Артур Лесли Мортон
История Англии. Как народ создал великую державу

Глава IV
Упадок феодализма

1. Торговля и города

XIII век в Англии отмечен всеобщими изменениями в феодальном строе, ведущими в конце концов к упадку этого строя и развитию капиталистического сельского хозяйства. Однако немедленный эффект оказался совсем не таким, каким можно было ожидать на первый взгляд. В XII в. получает развитие процесс, известный под названием коммутации, при котором трудовые повинности частично или полностью заменялись денежными платежами. С ростом использования денег, о чем уже упоминалось, возникает обратный процесс, главным образом в наиболее доступных и наиболее процветающих областях, а также в поместьях монастырей и крупных лордов. Здесь развитие денежного обращения и неуклонный подъем цен привели к тому, что стало более выгодным обрабатывать господские земли трудом крепостных и продавать производимые ими шерсть, мясо, кожи и зерно, чем получать фиксированную денежную ренту, реальная стоимость которой непрерывно снижалась. В результате чего на протяжении всего XIII в. многие лорды, практиковавшие ранее в своих поместьях барщину, теперь восстановили прежний порядок, нередко добавляя новые поборы и сопротивляясь любым просьбам о новых коммутациях. И только в глухих районах, находящихся далеко от главных рынков и торговых путей, мы иногда еще обнаруживаем замену барщины денежными платежами.

В XIV в. намечается новая тенденция. Рост сельскохозяйственной продукции для рынка значительно обогнал рост производства промышленных изделий и вызвал относительное падение цен на сельскохозяйственные продукты. Теперь помещики снова изменили свою политику. Появляется новая тенденция к коммутации, или, во всяком случае, требования крестьян о коммутации лорды уже не отвергают столь решительно, как прежде, и все шире применяется наемная рабочая сила. Это со временем приводит к упадку крепостнических отношений и распаду феодального поместья. Наряду с этим увеличение производства шерсти для фламандского рынка вызывает рост международной торговли и купеческого капитала. В области политики государство постепенно поглощает функции феодальной знати – отправление правосудия в баронских поместьях, защиту земледельцев и службу в феодальном войске во время войны. По мере того как бароны освобождались от всех этих обязанностей, они постепенно превращались в землевладельцев в современном смысле слова, которые получали доход из своих имений и все более склонялись к тому, чтобы смотреть на короля и его столицу как на естественную сферу своей политической деятельности.

В предыдущей главе упоминалось о росте городов и о том, какими способами они получали хартии, освобождавшие их от обременительных феодальных обязательств. Такую хартию легче всего было получить от самого короля, так как деньги ему всегда были нужнее обычных феодальных повинностей, с меньшей легкостью у знати и лишь с большим трудом у крупных монастырей, под стенами которых во многих местах возникали города. История таких городов – Сент-Олбанс, Бери-Сент-Эдмундс и Рединг – изобилует ожесточенными схватками, иногда переходящими в вооруженные восстания горожан, как это было, например, в 1327 г. в Бери. Здесь городское население при поддержке вилланов близлежащих деревень штурмовало аббатство и основало коммуну, которая продержалась шесть месяцев, прежде чем была уничтожена. Стоит отметить, что после восстания тридцать два приходских священника были осуждены как зачинщики восстания.

К концу XIII в. почти всем городам, как крупным, так и мелким, за исключением нескольких находящихся под властью монастырей, удалось добиться известной степени самоуправления. После получения свободы от феодальных поборов главной целью каждого города стало сосредоточение торговли в руках полноправных горожан по принципу, что лишь тот, кто внес свою долю в выкуп городских вольностей, имеет право пользоваться привилегиями. Эта цель была достигнута путем организации горожан в купеческую гильдию. Эти гильдии, объединявшие всех тех, кто занимался ремеслом в данном городе (вначале не существовало четкого разделения между торговцами, которые покупали и продавали изделия, и ремесленниками, которые их производили, поскольку обе функции обычно выполнялись одним и тем же лицом), были строго замкнутыми, и их регулирование усиливалось штрафами и, как крайняя мера, изгнанием из гильдии.

По мере роста городов образовываются также и ремесленные гильдии, иногда в противовес купеческим гильдиям. Они включают в себя только представителей определенных ремесел: кузнецов, шорников, пекарей или портных. Их цель состояла в том, чтобы регулировать все ремесленное производство своей отрасли, устанавливать правила на ценообразование, на качество продукции и условия работы ит. п. В них входили мастера, работающие каждый у себя на дому, обычно с одним или несколькими учениками, а иногда и с подмастерьями или наемными работниками. Подмастерьем считался тот, кто прошел уже стадию ученичества, но еще не стал мастером.

Вначале подмастерья не образовывали отдельного класса, а считались людьми, дожидавшимися того времени, когда станут самостоятельными мастерами. К концу XIII в., однако, классовое расслоение в городе начинает обозначаться более четко. Число подмастерьев значительно выросло, и многие из них так и оставались наемными работниками на протяжении всей своей жизни. С утверждением высоких вступительных взносов и других ограничений гильдии становятся все более замкнутыми и недоступными для вступления в них объединениями. Это привело к тому, что подмастерья начинают создавать свои особые объединения, так называемые гильдии йоменов.

Эти гильдии, как и первые профсоюзы, не вызывали поощрения и часто вынуждены были действовать тайно. Вот почему мы узнаем о них только урывками – когда их члены предстают перед судом или как, например, в 1303 г., когда лондонская гильдия кордвейнеров (кожевников по тонкой коже) объявила, что «воспрещается работникам по кожевенному или иному какому делу проводить сборища и принимать решения, могущие нанести ущерб делу».

В 1387 г. «Джон Кларк, Генри Дантон и Джон Хичин, работники по кожевенному делу… собрали большое сборище подобных себе людей и тайно сговорились о сообщничестве» и были заключены в Ньюгейтскую тюрьму мэром и олдерменами «до тех пор, пока не получат дальнейших указаний о том, как надлежит с ними поступить». Подобные сведения сохранились о забастовках или объединениях и в других ремеслах и городах, как, например, в случае с лондонскими шорниками в 1336 г., ткачами в 1362 г. и пекарями Ковентри в 1494 г.

Помимо квалифицированных ремесленников, входящих в гильдии, более крупные города вскоре стали привлекать пришлых людей из беглых крепостных и прочих жителей, которые составляли низший класс неквалифицированных и лишенных постоянного занятия работников. В Лондоне эта категория была особенно велика, и если положение квалифицированных рабочих могло считаться вполне удовлетворительным, то средневековое население трущоб жило в такой беспросветной грязи и нищете, которую трудно себе и вообразить.

Следует отметить еще одно явление более позднего периода, которое ознаменовало процесс социальной дифференциации в городах. Это был рост гильдий скупщиков и купцов, которые стали доминировать над гильдиями производителей. Так, к концу XIV в. лондонские торговцы сукном стали диктовать свои условия сукновалам, мастерам, занятым стрижкой, и ткачам, а из двенадцати крупных гильдий, из которых только и дозволялось выбирать мэра города, всего лишь две, состоящие из ткачей и ювелиров, были гильдиями производителей. Тот же процесс более медленно и в менее широких масштабах шел и в других городах, что служит нам напоминанием о том, что изначальное крупное накопление буржуазной собственности произошло именно в форме торгового капитала.

Первое и наиболее важное поле деятельности, которое торговый капитал нашел себе в Англии, была торговля шерстью. Еще с самых давних времен шерсть вывозилась из страны в Гент, Брюгге, Ипр и другие города Фландрии, где из нее ткали сукно. К XIII в. эта отрасль торговли выросла до широких масштабов, с лихвой превосходивших по объему и стоимости весь другой экспорт, вместе взятый.

Однако Англия не являлась политически зависимой от Фландрии, как это обычно бывает со странами, производящими сырье, по отношению к странам индустриальным. Это отчасти обусловливалось внутренним положением Фландрии, политически ослабленной непрерывной борьбой между купцами, ткачами-ремесленниками, фландрскими графами и французскими королями, борьбой, которая разъединяла Фландрию и в XIV в. повлекла за собой важные последствия в английской истории.

Гораздо более важное значение имело монопольное положение Англии, как страны, производящей шерсть. На всем протяжении Средних веков ни одна другая страна не производила регулярного избытка шерсти на экспорт, и не раз запрет на экспорт шерсти вызывал мгновенный и сокрушительный кризис во Фландрии. Английская монополия явилась следствием подавления феодальных междоусобиц раннего периода, что отражало исключительную силу короны по сравнению с феодальными баронами. Из всех видов собственности овец легче всего было разводить и труднее всего сберечь, поэтому только в мирных условиях, столь несвойственных для Средневековья, овцеводство могло стать делом прибыльным в крупных масштабах.

Еще в XII в. монахи Цистерцианского ордена основали на сухих восточных склонах Пеннинских гор крупные овцеводческие фермы. Монахи были не только превосходными фермерами, но также и расчетливыми финансистами; через их руки и руки ломбардских и флорентийских купцов, действовавших как их агенты, передавалась большая часть доходов, получаемых из Англии папством, доходов, которые, как отмечалось парламентом Эдуарда III, в пять раз превышали поступления в королевскую казну. Значительная часть этих доходов собиралась шерстью, а не деньгами.

Уже к XIII в., если не раньше, помимо Йоркшира, крупными производителями шерсти становятся Котсуолд-Хилс и Чилтерн-Хилс, Херефорд и возвышенности Линкольншира. Поначалу основная часть экспортной торговли находилась в руках итальянских и фламандских купцов. Первые, особенно пришедшие из тех городов, где банковское дело уже добилось больших успехов, могли производить финансовые операции в масштабах, которых еще не знала Северная Европа. Это объяснялось тем, что ломбардские ростовщики были в состоянии финансировать Эдуарда I куда эффективнее, чем евреи, изгнанные из Англии в 1220 г. Этот акт, часто представляемый как образец бескорыстного патриотизма, в действительности являлся результатом интриг конкурирующей группы ростовщиков, которая могла предложить королю ссуды на более выгодных условиях.

По мере роста торговли английские экспортеры начинают бросать вызов своим иностранным конкурентам. Цифры экспорта за 1273 г. (неполные, но, вероятно, довольно достоверные) показывают, что более половины всей торговли находилось в руках англичан. Создание штапельной (стапельной) торговли шерстью знаменует собой данный этап роста английского купеческого капитала. Идея создания штапельной торговли заключалась в том, чтобы сосредоточить весь экспорт шерсти в одном или нескольких местах, как для защиты торговцев от пиратов, так и для облегчения сбора налогов. Сначала были выбраны несколько городов во Фландрии, затем в 1353 г. – несколько английских городов. Наконец, в 1362 г. штапельный центр был зафиксирован за Кале, захваченным во время Столетней войны. Изначально штапельную торговлю контролировали английские купцы.

Развитие торговли в национальном масштабе повлекло за собой потерю целого ряда исключительных привилегий городов, гарантированных им хартиями. Как Эдуард I, так и Эдуард III поощряли приезд в Англию иностранных купцов и предоставляли им льготы, что вызывало конфликты между купцами и жителями городов. Предпринимались меры по улучшению дорог и гаваней, а также для обеспечения свободы и безопасности торговли по всему королевству. Насколько несовершенным было даже относительное спокойствие в Англии в этот период, ярко иллюстрирует предписание Винчестерского статута (1285), который велит расчистить все большие дороги, «так, чтобы не оставалось ни канавки, ни кустика, где мог бы схорониться человек со злым умыслом, в пределах двухсот футов по ту и другую сторону».

Еще одним фактором, способствовавшим ослаблению местной изолированности, стала ярмарочная торговля. Эти ярмарки в известной степени находились вне контроля купеческих гильдий, и наиболее крупные и важные из них привлекали торговцев со всей Европы. У ярмарок имелся свой кодекс законов – «Торговое право», что являлось важным достижением в то время, когда каждая страна и каждый район имели свои особые правила и обычаи. «Торговое право» было международным кодексом, так что торговцы всех стран были знакомы с устанавливаемыми им правами и обязательствами. В целях развития международной торговли были введены также золотые монеты, наряду с серебряными. На Западе первые золотые средневековые монеты (флорины) были выпущены во Флоренции в 1252 г. В Англии первую золотую монету (нобль) стали чеканить за три года до захвата Кале в 1347 г. Большая компактность золота давала новой монете явные преимущества, однако широкое употреблении золотых монет в Англии получило распространение лишь спустя несколько столетий.

Упадок феодального строя и развитие торговли привели к изменениям в системе налогообложения, что имело для страны важные последствия. В нормандские времена король, как и любой барон, жил «на свои собственные средства». Только при особых обстоятельствах принято было взимать специальные налоги, и поначалу такими налогами являлись налоги на землю. С ростом городов налогами стали облагаться и другие виды собственности, а следовательно, и другие классы, помимо баронов, оказались непосредственно заинтересованными в делах государства. Обложение налогом на собственность производилось вначале на основании грубой оценки имущества, но вскоре размеры налога стали фиксироваться, и его обычная норма, «десятая или пятнадцатая» часть имущества, составляла в среднем доход около 40 тысяч фунтов стерлингов.

Во время правления Генриха III резкий подъем цен приводит к тому, что обычных доходов короля становится крайне недостаточно, особенно если принять во внимание, что государство начинает брать на себя все большую часть функций, которые прежде исполнялись баронами. С этого времени вопрос об использовании королевских поместий делается важным политическим вопросом. Все классы имели непосредственный интерес в сохранении земель короны нетронутыми, ибо, если имения короля отчуждались, бремя налогов становилось еще тяжелее. Немаловажен тот факт, что все короли, которые столкнулись с наиболее серьезной оппозицией, – Генрих III, Эдуард II, Ричард II, Генрих VI, – были королями, при которых королевские земли опрометчиво отчуждались.

При таких обстоятельствах неизбежно возникло объединение баронской оппозиции, направленной против отдельных аспектов королевской политики, что привело к выдаче Великой хартии, и оппозиция растущего купечества в городах стала неминуемой, ибо у них чаще возникали общие основания для недовольства и куда реже для определенных интересов. Средством для выражения этой новой оппозиции стал парламент. Но при этом и сама корона нередко использовала городское купечество в качестве противопоставления баронам, и в этом смысле рост политического веса городского купечества можно рассматривать как побочный результат борьбы между королем и знатью, борьбы между двумя равными по силе противниками, каждый из которых стремился заполучить союзника. Во всяком случае, именно в этом столкновении классов нам надо искать причины зарождения и развития парламента.

2. Зарождение парламента

В период несовершеннолетия Генриха III баронская партия, которая одержала победу в долине Раннимид, заправляла всеми государственными делами от имени короля. Уильям Маршалл, де Бург и архиепископ Лэнгтон были, вероятно, людьми достаточно способными в делах управления, поэтому под их руководством и в отсутствие оппозиции бароны сплотились и значимость Великого совета как центра государственного аппарата сильно возросла. У баронов имелся опыт в административных делах, что позволило им действовать как единому классу и стремиться к установлению объединенного управления всем государством, а не к достижению личного могущества в своих феодальных владениях.

Когда Генрих достиг совершеннолетия и сделал попытку взять правление государством в свои руки, борьба вспыхнула вновь. Неопытность Генриха уравновешивалась его тщеславием, которое мешало ему осознавать ограниченность своих сил, а легкомысленная расточительность в сочетании с ростом цен вынуждала его постоянно требовать денег. Сам король находился под сильным влиянием друзей своей жены-француженки, раздавая им земли, которые, по мнению баронов, следовало сохранить за английской короной, и должности, которые следовало предоставить им самим. Генрих был сильно набожен, как ни один другой король со времени Эдуарда Исповедника, и за период его правления Англия превратилась в главный источник доходов для римских пап. Эти доходы папство получало частично от прямых налогов, а частично от предоставленной ему возможности беззастенчиво продавать церковные должности кому угодно – будь то англичанин или иностранец – кто больше давал денег.

В результате, в то время как Генрих постоянно требовал у своих вассалов субсидии, государственный аппарат работал все менее эффективно. Торговля стала идти хуже, и не только бароны, но и мелкие землевладельцы и горожане снова стали объединяться в оппозицию к королю. Эта оппозиция поначалу принимала традиционную форму баронской оппозиции.

Когда в 1257 г. Генрих позволил папе уговорить себя принять сицилийскую корону для своего сына Эдмунда и обратился к совету за средствами, необходимыми для отвоевания острова у Гогенштауфенов^[17], оппозиция достигла своего апогея. Бароны отказали в деньгах, а собравшийся в Оксфорде совет создал детально продуманную систему комитетов, ответственных перед советом за разрешение всех вопросов государственного управления. Они потребовали права назначать верховного юстициария, канцлера и других должностных лиц, а также шерифов графств. Приблизительно с этого времени совет становится известен как парламент.

Через три года слабость чисто баронского движения стала очевидной. Бароны всегда были подвержены расколу из-за личных распрей и противоречивых интересов, ощущаемых каждой группой между новой классовой солидарностью и старым, но по-прежнему сильным желанием действовать ради укрепления своей феодальной вотчины. В результате королю удалось отколоть и привлечь на свою сторону часть баронской оппозиции и начать гражданскую войну. Те бароны, что остались в оппозиции во главе с Симоном де Монфором, вынуждены были полагаться на поддержку других классов, и, когда в 1264 г. армия Симона нанесла королевским войскам поражение при Льюисе, целый фланг его армии был набран из граждан Лондона.

После битвы при Льюисе ряды баронской оппозиции продолжали редеть, и в результате движение стало принимать народный характер. В него влилось городское купечество, мелкие землевладельцы, часть клириков, недовольных растущей властью папства, и студенты Оксфорда, которые обычно были выходцами из средних или низших слоев средних классов и на всем протяжении Средневековья выступали в крайне радикальном духе. При такой политической обстановке Монфор созвал в 1265 г. в свой парламент представителей горожан из самоуправляющихся городов, а также по два рыцаря от каждого графства.

Парламент де Монфора, хотя и созванный в соответствии со строго законными положениями, следовало бы правильнее описать как собрание революционной партии. В него вошли только пять эрлов и семнадцать баронов, и горожане явно были задуманы как довесок против баронов, покинувших Монфора. Несмотря на то что парламент 1265 г. был органом революционным, его созыв вполне вписывался в общий процесс исторического развития предыдущих десятилетий, который сам являлся следствием изменений классовой структуры английского общества.

Упадок феодализма вызывал все большую дифференциацию между крупными баронами и более мелкими землевладельцами или рыцарями. В то время как первые все еще сохраняли отряды вооруженных соратников и смотрели на войну и политику как на свою естественную сферу деятельности, последние все более довольствовались жизнью в своих поместьях и извлечением из них наибольших доходов. Пока крупные лорды по-прежнему зависели от труда крепостных для обработки своих доменов, рыцари уже начали широко применять наемный труд. Развитие торговли шерстью, дававшее мелким землевладельцам возможность производить продукт, который можно было легко и выгодно продать, активно способствовало этому направлению. И в XIII в. уже можно проследить начало той английской сквайрархии (сословия крупных помещиков), которая продолжит доминировать в сельской местности на протяжении пяти веков.

Еще с ранних времен рыцарей привлекали к участию в местном управлении через суды графств, а в 1254 г. выборные представители рыцарей от графств были официально приглашены в совет, хотя всего лишь для того, чтобы доложить о решениях, уже принятых судами графств. В период между 1254 и 1266 гг. рыцарей приглашали несколько раз по разным причинам. Теоретически никаких поразительных изменений в парламентской политике Монфора не произошло, но на практике характер совета и равновесие сил в нем изменились, и его нельзя было больше считать чисто феодальным органом.

В следующем году после блестяще проведенной операции в долине реки Северн Монфор был побежден сыном Генриха Эдуардом и погиб в битве при Ившеме. Эдуард счел более благоразумным принять изменения, требуемые мятежниками, и в правление Эдуарда парламент принимает те постоянные формы, которые установил для него Монфор. Не имеется каких-либо данных о том, что вначале рыцари и горожане принимали сколько-нибудь активное участие в работе парламента. Они присутствовали на его заседаниях главным образом для того, чтобы выражать свое согласие на налоги, которых требовал король, помогать в предоставлении сведений, необходимых для обложения населения, и по возвращении домой следить за тем, чтобы их графства и города собирали деньги. Они также подавали петиции от своих областей и помогали правительству следить за действиями местных властей.

Аналогично институту присяжных, парламент был создан скорее ради удобства короны, чем ради прав подданных. Расходов на участие или присутствие в парламенте старались избегать как те, кто посылал в него своих представителей, так и те, кого туда посылали, и нередко города подавали петиции с просьбой освободить их от обязанности посылать своих представителей в парламент. Парламент развивался в качестве органа, ведающего вопросами налогообложения, и если он стал средоточием оппозиции, то это никак не входило в замысел короны.

Между 1265 и 1295 гг. было проведено еще несколько преобразований, но, лишь когда назрел новый кризис, в парламенте произошел следующий крупный сдвиг. В 1295 г. Эдуард оказался втянутым в войну с Францией и Шотландией, при этом перед ним стояла задача удержать недавно покоренный Уэльс. Тогда он созвал парламент, вошедший в историю под названием Образцового парламента, потому что он включал в себя все элементы английского общества, которые в дальнейшем были признаны необходимыми для проведения полноправного собрания. Этот парламент с большой неохотой предоставил королю крупную субсидию, но уже через два года король снова потребовал денег. Он обложил население высоким налогом на имущество, увеличил пошлины на экспорт шерсти и захватил часть церковных владений.

Высокие налоги встретили резкое противодействие, и в 1297 г. королю пришлось гарантировать «Подтверждение хартии». Эдуард пообещал не взыскивать впредь никаких налогов без согласия парламента. Оппозиция все еще имела по большей части традиционный баронский характер, но важно то, что это противостояние стало принимать новые формы. То же можно сказать и о правлении следующего короля. Эдуард II заставил отвернуться от себя баронов провалом Баннокбернской кампании 1315 г., а также тем, что раздавал земли короны своим личным друзьям из низших сословий, которые поднялись благодаря этим дарам до положения, равного представителям старинной знати. В 1327 г. после баронского восстания Эдуард II был низложен, но это низложение было проведено обычным парламентским решением, создав прецедент, которому предстояло иметь огромное значение в будущем.

Постоянная нужда Эдуарда III в средствах для продолжения Столетней войны привела к дальнейшему развитию парламентского контроля над обложением. В период между 1339 и 1344 гг. парламент фактически отклонял просьбы короля о субсидиях, пока не будут рассмотрены все представленные в парламенте жалобы. Такой прогресс произошел скорее из-за острой потребности короля в деньгах, чем благодаря силе самого парламента; Эдуард, видимо, посчитал, что важнее продолжать войну с Францией, нежели ссориться с парламентом из-за, казалось бы, второстепенных вопросов. Поэтому он позволил парламенту избирать казначеев, которые должны были контролировать расход утвержденных парламентом ассигнований и проверять королевские счета. Это было, по существу, не только признанием права парламента отказывать короне в субсидиях, но и выражало также, пусть еще в скрытой форме, установление косвенного парламентского контроля над тем, куда тратились государственные деньги, а следовательно, и над политикой.

Значение всех этих преобразований легко переоценить. На деле парламентский контроль был только номинальным, кроме тех периодов, когда корона оказывалась особенно слабой. И тем не менее были установлены прецеденты, позволившие парламенту занять прочную позицию на поле классовых битв грядущих столетий.

Одновременно с этим были предприняты последние шаги, давшие парламенту возможность приобрести его современную форму. Вначале все сословия заседали вместе как единый орган, и перевес во всех решениях неизбежно оказывался на стороне крупных баронов. Затем наступил период экспериментов. В какое-то время «палат» в парламенте было три – бароны, духовенство и общины. Иногда для принятия законов о торговле горожане заседали отдельно, как это было в парламенте в Актон-Бернеле в 1283 г. Временами рыцари графств заседали в одной палате с баронами, а иногда с горожанами. Потом духовенство вышло из состава парламента и созвало свою особую конвокацию, после чего парламент разделился на палаты лордов и общин, в соответствии с установкой, существующей и поныне. При этом окончательном разделении рыцари графств, представлявшие интересы более мелких землевладельцев, заняли места в палате общин вместе с представителями горожан.

Такая группировка, встречающаяся только в Англии, полностью отражала уникальное распределение классовых сил в этой стране к концу Средневековья. Запрещение частных войн и развитие торговли шерстью, как уже упоминалось, вызвало глубокий разрыв между крупными и мелкими землевладельцами. Последние, заинтересованные главным образом в получении дохода от земли, начали в широких масштабах заниматься овцеводством. У них имелось куда больше общих интересов с купечеством, которое также процветало за счет торговли шерстью, чем с крупными баронами, чье мировоззрение все еще оставалось воинственным. В то же время рыцари образовывали связующее звено между горожанами и баронами, что давало возможность всем трем социальным группам время от времени действовать сообща.

Именно союз горожан и сквайров послужил ключом к росту политической силы парламента. Он дал возможность горожанам набирать силы при поддержке уже сформировавшегося класса и позволил палате общин выступать временами независимо от лордов.

В то время как в большинстве стран Европы представительные органы, которые образовались в тот же период, приходят в упадок, а иногда и вовсе отмирают вместе с разложением феодального строя, в Англии упадок феодализма только усиливает влияние палаты общин, как неофеодальной части парламента.

В конце XIV и в XV в. парламент номинально обладал весьма значительной силой. Однако было бы ошибкой переоценивать его могущество и силу городского сословия. Если парламент и получил возможности иметь целый ряд полномочий, то это произошло благодаря тому, что его, как правило, возглавляла палата лордов. Упадок феодализма, хотя и породивший слой сквайров, в то же время способствовал концентрации силы в руках небольшой кучки могущественных знатных фамилий, в основном связанных родственными узами с королем и ожесточенно боровшихся за превосходство между собой. Они видели в парламенте удобное средство, с помощью которого можно было захватить в свои руки управление государственным аппаратом, и широкие полномочия парламента на практике нередко использовались правящей кликой знати. Весь этот период был переходным периодом хрупкого равновесия классовых сил, а парламент стал одновременно отражением и полем битвы этих сил.