Атуна Койдергем
Горлинка Хольмгарда Книга 1

– Живите по закону, в мире и согласии, – напутствовал Рёрик собравшихся. Сам он нередко нарушал и первое, и второе, и третье, но это не говорило о том, что он не знал, как правильно. – Берегите себя и свою землю.

Глава 10. Родня

Расположенный в живописном междуречье Рейна и Лека Дорестадт встретил Диву хмурым небом и моросящим дождем, обещая ей столь же пасмурное пребывание на новом месте. Церковь с крестом торжественно и гордо устремила ввысь свое чело, словно не желая глядеть на гостью, привезшую с собой своих богов, спрятанных в амулетах и обережных вышивках. Домики с соломенными крышами, подбоченясь сараями и амбарами, уставили на чужестранку зияющие темнеющими пятнами очи –окошки с цветными ставенками. Деревянный порт приготовил место для драккара своего хозяина, а его супругу обдал неприветливым ветром, почти сорвав с ее головы капюшон.

– Неужели это Дорестадт, – Дива не могла поверить, что путешествие, которое казалось ей бесконечно долгим, наконец подошло к концу.

– Пять лет назад сюда нагрянули даны, – вспомнил Гуннар недавний набег датских викингов. – Город был больше…Прежде тут имелся свой монетный двор и множество мастерских…

– Здесь часто идет дождь? – пропищала Углеша, на нос которой упала капля с неба.

– Почти каждый день, – отозвался кто-то из команды. – Лето обычно теплое, но не знойное…

– Непохоже, что теплое, – проворчала Углеша, кутаясь в платок.

– Сегодня просто выдался холодный день…

Привыкшая к каждодневным стенаниям и страданиям, Дива теперь отвлеклась от своих переживаний, с интересом озираясь по сторонам. Места были яркими: множество речушек и озер, свайных мостиков, пасущиеся стада белоснежных овец на цветущих заливных лугах.

И все же, несмотря на красоты вокруг, измученная Дива с сожалением понимала, что ее будущности на новом месте крайне незавидны. Кто она такая? Отставная жена, которую выслали за тридевять земель. Хорошо, если ей вообще окажут княжеские почести на подступах к городу мужа. Но гонца, возвещающего о скором прибытии путников, вперед все же выслали.

До жилища правителя добираться пришлось пешком. Каждый раз сходя на берег, Дива едва ли не шаталась, привыкшая к морской качке. Вот и теперь она еле ступала. Ей казалось, что земля под ее ногами колышется, но это было уже привычное чувство.

И все же упования не свершились. Никто не выехал встречать прибывшую из далекого Новгорода путницу. Лишь случайные редкие жители стали свидетелями сего события. Кое-как добралась Дива со своими провожатыми до обнесенного частоколом жилища правителя Дорестадта. Ворота оказались заперты. Шло время. Смерклось. Путникам, наконец, позволили войти во двор. Дива намерзлась. И без того ожесточенная всеми предшествующими злоключениями, она негодовала, вытерпев еще и подобное унижение впридачу. Что сложного в том, чтобы открыть проклятые ворота и впустить ее вместе с людьми Рёрика?!

Прием оказался не слишком радушным, почета и вовсе не было никакого. Никто не вышел поприветствовать Диву, кроме пары нерасторопных слуг. Привыкшая все принимать на свой счет, она расстроилась, предположив, что это не обычное положение вещей, а какой-то расчет, ей неясный. И правда, почему бы Умиле было не встретить ее?

Уставшая Дива сильно проголодалась. Кроме того, ей было холодно. Выяснилось, что покои, которые «подготовили» для нее, давно не протапливались, и оттого казались сырыми. Неуютно и стыло теперь было не только в душе, но и в отведенной для нее обители.

– Топим осенью и зимой, – сухо ответила домоправительница Диве на ее вопрос, можно ли как-то согреться.

Часто зябнущая Дива огорчилась. Ей было тяжело находиться в комнате без верхней одежды. Оставалось верить в то, что лето здесь все-таки теплое, а сегодня, как ей сказали, исключительный день, стылый и мрачный. Но это все лишь внешние трудности, которые в какой-то мере заслоняли душевные переживания. Разлука с дочерью, потеря князя, отъезд из родного города – все это значительно подорвало силы Дивы и ее дух. А оказанный прием не сулил многого на новом месте. На данный момент и поговорить Диве было не с кем. Она не смогла сдружиться с простушкой Углешей даже за время долгого пути и понимала, что теперь оказалась в отчуждении.

****

За неделю Дива немного освоилась. Не сказать, будто у нее появились друзья, но, по крайней мере, она уже знала, что и как здесь устроено, где колодец, кого из дворовых кликать в случае чего. За это время Умила ни разу не позвала ее к себе. Дива гадала, отчего такое: больна ли та, занята ли делами города или попросту не желает знакомиться с опальной невесткой. Однажды днем, когда Дива вышивала в своей комнатке, в дверь постучали.

– Дочку Гостомысла пожелала видеть правительница Дорестадта, – сообщила служанка.

Дива немного удивилась, поскольку уже перестала ждать приглашения. И почему это все здесь избегают титула «княгиня». Ведь она, Дива, не просто дочка Гостомысла, она еще и княгиня Новгорода. А к ней чаще всего вообще обращаются как-то обезличенно, словно она пустое место.

– Что ж, раз так, то я надену лучшие наряды, – усмехнулась Дива. И в ее ответе шутливости было меньше, чем кажется.

Вся сложность состояла в том, что Дива никак не могла смириться с собственным изгнанием. Не могла принять, что муж отослал ее. И пусть хоть имелись на то причины, и видела она сожаление в его глазах, но все равно ей было обидно. А главное, перед людьми совестно. Она ж не кривая, не умалишенная, чтоб ее гнали прочь. Поэтому и хотелось ей показать себя во всей красе, дабы злопыхатели знали, что князь услал ее, действительно, из надобности! А не потому, что она такая безвкусная и неинтересная!

Дива приукрасилась: в уши – серьги, на руки – те самые браслеты-обручи, коими одарил ее когда-то Рёрик. Вышитый нитями воротник, тонкий пояс и позолоченные пуговицы украшали платье. Дива оглядела свое отражение в начищенном подносе и осталась довольна собой, насколько это было возможно.

У дверей покоев правительницы Дорестадта служанка покинула свою доверенную и удалилась. Дива стояла в сомнениях у порога, не решаясь постучаться. И как это она только может тут жаться у входа! Она есмь княгиня Новгорода! Должна войти без стеснений!

Но трудность заключалась в том, что сейчас Дива уже не ощущала себя ни княгиней, ни женой своего мужа, ни, вообще, кем-то значимым. Это чувство усилилось после того, как ей не оказали соответствующего приема, а Умила соизволила принять ее лишь спустя неделю после прибытия.

После громкого стука Дива неспешно вошла, пытаясь подчеркнутой медлительностью придать себе степенности.

Первое, что бросилось Диве в глаза – пышность жилища, в которое ее пригласили. Покои самой Дивы были обставлены крайне просто, хотя в них и имелось все необходимое. Но тут, в чертоге Умилы, обстановка была ослепительной и роскошной. Толстые ковры, широкие занавеси, серебряная утварь, предметы искусства…Дива не могла оторвать глаз от большой пергаментной книги, созданной, кажется, для великана.

– Проходи, – старая княгиня любезно кивнула молодой.

Умила внимательно разглядывала невестку. Не нужно было обладать зрением орла, чтобы узреть красоту прибывшей в Дорестадт славянки. И Умила сразу сделала вывод, отчего это все шалости и проказы сходят с рук дочке Гостомысла, о которой Арви написал множество писем. Конечно, Умиле с самого начала не пришлась по душе вздорная девчонка, с которой пришлось породниться. А теперь и того больше. Вот не нравятся Умиле подобные типажи! С другой стороны, Рёрик ведь отослал несчастную, значит, не так уж она хороша, как кажется с виду.

Войдя в покои Умилы, Дива тотчас развернулась обратно к двери, неторопливо затворяя ее за собой. Тем самым она словно оттягивала момент приветствия, поскольку не продумала, что делать дальше и как себя вести. Вообще-то, батюшка объяснял, что, по правилам, полагается подойти к старшему в семье, будь то муж или отец, а в данном случае – Умила, и поцеловать его, точнее, ее руку. Ну или, по меньшей мере, приблизить начальственную длань к своими губам либо лбу.

Но теперь Дива даже как-то сомневалась, стоит ли ей тут паясничать и целовать перста той, кого она еще вчера называла безродной кухаркой. Умила помогла своей визитерше выйти из затруднения, протянув руку с перстнями вперед. Дива замялась. Но делать, похоже, нечего. Раз она здесь гостья, то надо выразить уважение хозяйке дома и матери мужа, даже если последняя ей не нравится. Отец учил так. Уважение к старшим превыше всего.

Выдохнув, Дива приблизилась к Умиле и, чуть склонившись, поднесла руку старой княгини к своему лбу.

– И за что это он ее такую красивую прогнал?! – вдруг послышалось откуда-то из угла комнаты. Дива сразу даже не заметила, что там кто-то был. И потому от неожиданности вздрогнула, выпустив руку Умилы. Старая княгиня едва улыбнулась. Не своей гостье, а, скорее, так просто, ради хорошего настроения своего.

Дива обернулась. Небрежно развалившись в кресле, покрытом ковром, полусидел-полулежал вызывающе улыбающийся богатырь. По его лицу было понятно, что он чрезвычайно в себе уверен и доволен собой. Диву удивило то, что он был очень похож на Рёрика, хотя, пожалуй, не во всем. Что-то в нем не понравилось ей. Не понравилось сильно. Хотя для многих он показался бы совершенством. Видимо, это и есть брат Рёрика – Синеус. Она слышала о нем мельком.

– Он не прогонял меня! – Дива не знала, как отвечать на его слова и потому, не подумав, изрекла то, что пришло на ум. – А отправил погостить на время и…– Дива не успела закончить, как грубый смех богатыря буквально перебил ее и заглушил речь, потонувшую в его хохоте.

– Синеус, – Умила неодобрительно оглядела сына, словно призывая того к сдержанности. Потом обратилась к Диве, которая стояла как вкопанная, не решаясь ни двинуться с места ни сесть без приглашения. – Историю твою мы знаем вполне. Не трудись повествовать…

Дива покраснела, проклиная себя за свой длинный язык: лучше б вовсе молчала! Наверняка, Арви не только давно поставил Умилу в известность обо всех приключениях жены Рёрика, но и приукрасил последние.

– Значит, вот ты какая, княжна Новгородская, – Умила опустила голову на бок, рассматривая Диву с любопытством. Враждебности во взгляде княгини не было.

Гордость гостьи снова была задета. Она, Дива, уже давно не княжна, а такая же княгиня, как и сама Умила!

И все же чувство неловкости заковало язык дочери Гостомысла, и та промолчала, не отваживаясь отстаивать свой титул.

– Знаешь, часто случается, что свекровь и невестка мало ладят…– задумалась Умила, умудренная житейским опытом. – Особенно если существуют такие обстоятельства, которые имеются у тебя…Твой грубый отказ моим послам от условленной прежде женитьбы…Твои дерзкие речи в присутствии моих поверенных…– в последнем случае Умила имела в виду Арви. – И прочие твои выходки…И все же мы начнем с тобой с чистого листа, не тая обид и не злоумышляя против друг друга…– Умила была большой мастерицей держать неискренние, но красивые речи. – Так ведь?

– Конечно, матушка…– Дива несколько растерялась. Идя сюда, она наперед чувствовала себя униженной и отвергнутой. Недаром же были все эти проволочки со знакомством. И вот теперь неожиданно доброхотное обращение Умилы сбило с толку неопытную Диву.

– По поводу чистых листов…– усмехнувшись, Умила постучала ладошкой по большой книге, лежащей рядом с ней на столе. – Ты знаешь, что это такое?

– Эм, нет…– оторопела Дива, которая прежде мнила себя ученым человеком, но, точно, не могла знать, что за труд пылится на столе Умилы.

– Это самая ценная рукопись на здешних землях, – милостиво пояснила Умила, ум которой тяготел к искусству. А Утрехтский псалтырь, безусловно, являлся достоянием, которым княгиня гордилась и которое, по ее мнению, подчеркивало ее образованность. – Помимо текстов, здесь содержится сто шестьдесят шесть рисунков, выполненных тушью…Ты владеешь латынью?

– Нет, – опешила Дива, которая теперь чувствовала себя глупой растяпой.

– Жаль. Я уповала, ты переведешь нам сие произведение…Твой отец писал мне в своих посланиях, что ты образована…Ну что ж…– Умила, разумеется, не задумывала совместного чтения, но не могла отказаться от идеи поставить Диву на место, дав той понять, как она ничтожна.

В свою очередь Дива вконец смешалась, ощутив в полной мере собственное невежество, захлопав пушистыми ресницами. Ее трогательная растерянность не умилила старую княгиню. Но понравилась Синеусу, который тоже не слыл искусствоведом. Зато знал свою матушку вполне и понимал, к чему все эти ненужные разговоры про книгу.

– А Нег не такой уж дурак…Сам женился на кроткой голубке, а мне подсунул ворчливую невзрачную сосульку, – без стеснений констатировал Синеус, вспомнив Ефанду. Разбалованный дозволенностью всего видимого, он делал и говорил что захочет, не щадя ничьих чувств.

Неумышленно Дива обернулась на деверя, точнее, на его вызывающую речь. Их глаза встретились. Властный и наглый взгляд брата Рёрика напугал ее. К тому же Синеус смотрел на нее с явным мужским интересом, беззастенчиво разглядывая. Ей даже сделалось не по себе от столь неприкрытой развязности и бесцеремонности. Смущенная Дива поспешила поплотней запахнуться в шаль.

– Сын, – Умила укоризненно оглядела Синеуса, словно желая, чтобы он со своими откровенными высказываниями не вмешивался в беседу. А потом опять обратилась к Диве. – Я слышала, ты родила.

– Да, девочку. Ендвинду…– Дива вспомнила лицо своей крошки и улыбнулась.

– Жаль, что не мальчика. Нашему роду нужны сыны. Законные, имеется в виду. А от девочек толку нет, к сожалению. Одни только хлопоты. Вот как с тобой…– слова Умилы были сказаны ровным тоном, но все же предполагали обиду.

И Дива вспыхнула. Ее чувства пустились вскачь, словно буйные кони. Они что, проверяют ее тут? Или нет никакой проверки, а это лишь обычная манера обращения с теми, кто у них в зависимости?! Диве захотелось поспорить, возразить, но присутствие Синеуса несколько охлаждало ее пыл. Если он хотя бы вполовину свиреп так, как его брат, то уж лучше не злить его, вступая с его мамашей в бесполезную полемику, которая окончится трагедией для гостьи. Не следует обращать внимания на речи Умилы и уж тем паче встрять из-за них в новые неприятности. Скорей бы уже уйти из этих душных покоев!

– Ну почему, ты не права. Девчонки тоже на кое-что сгодятся, – ухмыльнулся князь, охватив Диву столь непристойным взглядом, что ей показалось, будто с нее сорвали половину одежд.

– Расскажи, как там мой сын…Все ли ладно? – не останавливаясь на словах Синеуса, обратилась Умила к Диве так просто, словно до этого и не сказала ничего досадного.

А Дива совсем запуталась. То Умила предлагает не злоумышлять друг против друга, то говорит нечто, граничащее с оскорблением! Бабка хочет обидеть ее, Диву? Или что? Или нет…Или она лишь говорит правду, все так и есть…Толку от Дивы немного, а ее ценность уже не так велика…

– Все ладно с ним, – ответила Дива, грустно вспомнив Рёрика. Разлука сама по себе тяжела. Но тяжелее всего осознание, что вдали от нее, Дивы, внимание Рёрика сойдется на других женщинах. Это неизбежно. Он забудет ее окончательно, потому что и до этого не так-то часто вспоминал о ней.

– Он здоров? – тревожилась Умила.

– Здоров, – успокоила Дива.

– Что ж…Ну а ты сама…– продолжала Умила дальше, как будто уже без интереса. – Как дорога?

– Была успешной, – ответила Дива. Вообще-то, дорога была крайне скверной, но не хотелось жаловаться Умиле и что-либо ей объяснять.

– Слава богам, – Умила кивнула, но было видно, что заботы Дивы ее мало заботят. – Ну раз так, то ступай…А если тебе что-то понадобится, то дай мне знать. Я в ответе за тебя перед сыном, – на этих словах Умила опять выставила вперед свою уже немолодую, но все еще изящную кисть, унизанную перстнями. После всей этой неприятной беседы Диве совсем не хотелось приближаться к ладони Умилы, выпяченной для почтительного поцелуя. Однако сдержав порыв негодования, «княжна» приложилась лбом к перстню и пошла вон из покоев, решив для себя в будущем без особой надобности не встречаться с «матушкой».

Покинув высочайшие покои, Дива отчего-то почувствовала себя униженной. Кажется, ей не было сказано ничего грубого. И все же ею недовольны. Должна ли она пытаться угодить Умиле и Синеусу? Одно дело, когда Рёрик недоволен ею: это хоть как-то понятно, ведь он все-таки ее князь и муж. Другое дело – свекровь и деверь. С другой стороны, именно от них сейчас зависит ее судьба. О Сварог, ужели она останется в постылом Дорестадте до самой смерти?..

После знакомства с новой семьей Дива окончательно пала духом. Она почувствовала себя невыразимо одиноко. А Дорестадт теперь сделался для нее непреодолимо чужим. Она бродила по двору, даже не зная, куда и зачем идет. Она увидела чужого ребенка, бегущего ей навстречу, и на ее глазах навернулись слезы. Верещащая малышка врезалась в ее юбку, затем попыталась спрятаться от таких же маленьких преследователей, заслонившись подолом Дивы. Но потом снова бросилась бежать с веселым смехом, звонким, как колокольчик. Дива проводила взглядом маленьких бегунов, играющих в догонялки. Кажется, она сама совсем недавно играла в похожие игры. И вот теперь она так далека от беззаботности. У нее есть ребенок. Но материнство для нее – это не умиротворение, а, напротив, беспокойство и страх. А сейчас и боль.

Слезы заволокли глаза Дивы, и она не заметила вышагивающую ей навстречу женщину, с которой они чуть не столкнулись. Вероятно, незнакомка полагала, что спотыкающаяся и еле бредущая Дива уступит ей дорогу. Этого не произошло. И они едва разошлись. Высокая худая женщина ничего не сказала Диве, лишь подернула плечом и пошла дальше, гордо подняв подбородок. Дива даже очнулась от своих переживаний. Она не могла не обратить внимания на столь вызывающий выпад. Вот до чего дошло. Теперь еще ее нарочно задевают локтем. Она как будто не жена князя, а рабыня с рынка. И кто эта величавая бледнокожая женщина, с которой они встретились на узкой дорожке?

Дива не поняла, озвучила ли она свой вопрос вслух или так совпало, но совсем неподалеку от нее прозвучал голос, обращающийся именно к ней.

– Это Ефанда. Я бы советовала остерегаться ее…– из окна дома выглядывала молодая нарядно одетая женщина. На ее руках сидел пушистый бурый зверек с длинным телом и такой же вытянутой шеей. Темными бусинками блестели два хищные глаза на треугольной мордочке. – Настал момент и нам познакомиться. Я сейчас выйду к тебе. Дождись меня…

Ставни окошка затворились, а Дива осталась стоять посреди двора чуть растерянная и недоумевающая. За неделю своего пребывания в Дорестадте она почти не выходила из покоев, а когда ей все же случалось покинуть их, то она никого не встречала. А сегодня сразу столько новых лиц! Хорошо, что она оделась нарядно и не забыла об украшениях. Пусть будет видно, что она из благородных.

Послышался скрип двери, порог переступила стройная фигура. В ее руках была небольшая корзинка, закрытая плетеной крышкой.

– Пойдем и посидим возле воды…– предложила девушка просто. – Меня зовут Ума. По моему имени ты должна догадаться, кто моя мать…– усмехнулась дочка Умилы. – Ты жена Рёрика, стало быть, мы с тобой теперь сестрички…

Тропинка с заднего двора вывела в рощу, а оттуда к небольшому водоему. Заросший ряской пруд, в котором затонула старая ива, явился пристанищем квакающих лягушек. Еще издали различила Дива их шумные споры.

– Значит, ты ничего не знаешь о Дорестадте…– усмехнулась Ума.

– Скорее всего…– после посещения Ладоги Дива была готова уже к любым новостям.

Обе женщины присели на бережку. Несмотря на кваканье лягушек, пруд был тихим местом, безлюдным. Ума протянула руки к корзинке, которая стояла между ней и Дивой, и достала оттуда своего ручного зверька.

– Это мой горностай…– похвасталась Ума. – Он милый и забавный…Я беру его на прогулку иногда. Но он может убежать…Так что на нем сбруя…– Ума указала на кожаную шлейку, плотно облегающую тонкое тельце изящного зверька. – Его еще малышом принес с охоты Синеус…

– Неужели? – для приличия поразилась Дива.

– Да, нашел в дупле детенышей…И отдал их нам с Ефандой…Ты видела ее только что…Она толкнула тебя…

– Она не то чтобы толкнула…Наверное, она думала, что я уступлю ей дорогу, – рассудила Дива. – Но я, и правда, не обратила внимания на нее. Не заметила…

– Это потому что ты княжна. А она принцесса…Вы обе считаете, что вам должны уступить дорогу…Однако замечу тебе, что, помимо вас двоих, тут есть и другие уважаемые женщины: я и матушка…– заметила Ума, поглаживая худенького зверька, который привык к ее ласке. – Чем раньше ты это усвоишь, тем проще тебе тут будет…К примеру, с Ефандой я уже не разговариваю…Теперь при встрече мы даже не здороваемся. Вот до чего довели ее чванливость и высокомерие…– Уме не нравилась гордая жена Синеуса. И в этой своей неприязни она собиралась найти соратницу в лице Дивы.

– Ты сказала, что Ефанды следует остерегаться…– напомнила Дива.

– Особенно тебе, – подтвердила Ума, растянувшись в загадочной ухмылке. – Неужели Рёрик не рассказывал тебе? Он собирался жениться на Ефанде…Однако потом он двинулся в Новгород к тебе. А на ней женился Синеус…

– И что же? – недоумевала Дива. – При чем здесь я?

– Ну как же…Ефанда и Синеус живут не слишком дружно, – Ума любила сплетничать, особенно об отношениях между мужчиной и женщиной. – И я уверяю тебя, что Ефанда желала стать женой Рёрика. Ведь они были знакомы прежде. А ты заняла ее место. Вот так.

– О боги, я не занимала, – вырвалось у Дивы. Потирая лоб, запотевший под тесным убором, она удивилась тому, что у нее есть тайная врагиня. – Он сам…

– Ха-ха, я знаю, что «он сам», – рассмеялась Ума. – И Ефанда знает…И завидует, что он выбрал тебя, а не ее…

– Мне кажется, дело тут не во мне и не в ней…– заметила Дива. Разговор с Умой складывался легко. Диве даже стало чуть веселее оттого, что у нее появился словоохотливый друг.

– Ты полагаешь, что он женился на тебе, чтобы получить твой город. Это отчасти так, – согласилась Ума. – Однако я знаю своего брата и скажу только одно…Если бы он хотел жениться на Ефанде, то сделал бы это…А он не стал. Поскольку Ефанда не привлекла его. И ей это досадно. Ведь она полагает себя благородной особой, недосягаемой для обычных смертных. И тут вдруг ее отвергли ради тебя…Вдумайся! – Уме нравилось приукрашать свои рассказы выводами, пусть и надуманными.

– Ну так теперь Ефанда может успокоиться: он меня выгнал, – пошутила Дива.

– Не успокоится…Она зловредная. И завистливая! – заверила Ума.

– Мне уже можно не завидовать, я осталась без мужа, – вздохнула Дива.

– Ты без мужа, но Синеус как муж ее тоже не интересует, – сообщила Ума.

– Почему? – Дива не знала Синеуса близко, чтобы судить о нем.

– Ты скоро поймешь сама…– Ума не стала отвечать на вопрос.

– Ты не скажешь? – Диву удивил отказ Умы от темы, которую та сама подняла.

– Я же говорю, ты скоро все уразумеешь! – повторила Ума, явив свой истинный нрав: лукавый и трудный для окружающих. – Если хочешь, мы и тебе добудем горностая…– Ума резко перевела разговор с интересного на обычное.

– Даже не знаю…– Дива не думала об этом прежде и теперь не была готова дать ответ. Ей показалось чудным, что Ума так носится со своим питомцем. – У тебя есть дети? – Дива поняла, что поспешила с вопросом и пожалела о своей расторопности.

– Мы с супругом прожили недолго. И не успели обзавестись детьми…– ответила Ума, продолжая поглаживать зверька, привыкшего к ее руке. – Знаешь, я не из тех, кто тщится произвести потомство в любом случае. Я хочу достойного отца для моего будущего дитя. И выбрать мужа я желаю лично.

– А твой супруг?..– Дива даже не знала, как правильно задать щекотливый вопрос. Хотя по тону Умы было уже наперед ясно, что ее брак не был счастливым.

– Он умер…– Ума не выглядела огорченной, поддерживая грустный разговор. – Я видела его всего несколько раз. Мы были малознакомы. Видишь, какого спутника мне выбрал твой муж…

– Наверное, Нег хотел как лучше…– предположила Дива.

– Ты защищаешь его после всего?! – изумилась Ума.

– Я не защищаю…Я просто…Он не мог без причины сделать тебя несчастной…– выдвинула предположение Дива.

– А тебя разве он не сделал несчастной без причины? – усмехнулась Ума.

– Ну…Причина была все-таки, – пошутила Дива.

– А, ну да…– рассмеялась Ума. – И как вы живете? Он обижает тебя?

– Нет…

– Наказывает? – Ума навострила уши так же, как и ее питомец, заслышавший шорох в траве.

– Нет…

– Он любит тебя?! – изумленно допустила Ума.

– Нет…

– А ты его? – неожиданно беспардонно спросила Ума.

– Мы с ним…У нас…То есть я…– запуталась Дива, которая не знала каким словом озаглавить вихрь тех чувств, которые испытывала к Рёрику. Она опасалась его, нуждалась в нем, скучала по нему и не могла простить его. И каждый раз думая о нем, она ощущала, что они все еще связаны.

– Значит, любишь? – уточнила навязчивая Ума. А Дива лишь вздохнула в ответ. – Не буду осуждать тебя за это. Хотя тебе стоило бы ненавидеть его до конца твоей жизни. Но ведь сердцу не прикажешь…И все-таки забудь о нем поскорее. Ведь он о тебе, точно, забыл. Я уверена, что пока ты льешь тут слезы, он уже тешится с какой-нибудь бабенкой. А может, и не с одной.

– Да, я знаю…– ответила Дива, которая умом понимала все, но сердцем не принимала ничего. Она также заметила, что ее собеседница имеет нечто общее со своим питомцем: и дело, кажется, не только в узкой талии и вытянутой шее.

– Знаешь? И так просто об этом говоришь? Хотя, и правда, что тебе еще остается, когда твоя соперница – непобедимая Вольна…

– Моя соперница не Вольна. Мои соперники – его своеволие и вседозволенность…– перед глазами Дивы все еще стоял образ Перуники. В жизни Рёрика много встреч, а не одна какая-то вечная любимая.

– Ты не винишь разлучницу в том, что она все разрушила?

– Эта женщина мне глубоко неприятна. Она отвратительна по своей сути. Но она не могла разрушить то, чего не было. У нас не было ничего…– Дива ясно видела, что они с Рёриком всегда были далеки друг от друга. И если их не отдаляло расстояние, то разделяла иная пропасть.

– И не винишь его самого за то, что он предпочел ее?

– «Предпочел»? Он ничего мне не обещал…– Дива осознавала, что то положение, в котором она оказалась – только ее личная сложность. От этого ей было еще обиднее, потому что виновных, на которых перенеслась бы ответственность, не имелось. – Он не обещал, что будет любить меня…

– Ты удивительна, поистине…

– Я стараюсь соответствовать обстоятельствам…– ответила Дива просто. В ее душе была обида, но не было ненависти, отнимающей сил. – Можно погладить твоего хорька?

– Конечно…– Ума улыбнулась, заговорив о любимом питомце.

– Это ведь хищник…А стал ручным…– задумалась Дива, дотронувшись до насторожившегося зверька.

– Знаешь, взрослый горностай никогда не станет ручным. Так что если ты захочешь себе такого же, то придется искать детеныша. Это благородное животное. Он не терпит рядом с собой абы кого. Поэтому, наверное, и живет один…– вывела Ума.

– Я все-таки вижу в нем лесного обитателя…– призналась Дива, с интересом разглядывая с виду ласкового зверька, который в действительности был беспощадным охотником.

– Кстати, ты знала, что горностаи не строят себе домики, а занимают чужие? Точнее, занимают жилище своей жертвы, шкуру которой выстилают для собственных детенышей…

– Не только горностаи живут в домике жертвы. Люди тоже иногда так делают…– усмехнулась Дива.

– Ну да…– Ума прижала зверька к груди, к которому у нее были чувства гораздо более теплые, чем к большинству людей.

Смеркалось. Ума и Дива возвращались домой, болтая по пути о том о сем. Дива не заметила, как отвлеклась от своих переживаний, слушая трескотню спутницы. Дорестадт уже не казался ей таким уж невыносимым: хорошо, что появилась подруга: тем более чуткая.

Навстречу Уме и Диве шел человек и нес в руках большую корзинку, из которой торчало сено. Когда он поравнялся с прогульщицами, оказалось, что это юноша.

– Рарог, обожди…– окликнула Ума. – Куда идешь?

– Да вот…Помочь попросили…Отнести…– ответствовал юноша, потрясая плетенкой.

– Кто бы и что тебе ни говорил прежде, знай, он хороший мальчик, – объяснила Ума недоумевающей Диве. – Добрый, помогает всем. Так ведь, мой соколик?

– Конечно, тетушка, – ответил юноша, который покорно стоял с тяжелой корзиной, не смея теперь уйти.

Дива смотрела на юношу и не могла никак понять, кто он такой. Одет он был просто, но, впрочем, не как слуга. Больше всего ее озадачило то обращение, которое он направил Уме.

– Дива, ты же не будешь его обижать? – уста Умы потянулись в стороны.

– Что? Нет…– Дива растерялась, даже не понимая о чем речь.

– Ведь Рёрик рассказывал тебе о своем старшем сыне? – Ума обратила на Диву вопросительный взгляд.

– Сыне? – Диву бросило в жар. Она прислонила руку к горячей щеке. Она ведь готова к подобным новостям. Тогда отчего ей опять дурно?

– Странно, – усмехнулась Ума и положила корзинку с питомцем на землю, вероятно, готовясь к продолжительной речи. – Рарог, поставь поклажу. И посмотри внимательно. Это твоя мачеха. Княгиня Дива. Она недавно прибыла из Хольмгарда…

Ошарашенная Дива смотрела на светловолосого юношу и уже видела в нем Рёрика: они оба, бесспорно, похожи. Юноша высок, ладно сложен. И потупил свои голубые очи. Вероятно, он не слишком рад знакомству. А она в свою очередь чувствует, что не может принять его, каким бы славным он ни был и как бы она сама ни желала этого.

– Она старше тебя и значительно выше по положению. Ты должен уважать ее и слушаться. Поцелуй ее руку и ступай, – покровительственным тоном наставника распорядилась Ума, обращаясь к юноше.

Опешившая Дива даже не сразу поняла, о чем говорит золовка. А когда опомнилась, хотела возразить: ей не нужно подобных знаков почтения, она не готова к ним. Она вообще уже ни к чему не готова и ничего не желает, кроме единственного: поскорее умчаться в свои покои, покидать которые ей не следовало.

Растерявшаяся Дива не успела ответить на слова Умы, она лишь открыла рот, словно желая молвить что-то. Но на самом деле она не могла ничего сказать. Ее голову обуяли мрачные мысли, которых было слишком много для того, чтобы выразить их в какой-то форме. Она никак не может принять того, что у Рёрика была большая и насыщенная жизнь до встречи с ней. Вот уже третий сын. А перед этим ребенок Перуники. А до того Вольна и ее дети. Она сама его жена и княгиня. Но она мало знает о нем. Она ничего не знает о нем, но продолжает надеяться и ждать от него чего-то. Хотя уже ясно, что для него свет клином не сошелся на ней. И она рада бы прекратить свои безмерные страдания по нему, но не может. Это как будто уже не от нее зависит. Это словно какая-то болезнь, которую она не в силах победить.