
– Когда он тебе так сказал? – прищурившись, спросил Вилл.
– Год назад, в апреле.
– Да, все правильно! – вздохнул Вилл, покивав головой. – Твой отец был жив, ты любила отца, и Робин, решив не огорчать тебя, открыл только половину правды.
– А сейчас ты хочешь сказать?.. – и Марианна ошеломленно посмотрела на Вилла.
– Да, – подтвердил Вилл невысказанную ею догадку, – они любили друг друга: граф Альрик и леди Рианнон. Она была его Светлой Девой, он – ее Воином. Но они оба были в браке, и это стало непреодолимым препятствием к тому, чтобы граф Альрик и леди Ри, как мы с Робином ее называли, смогли бы заключить союз и идти по жизни рука об руку. Они не стали и любовниками, так как были слишком благородны, чтобы тайно обманывать твоего отца и жену графа Альрика. Даже когда он овдовел, долг чести перед твоим отцом удерживал их, позволяя им только дружбу. Но они любили друг друга, и твоя мать не смогла пережить его смерть, воспользовалась дарованной ей привилегией уйти вслед за любимым.
Грусть сдавила сердце Марианны. Она вспомнила нежное, всегда печальное лицо матери. Вспомнила ее смерть, когда она истаяла в горячке в одночасье. И слова отца: «Твоя мать не любила меня так горячо, как любил ее я. Но наш брак нельзя назвать неудачным». Сколько же сил и твердости было у леди Рианнон, чтобы не отступить от брачных обетов, не поддаться влечению сердца, ни словом, ни взглядом не огорчить супруга! И какой смертельной должна была быть ее тоска, что увлекла ее в могилу в расцвете красоты и сил!
Вот почему граф Альрик настаивал на ранней помолвке Робина и Марианны. Не иначе как мать открыла возлюбленному, что их дети предназначены друг другу самой судьбой. Граф Альрик хотел уберечь собственного сына и дочь леди Рианнон от участи, выпавшей их родителям. «Пусть дети обвенчаются и будут счастливы, не вкусив горечи из-за того, что две судьбы разминулись».
– А вы как узнали об этом, ты и Робин? – спросила она.
– Робину отец рассказал сам перед отъездом в Лондон. Но Робин и прежде догадывался – он очень проницателен, а времени с леди Ри проводил много, и заметил, что она далеко не равнодушна к отцу. Я же случайно оказался свидетелем разговора отца с леди Ри. Они в очередной раз оказались на пределе сил и довольно горячо разговаривали в библиотеке, не заметив меня: я пришел раньше и сидел в кресле за книгой. Отец говорил ей о том, что ему мало того, что у них есть, а она уговаривала его смириться. Потом в лоб спросила, будет ли он уважать ее, если она станет его любовницей, и заплакала. Ох, как им было тяжело! Меня даже придавило в кресле этой тяжестью, исходившей от них! Отец сказал, что она во всем права. Потом они долго стояли, замерев в объятиях, а когда леди Ри ушла, отец повел взглядом в мою сторону – он все-таки заметил меня – и сказал, что рассчитывает на мою скромность.
Только сейчас Вилл заметил рядом с собой притихшего Дэниса, сидевшего не шелохнувшись, боясь пропустить хоть одно слово из рассказа отца. Когда Вилл замолчал, Дэнис поднял голову и глубоко вздохнул, не сводя с отца блестящих от возбуждения глаз.
– Вечно ты услышишь то, что тебе еще рано знать! – рассмеялся Вилл, потрепав сына по волосам, и слегка оттолкнул его.
– Да я и так почти все знаю! – обиженно протянул Дэнис. – Мне мама рассказывала.
Но история, поведанная отцом, произвела на Дэниса глубокое впечатление. Он порывисто обнял Вилла и, застеснявшись такого явного проявления чувств, убежал к лошадям.
Где-то вдали слышался голос Дэниса, ржание лошадей, вокруг шелестел молодой листвой лес, а Вилл и Марианна молчали, погрузившись в мир, возрожденный воспоминаниями Вилла. Украдкой из-под ресниц поглядывая на Вилла, Марианна думала о том, что граф Альрик тоже должен был гордиться старшим сыном, как Вилл гордился отцом. Великолепный воин – Вилл и Робин были равны по силам, в чем она не раз убеждалась, наблюдая за их поединками, – получивший воспитание, достойное сына графа, изначально благородный по духу, Вилл тем не менее всегда предпочитал держаться в тени Робина. Но на самом деле, не питай он такой любви и не будь так предан брату, не откажись от всех прав на наследство Рочестеров, Вилл мог стать серьезным и опасным соперником. Марианна понимала тревогу графа Альрика, не желавшего, чтобы Робина и Вилла разделили и противопоставили друг другу те, кто жаждал падения могущественного рода Рочестеров. Это ведь так просто – столкни братьев лбами, а потом отойди в сторону и жди, пока они сами себя обессилят в борьбе.
– Вилл, – сказала она, – а ведь ты – единственно равный Робину!
– Мне это известно, – с усмешкой ответил Вилл и, помедлив, добавил: – и в отношении тебя, кстати, тоже.
– Что ты имеешь в виду? – спросила Марианна и, когда он обернулся и посмотрел ей в глаза, вспыхнула густым румянцем.
Она вспомнила их разговор на свадьбе Алана и Элис и предложение Вилла, которое повергло ее в смятение.
– То, о чем ты сейчас вспоминаешь, – усмехнулся Вилл, читая на лице Марианны все ее мысли. – Не стоило заводить об этом разговор, ну да ладно! Будь у меня в запасе еще хотя бы четверть часа, и ты сама позабыла бы о своем обещании закрыть дверь.
– Ну, знаешь! – возмутилась Марианна, оттолкнув Вилла, но он, рассмеявшись, поймал ее за руку и удержал рядом. – Твоя самоуверенность меня просто восхищает!
– Несомненно! – подтвердил Вилл. – И точно такая же самоуверенность тебя восхищает в Робине. Наше сходство с ним только сыграло бы мне на руку.
Она рассмеялась, но тут же смолкла, заметив, как изменилось выражение его глаз, прикованных к ее губам. Встретив ее напряженный взгляд, Вилл невесело улыбнулся и, нежно погладив Марианну по щеке, выпустил ее руку.
– Я упустил свое время, – сказал он таким ровным голосом, словно говорил не о себе, а о ком-то другом. – Ночью в июле ты вручила мне все ключи от своей души, а я отшвырнул их, оскорбившись твоим клеймом. Тогда ты еще не разобралась в себе, и я мог завоевать твое сердце. Даже если бы я узнал потом, что ты любила Робина, для меня это откровение мало бы что изменило. Я не все уступаю ему, как привыкли считать те, кто знает нас. Ты, пожалуй, единственное, что имело для меня серьезное значение и что я уступил Робину.
– Все произошло так, как было предопределено, – мягко заметила Марианна.
Вилл мельком посмотрел на нее и спросил:
– Тебе известно о лунных перекрестках?
– Да. Час, который предоставляет сама судьба, когда позволяет сделать выбор и изменить ее.
– Вот он и был нам предоставлен той ночью, – усмехнулся Вилл, – но я им не воспользовался.
– Мы с Робином одно целое, и это не пустые слова! – твердо ответила Марианна.
– Ох, да не убеждай ты меня в том, что сейчас и так очевидно! – спокойно сказал Вилл и, откинувшись спиной на ствол ивы, задумчиво посмотрел в яркое лазурное небо.
Глядя на него, Марианна почувствовала напряжение сил, которые требовались Виллу в эту минуту, чтобы оставаться спокойным. Желая ослабить это напряжение, она накрыла ладонью его запястье. Рука Вилла дрогнула под ее рукой, он попытался высвободиться, но Марианна удержала его:
– Есть еще одно, Вилл.
Он опустил глаза на нее и вопросительно поднял бровь:
– Что же?
– Боюсь, мы бы с тобой не поладили, – со всей прямотой ответила Марианна. – Насколько я тебя поняла, ты требуешь от женщины полного подчинения, не оставляя ни капли свободы, кроме свободы любить тебя. Любить и слушаться тебя во всем. Возможно, я ошибаюсь…
– Нет, так и есть, – подтвердил Вилл, не сводя с Марианны внимательного взгляда. – Стань ты моей женой, я никогда бы не позволил тебе даже прикасаться к оружию, носить мужскую одежду, гулять одной по лесу и – уж тем более! – почти наедине вести подобную беседу с мужчиной, который неравнодушен к тебе.
– Интересно почему?
– Я не обязан удовлетворять твое любопытство, поступая так, как считаю нужным.
– Тогда… Тебе пришлось бы переплавить меня! – усмехнулась Марианна.
Вилл молча смотрел на нее – задумчиво, слегка прищурив глаза. Уголки его губ дрогнули в ироничной и снисходительной, но не обидной усмешке, и Марианна вдруг поняла: он бы так и сделал. Переплавил бы ее, и у него хватило бы на это и сил, и умения. Легко угадав ее мысли, Вилл негромко сказал:
– И ты бы даже не заметила, как я заставил тебя измениться!
– Наверное, – согласилась Марианна и улыбнулась, – но ведь это была бы уже не я.
– Верно. Это была бы не ты, – вновь усмехнулся Вилл. Его глаза на миг подернулись грустью, он убрал руку из-под руки Марианны и глубоко вздохнул: – Я давно знаю все, о чем ты сейчас говорила, и без твоих слов, Мэриан. Но знать и чувствовать – разные вещи.
В его голосе не было ни сожаления, ни волнения. Раз уж разговор коснулся его сердца, он просто открыл его Марианне, не требуя от нее ничего взамен. Но слова, которые он произносил ровным бесстрастным голосом, тяжким бременем оседали в ее душе. Марианна невольно опустила глаза. Она знала, что в постигшем Вилла несчастье – иного слова для его любви к ней у Марианны не было – нет ее вины. Да, она стремилась к его приязни, но братской, не больше, и все равно чувствовала себя виновной. Он выразился очень точно: знать и чувствовать – разные вещи.
– Мне не хотелось бы лишиться твоей дружбы, – тихо сказала Марианна, сознавая, что раньше, когда она не догадывалась об истинных чувствах Вилла, ей было куда спокойнее, хотя и не так уютно рядом с ним, как сейчас, когда он больше не защищался от нее едкой иронией.
– Я всегда был и буду рядом с тобой, когда тебе необходима моя помощь, – прежним спокойным голосом ответил Вилл. – Я обещал не нарушать твой покой и хочу открыто смотреть брату в глаза. Но иногда… – в его глазах полыхнул внезапный огонь, и Вилл, бросив на Марианну мгновенный взгляд, внезапно попросил: – иногда держись от меня поодаль, Мэриан, потому что я не обладаю гранитной твердостью, несмотря на опять-таки общее заблуждение.
Вилл резко поднялся, не дав Марианне сказать ни слова в ответ, и махнул рукой Дэнису, чтобы тот возвращался.
– Отправляйся домой, Мэриан. Ты хотела отдохнуть час, а прошло уже добрых три часа. Захвати с собой Дэниса, а мне пора по дозорным постам. Увидимся завтра на свадьбе Вилла и Клэр.
Поцеловав ее в щеку, как сестру, он свистом подозвал коня и, рывком вскочив в седло, умчался в лес. Марианна, проводив его взглядом, села на иноходца и, усадив перед собой Дэниса, отправилась по тропинке к лагерю. Дэнис, как обычно, вытребовал у нее поводья, но Колчан не слишком-то прислушивался к его понуканиям.
– Все это очень странно, леди Мэри! – вдруг сказал Дэнис.
– Что тебе кажется странным? – спросила Марианна, очнувшись от своих мыслей.
– То, что семьи заранее связали моего деда и твою мать разными помолвками, вместо того чтобы обручить друг с другом. Граф Уильям так же возглавлял Посвященных Воинов Средних земель, как после него граф Альрик, а теперь крестный. Он не мог не знать, как важно найти в невесты ту, которая суждена изначально. А уж о твоей бабке леди Маред и говорить нечего! Судя по рассказам о ней отца и крестного, она – воплощение женской мудрости всего Уэльса, и вдруг допустила брак дочери не с тем, с кем должно!
– Ты прав: действительно, странно, – согласилась Марианна, которая думала о том же, вспоминая леди Маред, чей взгляд, казалось, видел человека насквозь.
– Значит, в этом крылась какая-то цель! – предположил Дэнис, оживленно блестя глазами, как всегда, когда чувствовал тайну или возможность приключения.
– Хотела бы я понять, какой целью можно оправдать намеренную жестокость по отношению к графу Альрику и моей матери…
– Открыть это может только леди Маред, – уверенно заявил Дэнис и, запрокинув голову, посмотрел на Марианну ясными янтарными глазами. – Обещай рассказать мне, когда узнаешь от нее правду!
Марианна даже рассмеялась: она и представить не могла, когда увидит леди Маред и увидит ли вообще.
– Все равно обещай! – потребовал Дэнис, понимая, что так развеселило Марианну.
– Обещаю! – улыбнулась она и поцеловала Дэниса в макушку. – Обещаю, что подстригу тебя, как только вернемся домой. Ты оброс, как ирландский волкодав!
