Август Вейссель
Зеленый автомобиль
– Совершенно верно. Мне поручено найти лицо, совершившее убийство.
– Ну да. Я так и поняла: вы ищете преступника!
– Это не совсем точно. Убийство ведь могло быть совершено и преступницей, – заметил комиссар, подчеркивая слово «преступница».
Баронесса с удивлением устремила свои большие глаза на комиссара.
– Разве вы имеете данные для такого предположения?
– Простите, баронесса, до поры до времени это моя тайна.
– Это очень интересно… женщина, – тихо, как бы отвечая на собственные мысли, прошептала баронесса. – Что же вам, однако, от меня угодно? – произнесла она затем громко, пристально взглянув на комиссара.
– Прежде всего я попросил бы вас рассказать все, что вам известно о покойном Джиардини.
– Ах, это так немного. Воспоминания счастливого детства, – голос ее стал тихим и мягким, – мечты о прекрасном будущем! Игры студеной осенней порой… сказки в детской, когда густели сумерки… Поздние поездки в гондоле по освещенным луной лагунам, прогулки под старыми платанами в парке, в Марконе… Все это не имеет для вас значения. – Голос ее снова зазвучал решительно, почти резко. – Он был другом моего детства, и нас связывала любовь. Я мечтала быть его женой. Тут случилась та катастрофа… вы знаете, о чем я говорю… и мы должны были расстаться.
– Вы разумеете арест Джиардини по подозрению в шпионаже?
– Да.
– Значит, Джиардини действительно был шпионом на службе у Италии?
Баронесса гордо откинула назад свою изящную головку и смерила комиссара враждебным взглядом.
– Этого я не знаю. И если бы и знала, то отказалась бы отвечать на подобный вопрос. Несчастного нет более в живых, к чему тревожить его память. Не все ли равно, каким способом он служил своей родине.
– Простите, баронесса, я не задал бы вам этого вопроса, если бы находил его малозначащим. Мы имеем доказательство, что убийство этого человека находится в связи с другим преступлением, в котором замешан шпион.
Баронесса бросила недовольный взгляд на говорившего.
– Надеюсь, вы не хотите этим сказать, что бумаги из стола фельдмаршала Гольмгорста похищены покойным Джиардини, – холодно произнесла она. – Бартоломео Джиардини никогда не был вором!
– Удивительно, как вам хорошо все известно!..
– Фельдмаршал Гольмгорст приходится мне дядей, и я много слышала об этом деле. Я повторяю вам, Бартоломео Джиардини не имеет никакого отношения к пропаже документов.
– Вы говорите таким уверенным тоном…
– Я хорошо знала Джиардини, – пылко возразила баронесса, – он был горячим патриотом, но человеком порядочным и честным, и никогда не унизился бы до воровства.
– Напрасно вы так горячитесь и волнуетесь, баронесса! Я и не думал обвинять покойного в краже бумаг. Я сказал только, что оба преступления связаны друг с другом. Поэтому я вынужден вторично задать вам вопрос…
– Я уже заявила вам, – перебила баронесса, – что ничего не знаю, а если бы знала, то все равно не сказала бы. Значит, бесполезно мучить меня вашими расспросами. Если вам угодно спросить меня о чем-нибудь другом, то я к вашим услугам, но этого обстоятельства я убедительно прошу вас больше не касаться.
– Как вам будет угодно. В мои планы не входит возбуждать в вас тяжелые воспоминания.
Наступила короткая пауза. Молчание нарушил комиссар.
– Конечно, баронесса, – неожиданно проговорил он беспечным тоном, как бы не придавая значения своим словам, – конечно, вы стоите совершенно в стороне от всех событий, волновавших последнее время Вену.
– Как мне понимать ваши слова?
– Я хочу сказать, что вы, вероятно, ничего не можете сообщить мне ни об убийстве, ни о похищении бумаг…
– Как вы можете предположить, что я…
– Ничего нет легче. Убитый ведь был вашим женихом. Нам удалось установить, что Джиардини прибыл в Вену за восемь дней до убийства. Затем мы узнали, что он по странному совпадению в день пропажи документов переехал в комнату на Грилльхоферштрассе, где прописался под чужим именем. Ничего нет невероятного в том, что вы имели сношения с вашим бывшим женихом, очутившимся в Вене при таких необычных обстоятельствах.
– Нет, – взволнованным голосом отозвалась баронесса, – с того печального происшествия я больше не виделась с Бартоломео Джиардини. Ни разу… ни разу… – тихо повторила она.
Она умолкла и провела рукой по белому лбу, как бы желая прогнать тяжелые воспоминания. Затем она снова заговорила:
– О его пребывании в Вене я узнала лишь из газет.
Комиссар незаметно усмехнулся… наконец-то он поймал ее!..
– Вы узнали это из газет? Так… можно полюбопытствовать из каких?
– Не помню, из каких именно…
– Простите, баронесса, но в этом вы, наверно, ошибаетесь. Кроме трех сотрудников полиции, ни одна живая душа не знала, что Штребингер и Джиардини – одно и то же лицо. Я сам лишь благодаря показаниям вашего отца мог точно установить тождественность обоих лиц.
– Я хотела сказать, что прочитала в газетах об убийстве, – проговорила спокойно баронесса, – а от отца узнала, кто пал жертвой преступления.
– Простите, но это тоже мало похоже на правду. Ваше спокойствие, ясные обдуманные ответы показывают, что вы не находитесь под впечатлением тяжелого известия, полученного всего час назад. Поэтому будьте добры точно ответить мне на вопрос: как и когда вы узнали об убийстве Джиардини?
Мета должна была сознаться, что своим необдуманным ответом поставила себя в весьма затруднительное положение. Но она все-таки попыталась вывернуться.
– Все происходило так, как я вам сообщила. Вообще, я удивляюсь, что вы беретесь судить о впечатлении, которое произвело на меня это известие… Ведь вы меня совсем не знаете, не знаете обстоятельств, которые могли оказать на меня влияние… Разве вам известно, что у меня на душе? Ах, много времени прошло с тех пор, как мы с Джиардини виделись в последний раз!
– Все это весьма возможно, но…
– Кто сказал вам, – продолжала баронесса, – что я все еще люблю его? Разве он не мог стать мне безразличным? А может быть, я получила удар в самое сердце! Может быть, во мне кипит буря, которую я хочу или должна подавить!.. Что вы знаете, что вы можете знать?
– Гораздо больше, чем вы думаете, баронесса. Иначе я не был бы в Венеции и не стоял бы здесь перед вами, – резко подчеркнул комиссар последнее слово.
– Передо мной? В сущности, какое я могу иметь касательство ко всему этому делу? Или вы думаете, что я причастна к обоим преступлениям?
– Имею все основания это предполагать, а после ваших последних ответов даже утверждать!
– Подумайте, доктор… Что вы говорите!.. Если бы ваш вопрос мог быть для меня тягостным или страшным, я бы просто отказалась принять вас. Или, еще проще, уехала бы из Венеции, так что вы об этом и не узнали бы…
– Это совсем не так просто. За вами вот уже пять дней следят мои агенты. Сообщаю это вам, чтобы вы не привели своего намерения в исполнение после нашего разговора!
Баронесса неподвижным, как бы застывшим взглядом смотрела на комиссара.
– Что это… что это… значит?… Почему… на каком основании полиция следит за мной?… Что вам всем… от меня надо?
Комиссар придвинул свой стул к баронессе и пристально посмотрел ей в глаза.
– Мне нужно узнать, почему вы тринадцатого января внезапно покинули Вену? Куда привез вас ваш зеленый автомобиль? Зачем вы прикинулись для света больной, а сами посещали подозрительные харчевни за мостом Риальто, где имели свидание с не менее подозрительными личностями? Что побудило вас передать вчера неизвестному мне субъекту значительную сумму денег? Зачем вы ночью, одетая в платье своей горничной, крадетесь через всю Венецию и играете – не всегда успешно – роль служанки? Но больше всего мне хотелось бы знать, что вы делали и где были двенадцатого января между половиной девятого и половиной одиннадцатого ночи?
– К чему вам все это знать? – дрожащими устами прошептала баронесса, избегая устремленного на нее проницательного взора комиссара.
Комиссар быстро обвел глазами небольшую комнату, в которой они находились. В ней была всего одна дверь, да и та помещалась за ним.
– Потому мне желательно это знать, – резко и отчетливо ответил он на вопрос баронессы, – что я имею все основания видеть в вас соучастницу убийства на Грилльхоферштрассе!
Молодая женщина была бледна как смерть…
Она вскочила с места и безумными глазами уставилась на комиссара, не в силах произнести ни слова. Затем она упала в кресло и, закрыв лицо руками, судорожно разрыдалась. Все ее стройное тело содрогалось и трепетало.
Прошло минут десять, прежде чем баронесса овладела собой. Она несколько раз пробовала заговорить, но ее дрожащие губы не повиновались ей. Наконец вперемежку со слезами и рыданиями она произнесла:
– Это ужасно… то, что вы говорите… возмутительно. Я… я способствовала убийству… Джиардини!.. Его… любимого друга… милого товарища… моих детских лет… И это сделала я… я! Скажите мне… кому пришла в голову… эта безумная мысль? Кому?… Кому?
Комиссар видел, что в таком состоянии от баронессы ничего нельзя было добиться. Нужно было прежде хоть на время успокоить ее.
– Не волнуйтесь так, баронесса, прошу вас. Быть может, мы имеем дело с несчастным стечением обстоятельств… Чтобы снять с себя подозрение, вам нужно только обстоятельно ответить мне на несколько вопросов. Но для этого необходимо спокойствие прежде всего.
Баронесса бессильно откинулась на спинку кресла. Голова ее свесилась на грудь.
– Пожалуйста, передайте мне с того столика коробочку, – тихо попросила она.
Комиссар исполнил ее просьбу, предварительно бросив взгляд на имеющуюся на коробке надпись. В ней были лишь порошки брома. Дрожащими руками вынула баронесса один порошок.
– Не говорите со мной несколько минут… совсем, – попросила она.
Затем она откинулась в кресле, закрыла глаза и замерла в полной неподвижности. Доктор Мартенс мог поразмыслить обо всем, что ему пришлось видеть и слышать.
Ему было жаль молодую женщину, но что мог он сделать? Она еще не знала самого страшного, а сказать ей об этом он должен, если желает добиться каких-либо результатов. Трудно было желать больших доказательств и подтверждений того, что молодая женщина каким-то таинственным образом связана с совершенным преступлением и всеми силами старается скрыть свое участие. Об этом говорило все поведение баронессы.
Наконец Мета открыла глаза, усталый взор ее скользнул по лицу комиссара.
– Пожалуйста, я к вашим услугам. Сомневаюсь только, чтобы я с полным самообладанием и спокойствием могла отнестись к тому факту, что меня считают соучастницей преступления. Впрочем, постараюсь.
Она замолчала и глубоко вдохнула воздух. Затем она снова заговорила:
– Если я правильно поняла вас, вы спрашивали меня, почему я уехала из Вены двенадцатого вечером? У меня и раньше было намерение навестить родственников. На пятнадцатое у нас был назначен бал, и мне не хотелось его пропустить. Поэтому я и уехала тринадцатого рано утром. Зеленый автомобиль, о котором вы упоминали, следовал за мной до Местра; я приказала его продать, так как здесь не могу им пользоваться. Шофер по имени Шриль вернулся в Вену. Автомобиль следовал за мной, потому что в нем были… некоторые вещи, которые я не могла… не хотела доверить железной дороге. Накануне отъезда я была на маскараде в Софийском зале. Довольно с вас этого?
Комиссар испытывал странное и не совсем приятное чувство…
Он почти вынудил баронессу сознаться, окружив ее сетью неопровержимых фактов и доказательств, и сам же, по непонятному и непростительному легкомыслию, дал ей время собраться с силами и обдумать свои ответы и план защиты.
Остроумно, нечего сказать! Даже бром подал ей собственными руками! Конечно, теперь она все обдумала! То, что она в своем ответе сразу коснулась наиболее существенного и для нее опасного, ясно указывало: дарованные ей несколько минут отдыха она употребила, чтобы приготовиться к защите.
Страшно недовольный собой, он решил идти напролом: будь что будет!
– Нет, баронесса, с меня этого не довольно. Если ваш отъезд вызван лишь соображениями светского характера, то чем объяснить его внезапность и ваше отчаяние в предыдущую ночь?… Даже такому близкому другу, как капитан Фернкорн…
Баронесса встрепенулась.
– Как… и это имя называют? – рассеянно прошептала она.
– Да, и это, – беспощадно подтвердил комиссар. – Итак, я повторяю: капитану Фернкорну, от которого у вас нет тайн, вы, конечно, сказали бы о своем отъезде. Тем более если речь шла о простой поездке на бал. Следовательно, ваш отъезд не был заранее обдуманным, а внезапным, вызванным обстоятельствами. Короче, это было бегство.
– Но какие у меня могли быть причины для бегства? Скажите, ради бога, какие?
– Прошу не перебивать. Что же касается зеленого автомобиля, то вы лишь в последнюю минуту решили взять его с собой. У вас уже был заказан извозчик, который должен был доставить вас на вокзал. Вы приказали шоферу ехать за вами следом, после того как прочли в утренних газетах, что зеленый автомобиль замечен в истории убийства. На маскараде вы не были. У вас там было назначено свидание с капитаном Фернкорном. Он ждал вас в фойе, но так и не дождался. Домино ваше нашли на следующий день неодеванным в уборной. Как видите, между вашими показаниями и нашими сведениями существует разногласие, уничтожить которое я поставил себе целью.
Баронесса вдруг как-то странно успокоилась. Видно было, что она напряженно о чем-то думает.
– Постойте! Я не скажу больше ни слова, пока вы не ответите мне на один вопрос: этим и кончается участие капитана Фернкорна в этом деле?
От внимания комиссара, конечно, не укрылось происшедшая в баронессе перемена при одном упоминании имени капитана Фернкорна. Ее точно подменили. Выражение ужаса и какой-то безнадежной надломленности появилось на ее лице и во всей ее фигуре. Видно было, что причастность капитана к этому ужасному делу глубоко ее поразила, глубже, чем она могла дать себе отчет.
Мартенс знал, что за Фернкорном был установлен полицейский надзор, так как молодой офицер состоял начальником штаба фельдмаршала Гольмгорста. Но это было лишь мерой предосторожности со стороны полиции, не более. Надзор вскоре был прекращен, и непричастность капитана к преступлению ясно доказана.
Следовательно, волнение баронессы происходило не из страха за жениха, а скорее от сознания, что Фернкорн знал о ней больше, чем нашел нужным сообщить полиции.
– Насколько я знаю, имя капитана в этом деле не упоминалось. Лично я не говорил с ним. Он не знает ни о моем пребывании в Венеции, ни о моем столь тягостном разговоре с вами.
– Это хорошо… хорошо, – облегченно произнесла баронесса, точно у нее отлегло от души.
Она глубоко вздохнула, на лице ее появилась энергичная, почти жесткая черточка.
– Слава Тебе, Господи, что этот честный, до мозга костей порядочный человек не впутан в такое дело!.. А теперь вернемся к тому, на чем мы остановились. Полиция ошибается. Правда, я заказала автомобиль в последнюю минуту, но не потому, что успела прочесть утренние газеты, а потому, что только в это утро приняла решение провести всю зиму в Италии. Что я вообще собиралась сюда, я могу доказать вам перепиской с отцом или, если вы и этому не поверите, заказами дорожного платья и прочих необходимых для дороги вещей, которые я не купила бы, оставаясь в Вене. А в маскараде я была, хотя меня и не видел капитан Фернкорн.
Как ни бился с ней комиссар, ему ничего больше не удалось узнать от молодой женщины: она упорно стояла на своем.
Тогда он решил повести наступление энергичнее.
– Не заставляйте меня решиться на крайние меры, баронесса. Не для того я сюда приехал. Я хотел только получить от вас нужные сведения и думал через несколько дней вернуться в Вену. С тех пор как я знаю вашу семью, я рад бы был убедиться, что полиция ошибается. Но я не могу уехать, не узнав ничего положительного.
– Что вы разумеете под словом «положительного»? – робко переспросила баронесса, видимо, испуганная его решительным тоном.
– Личность Джиардини выяснена… разговор теперь будет о вас.
– Опять… значит, вы все-таки думаете?…
– Нет, – перебил ее комиссар, – я не думаю больше. Я уверен. Ваши подчас наивные отговорки, противоречия, невероятные объяснения убедили меня в моем подозрении. А что подозрения против вас было сильное, вы ясно видите из того, что венское охранное отделение нашло нужным выслать вслед за вами своих агентов. Может быть, вы хоть теперь скажете правду?
– Вы… говорите… загадками, – с усилием проговорила баронесса почти беззвучным голосом. – В чем вы, собственно… обвиняете меня?
– Если вы заставляете меня во что бы то ни стало высказаться до конца, извольте, я обвиняю вас в убийстве Джиардини!
– Меня! – закричала баронесса. – Вы с ума сошли… Когда… как, каким образом?…
– Как? Выстрелом из револьвера.
– А-а. – Она схватилась за горло, точно что-то душило ее. Кровь темной волной прилила ей к лицу. – Это… слишком… Убийца, убийца Джиардини!.. Вы думаете, что я… способна на убийство! Я убила человека предательски, воровски… из-за угла?… Любимого… человека!.. Ведь его жизнь была для меня дороже… моей собственной!.. Я пожертвовала бы всем для него… если бы понадобилось…
– Странная пылкость чувств для невесты капитана Фернкорна.
– Молчите! – дико крикнула баронесса; она была вне себя, глаза ее метали молнии. – Не втаптывайте хоть это имя в грязь! Джиардини был мне дорог… Это самое… невероятное… самое ужасное… и вы могли предположить… Господи, как я ненавижу вас, задушить могла бы… так ненавижу!
– К делу, баронесса, к делу. Вы признаете себя убийцей Джиардини?
– Нет! – хрипло закричала баронесса. – Нет… тысячу раз нет!
– Докажите?
– Послушайте… верите же вы во что-нибудь? Ведь и в душе полицейского есть же что-нибудь человеческое!.. Клянусь вам благополучием сестры, жизнью отца, что я не причастна к этому преступлению. Верите ли вы мне?
– Разве дело в том, во что я верю или не верю. Нам нужны доказательства, нам нужны факты, а не чувствительные сцены.
– Вот как! Так моя клятва для вас ничто… Еще бы… клятва убийцы… Что ей стоит произнести ложную клятву, не так ли?… Что ей стоит поклясться жизнью любимых существ, если она не остановилась перед тем, чтобы разрушить жизнь… близкого… человека? Ведь так я говорю, так? Ах, к чему я все это говорю, – вдруг заметалась она, не в силах совладать со своим волнением и нервно теребя зажатый в руке носовой платок. Слова отрывисто, со свистом срывались с ее дрожащих губ.
Но вот она выпрямилась и с угрозой взглянула на комиссара.
– Что вы намерены предпринять? – спросила она.
Комиссар пожал плечами.
– У меня два выхода, – вежливо, но твердо проговорил он. – Дать свисток сейчас же… или уйти. Если я дам свисток, то мой агент, который сторожит внизу, доставит сюда полицейского, а затем мы вас арестуем. Уйти я могу лишь с тем условием, что вы немедленно же уложите свои вещи и вернетесь со мной в Вену, причем бессменное общество мое или моего агента будет для вас обязательно, пока вы не предъявите нам доказательства своей невиновности. Если вы невиновны, то вам нечего бояться предлагаемого путешествия. В случае отказа я буду вынужден, как это мне ни неприятно, прибегнуть к содействию здешних властей.
Баронесса Штернбург раздумывала недолго.
– Не думайте, – сказала она, – что я испугалась ваших угроз. Я знаю наверно, что австрийскому полицейскому агенту арестовать дочь первого сенатора Венеции не так просто. Это должно произойти путем дипломатических сношений, и пока не состоится соглашение – вы мне не страшны. Я еду для того, чтобы доказать вам свою невиновность. Но вы должны дать мне два дня.
– К сожалению, не могу.
– Тогда хоть один. Хоть до завтрашнего вечера… подождите…
– Пусть будет по-вашему – до завтра. Но не забывайте, что за каждым вашим шагом будут следить.
– Завтра вечером, не возбуждая ничьих подозрений, я буду на вокзале и передам себя в ваши руки. Я прошу только избежать скандала. Семья будет провожать меня, поэтому не подходите ко мне, пока не тронется поезд. Отец не должен знать, что его дочь… подозревают в убийстве.
– Итак, до завтрашнего вечера, – поклонился комиссар.
– До завтра.
Доктор Мартенс с легким поклоном вышел из комнаты.
Несколько минут баронесса сидела неподвижно, и торжествующая улыбка скользнула по ее лицу.
– Сутки впереди, – прошептала она, – целые сутки!
Глава X
Всю ночь сыщики бессменно дежурили у Палаццо дель Анджело. Никто не мог незаметно войти в дом или выйти из него. Доктор Мартенс, не довольствуясь этим, нанял гондолу и всю ночь ездил по каналу вокруг дворца.
На первом этаже до поздней ночи горел свет. В окне мелькали и двигались какие-то тени. Только около часа во всем доме стало темно, и лишь тогда измученный комиссар решил вернуться в гостиницу, где он с бароном фон Сфор занимали одну общую комнату.
Барон встретил его несколько взволнованный.
– Скажите, бога ради, где вы все время пропадали? Я уже начал беспокоиться. Думал, не случилось ли с вами несчастья. В этой средневековой Венеции ничего нет легче. Ну что? Как все обошлось у Кастелламари?
– Мы завтра уезжаем, – серьезно ответил доктор Мартенс.
– Мы уезжаем? Как это понимать? Уезжаем мы с вами или вы с баронессой?
– Все трое.
– Значит, вы арестовали ее?
Комиссар пожал плечами:
– К несчастью, это не входит в мои полномочия. Не забывайте, что мы находимся в Италии, то есть на чужой территории. А затем вам ведь известны инструкции, данные мне начальником тайной полиции. Вообразите, что это был бы за скандал, если бы я попросил содействия здешних властей для ареста дочери первого сановника города! Нет, сначала мы должны перевезти ее через границу. Там ей уже не миновать моих рук. Поскорей бы только все это осуществилось! С подобной женщиной надо быть готовым ко всему.
– Вы убедились в ее виновности?
– Она так запуталась в собственных показаниях, что было бы настоящим чудом, если бы она оказалась непричастной к убийству. Одно несомненно: она знает больше, чем все полицейские вместе взятые.
– Не верится мне что-то, – заметил барон.
– Если бы видели ее сегодня, так поверили бы. Я боюсь только, чтобы она напоследок не сыграла с нами какой-нибудь шутки. Я боюсь даже лечь спать.
Как бы в подтверждение его слов с улицы раздался громкий свист.
– Вот оно! Готово.
Комиссар бросился к дверям и кубарем слетел с лестницы.
Внизу он нашел агента Губера.
– Она пробовала бежать, – прошептал он. – Крафт следует за ней по пятам.
– Следует! – раздражительно повторил комиссар. – Надо было не следовать за ней, а задержать ее. Куда она направилась?
– По старой дороге, к мосту Риальто.
Пароход уже давно не ходил, и, как назло, не видно было ни одной гондолы. Оставался сухопутный путь.
Во весь дух помчался комиссар через площадь Святого Марка к мосту Риальто.
Барон фон Сфор и полицейский агент с трудом поспевали за ним.
Запыхавшись, добежали они наконец до моста Риальто. Прошло пятнадцать минут, полчаса. Никого не было видно!
Агент Губер был послан к Палаццо дель Анджело. Вместо него вернулся второй агент.
Он сообщил следующее:
– Мы с Губером караулили замок, как вдруг увидели, что задняя калитка тихо отворилась и из нее вышла баронесса. Одета она была на этот раз в свое собственное нарядное платье. Внимательно смотрела она по сторонам. Не видя нас, она быстро перешла на другую сторону улицы и, скрываясь в тени домов, миновала Палаццо Бьянко Канелло и вышла на площадь за церковью Святого Марка. На площади она бросилась бежать, видимо, опасаясь встретить знакомых. Тогда я послал к вам Губера, а сам последовал за ней. Около вашей гостиницы она остановилась, бросила взгляд на ваши окна и хотела было обойти отель, но свисток Губера испугал ее. Она оглянулась и бросилась бежать по направлению к дому.
– Значит, она теперь у себя? В этом не может быть никакого сомнения?
– Никакого. Я собственными глазами видел, как она вошла, и не отходил от дверей, пока меня не сменил Губер.
– Значит, мы напрасно волновались, – проговорил барон.
Комиссар не ответил.
– Не спускайте глаз с замка, – приказал он агенту, – особенно утром, в те часы, когда отходит скорый поезд.
Медленно отправились комиссар и барон к гостинице.
Барон молчал.
– Она пробовала бежать, это несомненно, – продолжал комиссар, – слишком уж мы ее затравили. Да, с такой женщиной надо держать, как говорится, ушки на макушке.
– Неужели мне придется уехать завтра с вами, доктор? – осведомился барон.
– А вам бы больше хотелось остаться здесь? – усмехнулся доктор Мартенс. – Впрочем, в вашем положении это понятно! Пожалуй, оставайтесь. Это даже лучше. Но я беру с вас слово, что ваше зрение и слух будут заняты не одной только прекрасной Марией. Вы должны зорко следить за всем, что здесь будет происходить.
Усталые и измученные добрались наши путники до отеля, где им наконец удалось заснуть.
Рано утром на следующий день доктор Мартенс был уже у Палаццо дель Анджело.
Агент дежурил на своем посту, но не мог сообщить ничего нового. Остаток ночи прошел спокойно. Видимо, баронесса не решилась на новую попытку к бегству.
Днем комиссар нанес прощальный визит австрийскому консулу, затем уложил свои вещи и уже готовился отправить их на вокзал, когда ему подали записку от баронессы.
«Любезный доктор, – писала она, – согласно условию, я выеду сегодня с поездом, отходящим в восемь часов двенадцать минут вечера. Прошу вас еще раз, не говорите со мной на вокзале, так как мне хотелось бы возможно спокойнее проститься с семьей. Мне оставлено маленькое купе первого класса».
Комиссар пешком отправился на вокзал. Внимательно изучив расписание, он убедился, что скорый поезд на Вену действительно отходит в восемь часов двенадцать минут. Двумя минутами позже шел почтовый в Рим.
Обратившись к начальнику станции с просьбой оставить ему отдельное купе, доктор Мартенс узнал, что места все заняты и последнее купе заказано несколько часов назад сенатором Кастелламари.
Взяв билеты для себя и своих агентов, во избежание лишней проволочки вечером, комиссар вернулся в отель.
Здесь он написал подробную телеграмму начальнику тайной полиции Вурцу, извещая его о своем приезде с баронессой, и сделал агентам необходимые распоряжения и указания.
Губера командировали на вокзал со строгим приказанием идти за баронессой до дверей купе и не отходить от вагона, пока не тронется поезд. Агент Крафт должен был дежурить у палаццо и подать сигнал об отъезде баронессы.
Сам комиссар намеревался наблюдать с другой стороны канала за появлением баронессы и ехать за ней следом.
К половине восьмого все были на местах.
Сквозь легкую дымку облаков виднелся бледный, узкий серп луны, озарявший слабым мерцающим сиянием черную золотистую линию канала.
Было темно и тихо. Мраморные палаццо неясно отражались в темном зеркале вод. Смутными пятнами вырисовывались старинные, многоцветные гербы на фасадах домов. Издали доносилась серенада под мерный шум волн, рассекаемых гондолой. Мягкий тенор с чувством пел знаменитый «Vorrei morir» Тости. Слышались взмахи весел, цветными точками мелькали огоньки фонариков.
На церковной башне пробило три четверти восьмого, а сигнала об отъезде баронессы все еще не было слышно.
Но вот распахнулись тяжелые двери, ведущие на канал.
Лакей кликнул поджидавшие гондолы, и эхо громко повторило его возглас.
В проеме открытой двери показались четыре фигуры. Комиссар мог отчетливо различить каждую из них. Это были сенатор, баронесса и еще две какие-то женщины. Одна из них почтительно держалась в отдалении: очевидно, это была горничная.
Баронесса обняла сестру.
Лакей разложил ковер по блестящим, сырым ступеням.
Трое из присутствующих сели в гондолу; четвертая женщина вернулась в дом.
Шагах в тридцати за гондолой сенатора следовала гондола комиссара, к которому присоединился агент Крафт.
Почти без шума скользили они по темным улицам Венеции. Только мерные удары весел нарушали тишину, да изредка на поворотах и в опасных местах раздавались предостерегающие возгласы гондольеров.
Но вот в отдалении показался вокзал. Агент дал сигнальный свисток, на который дежуривший на вокзале агент Губер немедленно ответил таким же свистом.
Доктору Мартенсу показалось, что баронесса вздрогнула и обернулась.
Он приказал гондольеру ехать потише, так как не хотел встречаться с гондолой сенатора. К тому же, зная, что баронесса находится теперь под надзором агента Губера, он мог дать ей время беспрепятственно проститься с семьей.
Когда гондола комиссара причалила к берегу, доктор увидел сенатора и обеих женщин, оживленно беседующих на пороге зала первого класса.
Агент Губер был на своем посту.
Доктор Мартенс вошел на платформу; часы показывали пять минут девятого.
На двух путях стояли поезда. Поезд, идущий на Вену, стоял на первом пути; для того чтобы попасть на второй – Венеция – Рим, пассажиры должны были перейти рельсы первого пути.
Найти купе баронессы не представляло труда. В экспрессе было всего два вагона прямого сообщения. Когда комиссар хотел отворить дверь первого купе, то увидел, что она заперта; на его вопрос кондуктор сообщил, что купе это заказано сенатором Кастелламари.
Доктор Мартенс встал за колонной против самого вагона. Отсюда ему удобно было наблюдать за баронессой, пока она не сядет в поезд, а там – бегство уже было невозможно!
Между тем большая стрелка вокзальных часов двигалась вперед.
Оставалось всего четыре минуты до отхода поезда, но комиссар не беспокоился: в зале первого класса находился Губер, а у выхода дежурил второй агент.
Прошла еще минута… На пороге зала показалась высокая фигура сенатора, за ним шли две женщины, в отдалении следовал Губер.
Кондуктор торопливо указал компании на заказанное купе.
Не прощаясь с отцом и не оглядываясь, вошла баронесса в сопровождении камеристки в вагон.
На ней был темный английский дорожный костюм и густая вуаль.
Агент Губер, согласно полученным инструкциям, немедленно поместился у выхода вагона; другой агент стал у входа.
За запотевшими стеклами окна, сверкавшими при свете электричества, точно разбитые, мелькало неясно и расплывчато лицо баронессы. Она сняла шляпу. С отца перевела она взор на комиссара. Несколько мгновений она пристально смотрела на него, затем отвела глаза и опустила занавеску.
Комиссар вскочил в вагон.
Мимо агента Крафта торопливо пробежала камеристка баронессы и спрыгнула на платформу.
Почти в ту же минуту раздался свисток, и поезд тронулся.
Доктор Мартенс приказал обоим агентам охранять вход и выход из вагона и, подойдя к купе баронессы, тихонько постучал в дверь.
Ответа не последовало.
Он попробовал отворить дверь: она была заперта изнутри.
Занавески были опущены, но сквозь щелку дверей, при неясном свете фонаря с задернутой синей шторкой комиссару удалось различить фигуру женщины, съежившейся на диване. Лицо ее было закрыто руками, густые золотисто-рыжие волосы слабо мерцали в полумраке. Доктор Мартенс вернулся к себе в отделение и закурил сигару.