Ашира Хаан
Сладкое лето
– Опять объегорила…
Возится где-то там и устраивается позади меня, обняв меня загорелыми руками и уперевшись каменным стояком в поясницу.
Я проснулась от того, что меня кто-то задел. Открыла глаза – была совершеннейшая темнота. Я потерла руками лицо, повернулась и только тогда увидела Макса. Он сидел на краю кровати и застегивал рубашку, подсвечивая себе экраном телефона.
– Включи свет, что ты как этот…
Макс щелкнул выключателем, и на ближайшей коробке тихонько засветился шар в виде Луны. Едва-едва, как ночник, но его не надо было постоянно теребить, как телефон, чтобы не выключался.
– Спи, еще рано, – сказал Макс, впрыгивая в брюки и таким лихим движением застегивая ремень, что между ног у меня заныли отголоски ночных удовольствий.
Он нагнулся и поцеловал меня в лоб. Я закуталась в простыню – хотя что он там не видел? Макс усмехнулся краем губ, выудил из очередной коробки блестящие часы и застегнул на запястье. Я сделала стойку: у меня фетиш на часы! Но посмотреть мне не дали – он взъерошил свои волосы, быстро глянув на свое отражение в темном экране смартфона, накинул пиджак, скрыв предмет моего вожделения.
Снова сел на край кровати, надевая носки и ботинки.
– Я скоро вернусь. У меня дел часа на два, на три максимум. Можешь пока поспать. Но чтобы никуда не уходила, поняла? Ты моя сексуальная рабыня, и ух, что я с тобой сделаю за два подряд облома!
Я даже не успела представить себе это ух, как он нагнулся, сгребая меня прямо в простыне, через нее больно сжал грудь, ворвался языком в рот и жадно поцеловал, словно клеймо поставил. Будто я теперь и впрямь его сексуальная рабыня.
Откинул на подушки, сорвал простыню и таким же жадным взглядом окинул мое тело.
А потом резко втянул воздух носом и вышел.
Через пару секунд хлопнула входная дверь.
Вот так взял и бросил незнакомую девушку у себя дома. Смелый парень.
Я потянулась, разводя колени и сладко вспоминая то, что было вчера. Моя кожа все еще пахла впитавшимся за ночь кокосовым маслом и на ощупь была невероятно шелковой. Вот как можно бросить такую девушку голую в собственной постели? Я сама себя хотела.
Мои пальцы пробежались по памятным местам – где вчера были его. Дотронулись до спящего пока клитора – тело прострелили сладкие отголоски наслаждения.
А потом подскочила, кое-как втиснулась в желтое платье, сикось-накось застегнув крючки на спине, впрыгнула в босоножки, не застегивая, и подхватила клатч. Телефон впервые в своей жизни выдержал больше суток без зарядки – вот что значит девушке есть чем заняться, кроме твиттера. Ближайшая машина Убера была в двух минутах, как раз хватило, чтобы выскочить из чужой квартиры, захлопнув за собой дверь и даже не посмотреть на адрес.
Дома встала под очень горячий душ и почувствовала, как тело, заморенное работой, забытыми обедами, отсутствием свежего воздуха и физической активности, просто ожило и потребовало немедленно потратить куда-нибудь энергию.
Потратишь, куда ты денешься. У нас сегодня заказ на двести шоколадных капкейков.
Работать!
Шоколадные капкейки
Капкейки – это просто. Я даже не знаю, что еще проще. Чизкейк? Шоколадный бисквит? Можно заниматься ими и одновременно думать о чем-нибудь еще.
Да, после месяца кулинарных извращений, изысканных десертов, сложных вкусов и упрощенных их версий для гостей, после всех моих снобских комментариев и рассуждений о тонкости вкусов, я буду делать двести очень шоколадных, очень-очень шоколадных, крайне шоколадных мягких рассыпчатых капкейков со сливочным сладким кремом. Потому что это день рождения сына моей первой клиентки.
Когда-то она первая увидела во мне будущую кулинарную звезду свадеб миллионеров. Разглядела в корявых тортах, сфотографированных ночью на утюг и размещенных в Инстаграме.
Я тогда умела невероятно мало: дрожащими руками делала тяжелые влажные бисквиты, прослаивала их базовым кремом и выравнивала тем же кремом до идеальной гладкости. Украшала розами из масла, и только вежливость не давала людям сказать, на что эти розы похожи.
До мастики я не скатывалась даже тогда. Потому что никак не могла взять в толк, зачем нужен слой, который никто не будет есть? А весит он столько же, сколько весь остальной торт. Коллеги-кондитеры по-доброму мне объясняли, что цена торта выставляется по весу, а мастика состоит по большей части из сахарной пудры, она дешевая и тяжелая. Единственная проблема – надо уметь лепить все эти машинки, грибочки, птичек и прочих смешариков и миньонов.
Ух как мы ругались, только шорох стоял! Ну да, у меня руки кривые и растут не из плеч. Мой максимум – розочки из крема. Но я чисто эстетически не понимала, почему тогда просто не накрыть торт крышкой с пластиковыми игрушками на ней. Смысл один и тот же.
А потом ко мне в личку пришла эта клиентка и сказала, что сама думала, что с ней что-то не так, раз она не понимает прелести несъедобных тортов. И предложила мне ее удивить.
Я задумалась, загуглилась и не спала три дня.
А потом решила, что мне все равно нечего терять.
И сделала морковный торт. Знатоков им, конечно, не удивить: ну да, тертая морковь в бисквите, миндальная мука и своеобразный вкус. Увы фитоняшкам – торт совсем не по ЗОЖ, несмотря на морковку.
Но вот тягучая сливочная карамель вместо банального крема, курд из красных апельсинов, кисловатый, с крошечной ноткой горечи йогуртовый крем, которым я все-таки выровняла верх и бока, – и уже из чистого хулиганства прилепила декоративную морковку из марципана! – столкновение с разнообразием вкусов, а не разнообразием ароматизаторов ее и правда удивило.
Она не только написала обо мне в своем блоге и сделала потрясающие фотографии, на которых мой неуклюжий торт выглядел как звезда фудпорно, но и сама взялась вести мой Инстаграм, пока я не раскручусь.
Взамен я обещала ей всегда свободное время для любых заказов. Даже для таких, какие мне теперь поперек сердца.
Мне было физически больно сыпать в чашу миксера сто – сто, сто! – грамм сахара на одно несчастное яйцо.
Пока они взбивались в пышную пену, я растопила сливочное масло в микроволновке.
Как оно пахло! Не понимаю, почему никто не делает духи с запахом сливочного масла? Есть же карамель и пирожные и даже запах кожаного седла, а вот этот теплый запах уюта, достатка, теплой мамы, обещания вечности – его нет.
К сожалению, дальше его надо смешивать с кефиром, запах которого я не люблю так же сильно, как люблю масло. Можно сказать, это противоположные запахи.
Меня в детстве пытались отдавать в детский сад, и после бабушкиного дома в деревне, где этого кефира не было никогда, его запах был для меня символом одиночества и ненужности. «Проходи, Настенька, в группу, на завтрак у нас печенье и кефир». Фуууу.
Странно, но гороховый суп я при этом люблю, хотя все остальное время в саду пахло именно им.
Ладно, переходим к сухим ингредиентам.
Магия и секреты кулинарии иногда прячутся в очень простых вещах.
Точная дозировка.
Точная температура.
Очень качественные продукты.
Нельзя «утилизировать» невкусное и испортившееся в выпечку.
Из прокисших сливок получится прокисший крем, а если пропитать невкусным ликером бисквит, получится невкусный бисквит.
Но этому я научилась еще у бабушки: после деревни есть творог и сыр из магазина было невозможно. Я чувствовала любой посторонний запах и могла точно назвать день, когда на производство заходила какая-нибудь комиссия, пахнущая одеколонами.
Для того чтобы понять, как важна температура, мне хватило двух неудачных попыток сделать «Птичье молоко».
А для точных дозировок я даже купила ювелирные весы на Алиэкспресс.
Забавно было, когда я забрала их с почты и пошла погулять в парке. Там меня остановил наряд полиции и попросил открыть сумку и показать документы.
Увидев весы, они крайне возбудились: требовали показать всю галерею фотографий, обшарили в сумке даже те кармашки, про которые я забыла и вывернули карманы в моих джинсах. Я честно говорила, что кондитер и буду взвешивать только дрожжи и пекарский порошок.
«Ага, конечно». Они оглядывали сверху донизу. Тогда во мне было вообще тридцать семь килограмм. И большая часть – в мешках под глазами. Видимо, такая фигура кондитерам была не положена. А вот наркоманкам – да!
С тех пор я всегда хихикаю, когда отмеряю на этих весах пять грамм разрыхлителя или пятнадцать грамм какао. Мой секрет в том, что я делаю совершенно наркоманские десерты. Но каждый ингредиент в них абсолютно законен!
Теперь мука – и перемешать. Очень быстро, очень легко, не усердствуя.
Никаким не миксером, не дай боже. Нельзя, чтобы тесто уплотнилось. Оно отлично будет держать форму в бумажных формочках. А в руках должно распадаться на хлопья. Нежные и невыносимо шоколадные.
Дети, впрочем, все равно будут ими швыряться, но я иначе уже не могу.
Я быстро отсадила тесто из кондитерского мешочка в формочки, засунула в духовку и пошла на подоконник курить. Новую порцию теста сделаю, когда испечется эта. От долгого стояния оно уплотняется, это идет на пользу только пряникам.
У меня в запасе целая стопка коробок с круглыми прорезями для кексиков, много-много кефира и масла, целый длинный день и чуть-чуть печальных мыслей. Идеальное состояние, чтобы в шесть-восемь приемов доделать заказ и отдать клиентке.
Только мысли останутся со мной.
Я пытаюсь убедить себя, что печалюсь из-за запаха кефира. С моим обонянием я имею право на любые взаимоотношения с запахами, даже впадать в хандру на целый день после встречи с нелюбимыми. Сейчас немного погрущу, пока печется первая партия, а потом курить будет уже нельзя, иначе капкейки заберут себе запах табачного дыма.
Но на самом деле мне очень грустно, потому что я… скучаю по Максу. Для гордой и независимой я слишком быстро привязываюсь. Прямо как девочка из детдома, которая готова хвататься за всякого: будешь моей мамой?
Никто не будет моей мамой, я точно знаю.
Но надо было с ним нормально переспать.
Это во мне недотрах говорит.
И то, что я реву, – это тоже он.
Но я снова завидую Сонечке, которая сегодня утром проснулась женой самого любимого своего мужчины, и теперь перед ней весь огромный теплый мир. А у меня полчаса, пока пекутся капкейки, и весь день сегодня в запахе шоколада и сливок.
Это тоже запах дома. Дома моего отчима. Куда меня приняли и начали воспитывать так, будто я его дочь. Но было уже поздно. Я была уже ничья дочь.
Сейчас я будто ворую у него этот запах. Присваиваю его себе.
Почти пять лет прошло, а шоколад для меня все еще угнетение, бунт и свобода одновременно.
Я открыла окно и выбросила окурок прямо на улицу.
Засигналила машина, я вздернула голову, недоверчиво, но уже все понимая, потому что так нагло сигналить мог только один… одна… невыносимо яркая в солнечном свете алая «бэха».
Я выскочила из дома так быстро, что показалось – выпрыгнула из окна.
Макс поймал меня в объятья, словно и правда вынул из воздуха, и закружил, одновременно целуя.
Мы почему-то оба улыбались как ненормальные. Как будто не виделись тысячу лет, встретились после долгой разлуки, чтобы никогда не расставаться.
Очень тяжело целоваться и смеяться в одно и то же время.
Глядя на нас, улыбались все прохожие.
Первый день лета! Это все он виноват.
– Ты плохо прячешься, сахарная фея, – упрекнул Макс в перерыве между двумя такими разными поцелуями – невесомым в веки и глубоким, с языком, засунутым в горло. – Мне совсем не пришлось тебя искать. Я рассчитывал, что ты загадаешь мне загадку хотя бы того уровня, что и я тебе.
– Я ее легко разгадала.
– Ты читила. А я пошел самым простым путем, позвонил твоей Соне и сразу получил адрес.
– Сразу?
– Ну ладно, не сразу, пришлось сначала подключить ее мужа, чтобы он за меня поручился. Но два шага – это несерьезно.
Я терлась об него как кошка, и как кошка в течке, хотела этого самца прямо сейчас! Он приподнял меня и прижал к себе сильнее, чтобы я почувствовала, что он тоже очень даже готов. Немедленно.
– Будешь наказана за то, что сбежала… – хрипло прошептал Макс, пытаясь мурлыкать, но его голос срывался, а кожа буквально полыхала.
– Пойдем ко мне… – тоже прошептала я.
А то соседи уже семечки принесли и стулья поудобнее к окнам подставили.
– Наконец-то потрахаемся? – хмыкнул он. – Или опять продинамишь?
– Наконец-то я выну из духовки сгоревшие капкейки! – Я потащила его за собой. В подъезде уже чувствовался запах горелого.
Конечно, то, что я вытащила из духовки, уже было совершенно не похоже на мягкие, рассыпающиеся кексы. В принципе, если срезать горелые части, то пошло бы на посыпку к какому-нибудь другому торту, но я решительно высыпала в мусор жертв нашей с Максом внезапной встречи.
– Оу. Оу. Оу. – Он с любопытством осматривал тот первобытный хаос, в который обращалась кухня, когда я готовила. Черт знает почему я, идеальная аккуратистка в других областях, когда готовила, становилась воплощением бардака.
– Так я допущен в главную лабораторию, где создаются твои колдовские зелья.
Я снова повторила все действия: яйца-сахар-миксер-кефир-разрыхлитель-какао-мука, перемешать-отсадить-духовка – только в пять раз быстрее и не задумываясь о запахах кефира, шоколада и горохового супа.
– Да! И у меня заказ на двести волшебных кексиков, которые превращают детей в гремлинов!
– Я однажды в Амстердаме съел кексик и до-о-олго был гремлином. Ты уверена, что это законно?
– Я уверена, что у тебя есть двадцать пять минут, пока они пекутся.
Что тут можно успеть?
– Опять ты мне не даешь оттрахать тебя от души. Условия, загадки, препятствия, долбаный квест!
– Ты первый начал. – Я судорожно расстегивала ремень на его джинсах, он так же стремительно поддел мой топик и стянул его через голову.
Не удержался и приник к соскам с таким стоном, словно много часов мечтал только об этом. Я вздрогнула и выгнулась, опираясь руками на плиту позади меня.
Он обвел языком сначала один сосок, потом другой, сомкнул губы, теребя самый кончик языком. Мне показалось что кто-то провел прямую магистраль из нервов толщиной с канат от сосков прямо к клитору. Потому что эти тревожащие ласки моментально отдавались между ног сладким трепетанием, похожим на касания крыльев бабочки.
Я нащупала молнию на его джинсах, потянула ее вниз, уже упираясь пальчиками в напряженную пружинящую плоть под ней. Провела рукой через ткань трусов.
Макс резко вздохнул и выпрямился, накрывая мой рот своим.
Его руки огладили мои бедра, перешли на талию, пальцы поддели тонкую ткань домашних обтягивающих шортиков и потянули ее вниз.
Я свела бедра:
– Что, прямо тут? – Я смотрела в его бесстыжие темные глаза.
– Нам же нужно следить за твоими печеньками… – он развернул меня спиной к себе и освобожденный член начал тереться об меня сзади, а Макс все наглее вжимался в меня. Мне приходилось сильнее упираться в плиту руками и оттопыривать задницу, чтобы не коснуться горячей дверцы духовки.
Стремительно прошуршал презерватив: похоже, у сударя было много тренировок!
– Держись крепче, сахарная фея… Если я сейчас тебя не трахну, и нам в очередной раз помешают твои выкрутасы, я просто взорвусь!
Он приспустил мои обтягивающие пижамные шортики, под которые и не предполагалось надевать белья. Можно подумать, я его ждала.
Если бы я его ждала, я бы вообще не стала одеваться, и соседи получили бы полное удовольствие у своих окон!
Приподнялась на цыпочки, выгнула спину, нетерпеливо вертя задницей, и он вдвинул в меня член с протяжным:
– Бляяяяяаааааа…
Я закусила губы, чтобы тоже не заорать от наполнившего меня ощущения его плоти, его живой и мощной силы, с которой он начал двигаться, с размаху ударяясь в мои бедра. Резко и быстро, наполняя собой, утоляя первую жажду, самое острое иссушающее чувство нужды, родившееся в темной кладовке под шепот о сексе с незнакомцем.
Может быть, у него родилось и раньше. Я же не знаю, почему он пошел за мной.
Но больше суток лихорадка только распалялась, не затухая от оргазмов от его языка и пальцев, напротив – это было как тушить бензином костер.
А сейчас – да, спасибо, что выплеснули в него стакан воды…
Макс прижимал меня к себе. Одна его рука мяла мою грудь, то и дело пропуская между двумя пальцами соски, другая лежала на лобке, вдавливая меня в его пах так плотно, что резкие движения будто протыкали меня насквозь.
– Если я сейчас кончу, это будет самое бездарное бесконечное время ожидания в мире, – вдруг прохрипел он, выходя из меня.
– Чтоааааа? – Я даже оглянулась, чтобы убедиться, что ощущения меня не обманывают.
Макс прижал меня спиной к себе, медленно и долго выдыхая. Уткнулся мне в шею, накрыл губами и прошелся там языком по кругу, а потом засосал кусочек кожи, оставляя фиолетовую метку.
– Эй, ты что? – Я попыталась вывернуть голову, чтобы ее увидеть. – Ты совсем, что ли? Мне засосы со школы никто не ставил.
– Это будет твое наказание… – его грудь ходила ходуном, член по-прежнему стоял, но он пережидал паузу. – У тебя есть кто-нибудь, кому нельзя их показывать?
– Нет…
– Тогда готовься…
Он захватил меня с собой, отходя к застеленной кровати. В студии что удобно – все близко. Где спишь, там и работаешь… И трахаешься тоже.
Он выпустил меня на три секунды – ровно, чтобы стянуть с себя джинсы и футболку с рубашкой, а потом устроился полусидя на моей разобранной кровати, прислонившись к стене. Меня он бесцеремонно подтащил поближе, заодно окончательно стаскивая шортики.
– Иди сюда… – он притянул меня, но остановил, не дав прислониться. – Стой.
Его ладони с растопыренными пальцами накрыли мою грудь, грубо стиснули, и Макс снова втянул воздух сквозь сжатые зубы.
Я поставила колени по обе стороны от его бедер над боевито торчащим членом, ничуть не утратившим свой задор.
– Насаживайся.
Я расставила ноги шире и начала опускаться, глядя прямо в его глаза с расширившимися зрачками, занявшими почти всю радужку. Когда головка члена коснулась входа в меня, он притянул меня к себе, заставляя лечь ему на грудь.
Дотронулся до шеи языком и повел влажную горячую дорожку, одновременно контролируя скорость, с которой я впускала его в себя. Когда он вошел до конца и уперся внутри, вызвав у меня короткий тяжелый стон, Макс сжал зубы, оставляя на коже полукруглую отметину.
– Ты еще и укусы будешь оставлять?
Я поерзала, привыкая к ощущению заполненности внутри, и оперлась ладонями на его грудь. Он лежал подо мной такой вальяжный, красивый как бог, с растрепанными выгоревшими волосами – я и не помнила, когда последний раз была в постели с таким красавчиком.
– Я бы тебе и маячок вживил, и ошейник надел с коротким поводком, чтобы не сбежала.
– Разве тебе не понравилось меня ловить?
Он прошелся взглядом по моему телу так нагло, что захотелось прикрыться.
Несмотря на то что девичья честь была уже полностью повержена. Я приподнялась и вновь опустилась на него, все так же опираясь на ладони. Мое тело, разогретое им же вчера ночью, требовало отнюдь не работы, оно хотело вот этого – кожа к коже, искры между нами, магнитное притяжение столь сильное, что разлепить нас практические невозможно.
– Посмотрим, стоит ли приз усилий, – ухмыльнулся он провокационно.
– Что? – Я отшатнулась, попытавшись слезть с него, но Макс положил горячие ладони мне на бедра, резко вернув обратно, вогнав себя вновь до конца.
– Нет, родео выглядит иначе. Я забыл. Это я должен вырываться… – он поддал бедрами вверх. – Но я не хочу.
Все внутри меня просило двигаться, чувствовать горячую упругую плоть, скользить по ней, и я не могла противостоять этому. Разве я не хотела еще полчаса назад именно такого – бездумного жаркого траха с красивым молодым самцом?
Хорошо, с конкретным красивым молодым самцом, со слишком длинным языком.
Я уперлась ладонями в его твердый живот, откинула голову и просто отдалась ритму: вперед-назад, в глубину, наружу почти до конца, обратно. Загорелые руки на моей коже скользят сначала осмысленно – он ловит грудь ладонями, сложенными лодочкой, накрывает ее, тянется к плечам, оглаживает целиком. Но потом, по мере того, как я ускоряю темп и закусываю губу, чувствуя, как внутри вновь разгорается пламя, движения рук становятся хаотичными. Касание, мимолетное сжатие, пальцы на животе, ловят мои пальцы, ладонь гладит меня по щеке… И дыхание Макса тоже ускоряется, я чувствую, что внутри меня становится все мокрее, но и теснее.
А потом он резко кладет руки мне на бедра и фиксирует, запрещая двигаться.
– Стой… – его дыхание срывается, на лице уже нет нагловатой улыбки, губы приоткрыты и я наклоняюсь, чтобы облизнуть с них его сочный вкус. – Погоди, давай притормозим.
Я выпрямляюсь и жду, пока он справится со своим возбуждением. Но Макс не просто ждет – он облизывает большой палец и обводит по кругу мой напряженный сосок, прищурившись наблюдает за моим лицом.
Сжимает его двумя пальцами – сначала легонько, а потом все сильнее, пока я не вскрикиваю, и тогда он приподнимается и ловит его губами, даря такую нежную ласку, что на магистрали «соски-клитор» загораются новогодние огоньки, и я нетерпеливо начинаю елозить, пытаясь потереться о Макса так, чтобы зажечь там еще и новогоднюю елку.
Он проводит языком вниз по груди, накрывает ее ртом – она едва ли дотягивает до первого размера, и у него это почти получается, – но потом соскальзывает и оставляет жадные засосы-укусы на животе, на груди, на руках и даже на ребрах сбоку. Присасывается к чувствительной коже так, что мне почти больно.
– Макс! – вскрикиваю я с упреком, но он поднимает мутные от страсти глаза и оправдывается:
– Ох, какая ты охуенная… мне прям больно держаться. Как наждаком по нервам.
– Так не держись, – предлагаю я, приподнимаясь и сжимая его внутри, выбивая из него сдавленный стон.
И, конечно, в этот момент должен запищать таймер плиты!
Я подхватываю свою оверсайзовую футболку для сна, накидываю и несусь доставать формы из духовки. Внизу живота у меня все сжимается, ноги подрагивают, соски стоят так, что вот-вот продырявят ткань, но я супергерой Ася Девушка-Кондитер, и мои волшебные шоколадные капкейки завтра будут радовать целую толпу визгливых десятилеток и спасать нервы их родителей. Я не могу отступить, даже если у меня охренительный секс с охренительным мужчиной.
Вытряхнуть эту порцию и замешать новую: яйца-сахар-кефир-масло-миксер-мука-разрыхлитель-какао – только в еще более скоростном темпе. Этот рецепт запомнится мне надолго. Я ставлю какие-то немыслимые рекорды и запомню капкейки как самую эротичную выпечку на свете.
В тот момент, когда я мешаю лопаткой тесто, стараясь делать это медленно, но все равно как-нибудь побыстрее, с кровати подает голос Макс:
– А теперь оттопырь попку.
Наверное, не стоило стоять на коленях на табуретке, нависая над столом и стальной чашей миксера. Или стоило?
Я оглядываюсь.
Он лежит, закинув руку за голову, а другой поглаживает все еще стоящий член.
И, разумеется, пялится на то, как я тут изгибаюсь над тестом.
Но теперь оно меня интересует гораздо меньше. У него красивый член, ровный, аккуратный, с соразмерной розовой головкой, чуть загнутый вверх – и больше всего мне хочется вернуться обратно и продолжить начатое. Хотя нет, сначала я хочу его облизать!
– Ты там не отвлекайся, – замечает Макс, но видно, что ему нравится то, как я его разглядываю.
Вздыхаю и – кондитерский мешок, отсадить в формочки, не забывая выгнуться так, чтобы футболка поползла вверх, открывая бедра до упора, засунуть в духовку, установить таймер и скинуть футболку, запрыгивая обратно в постель. Сразу попадаю в горячие руки Макса, к его горячим губам, целующим меня абсолютно везде, проходясь от мочки уха до ключицы, от сосков до пупка, и от внутренней стороны бедра глубже, глубоко в темные глубины. Его язык проникает невероятно далеко – все-таки болтовня, видимо, тренирует правильные навыки, – но мне хочется большего!
Он поворачивает меня спиной и усаживает на себя так легко и быстро, что я успеваю только вскрикнуть, когда он проскальзывает внутрь. Теперь он может вволю любоваться моей задницей, а мне остается только вид на неумолимый таймер: 23… 22… 21…
Макс проводит пальцами по позвонкам, целует в спину и поддает бедрами вверх, чтобы я не отлынивала и двигалась. А он будет управлять хваткой железных пальцев у меня на бедрах. Я наконец-то наращиваю темп, распаляюсь все сильнее… и снова торможу, когда он врубает стоп-кран.
Долгий стон разочарования. Оглядываюсь через плечо:
– Тебе не вредно столько не кончать?
– Ничего. Я хочу попробовать тебя абсолютно всю. Сегодня я до вечера уже никуда не тороплюсь.
На четвертой порции капкейков он доводит меня до оргазма пальцами, пока я сижу на нем.
На шестой я наконец получаю в свое распоряжение его идеальный член, и пока Макс изучает меня пальцами, аккуратно раскрывая нижние губы как цветок пронзительно нежными и бережными движениями, я облизываю его со всех сторон, скольжу губами по шелковой коже, под которой невероятно твердая сталь, дразню языком уздечку и почти впускаю его в свое горло – одновременно с его движением пальцев внутри меня.
Я чуть было не довожу его до оргазма, чуть не прерываю наш безумный марафон, но в этот момент звенит чертов таймер, и Макс спихивает меня с кровати:
– Иди работай, гадкая девчонка! Могла все испортить!
Между седьмой и восьмой я, увы, отвлекаюсь надолго и готовлю крем, а потом начинаю наворачивать шапочки на готовые капкейки и ставить их в коробочки. Макс наблюдает за каждым моим движением, и я невольно делаю их чуть более эротичными, чем надо. Меня можно было бы снимать в порно: «Развратная кондитерша думает совсем не о креме, когда облизывает свои пальцы».
После того как я вытаскиваю восьмую партию, на нее остается только навертеть крем – укладываюсь в пять минут и с решительным видом направляюсь к кровати.
Макс ловит меня, переворачивает на живот и буквально втрахивает в кровать, наваливаясь всем телом. Я визжу, утыкаясь лицом в подушку, он рычит и кончает, вцепившись зубами в мою холку, как большой кот.
Потом отваливается в сторону и долго глубоко дышит, закрыв глаза. А я лежу на его загорелом, гладком, как нагретый солнцем камень, плече и мечтательно жмурюсь. Удовлетворенная на полгода вперед и полгода назад. Счастливая до неприличия, затраханная до непотребства, довольная до непристойности.
Но, конечно, в раю тоже был змей. И наверняка комары.
Надеюсь, что только комары, а заказчиков дьявол оставил для ада.
Я смотрю на часы и пинаю Макса в бок:
– Одевайся.
– Мммм? – он приоткрывает один глаз и тут же переводит его на мою грудь.
Этот мужчина неисправим!
– Сейчас приедет заказчица за капкейками. Надо выглядеть прилично, – вздыхаю я, впервые жалея, что у меня студия. Так бы закрыла свое загорелое сокровище в комнате и рассчиталась самостоятельно.
– Аааа…
Он поднимается только попытки с третьей, наверное. Сшибая косяки, добирается до ванной. Возвращается уже бодрым, быстро одевается, подходит ко мне, уже тоже одетой в джинсы и топик, целует в лобик и говорит:
– Ну я поехал. Дела.
И уходит! Уходит и захлопывает за собой дверь!
Да ну нафиг!
